Кристи АгатаСОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙТОМ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
ВРАТА СУДЬБЫPostern of Fate 1973 © Перевод Полякова И., Титова А. 2003
Ганнибалу и его хозяину
В Дамаске четверо ворот великих… Врата Судьбы, Форпост Беды, Форт Ужаса, Пустынный Вход. Не проходи в них караван, или в безмолвии пройди Сквозь тишь, где умер птичий свист, но что-то птицею поет…
Книга 1
Глава 1Повествующая главным образом о книгах
— Книги! — в ужасе воскликнула Таппенс.
— Что такое? — обеспокоенно спросил Томми из другого конца комнаты.
— Я сказала «книги».
— Вижу, — отозвался Томас Бирсфорд, разглядывая стоящие перед женой три громадных ящика, чуть не доверху набитых книгами.
— Просто немыслимо, — покачала головой Таппенс.
— Это сколько же для них надо места?
— И не говори!
— И ты хочешь все это поставить на полки?! — недоверчиво спросил Томми.
— Уже не знаю, — вздохнула Таппенс. — Не знаю, чего я хочу.
— Не может быть, — возразил ее муж. — Это, пожалуй, единственное, что ты всегда знала.
— Не в этом дело. Просто мы с тобой стареем, а ревматизм — теперь уж без него никуда… Нагнешься как-нибудь к нижней полке, да так и не разогнешься!
— Да уж, приятного мало, — согласился Томми. — Но неужто все настолько плохо?
— Конечно нет! На самом деле все просто чудесно, — заявила Таппенс. — Наконец-то у нас есть свой дом, и как раз такой, о каком мы мечтали. Надо только самую капельку подправить.
— Ага, — хмуро проговорил Томми, — убрать перегородку, объединить кухню с гостиной и пристроить к ней то, что ты называешь «верандой», подрядчик — «ложей», а все остальные люди — «лоджией».
— Вот увидишь, как будет здорово! — воскликнула Таппенс.
— Когда ты закончишь ремонт, здесь все просто преобразится.
— Когда я закончу ремонт, ты восхищенно воскликнешь: «Какая у меня изобретательная, умная и талантливая жена!»
— Подожди, — ухмыльнулся Томми, — я запишу, что нужно будет сказать.
— Можешь не записывать. Это вырвется у тебя непроизвольно.
— Допустим. Но при чем тут книги?
— А вот смотри. Во-первых, несколько ящиков книг — с которыми не могли расстаться и которые жалко было продать — привезли сюда мы. Во-вторых, прежние хозяева дома тоже оставили нам кучу вещей, включая, опять-таки…
— Книги, — закончил Томми. — И, между прочим, не бесплатно.
— Мне, кстати, показалось, они рассчитывали на большее. За такое-то старье! Большинство из них я читала еще в детстве. А некоторые так просто обожала! Честно говоря, я сразу решила, что куплю их все. Представляешь, тут даже есть книжка про Андрокла и льва, я читала ее, когда мне было восемь. Это же Эндрю Лэнг![2]
— Ты что, уже читала такие книги в восемь лет?
— Да я еще в пять начала. Тогда это было обычным делом. И никого, главное, специально этому не учили. Просто не запрещали брать с полки все что заблагорассудится. Ну, потихоньку буквы и запоминаешь. Потом, правда, мне это вышло боком: я так и не выучилась грамотно писать. Отец почему-то считал, что главное — выучить таблицу умножения. Все, помню, учил меня складывать, вычитать и умножать. Ах да, и еще делить столбиком. Лучше бы писать научил правильно.
— Умнейший, верно, был человек!
— Не знаю, не знаю, — вздохнула Таппенс. — Но очень милый…
— Мы не слишком отвлеклись?
— Ах, да! — спохватилась Таппенс. — Так вот… и мне тут же захотелось ее перечитать, «Андрокла и льва» то есть. Как же я ее в детстве любила! Там такие сказки о животных… И еще «Один день из моей жизни в Итоне»[3]; ее, якобы, итонский выпускник написал… Не знаю уж, чем это она мне так запала в душу. Я, вообще-то, больше классику любила, миссис Моулзворт[4], например. «Часы с кукушкой», «Ферма четырех ветров»…
— Достаточно, — сказал Томми, — я уже все понял.
— Зря смеешься. Между прочим, сегодня этих книжек уже не достать! То есть они, конечно, издаются, но это уже не то… Даже картинки другие. Представляешь, на днях увидела «Алису в стране чудес», так даже не сразу узнала, такая дурацкая там Алиса. И вдруг нате вам; они все тут: и миссис Моулзворт, и сказки — Розовые, Голубые, Желтые, и даже Стенли Уэймен[5]. Я даже не раздумывала.
— Ну ясно, — кивнул Томми. — Где уж тут устоять! Ужасно выгодная покупка…
— Но они и в самом деле достались нам по-дешевке. Только вместе с нашими их стало так много… Боюсь, тех полок, что мы заказали, не хватит. Слушай, Томми, а как насчет твоего кабинета? Это, конечно, святая святых… но, может, там найдется местечко?
— Нет, — очень твердо сказал Томми. — Там и мои-то с трудом поместятся.
— Ну что ты будешь делать, — вздохнула Таппенс. — Вот всегда так. Слушай, а может, соорудить еще одну комнату?
— Ну уж нет, — возразил Томми. — Если помнишь, только позавчера мы решили начать экономить.
— Может, уже закончим? — с надеждой спросила Таппенс. — Ну ладно, ладно. Тогда я выставлю самые любимые, без которых уж точно не смогу обойтись. Потом посмотрю, что осталось, и… и отдам их в ближайшую детскую больницу!
— А может, попробовать их продать? — предложил Томми.
— Сомневаюсь, что кроме нас найдутся еще охотники до такого старья.
— Как знать, — заметил Томми. — Некоторые, судя по виду, вполне могут оказаться библиографической редкостью…
— Пока что, — продолжала Таппенс, — надо просмотреть, рассортировать и расставить что удастся по полкам — хотя бы в первом приближении. Приключенческие романы, сказки, книги для детей и школьные повести (они все почему-то про богатых детей) — в одну сторону… А самые любимые, которые мы еще Деборе читали: «Винни-Пуха»[6], «Серенькую курочку»[7] (она мне, правда, куда меньше нравится) — в другую. — Таппенс перевела дух.
— Может, отдохнешь? — спросил Томми.
— Нет, хочется закончить эту часть комнаты, чтобы книги уж были на месте…
— Давай помогу.
Томми подошел к ящикам, вывалил из них книги на пол, сгреб в охапку и потащил к полкам.
— Я их по размеру ставлю, — объяснил он, энергично распихивая книги по полкам, — так красивее.
— И это называется помогу? — возмутилась Таппенс.
— Для начала сойдет. А как-нибудь потом… в дождливый осенний день, когда совершенно нечего будет делать…
— Нам почему-то всегда есть, что делать.
— Так, еще семь штук — сюда, и остается только верхний угол. Пододвинь, пожалуйста, вон тот стул. Думаешь, он меня выдержит?
Томми с опаской взобрался на стул и, приняв у Таппенс стопку книг, поставил их на верхнюю полку. Нижние три при этом выскользнули и шлепнулись на пол, пролетев в опасной близости от головы Таппенс.
— У, — проворчала она. — Чуть не убил!
— Сама виновата. Кто ж так дает?
Таппенс отступила на несколько шагов.
— И правда красиво получается, — подтвердила она. — Только еще вот эти две поставь на вторую полку, там как раз место осталось. Уфф! Ну, вроде все! А после обеда займусь остальными. Думаю, нас ждут необыкновенные сокровища!
— Наверняка, — хмыкнул Томми.
— Что-нибудь обязательно найдется, а может даже, самый настоящий раритет.
— И что тогда? Продадим?
— Можно, — кивнула Таппенс. — А лучше оставим себе и будем хвастаться перед гостями. То есть нет, хвастаться, конечно, не будем, но покажем обязательно. «Так, ничего особенного… Но взглянуть стоит…».
— Думаешь, найдешь какую-нибудь редкую детскую книжку?
— Нет, это наверняка будет нечто совершенно неожиданное и удивительное. Такое, что перевернет всю нашу жизнь.
— Упаси нас Бог! — отозвался Томми. — Потому что ничего хорошего в этом старье уж точно найтись не может.
— Чепуха, — заявила Таппенс. — Надо верить в лучшее. Надежда великая вещь, имей это в виду. Я всегда полна надежд.
— О да, — вздохнул Томми. — Мне ли не знать!
Глава 2«Черная стрела»
Таппенс — она же миссис Томас Бирсфорд — поставила «Часы с кукушкой» миссис Моулзворт на третью полку снизу, где уже расположились остальные ее романы, вытащила «Комнату с гобеленами» и задумчиво на нее уставилась, размышляя, не лучше ли перечитать «Ферму четырех ветров»? «Ферму», в отличие от «Комнаты» и «Часов», она помнила совсем плохо. Ее пальцы нерешительно бродили по корешкам.
Скоро вернется Томми… Но, главное, дело сдвинулось наконец с мертвой точки. Определенно сдвинулось. Плохо только, что когда видишь хорошую книгу, совершенно невозможно удержаться от того, чтобы ее не полистать, а потом — как-то совсем уже незаметно — не начать читать. В результате, процесс здорово затягивается.
