— Прошу прощения, если сказала лишнее, — виновато молвила она. — В конце концов, у меня нет никакого права судить, я сама лишь хочу разобраться...
Гейнор рассмеялся низким мелодичным смехом.
— Вы сняли камень с моей души, — сказал он. — А я уж было решил, что вам недостает милосердия.
— Вы, конечно, правы, — не упустила случая вмешаться Эвелин. — Ведь вы вернулись, чтобы служить своей стране.
— О нет, вы заблуждаетесь, — горячо запротестовал капитан Гейнор. — Это означало бы, что я осознал свои ошибки и вернулся исправить их.
— А разве дело обстоит иначе? — удивилась Эвелин.
— Конечно, — отвечая Эвелин, капитан обращался к Дамарис. — Просто сейчас мне негде больше предложить свою шпагу. — Во взгляде Дамарис было больше жалости, чем презрения, и, как бы отвечая на ее немой вопрос, Гейнор продолжал: — Тем не менее, если бы нашлось дело, достойное того, чтобы ему служить, я бы ничуть не колебался, даже если бы оказался в проигрыше.
— Я так и думала. — Эвелин не сводила с Гейнора дерзкого зовущего взгляда.
Он поклонился в знак признательности.
— А пока, — продолжал Гейнор, — мне следует опасаться искушения заколдованного сада: его чары погубят бродячего наемника.
По аллее к ним направлялся грум в ливрее, и Эвелин, первой заметившая его, возвестила:
— А вот и Гиббс, милая кузина. Он хочет знать, не желаешь ли ты прокатиться на пони, которого велела оседлать.
Эвелин обрадовалась, что наконец-то избавится от Дамарис и всецело завладеет вниманием капитана, из чего читатель может заключить, что капитан Гейнор per se [18] был небезразличен ей. Ему как мужчине полагалось курить фимиам ее мелкому тщеславию. Покорив его сердце, Эвелин доказала бы кузине свое превосходство: в данный момент соперничество с ней беспокоило ее больше всего. Но оказалось, что капитан надел сапоги со шпорами вовсе не для того, чтобы все утро бродить по саду. Он тут же заявил, что и сам желал бы прокатиться верхом.
— Если вы, мисс Кинастон, — сказал он, обращаясь к Дамарис, — позволите мне сопровождать вас, вы, в свою очередь, будете моим гидом в этой незнакомой местности. Как видите, я во всем верен своему расчетливому характеру, характеру наемника. — Дамарис с минуту колебалась, и Гейнор с должным смирением почтительно поклонился, расценив ее молчание как отказ. — С моей стороны было весьма самонадеянно предлагать вам услугу, не осведомившись, нужна ли она, — посетовал он. — Леди, я ваш покорный слуга.
С этими словами он поклонился девушкам и уж собрался уходить, но Дамарис остановила его:
— Сэр, вы чересчур поспешно заподозрили меня в нелюбезности.
Глаза Эвелин гневно сверкнули. Дамарис подумала, что крайне невежливо закончить так разговор и отпустить обиженного гостя.
— Я с удовольствием покатаюсь с вами, сэр, на предложенных вами условиях, — улыбнулась она.
И пока негодующая Эвелин, — она чувствовала себя униженной из-за такого оборота дела, — рассказывала исполненной сочувствия матери о бессовестной обманщице Дамарис и ее наглости в общении с сильным полом, Дамарис и капитан уже ехали по зеленым лугам Суррея в сопровождении грума Гиббса, деликатно следовавшего за ними на некотором расстоянии.
Прогулка оказалась полезной для обоих, особенно для Дамарис. Капитан Гейнор по ее настоянию рассказывал о себе, о своих путешествиях, о странах, где он побывал по долгу службы. Рассказ был искренний и занимательный. Гейнор не в пример другим не хвастал своими подвигами, желая произвести впечатление, и тем укрепил мнение о себе, сложившееся у нее ранее. Прогулка немало содействовала и врачеванию раны, нанесенной ее нежному сердцу. Капитан Гейнор вернул ей способность радоваться жизни, еще вчера казавшуюся навсегда утраченной. Понсфорт совершенно померк в ее воображении. Невольно сравнивая его со своим спутником, Дамарис поняла, что возвела милорда Понсфорта на пьедестал и чуть ли не преклонялась перед ним лишь потому, что вела уединенный образ жизни и не встречала настоящих мужчин.
В основе ее нынешней неуверенности был глупый уговор с Эвелин, о котором Дамарис сожалела и которому утром хотела положить конец. Но, добейся тогда Дамарис своего, она бы испытывала сейчас совсем другие чувства. Она с подозрением отнеслась бы к искреннему расположению солдата удачи, расценила бы его как корысть и тем лишь усилила горечь, накопившуюся в сердце. Теперь от былой горечи не осталось и следа.
Уговор радовал Дамарис: надо было сполна испытать муки разочарования, чтобы ощутить эту радость. Какое ей дело до того, что раскрытие обмана слегка ущемит ее самолюбие? Рядом с ней человек, называющий себя наемником, человек, чья жизнь посвящена служению фортуне. Такого человека можно заподозрить в погоне за богатым наследством Дамарис Холлинстоун. Лишь магнетизм огромной силы мог притянуть его к другой, будто богатой наследницы и не существовало.
