Лист остановил повозку, подпер калабашками ее колеса и посмотрел воспаленными глазами на Дюкра.
— Неплохой обзор, — сказал историк.
— С такой высоты всегда бывает неплохой обзор, — ответил капрал. — Если мы пройдем к началу колонны, то увидим первых.
— Каких первых? — не понял Дюкр.
Капрал побледнел. Должно быть, на него опять нахлынули картины далекого прошлого, видимые иными, нечеловеческими глазами. Потом он вздрогнул и вытер вспотевшее лицо.
— Я вам покажу.
Дюкр молча пошел за ним.
До ватарского побоища устройство лагеря всегда происходило довольно оживленно и шумно. Сейчас солдаты и беженцы двигались, словно деревянные куклы. Никто не ставил шатров; люди просто разворачивали подстилки, устраиваясь прямо на камнях. Историк вспомнил, как прежде взрослым приходилось одергивать расшалившихся детей. Нынче дети сидели по-старчески неподвижно, опустив головы.
Таким же был и лагерь виканцев. Всех, кто пережил ватарскую переправу, не отпускали мысленные картины недавних ужасов. Они сопровождали каждое движение, каждый взмах руки или поворот головы.
Казалось, у выживших отмерли все чувства. Но одно осталось: гнев. Злость. Горячая. Упрятанная очень глубоко. Это было последнее, что давало им силы жить.
«Так мы и живем, потеряв счет дням. Мы воюем на два фронта: с внешним противником и внутри самих себя. И на обоих фронтах мы бьемся яростно и решительно. Похоже, не один Лулль — мы все попали в мир бессвязных мыслей».
Лист привел историка туда, где стояли Кольтен, Балт и капитан Лулль. Перед ними ломаной линией выстроились уцелевшие саперы.
— Хорошо, что пришел, историк. Ты должен был это увидеть, — сказал Дюкру Кольтен.
— Я что-то пропустил?
— Пока еще ничего, — улыбнулся Балт. — Нам удалось решить чрезвычайно трудную задачу — собрать всех саперов вместе. Наверное, им было проще воевать с Камистом Рело. Там они чувствовали себя увереннее. А здесь… посмотри: они все время озираются по сторонам, как будто ждут засады или чего похуже.
— А вдруг?
Впервые за эти дни Дюкру захотелось улыбнуться. Улыбка Балта стала еще шире.
— Все может быть.
Кольтен вышел вперед.
— Я знаю: вы не больно-то цените награды за храбрость и прочие знаки отличия. Но что еще у меня остается? Сегодня ко мне приходили трое предводителей кланов, и каждый предлагал принять вас в свой клан. Возможно, вы не знаете, что стоит за таким редчайшим предложением… Впрочем, по вашим лицам вижу, что знаете. Я ответил им от вашего имени, поскольку знаю малазанских саперов лучше, чем большинство виканцев, включая и предводителей. После этого они забрали свои предложения назад.
Кольтен умолк, оглядывая саперов.
— Но я хочу, чтобы вы знали: этими предложениями они показали, насколько уважают и ценят вас.
«Ах, Кольтен! Даже ты недостаточно понимаешь саперов. Тебе их хмурые взгляды кажутся выражением недовольства и даже презрения. А ты когда-нибудь видел этих людей улыбающимися?»
— Но я обязан соблюсти традиции малазанской армии. Думаю, здесь вы возражать не станете. Когда мы переправлялись через Ватар, нашлось достаточно очевидцев ваших поступков. Я говорю не только о тех, кто сейчас стоит здесь, но и о ваших погибших товарищах. Мы сплели обрывки воспоминаний и составили более или менее целостную картину. Не побоюсь сказать: без того, что вы сделали, мы бы, скорее всего, проиграли сражение. А вам повезло, что среди вас нашелся солдат, взявший на себя обязанности командира. Его неоднократно видели в разных местах, и всегда он действовал спокойно и толково.
Саперы стояли, не шевелясь. Их лица стали еще мрачнее и даже свирепее.
Кольтен остановился перед одним из саперов. Дюкр хорошо помнил этого солдата: коренастого, полноватого, лысого. Лицо сапера было на редкость уродливым; глаза поблескивали узенькими щелочками, а сплющенный нос отличался какой-то диковинной крючковатостью. Его не смущало, что на нем надеты куски (именно куски) доспехов, снятых с убитого мятежника. Шлем, болтающийся на поясе, украсил бы собой даруджи-станскую лавку древностей. На поясе сапера висел и другой предмет, назначения которого Дюкр долго не мог понять, но потом догадался: это были остатки бронзового щита. На плече у него болтался закопченный арбалет, густо оплетенный ветками и прутьями. Издали могло показаться, что сапер таскает с собой куст.
— Пришло время повысить тебя в звании, — сказал саперу Кольтен. — Отныне, солдат, ты — сержант.
Новоиспеченный сержант не проронил ни звука, только еще сильнее сощурился.
— Вообще-то не мешало бы отсалютовать, — пробурчал Балт.
Другой сапер откашлялся и беспокойно покрутил себе ус.
Капитан Лулль это заметил.
— Хочешь что-нибудь сказать?
— Да так, два слова.
— Давай, говори.
Сапер поежился.
— Он, это… пару минут назад был капитаном. Господин Кольтен разжаловал его в сержанты. Это же капитан Мясник, командир саперов… Теперь бывший.
Наконец Мясник открыл рот.
