— И оказаться на скамье подсудимых, будучи обвиненным в убийстве?
— Совсем необязательно. Во всяком случае, если любишь человека, то пойдешь на риск.
— Но, послушайте, Джудит, — сказал Нортон, — вы ведь предлагаете брать на себя страшную ответственность.
— Не такую уж страшную. Все слишком боятся ответственности. Когда речь идет о собаке, берут же на себя ответственность. Почему нельзя поступать так же, когда дело касается человека?
— Ну… есть же разница, в конце концов. То собака, а то человек.
— Да, человек важнее, — сказала Джудит.
— Вы меня просто удивляете, — пробормотал Нортон.
— Значит, вы бы взяли на себя ответственность? — пытливо спросил Бойд Каррингтон.
— Думаю, что да. Я не боюсь ответственности.
Бойд Каррингтон покачал головой.
— И все же это не выход. Не много найдется людей, готовых взять на себя право решать вопросы жизни и смерти другого человека.
— В самом деле, большинству людей недостает мужества взять на себя ответственность, — сказал Нортон и, слегка улыбнувшись, посмотрел на Джудит. — Не уверен, что у вас его хватит, когда дойдет до дела.
— Кто знает, но, думаю, хватит, — спокойно ответила Джудит.
— Разве что у вас появится определенный корыстный мотив, — подмигнул ей Нортон.
Джудит вся вспыхнула и резко проговорила:
— Видимо, вы ничего не поняли. Если примешиваются личные мотивы, мы вообще не в праве ничего решать. Неужели не ясно? — обратилась она ко всем нам. — Должна быть полная беспристрастность. Ответственность за жизнь или смерть можно брать на себя только тогда, когда у вас нет сомнений, из каких побуждений вы это делаете. Мотивы должны быть абсолютно бескорыстны.
— И все-таки, — настаивал Нортон, — вы не сможете.
— Смогу, — упрямо возразила Джудит. — Начать с того, что в отличие от вас я не чту жизнь как святыню. Если ты ничтожен, если твоя жизнь бесполезна, тебя нужно смести с пути. Сколько людского хлама повсюду! Надо позволить жить только тем, кто приносит пользу обществу. Остальных следует безболезненно убрать.
Она неожиданно обратилась к Бойду Каррингтону.
— Вы со мной согласны, правда?
Он проговорил, растягивая слова:
— В принципе, да. Жить имеет право только тот, кто чего-то стоит.
— Если понадобится, вы смогли бы взять на себя ответственность решать, жить человеку или нет?
Бойд Каррингтон промямлил:
— Вероятно. Но вообще-то не знаю…
— В теории-то многие бы смогли. Но практика — совсем иное дело, — негромко заметил Нортон.
— Не логично.
— Конечно, не логично. Хватит ли мужества — вот в чем вопрос. Попросту говоря, кишка тонка, — усмехнулся Нортон.
Джудит молчала.
— Честное слово, Джудит, и вы не исключение. Если дойдет до дела, вам первой не достанет храбрости, — продолжал Нортон.
— Вы думаете?
— Уверен.
— А по-моему, Нортон, вы ошибаетесь, — сказал Бойд Каррингтон. — Храбрости у Джудит хватит, если возникнет надобность. Но, к счастью, подобная надобность случается нечасто.
В доме прозвучал гонг.
Джудит встала. Обращаясь к Нортону, отчетливо проговорила:
— Очень ошибаетесь. Храбрости у меня гораздо, гораздо больше, чем вы думаете.
И поспешно направилась к дому. Бойд Каррингтон двинулся следом за ней.
— Эй, Джудит, постойте, — позвал он.
Я последовал за ними, ощущая в глубине души необъяснимое смятение. Нортон, который всегда чутко улавливал чужое настроение, постарался меня утешить.
— Поверьте, она только на словах такая отчаянная, — сказал он. — У молодежи вечно какие-то завиральные идеи, которые, к счастью, не воплощаются в жизнь. Все заканчивается на разговорах.
Джудит, кажется, все слышала — она обернулась и бросила на нас гневный взгляд.
Нортон понизил голос.
— Грош цена всем этим теориям, — сказал он. — Однако имейте в виду, Гастингс…
— Да?
Нортон, похоже, немного смутился.
— Не хотелось бы лезть напролом, но что вы знаете об Аллертоне? — спросил он.
— Об Аллертоне?
— Да. Простите, что сую нос не в свое дело, однако, откровенно говоря, на вашем месте я бы запретил дочери проводить так много времени с этим типом. Он… у него не слишком хорошая репутация.
— Знаю, каналья, каких мало, — с горечью проговорил я. — Но в нынешнее время не так-то все просто.
— О, понимаю. Теперь на девушек, если можно так выразиться, узды не накинешь. Теперь, за редким исключением, все они таковы. Но… гм… у Аллертона к ним особый подход. — Нортон помедлил. — Послушайте, мой долг предупредить вас. Само собой, никому ни слова, но я случайно узнал, что Аллертон отпетый мерзавец.
И Нортон тут же мне все выложил. Чистую правду, как я потом убедился. Должен сказать, гадкая история. Об одной девушке, современной, независимой и самоуверенной. Аллертон использовал все свои приемчики, чтобы добиться ее расположения. И знаете, чем все обернулось? В приступе отчаяния бедняжка покончила с собой, приняв смертельную дозу веронала[170].