Капитан Гейнор вошел в сердце Дамарис Холлинстоун в момент величайшего потрясения в ее жизни. Дамарис было лестно оказанное ей внимание, хотя в другое время, заблуждался бы капитан или нет, она сочла бы его внимание сущим пустяком и не испытала бы на себе его целительного воздействия.
По возвращении в поместье Дамарис была сердечно благодарна Эвелин за уговор, ранее вызвавший у нее такую досаду. И теперь она отнюдь не стремилась поскорее рассеять заблуждение капитана.
Глава VIIДОЛГ ЭВЕЛИН
Есть опасения, что капитан целую неделю не вспоминал об истинной цели своего приезда в Англию. Он был очарован садом, вернее — одной из его постоянных посетительниц! Речушка, протекавшая близ поместья, стала для него своего рода рекой забвения, Летой [19]. Для Гейнора в это время не существовало ни прошлого, ни будущего, он жил настоящим. Если что-либо и беспокоило его в эти счастливые летние дни, так это как бы раздвоение собственной личности: он был правдив и искренен и в то же время лукав и скрытен с Дамарис. Читатель знает, что скрытность эта была, увы, вызвана необходимостью. Однако, судя по всему, ему не грозила расплата. Правда, Дамарис едва скрыла презрение, впервые узнав про род его занятий. Но с той памятной прогулки она не избегала его общества. Впрочем, Гейнор н не догадывался, что именно благодаря откровенности он завоевал доверие Дамарис. Откровенность сблизила их.
Все это время капитан не подозревал об обмане. А его могла невольно раскрыть прислуга или просто непредвиденный случай. Эвелин волей-неволей пунктуально соблюдала договор, хотя он и злил ее и она охотно бы его нарушила. Увы, она угодила в собственную ловушку.
С одобрения матери Эвелин обвинила Дамарис в недостойном поведении, когда Дамарис на второе утро появилась в костюме для верховой езды. Дамарис выслушала обвинение спокойно, не выказав ни малейшего недовольства. В ее поведении не было ничего предосудительного, но она понимала тайную причину возмущения кузины — понимала и презирала ее за это. В эти дни Дамарис держалась несколько вызывающе, из чего было очевидно, что она вновь обрела присутствие духа.
— Помилуй, Эвелин, — возразила она, — я не выхожу из роли, которую ты сама мне навязала.
— Я — тебе? — У Эвелин от изумления округлились глаза.
— Разве не ты пожелала назваться Дамарис Холлинстоун? Я же по твоей воле стала Эвелин Кинастон. В отсутствие отца капитан вправе ожидать от меня, его предполагаемой дочери, внимания. Не проявить внимания к гостю значило бы нарушить законы гостеприимства, а мне не хотелось бы их нарушать, это огорчило бы сэра Джона.
— Ты права, — благожелательно молвила леди Кинастон, — ты права, я всегда говорила, что английская девушка должна проявлять гостеприимство.
Эвелин едва не задохнулась от злости.
— Думаю, чем скорее мы положим конец этой путанице с именами, тем лучше! — воскликнула она.
В душу Дамарис закралось беспокойство, хотя еще вчера она очень неохотно согласилась принять участие в игре, которую считала недостойной. Но лицо ее оставалось спокойным, а глаза веселыми.
— Я всегда так думала и рада, что теперь ты согласна со мной. Я ухожу и предоставляю тебе объясняться с капитаном, — ответила она. — В самом деле, почему бы тебе самой с ним не объясниться? Так будет лучше. Давай обсудим, что ты ему скажешь. Начни с того, что тебе всегда претило восхищение мужчин твоей кузиной Дамарис. Будучи абсолютно уверена, что подоплека их восторгов — ее наследство, ты убедила Дамарис...
— Да что я — с ума сошла? — воскликнула Эвелин и сердито топнула атласной туфелькой.
— Ну, тогда говори, что твоей душе угодно, однако имей в виду: смысл должен быть таким, как бы ты ни выражала своих мыслей. Иное толкование невозможно.
— А мне кажется, ты заинтересована в том, чтобы обман продолжался, — заявила Эвелин.
— Мне все равно, — Дамарис пожала плечами. — Ты навязала мне эту роль, ты и должна освободить меня от нее. Я проявляла полную пассивность. За все время я ни разу не назвала тебя Дамарис, содействуя обману.
— Какое лукавство! — возмутилась Эвелин. — Какая недостойная игра словами! Ты содействовала обману уже самим молчанием.
— Тут ты права, Эвелин, дорогая, позволь мне молчать и дальше!
— Я с самого начала не одобряла твоей затеи, — вздохнула леди Кинастон. — Видишь, в какое трудное положение ты себя поставила!
— Понимаю, — протянула Эвелин. Щеки ее горели. — О, я понимаю тебя, Дамарис!
— Что-то не верится...
Эвелин презрительно и самодовольно рассмеялась. Она судила о других по себе. Главное, что движет женщинами, думала она, это стремление завоевать любовь и восхищение сильного пола. Вот почему Дамарис так равнодушна к исходу дела. Дамарис завоевала симпатию капитана Гейнора в роли Эвелин Кинастон и теперь ничуть не сомневается, что капитан проникнется к ней еще большей симпатией, узнав, что она — Дамарис Холлинстоун, богатая наследница. Так размышляла Эвелин, закипая от досады. Из путаницы, ею же созданной, был единственный выход — тот, что предложила Дама