Так что, когда вернувшийся вечером домой Томми поинтересовался, как идут дела, он услышал в ответ бодрое: «Все отлично», но наверх — убедиться в этом лично — его почему-то так и не допустили. С переездами всегда так. Сплошная морока! А сколько странных людей! Электрики, например, каждый раз совершенно искренне удивляются тому, что сами же в прошлый приход и сделали. Они охватывают все новые участки паркета и неистово буравят в нем очередные ловушки для зазевавшихся хозяек. Стоит хоть немного утратить бдительность и сделать один неверный шаг, как вы неожиданно оказываетесь в спасительных объятиях ковыряющегося уже в следующей ямке электрика.
Боже, ужаснулась Таппенс, сколько еще возни с этим домом! А ведь каким простым и легким все казалось вначале! Теперь еще эти книги… Родилась бы я сейчас, думала она, я бы, конечно, не научилась читать так рано. Современные дети не читают ни в четыре года, ни в шесть, а некоторые — так и до одиннадцати не могут научиться. Почему у нас в детстве все так легко получалось, не знаю. Все ведь умели читать: и я, и соседский Мартин, и Дженнифер с параллельной улицы, и Сирил, и даже Уинифред. С правописанием, правда, у нас было не лучше, чем сейчас, но читали мы все, что попадалось под руку. И никто ведь особенно не учил. Кое-что, конечно, спрашивали у старших, но больше «учились» на рекламных щитах. «Пилюли для печени Картера», например. Помнится, всякий раз, когда поезд подходил к Лондону и мы видели этот щит, тут же начинали спорить, кто такой этот Картер и почему для его печени нужны особенные пилюли? Таппенс мечтательно улыбнулась и снова начала листать находящуюся у нее в руках книгу…
— О Господи, опять я отвлекаюсь!
Она переставила еще несколько книг. «Алиса в Зазеркалье»[8] и «Неизвестные истории» Шарлотты Янг[9] отняли у нее ее «Неизвестными историями» и «Рассказами» не больше трех четвертей часа, после чего ее пальцы задержались на потрепанном и засаленном переплете «Венка из маргариток».
— О, вот это точно надо перечитать, — сказала себе Таппенс. — Потрясающая книга! Только представить, как давно это было! Помню, я все переживала, допустят ли Нормана и Этель к конфирмации. Как же то местечко называлось? Коксуэлл? Что-то в таком духе. А еще там была Флора, ужасно приземленная особа. Кстати, я так до сих пор и не поняла, хорошо это или плохо? Интересно, а мы с Томми — тоже приземленные?
— Прошу прощения, мэм?
— Нет-нет, ничего, — сказала Таппенс, оборачиваясь к возникшему в дверях Альберту — своему верному слуге, пажу и оруженосцу в одном лице.
— Вы меня звали, мэм? Я слышал звонок.
— Не совсем, — смутилась Таппенс. — Просто нажала локтем на кнопку, когда доставала книгу.
— Может быть, вам помочь?
— Неплохо бы, — сказала Таппенс. — А то ужас какие скользкие сиденья у этих стульев. Да и ножки шатаются.
— Вам какую-то определенную книгу?
— Я еще не смотрела вторую полку сверху. Даже не представляю, что там.
Альберт взобрался на стул и принялся, предварительно стряхивая пыль, передавать книги Таппенс. Появление каждой новой сопровождалось бурным восторгом.
— Ой! Надо же! Ничего себе! «Амулет»! «Самаяд»! «Новые искатели сокровищ»! Как же я их любила! Нет, нет, Альберт, оставь. Я их пожалуй, почитаю. И начну с… Ой, а это что? Дай-ка взглянуть. «Алая кокарда»! Это же мой любимый роман… исторический! А там что? «Под красной мантией»? Обожаю Стэнли Уэймена! Читала его лет в десять-одиннадцать. Не удивлюсь, если здесь окажется и «Узник Зенды»[10]. — Она блаженно вздохнула. — «Узник Зенды»! Мой первый настоящий любовный роман! Принцесса Флавия… король Руритании… И, конечно, Рудольф Рэссендилл!
Альберт передал ей следующую стопку.
— Ага, — оживилась Таппенс, — все лучше и лучше. Эти уже для совсем раннего возраста. Надо будет их поставить отдельно. Ну-ка, ну-ка… что у нас тут? «Остров сокровищ»… Вот здорово! Жаль только, я ее недавно перечитывала. Все-таки, что ни говори, с книгой никакая экранизация не сравнится. Ага! «Похищенный»[11]! Тоже Стивенсон!
В этот момент очередная стопка рассыпалась у Альберта в руках, и одна из книг шлепнулась Таппенс на голову.
— О, мэм! — смутился тот. — Ради бога, простите!
— Ничего-ничего, — успокоила его Таппенс. — Пустяки. Это же «Катриона»! Так. Есть еще Стивенсон?
Альберт с бесконечными предосторожностями подал ей следующую стопку.
— «Черная стрела»! — завопила Таппенс. — Ну надо же! «Черная стрела»… Кажется, это был первый роман, который я прочла от корки до корки. Нет, Альберт, едва ли ты читал. В твоем детстве уже были другие книги. Дай вспомню… Ну точно, там на стене в замке висел гобелен с охотником, а через отверстия на месте его глаз все время кто-то смотрел. Аж жуть брала! Да, «Черная стрела»… Как же это там? «Кошка и пес»? Нет. А, вот: «Кошка и крыса и Ловелл-собака всей Англией правят от имени хряка»[12]. Точно. А «хряк» — это, чтобы ты знал, Ричард Третий. Это сейчас все говорят, что зря его называли негодяем, на самом-то деле он хороший. Хотя я что-то сильно в этом сомневаюсь. Да и Шекспир[13], кстати сказать, тоже. Не зря же в самом начале пьесы его Ричард говорит: «Намерен я негодяем показать себя»[14]. Да…
— Еще, мэм?
— Нет, Альберт, спасибо. Пожалуй, пока хватит. Что-то я подустала.
— Как вам угодно, мэм. Кстати, звонил хозяин, сказал, что опоздает на полчаса.
— Вот и ладненько, — пробормотала Таппенс, рассеянно усаживаясь в кресло и открывая «Черную стрелу». — Вот это да! — воскликнула она через пятнадцать минут. Оказывается, я все забыла. Такое чувство, будто читаешь в первый раз. Удивительно.
В доме наступила тишина, только на кухне тихонько гремел сковородками Альберт. Время шло. Устроившись в стареньком кресле, миссис Томас Бирсфорд наслаждалась забытыми переживаниями, перечитывая «Черную стрелу» Роберта Льюиса Стивенсона.
Наконец к дому подъехала машина.
— Поставить в гараж, сэр? — спросил, появляясь в дверях, Альберт.
— Я сам, — ответил Томми. — Ты, наверное, готовишь обед. Я не очень опоздал?
— Да нет, сэр, приехали как и сказали. Даже чуть раньше.
— Ух! — Томми вошел в кухню, потирая руки. — Прохладно сегодня. А где Таппенс?
— Хозяйка наверху, с книгами.
— Опять?
— Да. Но сегодня она уже разобрала побольше. Много читает, сэр.
— Понятно, — Томас хмыкнул. — Ладно, а что у нас сегодня на ужин?
— Филе из камбалы, сэр. Скоро будет готово.
— Отлично. Подавай минут через пятнадцать, а я пока пойду умоюсь.
А на верхнем этаже Таппенс хмуро разглядывала книгу, пытаясь понять, почему ее не оставляет ощущение, будто к основному повествованию добавилось что-то совершенно лишнее и чужеродное. Наконец она сообразила. На странице шестьдесят четвертой некоторые слова были подчеркнуты. Проведя с четверть часа за изучением этого ребуса, Таппенс, однако, так и не смогла установить какой-либо закономерности. Слова, подчеркнутые красными чернилами, шли совершенно вразброд. Она шепотом прочитала:
«Мэтчем тихонько вскрикнул; даже Дик вздрогнул и выронил крючок. Но людей, сидевших на полянке, стрела эта не испугала; для них она была условным сигналом, которого они давно ожидали. Они все разом вскочили на ноги, затягивая пояса, проверяя тетивы, вытаскивая из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; лицо его озарилось неукротимой энергией, белки глаз ярко сверкали на загорелом лице…»[15].
Таппенс недоуменно покачала головой.
Она подошла к столу, где хранились письменные принадлежности, и взяла несколько листов бумаги, присланной на днях какой-то полиграфической фирмой в качестве образца. К вопросу, на какой именно бумаге будет значиться их новый адрес — Холлоукей, «Лавры» — Таппенс отнеслась со всей серьезностью.
— «Лавры»! — фыркнула она, презрительно взглянув на листок. — Глупость какая-то, а не название. С другой стороны, если его поменять, почтальоны запутаются в адресах.
Она принялась выписывать выделенные слова из книги и немедленно обнаружила, что подчеркнуты, собственно, говоря, не слова, а буквы.
— Ну это же совсем другое дело! — обрадовалась Таппенс в полной уверенности, что где буквы — там и какие-то варианты.
— A-а, вот ты где, — послышался голос Томми. — Спускайся ужинать. Как продвигаются дела с книгами?
— Плохо, — проговорила Таппенс. — Все слишком сложно.
— Да ну? — удивился Томми.