— Раз я теперь сержант, я покажу, кого предлагаю вместо себя.
Протянув руку, он за ухо вытащил женщину и поставил рядом.
— Она была у меня сержантом. Звать Растяпой.
Когда Дюкр увидел глаза Кольтена, в них было столько неподдельной радости, что вся дневная усталость, все тяготы минувших дней просто исчезли. Виканский полководец изо всех сил старался остаться серьезным. Дюкр и сам кусал губы. Посмотрев на Лулля, он увидел, что капитан сражается с одолевавшим его смехом. Лулль подмигнул ему и беззвучно прошептал два слова. Историк понял: «Ловкость рук».
Интересно, как Кольтен выпутается из этой ситуации? Виканец придал своему лицу суровое выражение и посмотрел на Мясника, а потом на Растяпу.
— Что ж, отличная замена, сержант. Капитан Растяпа, советую тебе во всем слушаться своего сержанта. Поняла?
Женщина замотала головой. Мясник скорчил гримасу.
— Она не привыкла, господин Кольтен. Я-то никогда не спрашивал у нее совета.
— Насколько я знаю, когда ты был капитаном, ты ни у кого не спрашивал совета.
— Это точно.
— И не являлся на штабные собрания.
— Верно. Не являлся.
— А почему?
Мясник неопределенно пожал плечами.
— Он всегда говорил: «В штаб не ходишь, крепче спишь», — ответила за бывшего командира Растяпа.
— Кому не хочется крепко выспаться! — проворчал Балт.
— И что же, капитан, он спал? — спросил Кольтен. — В такие-то времена?
— Да, господин Кольтен, — ответила женщина. — Он и на ходу спать умеет. Идет и храпит, да так, что мешок с камнями за спиной трясется.
— А камни еще зачем?
— Наш Мясник часто ломает мечи. Тогда он швыряется камнями. И еще не было случая, чтобы он промахнулся.
— Врешь! — возразил Мясник. — А та плюгавая собачонка?
Балт едва не задохнулся от смеха, затем смачно плюнул.
Кольтен стоял, заложив руки за спину. Дюкр видел, как побелели костяшки плотно стиснутых кулаков. Почувствовав на себе его внимание, виканец позвал:
— Историк!
— Слушаю, господин Кольтен.
— Ты это запишешь?
— Непременно. Слово в слово.
— Замечательно. Саперы, вы свободны.
Они стали разбредаться, бормоча себе под нос. Кто-то похлопал Мясника по плечу и получил в ответ испепеляющий взгляд.
Кольтен глядел им вслед, потом вернулся туда, где стояли Балт, Дюкр и Лулль.
— Клобук их всех накрой! — с не свойственным ему восхищением произнес Балт.
— Ваши солдаты, господин командующий, — улыбнулся Дюкр.
— Да, — сказал Кольтен, вдруг просияв от гордости. — Да. Если честно, я не знал, что делать.
— Вы действовали превосходно, — усмехнулся Лулль. — Такого ведь не придумаешь. Отныне легенда о капитане, произведенном в… сержанты, пойдет гулять по свету. Если до этого вы им просто нравились, то теперь они вас полюбили, господин Кольтен.
— Но за что? — изумился Кольтен. — Я разжаловал человека за… бесподобную храбрость!
— Вернули его туда, где он чувствует себя на месте. А это подняло значимость всех остальных. Неужели вы этого не заметили?
— Но ведь Мясник…
— Бьюсь об заклад: он еще никогда не был так счастлив. Мне этого не объяснить. Только сапер знает, что думает другой сапер и что им движет… да и то не всегда.
— Зато теперь, племянник, у тебя новый капитан, — сказал Балт. — Уж она-то явится на собрание без опозданий и все рванье на себе заштопает.
— Не дождетесь, — возразил Лулль. — Она была бы рада дернуть на все четыре стороны.
Кольтен покачал головой.
— А ведь они победили, — сказал он, не скрывая своего удивления. — Эту битву я проиграл.
Они ушли, продолжая обсуждать случившееся. Дюкр остался один.
«Может, и не ложь… Улыбки после стольких слез. Кажется, пустяки. Абсурд. Но, наверное, в этом и кроется ответ».
Он огляделся и кивком головы подозвал Листа.
— Капрал, помнится, ты обещал мне что-то показать.
— Да. Идемте, здесь недалеко.
Они подошли к развалинам массивной башни. Дальше располагались сторожевые позиции виканцев. Первый этаж башни солдаты превратили во временное хранилище, поставив караульным однорукого парня.
Лист дотронулся до громадных камней фундамента.
— Это джагатская постройка, — сказал капрал. — Вы ведь знаете, они жили порознь. Ни деревень, ни городов. Только вот такие уединенные жилища.
— Что ж, они ценили уединение. Я могу их понять.
— Они боялись соплеменников не меньше, чем тлан-имасов. Дюкр оглянулся на виканского солдата. Парень спал стоя, привалившись к стене.
«Раньше бы виканец себе такого не позволил. Но у нас истощаются силы и мы засыпаем где придется».
— Сколько же лет этой башне? — спросил он капрала.
— Трудно сказать. Сотня, две, может, и все три.
— Но не лет же?
— Разумеется, нет. Тысячелетий.
— Как же это было давно, — вздохнул Дюкр.
— Здесь было самое первое жилище. Потом их теснили все дальше и дальше. Последняя башня — она уже далеко за лесом, в центре равнины.