— Наверное, нас он тоже чует, — сказал Скрипач.
— Конечно, — кивнул Икарий.
— Значит, он будет защищаться, — предположил трелль.
— Если сможет.
Маппо поскреб подбородок. «Сможет. Он же живой».
— Нужно устроить привал и немного поспать, — объявил Скрипач.
— Нет! Спать никак нельзя, — завизжал Искарал Паст. — Мы должны идти дальше!
— Азат никуда не денется, — тоном, не терпящим препирательств, возразил сапер. — А вот если мы не отдохнем…
— Я согласен со Скрипачом, — поддержал его Икарий. — Сейчас мы ни на что не годимся.
Костра разводить не стали. Скудная трапеза была короткой, после чего все улеглись спать. Не спалось лишь Реллоку и Маппо.
— Реллок, почему ты так послушно выполнял приказы Искарала? — тихо спросил Маппо. — Он заставил тебя вести Апсалару в жуткие места, где каждый шаг грозил смертью.
Старый рыбак поморщился, подбирая слова для ответа.
— Я знаю, как жить с одной рукой. Мне вернули вторую. И потом, нам с дочкой сохранили жизнь.
— Ты уже рассказывал, что тебя отправили к Искаралу, в его храм-крепость среди непроходимых песков. И ты послушно туда отправился. Потом тебя заставили рисковать жизнью единственной дочери… Прости, если тебя задевают мои слова. Я не хочу тебя обидеть, Реллок. Мне лишь хочется понять.
— Она совсем не та, какой была, когда мы жили в деревне. Она уже не ребенок. Даже имя у нее другое, а на прежнее не откликается.
Реллок лег, заложив руки за голову.
— Что было, то было. Прошлого назад не вернешь.
Он взглянул на Маппо.
— Надо довольствоваться тем, что имеешь. Моя дочь многое узнала.
Он отвел взгляд и прищурился, будто видел то, что открывалось только ему.
— Страшные вещи она узнала. Но в чем-то она осталась прежней. Я это вижу. Она много знает, но одного знания недостаточно.
Реллок снова поморщился, затем мотнул головой.
— Прости, добрый господин. Не умею объяснить.
— Пока что я отлично тебя понимаю.
Реллок вздохнул.
— Она во всем ищет причины. Даже в мелочах. Может, это мне так видится. Она узнала кое-что главное о мире. Ведь это как… как выйти в море на лов. Там сразу понимаешь: нигде нет безопасных мест. И настоящих знаний тоже нет.
Реллок с кряхтением встал.
— Поговорил с тобой, и голова разболелась.
— Прости меня, — Смущенно сказал Маппо.
— Если мы доберемся домой, хоть будет, кому за мной присматривать.
Реллок снова улегся и свернулся калачиком. Маппо пошел туда, где оставил свой мешок.
«Да, мы узнаем, что безопасных мест в мире не существует. Не знаю, веришь ли ты в богов, Реллок. Скорее всего, веришь, ты же рыбак. Так пусть твои боги вспомнят о своем потерянном сыне».
Маппо ворочался с боку на бок, но сон не шел. Где-то рядом послышались шаги, затем раздался тихий голос Икария:
— Ты рано проснулась, Апсалара. Поспи еще.
Трелля ошеломил ее ответ:
— Мы с тобой очень похожи.
— Чем? — спросил Икарий.
— И у тебя, и у меня есть защитник, но они оба не в состоянии нас защитить. Особенно от нас самих. Они преданно бредут за нами, готовые на каждом шагу помогать, но сами совершенно беспомощны что-либо сделать.
Икарий ответил ей сдержанно и довольно сухо:
— Ты ошибаешься. Икарий мне друг и спутник, а Реллок тебе — отец. Я понимаю его желание защитить тебя. Отцу небезразлична судьба дочери. Но у нас с Маппо другие отношения.
— В самом деле?
Маппо затаил дыхание, готовый в любую секунду встать и прервать этот опасный разговор.
— Наверное, ты прав, Икарий, — подумав, согласилась Апсалара. — Мы с тобой не так похожи, как мне казалось. А что ты будешь делать со своими воспоминаниями, когда их найдешь?
«Рано я успокоился!»
Но теперь Маппо уже не хотелось вмешаться. Наоборот, он замер, чтобы не пропустить ни слова из ответа на вопрос, который сам он никогда не решался задать Икарию.
— Твой вопрос, Апсалара… он меня удивляет. Ты вот что делаешь со своими воспоминаниями?
— Они не мои… во всяком случае большинство из них. Моих собственных совсем немного. Они из детства… Помню, как взрослые торговались на рынке, покупая бечеву для сетей… Потом помню, как мы с отцом стоим над могилой матери. Вся могила в цветах. Я дотрагиваюсь и вместо живой материнской руки вдруг ощущаю жесткие лишайники. Я была совсем мала и не понимала, что такое смерть и почему мама больше никогда не придёт.
— У тебя так мало своих воспоминаний? — удивился Ика-рий.
— Да. Больше чужих. Например, воспоминания деревенской «свечной ведьмы». Когда Котиллион решил завладеть моим сознанием, она попыталась меня защитить и погибла. Она потеряла мужа и нескольких сыновей, убитых во имя славы и могущества империи. Наверное, ты подумаешь, что все ее воспоминания были пронизаны только горем и болью. Нет. Она не смогла защитить своих близких. И тогда она загородила меня. Она обняла меня… и продолжает обнимать до сих пор.