— Угу. Вот смотри… Это «Черная стрела» Стивенсона. Я стала ее перечитывать, и тут вдруг появились страницы с пометками красными чернилами.
— Бывает, — сказал Томми, — хотя и не обязательно красными. Есть любители черкать в книгах. Отмечают любимые места, цитаты…
— Да нет, — отмахнулась Таппенс. — Здесь совсем другой случай. Здесь буквы.
— Что буквы?
— Подойди сюда.
Томми подошел, присел на ручку кресла и прочитал вслух строки, указанные Таппенс:
— «Мэтчем тихонько вскрикнул; даже вздрогнул, выронил людей на полянке испугала условным все разом» — тут я не разберу — «вытаскивая из ножен мечи Эллис неукротимой энергией…» — Бред какой-то!
— Да, — согласилась Таппенс, — сначала мне тоже так показалось. Но это не бред, Томми.
Снизу донесся звук колокольчика.
— Пойдем ужинать, а?
— Погоди. Настоящим расследованием можно заняться и после ужина, но я лопну от нетерпения, если прежде не расскажу тебе все.
— Опять чего-то себе напридумывала?
— А вот и нет. Понимаешь, я просто выписала буквы. Вот смотри, на этой странице в слове «Мэтчем», подчеркнуты «М» и «э». Идем дальше. В слове «вскрикнул» подчеркнуты «р» и «и». Потом еще «д» и «ж» из «даже», «о» из «вздрогнул», «р» из «выронил», «д» из «людей», «а» из «на» и «н» из «полянке»…
— Ради бога, — замотал головой Томми. — Может, хватит?..
— Погоди, — отмахнулась Таппенс. — Смотри, что получается, если выписать все эти буквы по порядку. Получается: М-Э-Р-И.
— Ну и что?
— «Мэри»! — с нажимом повторила Таппенс.
— Замечательно, — сказал Томми, — получается «Мэри». И очень изобретательная Мэри. Скорее всего, ей просто захотелось увековечить в книге свое имя. Обычное дело.
— Допустим, — согласилась Таппенс, — но следующие подчеркнутые буквы образуют слово Д — Ж — О — Р — Д — А — Н.
— Естественно. Сначала имя, потом фамилия. «Мэри Джордан». Не пойму, чего ты так разволновалась.
— Но книга-то принадлежала не ей! На первой странице есть надпись детским почерком: «Александр Паркинсон».
— Ну и что?
— Как это ну и что? — возмутилась Таппенс.
— Слушай, пойдем, а? Есть очень хочется! — взмолился Томми.
— Потерпи еще капельку, — сказала Таппенс. — Я только прочту тебе весь текст, это не так уж много. Итак, у нас уже есть: «М-э-р-и Д-ж-о-р-д-а-н». А знаешь, что написано дальше? «У-м-е-р-л-а н-е с-в-о-е-й с-м-е-р-т-ь-ю». Получается: «Мэри Джордан умерла не своей смертью». И еще: «Это сделал один из нас. Кажется, я знаю, кто». И все, больше я ничего пока найти не могу. Потрясающе, правда?
— Слушай, Таппенс, — Томми пристально посмотрел на жену, — уж не собираешься ли ты…
— Что?
— Ну, не можешь же ты отнестись к этому серьезно?
— Уже отнеслась, — заявила Таппенс. — «Мэри Джордан умерла не своей смертью. Это сделал один из нас. Кажется, я знаю, кто». Ох, Томми, только не говори, что тебе самому не хочется это узнать!
Глава 3Посещение кладбища
— Таппенс! — позвал Томми, заходя в дом.
Ответа не было. Чувствуя легкое беспокойство, Томми взбежал по лестнице и в последний момент едва успел перепрыгнуть темнеющее в полу отверстие.
— А, чтоб их! — в сердцах помянул он электриков.
Все это началось несколько дней назад. Электрики пришли, осмотрелись и, отчасти даже разочарованно заявив: «Пустяки, здесь и делать-то нечего. Вечерком заглянем», ушли, вечерком, однако, они так и не заглянули. Впрочем, Томми их особенно и не ждал. Стиль работы штукатуров, маляров, электриков, сантехников и представителей прочих строительных специальностей был ему хорошо знаком. Они появляются, изображают бурную деятельность, а затем под каким-нибудь предлогом уходят… за пассатижами, кусачками, отверткой… бывает, что и за разводным ключом… Главное, что они не возвращаются. Звонить в их компанию бесполезно, поскольку выясняется, что компания эта недавно переехала в другое место, или разорилась, или что интересующий вас мастер уже год как уволился, или что он запил, или что у них таких не было и нет… После этого вы еще долго потерянно бродите по дому, больше похожему теперь на минное поле, стараясь поточнее запомнить расположение многочисленных ям, ловушек и прочих препятствий. Впрочем, за себя Томми не опасался. Он пережил уже не один ремонт. Но что, если Таппенс пойдет с чайником, споткнется и окатит себя кипятком?.. Интересно, куда она подевалась? Он снова позвал:
— Таппенс! Таппенс!
Он начинал уже всерьез беспокоиться за жену. Впрочем, за такую жену невозможно не беспокоиться. Каждый раз, уходя из дома, он брал с нее клятвенное обещание не заниматься самодеятельностью. Даже ее робкие возражения, что «она только выйдет купить масла; здесь рядом, через дорогу», пресекались им на корню.
«Это слишком опасно», — сурово говорил Томми.
«Не говори ерунды», — отвечала Таппенс.
«Это не ерунда, — возражал Томми. — Это горький опыт. И, поскольку я не хочу потерять самое ценное, что у меня есть…»
«…очаровательное, симпатичное, умное и заботливое», — с готовностью подхватывала Таппенс.
«Возможно, — соглашался Томми, — хотя могу предложить и другой список».
«Не стоит. Боюсь, он мне понравится куда меньше. Подозреваю, ты никак не можешь забыть свои прошлые переживания. Не волнуйся. Все будет хорошо. Как вернешься, окликни меня, и я буду дома».
Но как раз дома-то ее и не было.
— Вот же! — с досадой пробормотал Томми. — Уже куда-то удрала.
Он заглянул в библиотеку, надеясь обнаружить там жену, уткнувшуюся в очередную детскую книжку. И надо же ей было так разволноваться из-за каких-то букв, подчеркнутых глупым ребенком красными чернилами. «Мэри Джордан умерла не своей смертью!». А все-таки любопытно. Тем более, что прежних владельцев дома звали совсем не Джорданы, а Джоунзи. Правда, они прожили здесь всего года три-четыре… Значит, все это случилось еще до них.
В библиотеке Таппенс не оказалось. Не было там и отложенных книг — свидетельства особого к ним интереса.
— Куда, черт возьми, она могла подеваться?
Он снова спустился вниз и позвал ее. Ответа не было, как, впрочем, и плаща Таппенс на вешалке. Она определит куда-то вышла — но вот куда? И где, в конце концов, Ганнибал? Для разнообразия Томми окликнул и его.
— Ганниба-ал! Ганни, мальчик мой, иди-ка сюда!
Ганнибала не было тоже.
«По крайней мере, они ушли вдвоем», — подумал Томми, не особо, правда, уверенный, что это к лучшему.
Ганнибал, конечно, хозяйку в обиду никому бы не дал, но в неприятности ее втянуть мог запросто. Он, хотя и обожал ходить в гости, относился к незнакомцам с большой подозрительностью и при случае вполне мог облаять кого-нибудь или покусать.
Но в самом деле, куда же все подевались? Томми вышел из дому и немного прогулялся. Не встретив по дороге никого отдаленно напоминавшего женщину в ярко-красном плаще и маленькую черную собаку, он вернулся домой в совсем уже скверном расположении духа.
На пороге его встретил аппетитный запах, и он сразу направился на кухню; Таппенс, повернувшись от плиты, приветливо ему улыбнулась:
— Опять опаздываешь. Сегодня у нас запеканка с овощами. Какой аромат, правда? Нашла в саду какую-то зелень и решила добавить. Уж больно аппетитно она выглядела.
— Наверняка белладонна[16], — хмуро заметил Томми. — Или наперстянка[17]. Ты где была-то?
— Ганнибала выгуливала.
Пес тут же заявил о своем присутствии, бросившись к Томми и едва не уронив его при этом на пол. Ганнибал был небольшим черным с рыжеватыми подпалинами манчестер-терьером[18]. Сам он считал себя самой аристократической и утонченной собакой на свете, впрочем, родословная у него и впрямь была безупречной.
— Боже милостивый! А я вас обыскался. И где же ты его выгуливала в такую погоду?
— Да уж, сырость такая, что до костей пробирает. Честно говоря, я порядком устала.
— Но куда же ты все-таки с ним ходила? Не по магазинам же?
— Нет, сегодня они рано закрываются. Я ходила на кладбище.
— Звучит обнадеживающе, — заметил Томми. — И что тебе там понадобилось?
— Хотела посмотреть на могилы.
— Да, веселенькое занятие, — пожал плечами Томми. — Ганнибалу там понравилось?
— Пришлось его привязать. Возле церкви кто-то бродил — сторож, кажется — и я подумала, что Ганнибал может ему не понравиться. Или наоборот, а это куда как хуже. Не хотелось бы, только въехав, ссориться с соседями.
— Ну, и что новенького на кладбище?
