— Клобук меня накрой! — прошептал Маппо.
Искарал Паст положил вторую карту. Ее левый верхний угол накрыл правый нижний угол Обелиска.
— Ага! Веревка — покровитель ассасинов!
Старик торопливо стал раскладывать остальные карты, громко называя каждую из них, словно его собеседники были слепыми или никогда прежде не видели колоду Драконов.
— Опонны… Так, братец наверху. Удача, которая толкает неведомо куда, а на самом деле — неудача. Просчеты, опрометчивые поступки, дурное стечение обстоятельств… Скипетр… Теперь Трон… Дама Верховного Дома Жизни… Пряха Верховного Дома Смерти… Воин Верховного Дома Света… Рыцарь Жизни… Каменщик Мрака…
Искарал Паст выложил еще дюжину карт, затем откинулся на спинку стула и сощурил глаза. Рот его был широко раскрыт от изумления.
— Возрождение. Воскрешение без перехода через врата Клобука. Возрождение…
Старик поднял голову. Икарий смотрел на него.
— Вы должны отправиться в путь. Совсем скоро, — произнес Паст.
— Опять поиски? — спросил Икарий.
Маппо знал этот тихий, спокойный тон, от которого у него всегда шевелились волосы на затылке.
— Да, поиски. Неужели ты сам не видишь? — рассердился Паст.
— Что я должен видеть? — прошептал Икарий.
Не догадываясь, что его жизнь висит на волоске, Искарал Паст встал и обвел рукой карточный расклад.
— Глупец! Все перед тобой! Мой господин, Повелитель Теней, разжевал все так, что даже младенец поймет! И как ты мог прожить столько веков и не набраться ума?
Раздосадованный Искарал Паст накрыл руками остатки волос на своей голове. Старик подпрыгивал на месте.
— Обелиск! Неужели ты не видишь, в каком месте легла эта карта? А дальше? Каменщик, Пряха, Скипетр, Дамы, Рыцари, Короли, Шуты!
Икарий молниеносно оказался возле старика. Схватив Паста за шею, он приподнял верховного жреца и протащил по столу. Глаза Паста округлились. В горле у него булькало, а сам он сучил ногами.
— Друг мой, — предостерег Икария Маппо, опасаясь, что ему придется вмешаться, пока не стало слишком поздно.
Потрясенный вспышкой собственного гнева, Икарий выпустил старика.
— Говори просто и понятно, жрец, — тихо потребовал он. Искарал Паст продолжал елозить по столу, сбрасывая карты на пол. Когда же он решился поднять глаза на Икария, они были полны слез.
— Вы оба должны немедленно отправляться в священную пустыню, — срывающимся голосом произнес Паст.
— Зачем?
— Ты еще спрашиваешь, зачем? Шаик мертва!
— Этот старик не умеет отвечать напрямую, — сказал Маппо. — Может, он таким родился.
Они сидели в каморке трелля. Искарал Паст ушел отсюда несколько минут назад, требуя, чтобы они немедленно отправлялись в путь. Слугу в последний раз они видели, когда уходили вниз.
Икарий молча кивал.
— Старик упомянул воскресение. Похоже, внезапная смерть Шаик угрожает опрокинуть все пророчества, если только «возрождение» не означает ее возвращения от врат Клобука.
— И что же, Искарал Паст рассчитывает, что мы станем повивальными бабками этого возрождения? Я так рад, что пустынная ведьма мертва. Пусть теперь Клобук печется о ней. Мятеж — это всегда моря крови. Если смерть Шаик остановит мятеж и не даст ему вспыхнуть, зачем нам вмешиваться и ставить себя под удар?
— Ты боишься гнева богов? — спросил Икарий.
— Я боюсь, что мы окажемся игрушками в их руках или в руках их приспешников. Ты не хуже меня знаешь: для большинства богов кровь и хаос в мире смертных — это вино и яства. Особенно для тех, кто не прочь и сам вмешаться. Я не хочу становиться их пособником.
— И я тоже не хочу, — сказал полуджагат, подымаясь со стула. — Тем не менее, я бы не отказался взглянуть на воскресение. Мне интересно: какой должна быть уловка, позволяющая вырвать душу из когтей Клобука? Насколько я слышал, каждая попытка воскресения доставалась исключительно дорогой ценой. Намного дороже, чем думали те, кто на это отваживался. Даже если Клобук и отпускает душу, он делает все, чтобы остаться в выигрыше.
Маппо закрыл глаза, потирая свой широкий, покрытый не одним шрамом лоб.
«Друг мой, зачем мы здесь? Что мы здесь делаем? Я вижу, с каким отчаянием ты ищешь ответы на свои вопросы. Если бы я мог говорить с тобой открыто, я бы предостерег тебя от дальнейших поисков истины».
— Семиградие — древняя земля, — сказал он. — Мы даже не подозреваем, какие силы дремлют в ее песке и камнях. А ведь они копились век за веком. Когда мы оказываемся на подступах к Рараку, у меня всегда появляется такое чувство, будто я иду по узенькому мостику над пропастью. Или бреду над бурным морем по тонкой паутине. Этот древний мир беспокойно ворочается в своем сне, и куда сильнее, чем прежде.
«Не буди это место, друг мой, чтобы оно не разбудило тебя», — мысленно добавил трелль.
— Как бы там ни было, я все равно пойду, — сказал Икарий. — Ты идешь со мной?
Не поднимая глаз от щербатого каменного пола, Маппо медленно кивнул.