— Какой необыкновенный дар…
— Да, Икарий. Она была восхитительной женщиной… Ну, и еще во мне живут более поздние воспоминания. Одни принадлежат смертному ассасину, другие — Властителю. Ассасины поклоняются своему богу — богу безупречных действий. Это жестокий бог. Ассасины готовы, не раздумывая, пожертвовать своей жизнью ради более высоких целей. Постепенно у них ничего не остается, кроме этих высоких целей. Таким был Танцор. Он убивал не ради денег и не ради собственной славы, хотя многие обвиняли его в этом. Танцор считал себя человеком, который восстанавливает справедливость. Честным, порядочным, благородным. Но богу безупречных действий плевать на великодушие и благородство. Мало кто знает, что Танцор мог бы расправиться с Ласэной, однако какая-то часть его души прониклась пониманием ее поступков. Она ведь тоже избрала более высокую цель — благополучие империи — и принесла в жертву… нет, не собственную жизнь, а жизни двух людей, которых считала своими друзьями.
— Тогда внутри тебя — настоящий хаос.
— Да, Икарий. Таков груз воспоминаний во всей их полноте. Вот ты мечтаешь, что вместе с воспоминаниями к тебе придут знания, а с ними — понимание. Но каждый найденный тобой ответ породит тысячу новых вопросов. Мы попадаем в разные жизненные обстоятельства. Принято считать, что мы их сами притянули своими мыслями и поступками. Но как и почему — об этом мы почти ничего не знаем. Воспоминания — это груз, который невозможно сбросить с плеч.
— Я бы с радостью согласился взвалить такой груз на свои плечи, — с очевидным упрямством произнес Икарий.
— Позволь дать тебе совет. Не говори об этом Маппо… если он тебе дорог и ты не хочешь еще сильнее разбить ему сердце.
В висках трелля бешено стучала кровь. От удерживаемого дыхания болела вся грудь.
— Я не понимаю твоего совета, Апсалара, — признался Икарий, — но верю, что у тебя есть основания так говорить.
Маппо старался выдыхать понемногу, чтобы не было слышно его дыхания. Из уголков глаз катились слезы.
— Я не понимаю, — почти шепотом повторил Икарий.
— Однако ты очень хочешь понять.
Икарий не ответил. Прошло несколько минут.
— Довольно, Икарий, — сказала Апсалара. — Вытри глаза. Джагатам не свойственно плакать.
Сон упорно избегал Маппо. Трелль подозревал, что и остальным их тягостные мысли не дают уснуть. Исключение составлял лишь Искарал Паст. Во всяком случае, его громкий храп не был уловкой.
Вскоре Маппо услышал, как Икарий поднялся. Подойдя к его подстилке, полуджагат своим привычным ровным тоном произнес:
— Пора, друг. Вставай.
Они быстро свернули лагерь. Маппо еще увязывал свой мешок, когда Скрипач зашагал дальше. Сапер чувствовал себя, как солдат перед битвой, и осторожность сочеталась в нем с решительностью. Вслед за сапером потянулся верховный жрец Тени.
Маппо тронул Икария за руку.
— Друг мой. У Домов Азата есть одна особенность: они стремятся поработить тех, кто обладает силой. Ты понимаешь, насколько это опасно для тебя?
— Не только для меня, — улыбнулся Икарий. — Ты всегда недооценивал себя, как будто не видел, кем ты стал за эти столетия. Если мы хотим продолжить наше путешествие, нужно не страшиться Азата, а доверять его доброй воле и пониманию.
Все остальные уже ушли. Апсалара мельком оглянулась на двоих друзей, но ничего не сказала.
— Как можно доверять тому, чего мы не понимаем? — недоумевал трелль. — Ты хоть представляешь, каково сознание Азата и есть ли вообще у него сознание?
— Я ничего не представляю. Скажем так: я ощущаю некое присутствие. Если я способен чувствовать его присутствие, Тремолор может почувствовать мое. Тремолору сейчас тяжело, Маппо. Он бьется за правое дело, но вынужден сражаться в одиночку. Я намерен помочь Азату. Так что у Тремолора есть выбор: принять или отвергнуть мою помощь.
Маппо изо всех сил пытался скрыть свое отчаяние.
«Друг мой, ты предлагаешь помощь, не подозревая, сколь быстро этот меч может повернуться в другую сторону. В своем неведении ты чист и благороден. Но если Тремолор знает тебя лучше, нежели ты сам, решится ли он принять твою помощь?»
— Друг, тебя что-то волнует? — спросил Икарий.
В глазах полуджагата мелькнула настороженность. Маппо поспешно сделал вид, будто следит за уходящими спутниками.
«Что меня волнует? Я стараюсь тебя предостеречь, друг мой. Если Тремолор тебя заберет, мир освободится от серьезной угрозы, но я потеряю друга. Хуже того, я предам тебя, обрекая на вечное заточение. Древние и безымянные, возложившие на меня эту миссию, сказали бы, что я должен действовать решительно и не позволять сомнениям ослабить свою решимость. Но им нет дела до любви и дружбы. И молодому воину-треллю тогда тоже не было дела. Он согласился без колебаний, поскольку даже не знал, во что это выльется. У него тогда не было ни капли сомнений. И еще очень долго он не сомневался, что делает благое дело».
— Прошу тебя, Икарий, давай повернем назад. Друг мой, опасность слишком велика.