— Оно большое и очень старое, там есть могилы прошлого и, по-моему, даже позапрошлого века, только надписи совсем уже стерлись, так что толком ничего и не разберешь.
— Я все-таки не понимаю, зачем тебя туда понесло.
— Я проводила расследование, — сообщила Таппенс.
— Да? И какое, интересно?
— Хотела посмотреть, есть ли там Джорданы.
— О Господи! — с чувством произнес Томми. — И когда ж ты, наконец, угомонишься? Значит, ты искала…
— Ну да. Мы же знаем, что Мэри Джордан умерла. В книге ясно написано, что она умерла не своей смертью. Должны же ее были где-то похоронить!
— Безусловно, — сказал Томми, — если только не закопали в саду.
— Думаю, это маловероятно, — покачала головой Таппенс. — Похоже, об истинной причине ее смерти догадывался только этот мальчик, Александр. Очень уж он гордился своей проницательностью. Значит, она умерла, ее похоронили, и никто…
— …и никто так и не понял, что ее убили, — закончил Томми.
— Вот именно. Наверное, ее отравили. А может, дали по голове, столкнули с утеса, или переехали машиной, или… О, я могу предложить массу вариантов.
— Не сомневаюсь, — сказал Томми. — Какое счастье, Таппенс, что ты родилась с доброй душой. Страшно представить, что было бы в противном случае.
— Но на кладбище Мэри Джордан не оказалось, — продолжила Таппенс, пропуская замечание мужа мимо ушей. — И вообще никаких Джорданов…
— Какая жалость, — Томми сокрушенно покачал головой. — А эта штука, которую ты там жаришь… она скоро будет готова? Запах потрясающий, а я проголодался как волк.
— Уже, дорогой, — сказала Таппенс. — Иди мой руки.
Глава 4Множество Паркинсонов
— Там множество Паркинсонов, — продолжала Таппенс за едой. — Могилы, правда, все старые, зато ужас как много. Просто море Паркинсонов: старые, молодые, мужья, жены… А еще там есть Кейпы, Гриффины, Андервуды и Оувервуды.
— У меня был друг по имени Джордж Андервуд, — заметил Томми и, помолчав, добавил:
— Нужно будет позвонить электрикам. Ты там осторожнее на верхней площадке. Еще провалишься…
— И умру не своей смертью. Ой! А вдруг такая смерть мне на роду написана?
— Не волнуйся, — успокоил ее Томми. — Ты умрешь от любопытства. Как та кошка.
— Можно подумать, тебе самому не интересно, — заметила Таппенс.
— Я вообще не любопытен. Кстати, что у нас на десерт?
— Пирог с патокой.
— О, да у нас сегодня просто пир!
— Рада, что тебе понравилось.
— А что это за пакет у входной двери? Уж не вино ли, которое мы заказали?
— Нет, — ответила Таппенс. — Луковицы.
— А-а, — разочарованно протянул Томми, — луковицы.
— Тюльпаны, — объяснила Таппенс. — Жаль, что у нас нет садовника. Придется задействовать Альберта.
— И куда вы их посадите?
— Думаю, вдоль главной дорожки.
— Замечательно! — одобрил Томми. — Ну, ты пока посоветуйся с Альбертом, а я скоро спущусь.
Таппенс вызвала Альберта, они распаковали луковицы и, разложив их на полу, принялись совещаться. Проблема была в том, что все они цвели в разное время: самые ранние — в конце февраля, потом наступала очередь красивых попугайных[19], а уже в конце мая — начале июня должны были распускаться длинноногие зелено-цветковые[20]. В конце концов решили посадить их все вместе в дальнем уголке сада, чтобы по мере цветения срывать и украшать ими гостиную, и еще вдоль дорожки от ворот к дому, чтобы вызывать зависть прохожих и настраивать на романтический лад рассыльных из мясной и зеленной лавок.
В четыре часа Таппенс наконец вспомнила, что Томми обещал к ним присоединиться.
«Наверняка прилег после обеда», — с горечью подумала она и отправилась на поиски. В тот момент, когда она с опаской обходила зловещего виду дыру на лестничной площадке, оттуда высунулась голова.
— Порядок, мэм! — произнесла голова. — Здесь мы закончили.
Электрик, кряхтя, выбрался наружу.
— Завтра примемся за другую половину дома.
— Хотелось бы верить, — вздохнула Таппенс. — Скажите, вы случайно не видели мистера Бирсфорда?
— Это который ваш муж, что ли? Видел. Он наверх пошел. У него там еще что-то упало. Наверное, книги.
— Книги! — воскликнула Таппенс. — Ишь ты!
Электрик вернулся в подполье, а Таппенс поднялась на чердак, превращенный ею в одно из отделений своей библиотеки. Теперь тут стояли детские книги.
Томми сидел на верху стремянки. Пол вокруг нее был усеян книгами, а на полках зияли многочисленные пустоты.
— Ага, — сказала Таппенс, — а говорил, не интересно. Ох! Только я все расставила…
— Извини, — смутился Томми. — Захотелось вдруг что-нибудь почитать.
— Неужели раскопал что-то еще?
— Нет, ничего такого.
— Жаль, — расстроилась Таппенс.
— Ладно тебе. И без того загадок хватает. Похоже, это послание действительно дело рук Александра Паркинсона.
— Естественно, — кивнула Таппенс. — Ох уж эти мне Паркинсоны!
— И не лень же ему было, — с досадой проговорил Томми, — все это подчеркивать. Кстати, об этой Джордан я ничего не нашел.
— Я тоже спрашивала о ней у одного местного. Он знает почти всех в округе, а вот Джорданов почему-то не помнит.
— Слушай, а зачем ты выставила к двери эту латунную лампу? — поинтересовался Томми, спускаясь со стремянки.
— Отнесу на благотворительный базар, — ответила Таппенс. — Она мне действует на нервы. Неужто мы купили ее заграницей?
— Ты купила, — поправил Томми. — Не иначе, как в момент помрачения рассудка.
— Тебе она никогда не нравилась. Как ни странно, на этот раз ты оказался прав. Действительно чудовищная. К тому же тяжеленная… Как ни странно, мисс Сэндерсон пришла в самый настоящий восторг, когда я предложила ее отдать. Хотела тут же за ней прийти, но я обещала, что завезу на машине. Причем сегодня…
— Давай, я?
— Мне бы хотелось самой.
— Да ради Бога, — Томми пожал плечами. — Хочешь, поеду с тобой, помогу нести?
— Да ладно, помощники всегда найдутся, — легкомысленно отмахнулась Таппенс.
— Не скажи. А она тяжелая…
— Справлюсь, — заявила Таппенс.
— Похоже, ты твердо решила ехать одна, а?
— А может, мне просто хочется немного пообщаться с людьми? — лукаво усмехнулась Таппенс.
— По глазам вижу: что-то ты, Таппенс, задумала. Но вот что?
— Пойди лучше прогуляйся с Ганнибалом, — сказала Таппенс. — Не могу же я взять его на распродажу. Там и без собак будет напряженная атмосфера…
— Ладно. Эй, Ганнибал, гулять хочешь?
Сначала хвост, а затем и все туловище Ганнибала принялись стремительно извиваться. Ответ явно был положительным. Во избежание всяких ошибок Ганнибал еще несколько раз поднял и опустил переднюю лапу, после чего чуть отошел и с разбега боднул Томми под коленку. «Естественно, хочу, — означал этот жест. — Для того тебя, мой милый, и держат, чтобы Ганнибал мог вволю гулять по улицам и обнюхивать все углы».
— Ладно, сейчас идем, — вздохнул Томми. — Вот только поводок возьму. И не вздумай выбегать на дорогу. В прошлый раз ты едва не угодил под трейлер.
Ганнибал ответил оскорбленным взглядом, всем своим видом давая понять, что он «удивительно послушный пес, для которого нет ничего более страшного, чем огорчить чем-нибудь своих хозяев». Глядя на него сейчас, невозможно было поверить, что в действительности-то все как раз наоборот.
С комментариями наподобие: «Ну и тяжесть» Томми кое-как дотащил лампу до машины, и Таппенс уехала. Когда машина скрылась за поворотом, Томми взял Ганнибала на поводок и отправился на прогулку. В переулке, ведущем к церкви, где практически не было транспорта, он отстегнул поводок, и Ганнибал, рыкнув что-то в знак благодарности, бросился к газончику между стеной и тротуаром и принялся старательно его обнюхивать. Если бы он владел человеческим языком, то, без сомнения, сказал бы следующее: «Превосходно! Сколько запахов! Так… это, кажется, та здоровая злющая дворняга. А это, вне всякого сомнения, чертова немецкая овчарка. Ненавижу немцев!
Еще раз увижу, обязательно укушу. О! Какая миленькая крошка! Непременно нужно будет с ней познакомиться. Интересно, далеко ли она живет? Уж не за этим ли забором? Ну-ка, ну-ка…».
— Вернись немедленно! — раздался громовой голос Томми. — Не смей лезть на чужой двор.
Ганнибал притворился, что не слышит.
— Я кому сказал!
Ганнибал удвоил скорость и свернул за угол.
— Ганнибал! — надсаживался где-то вдали Томми. — Ты меня слышишь?
Впереди кто-то удивительно неприятно зарычал, и Ганнибал спохватился: «Никак, хозяин зовет. Ах ты, Господи! Бегу-бегу».