Стена песка упиралась прямо в небо цвета охры. Где-то за этим яростно кружащимся вихрем находилась священная пустыня Рараку. Скрипач, Крокус и Апсалара, остановив своих взмыленных лошадей, рассматривали местность. Тропа, по которой они ехали, сбегала вниз по склону холма и уходила в пустынные пространства. Достаточно углубиться в Рараку на тысячу шагов, как привычный мир исчезнет.
Их ушей достиг отдаленный гул.
— Вряд ли это просто обыкновенная песчаная буря, — сказал Крокус.
У него с самого утра было муторно на душе — ночью Моби снова исчез. Крылатая обезьянка вспоминала повадки предков, и Скрипач предположил, что теперь Моби вряд ли вернется.
— Когда я слышал про этот вихрь, — продолжал Крокус, пытаясь рассуждениями вслух отвлечься от тягостных мыслей, — мне он казался… ну, чем-то вроде… легенды, что ли. Или верования. Неужели эта стена песка и есть вихрь? Тогда что это? Гнев пустынной богини?
— И как в сердце песчаной бури может зародиться мятеж? — подхватила Апсалара. — Тут глаза страшно открыть, не то чтобы идти куда-то воевать. Правда, может, это только преграда, а за нею все спокойно?
— Похоже, что так, — согласился Крокус.
— Нам все равно придется ехать вперед, — напомнил им Скрипач.
От приближающихся гралийцев их отделяло каких-нибудь десять минут. Лошади кочевников тоже устали. Скрипач прикинул: преследователей никак не меньше двадцати человек. Даже учитывая навыки Апсалары и «морантские гостинцы» в его заплечном мешке, столкновение с ними не сулило ничего хорошего.
Сапер посмотрел на своих спутников. Солнце и ветер сделали их лица бронзовыми; лишь в уголках глаз оставались белые полоски. Губы потрескались, возле рта появились несвойственные их возрасту морщины. Голодные, мучимые жаждой, из последних сил держащиеся в седле. Скрипач и сам был не в лучшем состоянии. Пожалуй, даже в худшем, ибо Крокуса и Апсалару выручала молодость.
«Что бы я сейчас вам ни сказал, вы мне не поверите. Но однажды Рараку уже пометила меня, и я знаю, в какое пекло мы лезем».
Спутники не торопили Скрипача, хотя топот гралийских лошадей становился все громче. Если он медлит, значит, на то есть свои причины.
— Я хочу побольше узнать об этой пустыне. О ее силе, — сказала Апсалара.
— Скоро узнаешь, — огрызнулся Скрипач. — А пока обвяжите лица платками, да потуже. Сейчас отправимся здороваться с вихрем.
Стена песка поглотила их. С первых же секунд песчинки набились под плащи, и тысячи острых коготков заскребли по коже. Складки одежды затрепетали на ветру. Вверх взметнулись даже концы поясных веревок. Уши путников наполнились гулом, угрожавшим расколоть череп.
Пустыня Рараку пробудилась. Скрипач и раньше, проезжая по просторам пустыни, ощущал ее подспудное движение, чреватое непредсказуемыми кошмарами в будущем. Теперь будущее стало настоящим. Стихия вырвалась на свободу.
Пригнув головы и сердито фыркая, лошади брели шагом. Песчинки хлестали по лошадиным мордам, набивались в гривы. Их ноги не вязли в песке — весь этот мелкий белый песок кружился сейчас в воздухе. То, что пустыня терпеливо скапливала веками, вихрь разметал в считанные минуты.
Дальше ехать было невозможно. Путники спешились, прикрыли лошадиные головы чепраками и взяли животных под уздцы.
Под подошвами хрустели человеческие кости, ржавые обломки доспехов, истлевшие колеса повозок, ноги путались в обрывках конской и верблюжьей упряжи, лоскутах тряпок и кожи. Кое-где попадались камни древних построек. Пустыня вовсе не была пустой, и изобилие следов жизни повергло Скрипача в трепет. Его ноги ступали по минувшим векам, если не эпохам.
Неожиданно из-за песчаной завесы проступили очертания какой-то насыпи. Она была выше человеческого роста. Скрипач окинул ее взглядом.
— Полезли наверх, — коротко бросил он спутникам и повел коня по довольно крутому склону.
По верху насыпи шла… мощеная дорога. Ее камни были гладко обтесаны и плотно пригнаны друг к Другу. Скрипач остановился. Дорога была прямой как стрела. Ни единого изгиба или поворота. Таких дорог в нынешнем Семиградии строить не умели.
Крокус с Апсаларой тоже выбрались на дорогу.
— А я думал, в Рараку вообще нет дорог! — удивился парень. Из-за гула ветра каждое слово ему приходилось выкрикивать.
Скрипач лишь покачал головой.
— Нам лучше ехать по ней, — продолжал Крокус. — Здесь хоть не так песком хлещет.
Скрипач попытался определить, откуда и куда может вести эта дорога. Та часть, что была у него по правую руку, уходила на юго-запад, в самое сердце Рараку. Другая часть вела в сторону Панпотсунских холмов — то есть почти туда же, откуда они приехали. Понятно, что ехать назад не имело смысла. Оставалось одно — двигаться в глубь пустыни. Говорят, в самом сердце Рараку есть оазис. Наверное, именно там Шаик и собирала свою мятежную армию. Но далеко ли до того оазиса? И есть ли на пути к нему другие колодцы? Должны быть. Те, кто строил дорогу, не могли не подумать о воде.
«Тремолор, — вдруг вспомнил Скрипач. — Быстрый Бен рассказывал, что у пустыни Рараку есть сердце. Ее сердце — Тремолор, один из Домов Азата… Если богам будет угодно, мы достигнем оазиса».