Он деловито развернулся и, присоединившись к Томми, затрусил в нескольких дюймах от его пяток.
— Умничка, — похвалил его Томми.
Ганнибал вильнул хвостом и преданно посмотрел на хозяина, давая понять, что тот всегда может рассчитывать на его, Ганнибала, защиту.
Они подошли к боковой калитке, ведущей в церковный двор. Ганнибал, обладавший удивительной способностью изменять свои габариты, тут же превратился из широкогрудого упитанного пса в подобие тонкой черной веревки, которая на глазах изумленного Томми без всякого труда проскользнула между прутьями калитки.
— Ганнибал, вернись, — простонал Томми. — Только не в церковь!
Если бы Ганнибал мог ответить, он бы наверняка сказал: «Поздно, хозяин». А так он только принялся с радостным лаем носиться по двору.
— Вот гад! — вырвалось у Томми.
Откинув щеколду, он прошел внутрь и поспешил за своим любимцем, который как раз обнаружил, что боковая дверь в церковь чуть приоткрыта и, похоже, собирался нанести визит священнику. Когда подкравшийся Томми ловко пристегнул к ошейнику поводок, Ганнибал тяжело вздохнул, но особенно не расстроился. В конце концов, поводок означал престиж. В конце концов, на поводках водят далеко не всякого. Он завилял хвостом.
Поскольку не нашлось никого, кто возражал бы против присутствия на церковном дворе Томми и Ганнибала, они немного прогулялись по кладбищу, проверив заодно результаты вчерашних исследований Таппенс.
Сначала Томми осмотрел истертое каменное надгробие около того места, где он настиг Ганнибала. Оно было довольно старым, как и несколько памятников по соседству. Один из них Томми разглядывал особенно долго.
— Странно, — проговорил он наконец. — Очень странно.
Ганнибал удивленно оглянулся на хозяина. Его лично надгробия совершенно не интересовали. Поэтому он уселся и выжидательно уставился на Томми.
Глава 5Накануне распродажи
Таппенс приятно удивило, что надоевшую ей латунную лампу принимают с таким восторгом.
— Как мило с вашей стороны, миссис Бирсфорд, привезти нам такую чудесную вещь. Очень, очень миленькая. Вероятно, заграничная?
— Да, мы купили ее в Египте, — подтвердила Таппенс, совершенно не в силах вспомнить, где это случилось на самом деле. Это с равным успехом могло происходить и в Дамаске, и в Багдаде, и в Тегеране. Но, поскольку в моде сейчас было все египетское, она выбрала именно его. И потом, в лампе и впрямь было что-то такое… Одним словом, египетское.
— Видите ли, — продолжала Таппенс, — для нашего дома она несколько великовата, и я подумала…
— Мы разыграем ее в лотерею! — радостно объявила мисс Литтл.
Мисс Дороти Литтл руководила всей благотворительностью в округе и с гордостью носила звание «приходской пиявки», появившееся оттого, что она не только все про всех знала, но и с огромным удовольствием делилась этой информацией с каждым желающим. Прозвище, кстати, подходило ей куда больше, чем фамилия[21], поскольку женщина она была на редкость крупная, чтобы не сказать могучая.
— Надеюсь, вы придете на наш аукцион, миссис Бирсфорд?
Таппенс заверила ее, что обязательно придет, и добавила:
— Мне очень хотелось бы что-нибудь купить.
— О, как приятно такое слышать!
— Мне кажется, это замечательная идея, — продолжала Таппенс, — устроить распродажу безделушек. Нет, правда, ведь что для одного пустяк, для другого — самое настоящее сокровище.
— Обязательно передам ваши слова викарию[22], — мило улыбнулась угловатая мисс Прайс-Ридли, демонстрируя страшноватый набор зубов. — Ему приятно будет это услышать.
— Взять хотя бы вот этот тазик из папье-маше, — продолжала Таппенс, поднимая упомянутый трофей.
— Неужели вы и правда думаете, что его кто-нибудь купит?
— Лично я и куплю, если увижу завтра на распродаже, — сказала Таппенс.
— Но ведь в пластмассовых мыть посуду гораздо удобней!
— Я не люблю пластмассу, — хмыкнула Таппенс, — а в такой можно кинуть кучу фарфора, и ничего не разобьется. Вот этот консервный нож в виде бычьей головы я бы тоже купила — сейчас таких уже не найдешь.
— Да, но он же совсем тупой! Вы не считаете, что современные открывалки гораздо практичнее?
Обсудив еще несколько выставленных на распродажу мелочей, Таппенс предложила свою помощь.
— О, миссис Бирсфорд! Вы так любезны! Может, в таком случае, вы оформите стойку с сувенирами? Мне кажется, у вас должен быть прекрасный вкус.
— Сомневаюсь, — сказала Таппенс. — Но стойку оформлю с удовольствием. Только вы сразу же скажите, если что-то будет не так.
— Как это мило с вашей стороны! Просто замечательно, что вы сюда приехали. Вы уже обжились на новом месте?
— Хотелось бы, — вздохнула Таппенс, — но, похоже, впереди еще уйма работы. С этими электриками и газовщиками хлопот не оберешься: то они уходят, то приходят… Кошмар какой-то!
Последовала дискуссия, с кем больше хлопот — с электриками или с газовщиками.
— Газовщики! — уверенно заявила мисс Литтл, — они сюда добираются аж из Лоуэр-Стэмфорда, а электрики и поближе есть, в Уэллбэнке.
Заглянул викарий и, подбодрив своих помощниц, выразил удовольствие от знакомства с новой прихожанкой, миссис Бирсфорд.
— Я знаю о вас все, — неожиданно заявил он. — Да-да. И о вашем муже тоже. Мне недавно рассказали. Какая насыщенная и увлекательная жизнь! Впрочем, наверное, об этом нельзя распространяться?.. Но, говорят, в прошлую войну вы с супругом здорово отличились…
— О, расскажите и нам, викарий, — попросила одна из дам, спешно отрываясь от стойки, где она расставляла банки с вареньем.
— Я обещал молчать, — покачал головой викарий и снова повернулся к Таппенс. — Мне кажется, я видел вас вчера в церковном саду, миссис Бирсфорд. Я не ошибся?
— Нет, — сказала Таппенс. — В церковь я тоже заглядывала. Пришла полюбоваться витражами.
— Некоторые из них — те, что в северном нефе[23], — с четырнадцатого века, но большинство, разумеется, викторианских[24].
— А на кладбище, — продолжала Таппенс, — сплошные Паркинсоны!
— Да, в здешних местах это очень распространенная фамилия. В Холлоукей они тоже жили, только я их уже не застал. Вот миссис Лаптон должна их помнить.
Миссис Лаптон, пожилая дама на костылях, с готовностью подтвердила его предположение.
— Ну, еще бы! Конечно! Разумеется! Миссис Паркинсон… миссис Паркинсон… Ах да, старая миссис Паркинсон, хозяйка усадьбы! Чудесная была женщина, просто чудесная.
— Еще, помнится, там были Сомерсы и Четтертоны, — продолжала Таппенс.
— Я вижу, с нашей историей вы уже более-менее знакомы, — улыбнулся викарий.
— А еще я слышала о какой-то Джордан… не то Энни, не то Мэри…
Таппенс обвела собеседников подозрительным взглядом, но никто из них своих чувств, если таковые вообще были, не выдал.
— У кого-то была кухарка с такой фамилией, — припомнила, наконец, одна дама. — У миссис Блэкуэлл, кажется. Сьюзен Джордан, если не ошибаюсь. Она и прослужила-то у нее всего полгода. Абсолютно ничего не умела.
— А давно это было?
— Да нет. Лет восемь — десять назад, не больше.
— А сейчас здесь живут какие-нибудь Паркинсоны?
— Уже нет. Одни умерли, другие уехали. А один так вообще женился на собственной сестре и увез ее в Кению.
— Кстати… — повернулась Таппенс к миссис Лаптон, которой костыли нисколько не мешали проявлять свою активность в самых различных сферах, в том числе — курировать местную детскую больницу, — не нужны ли вам детские книги? Они, правда, все старые, достались нам вместе с домом…
— Очень любезно с вашей стороны, миссис Бирсфорд, но недавно нам подарили прекрасную библиотеку с новыми книгами. Да и не к чему, по-моему, детям возиться со всяким пыльным старьем.
— Да? — немного даже обиделась Таппенс. — А я в детстве обожала старые книжки. Некоторые были так просто древние, еще бабушкины. Как раз они-то мне и нравились больше всего. Никогда не забуду «Остров сокровищ»… А «Ферма четырех ветров» миссис Моулзворт? А Стэнли Уэймен!
Она осмотрелась. Беседу о детских книжках явно никто не собирался поддерживать. Тогда, старательно рассмотрев часы и воскликнув: «Надо же, как поздно!», она стала спешно прощаться.
Вернувшись домой, Таппенс поставила машину в гараж и, обогнув дом, подошла к парадной двери. Та оказалась не заперта, и Таппенс вошла. Появившийся из глубин дома Альберт приветствовал ее поклоном.
— Выпьете чаю, мэм? Вы должно быть, устали.
— Не хочется, — ответила Таппенс. — И потом, я уже пила чай в гостях. Кекс был довольно вкусный, а вот булочки — никудышные.
— С булочками всегда проблемы. Почти как с пончиками. — Альберт вздохнул. — А какие пончики делала Милли!
— Я помню. Теперь так уже не умеют, — отозвалась Таппенс.
Милли, жена Альберта, умерла несколько лет назад. Таппенс, правда, считала, что лучше всего ей удавались не пончики, а пироги с патокой.
— С пончиками вообще трудно, — продолжала Таппенс. — Я, например, так и не научилась их делать.
— Да, это требует большой сноровки и опыта.
— Вот именно… А Томми уже вернулся?
— Да. Он сейчас наверху. В «книжной», как вы ее называете. А по мне, так это самый обыкновенный чердак.
— И что он там делает?
— Кажется, разбирает книги.
— Странно, — заметила Таппенс. — Мне казалось, он от них не в восторге.
— Джентльмены, — важно изрек Альберт, — они такие. Им все больше подавай солидные книги, толстые и научные…
— Пойду вытащу его оттуда, — решила Таппенс. — А где Ганнибал?
— Если не ошибаюсь, там же.
Ганнибал, вспомнивший в этот момент о своих обязанностях сторожа, разразился где-то наверху яростным лаем, спугнувшим бы всякого, кто позарился на столовое серебро Бирсфордов, но быстро сообразил, что пришла любимая хозяйка и поспешно сбежал вниз, высунув язык и энергично размахивая хвостом.
— А, — сказала Таппенс, — обрадовался?
«Еще бы!» — подумал Ганнибал, с разбега прыгая на хозяйку.
— Тише, тише, — сказала Таппенс, едва удержав равновесие. — Ты же меня уронишь.
Ганнибал подпрыгнул снова, явно давая понять, что ничем другим своего обожания он выразить просто не в состоянии.
— Ну хорошо, хорошо, — сдалась Таппенс. — А где хозяин? Папуля? Наверху?
Ганнибал тут же подбежал к лестнице и остановившись, выжидательно оглянулся на Таппенс.
— Ну и ну! — воскликнула, чуть задыхаясь, Таппенс, оказавшись, наконец, наверху и обнаружив оседлавшего стремянку Томми, перебиравшего книги. — Опять ты здесь! Чем это занимаешься? Я думала, ты гуляешь с Ганнибалом.
— Уже погуляли, — мрачно отозвался Томми. — На церковном дворе.
— Что? А более подходящего места не нашлось?
— Он был без поводка, — объяснил Томми, — и вообще, он меня не спрашивал. Кажется, ему там понравилось.
— Надеюсь, это не войдет у него в привычку, — вздохнула Таппенс. — Ганнибал такой консерватор! Если ему понравится гулять в церковном дворе, трудно будет его от этого отучить.
— Я уже объяснил ему, что это нехорошо, — попытался оправдаться Томми.
— Думаешь, он понял? — усомнилась Таппенс.
Ганнибал подошел и потерся носом о ее ногу.
— Как видишь, — сказал Томми. — Ганнибал умный пес. Не то что мы.
— И как это надо понимать? — поинтересовалась Таппенс то ли у Томми, то ли у Ганнибала, которому почесывала в этот момент за ухом.
Томми сменил тему.
— Ну, а ты как? Развлеклась?..
— Да не сказала бы. Но все были очень милы и любезны. Правда, я их до сих пор всех путаю. Какие-то они одинаковые. И одеты на один манер. Хоть бы один был красавцем или уродом! Так нет… Ну ничего, со временем, надеюсь, я научусь их различать!
— Не сомневаюсь, — заверил ее Томми. — А мы с Ганнибалом времени даром не теряли! Ну до чего ж умны!
— Ты не только о Ганнибале?!
Томми протянул руку и снял с ближайшей полки книгу.
— «Похищенный», — сообщил он. — Тоже Стивенсон. Похоже, этот Александр Паркинсон любил его больше остальных. «Черная стрела», «Похищенный», «Катриона» и еще два романа. Все подарены любящей бабушкой, а один — доброй тетушкой.
— И что дальше?
— А дальше, я нашел его надгробие.
— Что ты нашел?
— Надгробие. Точнее, это Ганнибал его отыскал. В самом углу, возле двери в ризницу. Плита истертая и заброшенная, но точно его. Александр Ричард Паркинсон. Умер четырнадцати лет от роду. Ганнибал принялся там что-то обнюхивать, и я, пока его оттаскивал, разобрал надпись.
— Четырнадцать лет, — покачала головой Таппенс. — Бедняжка.
— Да, — кивнул Томми, — печально и довольно…
— Что довольно?
— Довольно подозрительно. Боюсь, Таппенс, ты меня заразила. Вечно одна и та же история. Ты просто не можешь заниматься чем-либо одна. Тебе обязательно надо втравить в это дело кого-нибудь еще!
— Допустим. Но что именно кажется тебе подозрительным? — спросила Таппенс, недоуменно глядя на мужа.
— Я вот думаю, а нет ли здесь причинно-следственной связи?
— Между чем и чем, Томми?
— Да между этим Александром Паркинсоном и… Он ведь немало постарался, чтобы зашифровать в книге свое послание. Надо думать, чувствовал себя при этом прямо героем. «Мэри Джордан умерла не своей смертью»! Но, предположим, так оно все и было. Тебе не кажется, что он просто стал следующим?
— Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что он умер в четырнадцать лет. На надгробии, разумеется, не написано, от чего. Там только выбито: «С Тобой из нашей жизни ушла вся радость» или что-то в таком духе. Возможно, кто-то решил, что парнишка представляет собой опасность и убрал его?
— Выдумки! — фыркнула Таппенс.
— Уж кто бы говорил! И потом, ты первая начала.
— Я знаю только, что мы теперь точно не успокоимся, — усмехнулась Таппенс. — Причем узнать все равно ничего не узнаем. Уж больно давно все это случилось.
Они переглянулись.
— Помнишь, как мы пытались разобраться в истории Джейн Финн?[25]— спросил Томми.
И семейство погрузилось в воспоминания о далеком прошлом.
Глава 6 Проблемы
Переезд в новый дом ассоциируется обычно с исключительно приятными хлопотами, но уже очень скоро сладостные грезы разбиваются о суровую действительность.
Вместо того чтобы творить в свое удовольствие, приходится без конца пререкаться с электриками, каменщиками, плотниками, малярами, отделочниками, поставщиками холодильников, кухонных плит, электрооборудования, изготовителями чехлов для мебели и гардин, а также теми, кто эти самые гардины развешивает, укладывает линолеум и проводит газ. Суета сует! И каждый новый день приносит новые хлопоты. Не считая текущих дел, приходится ежедневно принимать от четырех до двенадцати посетителей из приведенного выше списка — от тех, кого уже давно заждались, до тех, кого уже давно ждать перестали.
И все же случались минуты, когда Таппенс, облегченно вздохнув, объявляла — очередной этап работы закончен.
— Пожалуй, кухня получилась на славу, — как-то сказала она. — Только я никак не могу купить подходящую банку для муки.
— А что, это так важно? — удивился Томми.
— Представь себе! Обычно я покупаю муку в трехфунтовых пачках и потом не знаю, куда ее деть. У меня, конечно, есть две банки — одна с такой замечательной розочкой, а другая с подсолнухом — но в каждую входит только по фунту. Представляешь, какая досада? Вот если бы в них входило хотя бы по полтора…
Время от времени Таппенс высказывала и более общие соображения.
— «Лавры»! Дурацкое какое-то название. И почему именно «Лавры», когда никаких лавров поблизости и в помине нет? Нет, ты мне ответь. Почему это дом назвали «Лаврами»? И, главное, кто? Может, Паркинсоны? Нет, до тех пор, пока мы не узнаем о них побольше, проблемы нам не решить!
— Проблемы! Далось тебе это словечко! Ты имеешь в виду проблему Мэри Джордан?
— Не только. Есть еще проблема Паркинсонов и куча других. Например, в послании говорится: «Мэри Джордан умерла не своей смертью…», и дальше: «Это сделал один из нас». Что это еще за «мы» такие, хотела бы я знать? Наверняка ведь кроме Паркинсонов здесь жили люди и с другими фамилиями — всякие там тетки, племянники и так далее. Это не считая прислуги: экономки, горничной и кухарки. Наверняка была еще гувернантка и компаньонка — или как они тогда назывались… Тогда «один из нас» должно означать «кто-то из домашних». Раньше в домах жило куда больше народу, чем сейчас. Так что Мэри Джордан вполне могла быть горничной или кухаркой. Но зачем кому-то понадобилось, чтобы она умерла не своей смертью? То есть зачем было ее убивать? Я хочу сказать, почему нельзя было просто подождать, пока она не умрет своей смертью. — Таппенс перевела дух. — Кстати, послезавтра утром я снова приглашена на кофе.
— По-моему, ты только этим и занимаешься.
— А что? Прекрасный способ получше познакомиться с соседями. Холлоукей — деревенька маленькая, говорить особенно не о чем, так что разговор то и дело переходит на дальних родственников и знакомых. Это может нас на что-нибудь навести! Особые надежды я возлагаю на миссис Гриффин. Говорят, в свое время она была здесь важной персоной. Держала всю округу в ежовых рукавицах, представляешь? Шпыняла почем зря и викария, и доктора, и районную медсестру. Да ее здесь все боялись.
— А медсестра не может помочь?
— Вряд ли. Та, что была при Паркинсонах, уже умерла, а новая работает здесь совсем недавно. Да она и нездешняя.
— Иногда мне хочется, — с досадой произнес Томми, — забыть обо всех этих Паркинсонах и зажить в полное свое удовольствие!
— Устал от проблем?
— Опять «проблемы»!
— Это все Беатрис, — пожаловалась Таппенс.
— Что Беатрис?
— Ну, занесла к нам это словечко. Точнее даже, Элизабет — уборщица, которая была до нее. Она то и дело подходила ко мне и говорила: «Мэм, можно вас на минуточку? У меня тут возникла проблема…». А потом вместо нее по четвергам стала приходить Беатрис, и у нее тоже начали поминутно возникать «проблемы». Наверное, Томми, у нас с тобой просто «проблемная» семья.
— Тогда, конечно, ничего не поделаешь, — вздохнул Томми. — Попробую привыкнуть.
Он встал и удалился, бормоча себе под нос: «У тебя проблема, у меня проблема, у него проблема, у нее тоже проблема…»
Таппенс покачала головой и стала медленно спускаться по лестнице. Ганнибал с надеждой направился к ней, заискивающе помахивая хвостом.
— Нет, Ганнибал, — сурово сказала Таппенс. — Ты уже погулял утром.
Ганнибал удивленно округлил глаза.
— И не притворяйся, что уже забыл, — улыбнулась Таппенс. — Утром. С Томми.
Ганнибал всеми доступными ему способами показал, что не откажется от еще одной прогулки, но получил решительный и бесповоротный отказ. Тогда он сбежал вниз и принялся вымещать злобу на управлявшейся с пылесосом «хувер» взъерошенной девице. Этот «хувер» ему никогда не нравился, да и девица, честно говоря, тоже. Уж больно подолгу она болтала с Таппенс.
— Ой, он меня укусит! — испугалась Беатрис.
— Да нет, — успокоила ее Таппенс. — Он просто играет.
— Ну да, играет… А потом возьмет и укусит. Кстати, мэм, можно вас на минутку?
— Как? — удивилась Таппенс. — Опять?
— Видите ли мэм, у меня проблема.
— Так я и думала, — вздохнула Таппенс. — У меня тоже. Ты, случайно, не знаешь здесь никого по фамилии Джордан? Или, может, знала?
— Джордан? Так сразу даже и не соображу. Я вот Джонсонов знаю. Был здесь такой констебль Джонсон… И еще почтальон Джордж Джонсон. Мой бывший дружок, — она хихикнула.
— А ты никогда не слышала о Мэри Джордан? Она, правда, уже умерла.
Беатрис покачала головой и плавно сменила тему.
— Так что же с моей проблемой, мэм?
— Ах, да, твоя проблема…
— Это ведь ничего, мэм, что я к вам обращаюсь, правда? Понимаете, я оказалась в очень неловком положении, и мне не хотелось бы…
— Переходи сразу к сути, — остановила ее Таппенс. — А то я спешу. Меня ждут в гости.
— Ах, да. Миссис Барбер, верно?
— Верно, — подтвердила Таппенс. — Так что за проблема?
— Понимаете, как дело-то было… Захожу я тут на днях к Симмондсу — это такой магазин подержанной одежды, — и вижу: висит в уголке симпатичненькое такое пальто и прям будто на меня сшито! Ну, было там одно пятнышко на подоле, знаете, у самой кромки, так это ведь пустяки. Ну, вот я и…
— Да, — сказала Таппенс. — Что «и»?
— Ну, я и решила, что раз пятнышко, значит пальто дешевое, а пришла домой — смотрю, на ярлычке вместо трех фунтов семидесяти пенсов, которые я заплатила, написано целых шесть фунтов. А я ни в жизнь столько бы за пальто не отдала и просто не знаю теперь, что и делать. Я его уж и обратно в магазин носила — хотела отдать — а продавщица, которая меня обслуживала… хорошая такая девушка, Глэдис зовут, а вот фамилии я не помню… в общем, она чуть не в слезы. Я уж говорю: «Да не убивайтесь вы так, давайте, я доплачу», а она говорит: «Нельзя. Покупка уже оприходована». Во как! Понимаете?
— Кажется, да.
— Вот она и говорит: «Не надо, а то мне попадет».
— За что же ей попадет?
— Да я и сама толком не поняла. Ну, купила я пальто чуть дешевле, так она-то здесь при чем? А она говорит, что должна была тщательно рассмотреть этикетку, и если теперь узнают, что она этого не сделала, ее тут же уволят.
— Ну уж! Прямо сразу и уволят, — пожала плечами Таппенс. — Только я не понимаю, ты-то чего разволновалась? По-моему, ты все сделала правильно.
— Да как же правильно, если пришлось унести пальто обратно? Она его ни в какую брать не хотела. Получается, я обманула магазин. Получается, я сжульничала. Ох, мэм, что же мне теперь делать?
— Послушай, — начала Таппенс, — наверное, я отстала от жизни. Во всяком случае, я просто не представляю, как теперь поступают в подобных случаях. Да я, честно говоря, и по магазинам-то особенно не хожу… На твоем месте я просто доплатила бы этой Глэдис до шести фунтов. А она доложит разницу в кассу.
— Ага! Или возьмет себе. Не больно-то я ей, между нами говоря, доверяю. Вот и получится, что деньги-то я отдам, а для магазина все будет выглядеть так, точно я их украла. Что же мне делать, мэм?
— Уфф, — вздохнула Таппенс, у которой от тарахтенья Беатрис разболелась вдруг голова. — До чего ж сложная штука — жизнь! Знаешь, Беатрис, мне очень жаль, но, кажется, я ничем не могу тебе помочь. Если ты не доверяешь своей подруге…
— Да какая она мне подруга? Я только покупаю там вещи. А с ней… ну скажем, приятно поболтать… А только никакая она мне не подруга. Говорят, ее и с предыдущего-то места потому уволили, что она деньги за проданный товар присваивала.
— Раз так, — в отчаянии проговорила Таппенс, — то пусть выкручивается как знает. А ты просто оставь это несчастное пальто себе.
Ганнибал поддержал хозяйку, злобно рявкнув на Беатрис и на всякий случай укусив «хувер», которому никогда особенно не доверял.
— Успокойся, Ганнибал, прекрати лаять и не смей никого и ничего кусать, — строго сказала Таппенс. — Я буду поздно.
И поспешно вышла.
— Проблемы, — бормотала Таппенс, спускаясь с холма на Орчард-Роуд[26] и размышляя, остался ли здесь от былых времен хоть один фруктовый сад. Лично она никаких садов не видела…
Миссис Барбер встретила ее восторженными восклицаниями и эклерами.
— Какая прелесть! — восхитилась Таппенс. — Вы их брали у Беттерби?
Беттерби был местным кондитером.
— О нет, их сделала моя тетушка. Она, знаете ли, потрясающе готовит.
— У меня с эклерами плохо, — призналась Таппенс. — У меня они еще никогда не получились как надо.
— Тетушка говорит, весь секрет в муке.
Дамы принялись за кофе, попутно обсуждая тонкости приготовления некоторых блюд и обсуждая вспомнившихся родственников и знакомых.
— Мисс Болленд на днях вспоминала вас, миссис Бирсфорд.
— Да? — заинтересовалась Таппенс. — Как вы сказали: Болленд?
— Соседка викария. Она у нас старожил. На днях рассказывала, как приезжала сюда ребенком. Говорит, всегда ждала этих поездок, потому что в садах росли удивительно вкусные крыжовник и слива-венгерка. Сейчас их уже ни у кого не остаюсь. Есть, правда, так называемые итальянские венгерки, но их и упоминать-то не стоит.
Разговор плавно перешел на то, какой вкус фрукты имели во времена молодости собеседниц.
— У моего двоюродного дедушки были венгерки, — гордо сообщила Таппенс.
— Это который был каноником[27] в Энчестере? Там жила моя подруга, миссис Джексон. С ней, знаете, случилась пренеприятная история! Однажды она ела печенье с тмином, и одно семечко попало ей не в то горло. В общем, прокашляться она так и не смогла. Прямо тут же и померла, бедняжка. Печально, правда? — вздохнула миссис Барбер. — Просто нет слов! Одна из моих кузин, кстати, вот также умерла, — продолжала она. — Поперхнулась, представьте, кусочком баранины. В наши дни умереть проще простого. Так-то вот. Некоторые, знаете, умудряются помереть от обыкновенной икоты. Просто не могут остановиться. А всего-то и надо, что прочесть старинное заклинание: «Икота, икота, перейди на Федота. С Федота на Якова, а с Якова на всякого». Главное, задержать дыхание, пока все это произносишь.
Глава 7 Еще проблемы
— Можно вас на минутку, мэм?
«О Господи, — подумала Таппенс. — Теперь-то что?»
Осторожно спускаясь по лестнице с переоборудованного под «книжную» чердака, она бережно стряхивала с себя пыль. Сегодня на ней были лучшие ее жакет и юбка, которым предстояло вскоре дополниться восхитительной шляпкой с пером. Сегодня Таппенс собиралась на чай к миссис Гриффин, с которой познакомилась на благотворительном базаре, и не ощущала ни малейшего желания вникать в очередные проблемы Беатрис.
— Я просто подумала, вам будет интересно…
— Да? — неопределенно протянула Таппенс, опасаясь, что это лишь повод для изложения новой проблемы. — Видишь ли, меня ждут к чаю и я страшно тороплюсь…
— Вы, помнится, спрашивали меня о Мэри Джордан… Или о Мэри Джонсон? Потому что одно время у нас на почте работал некий Джонсон…
— Знаю, — кивнула Таппенс. — И в полиции тоже.
— Ага. Ну так вот, моя подруга… Гвенда… Вы ведь знаете лавку, где с одной стороны почтовая контора, а с другой продают конверты, всякие неприличные открытки и фарфоровые безделушки к Рождеству?
— Знаю, — сказала Таппенс. — Кажется, там еще на вывеске написано «миссис Гэррисон».
— Да, но сейчас лавка принадлежит вовсе не ей. Я бы даже сказала, совсем другим людям. Так вот, эта моя подруга, Гвенда, она, вроде, слыхала про какую-то Мэри Джордан. Действительно, говорит, жила здесь такая, только очень уже давно, много-много лет назад. Прямо здесь жила, я хочу сказать, тут вот.
— В «Лаврах»?
— Ну да. Только тогда дом, вроде, по-другому назывался. И еще Гвенда говорит, что с этой Мэри что-то там приключилось, несчастный случай, что ли… В общем, померла она.
— Ты хочешь сказать, она умерла, когда жила в этом доме? Она жила здесь с родителями?
— Нет. Жили-то здесь совсем другие люди. Паркеры, что ли. Их тогда много здесь было, Паркеров этих. Или Паркерстонов, сейчас уже и не вспомню. А эта Мэри просто приезжала к ним в гости. Миссис Гриффин наверняка должна помнить. Вы с ней знакомы?
— На распродаже познакомились, — ответила Таппенс. — И как раз сегодня приглашена к ней на чай.
— Она уже совсем старенькая! Гораздо старше даже, чем выглядит. Но память у нее хорошая. Так что она конечно вспомнит этих Паркеров. Тем более, что один из мальчишек, как я поняла, был крестником ее близкой подруги.
— Мальчик? А как его звали?
— Не то Алек, не то Алекс. Что-то такое.
— Не иначе, как Алекс Паркинсон. Не знаешь случайно, что с ним случилось дальше? Ну, кем он стал, когда вырос?
— А он не вырос, мэм. Умер еще в детстве. Здесь где-то и похоронен. Какая-то хитрая болезнь его подкосила. С человеческим именем.
— Кто с человеческим именем? Болезнь?
— Ну да, женское какое-то имя. Что-то при этом с кровью плохое делается. Сейчас-то врачи, я слышала, просто выкачивают плохую кровь и заменяют хорошей. Правда, говорят, все равно не особенно помогает. А тогда и этого не умели. У миссис Биллингс — это которая пирожками торгует — от этого дочка померла. А ей всего семь годков-то и было. Детская, в общем, болезнь.
— Лейкемия? — предположила Таппенс.
— Надо же, и все-то вы знаете! Точно, лейкемия. Я слышала, скоро ее уже научатся лечить. Будут просто делать прививку, вроде как от тифа или как его там…
— Грустно, — сказала Таппенс. — Бедный малыш!
— Да не такой уж и малыш. В школу уже ходил, если я ничего не путаю. В общем, лет тринадцать-четырнадцать ему уже было.
— Печально, — повторила Таппенс и, помолчав, добавила: — Извини, Беатрис, я побегу, может, не слишком опоздаю.
— Будьте покойны, миссис Гриффин вам много чего понарасскажет. Она ведь, можно сказать, здесь выросла, так что все обо всех знает. Иной раз такое расскажет — прямо волосы дыбом. Обожает разные там истории. Ну, вы меня понимаете. Кто, да с кем, да как… Дела, конечно, давние, — эдвардианские[28] или викторианские времена, уж и не знаю точно какие — а все равно интересно. Наверное, все же викторианские, потому что старая королева тогда была еще жива. Эдвардианские, значит, это какие-то другие. А еще я слыхала, говорят: «дом Мальборо»[29]. Это что-то вроде высшего общества, да?
— Да, — согласилась Таппенс, — почти.
— Ох, были же времена! — с упоением воскликнула Беатрис.
— Были, — сухо подтвердила Таппенс.
— Девушки, говорят, своего не упускали, — продолжала Беатрис, явно рассчитывая на пикантные подробности.
— Ничего подобного, — разочаровала ее Таппенс. — Как раз даже напротив. Девушки вели строгую, чистую и целомудренную жизнь, и очень рано выходили замуж. Обычно за аристократов.
— Надо же! — протянула Беатрис. — Хотя, тоже, наверное, весело. Всякие там шикарные наряды, скачки, балы.
— Да, — подтвердила Таппенс, — балов хватало.
— У меня была знакомая, у которой бабушка работала горничной в одном из таких домов. Туда даже принц Уэльский[30] — это ведь он только потом Эдуардом Седьмым[31] стал, а сначала был просто принцем Уэльским — приезжал, и, говорят, был очень и очень мил. Даже с прислугой! Так она, когда увольнялась, потихоньку забрала мыло, которым он руки мыл, и сохранила. Иногда даже его нам показывала… это когда мы совсем маленькими были.
— Очень интересно, — сказала Таппенс. — В «Лавры» он, случайно, не приезжал?
— Похоже, что нет. А то я бы наверняка знала. Нет, здесь жили только эти… как вы их назвали? Вот-вот, Паркинсоны. Ни тебе ни маркизов, ни графинь, ни лордов. Одни Паркинсоны. Они, кажется, торговлей занимались. Занятие, конечно, прибыльное, что и говорить, но уж больно, согласитесь, скучное.
— Это как сказать, — пожала плечами Таппенс. — Беатрис, мне уже действительно пора.
— Конечно, конечно, мэм. Идите, а то опоздаете.
— Вообще-то уже опоздала. Ну ладно, Беатрис, еще раз тебе спасибо. Шляпку, думаю, теперь уже одевать не стоит. В чем-то она таком испачкалась…
— Это паутина, мисс. Я, пожалуй, пройдусь там сегодня тряпкой.
Таппенс торопливо сошла по ступенькам парадного крыльца.
— Вот по этим самым ступенькам, — задумчиво проговорила она, — бегал когда-то Александр. Бегал и знал, что «это» сделал «один из них». Ну до чего же таинственная история!
Глава 8Миссис Гриффин
— Я так рада, что вы с супругом решили здесь обосноваться, миссис Бирсфорд! — говорила миссис Гриффин, разливая чай. — Сахар? Молоко? — Она придвинула к гостье блюдо с сэндвичами. — Это же счастье, когда твои соседи — милые интеллигентные люди, с которыми есть о чем поговорить. Да и просто приятно видеть новые лица! Этого здесь уже целую вечность не случалось. Вы с супругом бывали раньше в наших краях?
— Нет, — ответила Таппенс, — никогда. В общем-то, мы сюда совершенно случайно попали. Нам ведь, знаете, много чего предлагали. Агенты присылали разные варианты. Большинство из них, конечно, оказывалось сущей ерундой. Один дом, помню, назывался «Воплощенное очарование старины».
— О да, — кивнула миссис Гриффин, — могу себе представить. «Очарование старины» означает обычно, что надо менять крышу, окна или водопровод. «Все современные удобства», правда, еще хуже. Масса бесполезных приспособлений, ужасный вид из окна и безобразная планировка. Но «Лавры» — очаровательный дом. Хотя, думаю, вам с ним тоже пришлось повозиться. Никуда не денешься.
— Многие, наверное, в нем жили, — заметила Таппенс.
— О да. Сейчас, похоже, кочевой стиль вошел в моду. До вас там жили Катбертсоны и Редленды, до них — Сеймуры, а после — Джоунзы.
— Мы все удивляемся, почему его назвали «Лаврами», — сказала Таппенс.
— Ну, знаете, раньше любили давать такие названия. И потом, очень может быть, что во времена Паркинсонов там действительно росли лавры. Тогда это было в моде. Любую дорожку обязательно обсаживали кустами лавра, и хорошо, если не пятнистыми — терпеть их не могу!
— Я тоже, — поспешно согласилась Таппенс. — Значит, в «Лаврах» жили еще и Паркинсоны?
— Да. Если не ошибаюсь, они там прожили дольше всех.
— А здесь их как будто уже никто и не помнит.
— Видите ли, дорогуша, уж очень все это было давно. Да и история весьма неприглядная. Неудивительно, что они его продали.
— Дом приобрел дурную репутацию? — ухватилась за ниточку Таппенс. — Неужели привидения?
— О нет, привидения здесь не при чем. Дело, как всегда, в людях. Это еще во время первой мировой случилось. Сначала никто даже верить не хотел. Моя подруга утверждает, что причиной всему была военная тайна — что-то связанное с подводной лодкой. У Паркинсонов тогда жила девушка… И, по слухам, она оказалась как-то в этом замешана.
— Случаем, не Мэри Джордан? — собралась с духом Таппенс.
— Именно, дорогуша! В точности так ее и звали — хотя потом толковали, будто это не настоящее ее имя. Был тут один парнишка, Александр… На редкость смышленый паренек… Так он с самого начала ее заподозрил.