Самое ужасное, что эта девушка и моя Джудит — одного поля ягоды: обе самостоятельные, гордые, умные. Такие девушки, если уж влюбляются, то безоглядно, не в пример заурядным легкомысленным глупышкам.
Я шел на ленч, на душе у меня кошки скребли и сердце сжималось от дурных предчувствий.
Глава 12
— Вы чем-то встревожены, mon ami? — спросил меня Пуаро.
Я ничего не ответил, только головой покачал. Разве я вправе обременять его моими личными неприятностями? Чем он мне поможет?
Начни он увещевать Джудит, она только отчужденно улыбнется: ох, уж эти старики со своими нудными советами.
Джудит, Джудит…
Сейчас мне трудно в подробностях описать, как прошел тот день. Позже, обдумывая все это заново, я склонялся к мысли, что виновата все-таки сама атмосфера «Стайлза». Здесь дурные помыслы, видно, так и лезли в голову. Зловещим было не только прошлое, но и настоящее. Тень убийства и призрак убийцы бродили по дому.
По моим соображениям, «Икс»-ом мог быть только Аллертон. И Джудит его любит! Чудовищно! Невероятно! Я не знал, что делать.
После ленча Бойд Каррингтон вызвал меня из дома. Он запинался, мямлил, но потом все же решился.
— Боже меня упаси вмешиваться, — отрывисто проговорил он, — но, мне кажется, вам следует поговорить с дочерью. Предостеречь ее, понимаете? Вы же знаете, репутация у этого Аллертона очень сомнительная, а она… ну, в общем, случай из ряда выходящий.
Легко ему рассуждать, ведь у него нет детей. Шутка сказать, «предостеречь»! Да и какой от этого толк? Только хуже наделаешь. Если б была жива Синдерс. Она бы, конечно бы, знала, что сказать и как поступить.
Признаться, мне страшно не хотелось нарушать молчание и читать наставления Джудит. Но, поразмыслив, я решил, что просто трушу. Мне неприятно выяснять с ней отношения, и я малодушно от этого уклоняюсь. Боюсь своей незаурядной умницы дочери.
Я вышагивал взад-вперед по саду, все больше и больше приходя в волнение. Случайно забрел в розарий, и тут всю мою решимость как рукой сняло — Джудит одиноко сидела на скамейке, и лицо у нее было такое несчастное, какого я никогда в жизни не видел ни у одной женщины.
Маска сброшена. Открылись растерянность и горестная смятенность чувств.
Собравшись с силами, я направился к ней. Она ничего не видела и не слышала, пока я вплотную не подошел к ней.
— Джудит, — сказал я. — Ради Бога, Джудит, ну не огорчайся ты так.
Она вздрогнула, посмотрела на меня.
— Папа, я не слышала, как ты подошел.
Если ей сейчас удастся свести эмоциональный накал предстоящего разговора к будничному тону наших повседневных бесед, то все пропало. Поэтому я ринулся вперед:
— Доченька, моя дорогая, послушай, я все вижу, все понимаю. Он того не стоит! Ах, поверь мне, не стоит!
Лицо ее выражало отчаяние.
— Ты уверен, что доподлинно знаешь, о чем говоришь? — спокойно проговорила она.
— Да, знаю. Ты питаешь симпатию к этому человеку. Но, голубка моя, это ни к чему хорошему не приведет.
Она мрачно усмехнулась. Ее усмешка больно резанула меня.
— Знаю не хуже тебя.
— Нет, не знаешь. Не можешь знать. Ох, Джудит, что тебя ожидает? Ведь он женат. У тебя нет будущего; скорбь, стыд, разочарование — вот твоя участь. Ты сама себя возненавидишь.
Она снова улыбнулась, еще горестней прежнего.
— Какие избитые слова! Тебе не кажется?
— Джудит, умоляю, откажись! Откажись от него!
— Нет!
— Милая, голубушка, он недостойный человек.
— Для меня он самый достойный на свете, — тихо, с расстановкой проговорила она.
— Нет, нет, Джудит. Умоляю…
Улыбка исчезла с ее лица. Она в бешенстве посмотрела на меня.
— Как ты смеешь? По какому праву ты вмешиваешься в мою жизнь? Я этого не потерплю. Никогда больше не говори со мной об этом. Ненавижу, ненавижу тебя! Не лезь не в свое дело! Это моя жизнь, моя собственная, личная жизнь!
Она поднялась, протянула руку, оттолкнула меня в сторону и прошла мимо. Разгневанная фурия. Я с испугом смотрел ей вслед.
Не менее четверти часа, ошеломленный и растерянный, я стоял там, где меня оставила Джудит, и не знал, что делать дальше.
Тут-то на меня и набрели Элизабет Коул и Нортон.
Как я потом осознал, они были очень добры и терпеливы со мной. Они, конечно же, сразу поняли, что я не в себе. Но оказались столь деликатны, что даже виду не подали. Просто пригласили прогуляться. Они оба обожали природу. Элизабет то и дело обращала мое внимание на красоту полевых цветов, а Нортон предлагал свой бинокль, чтобы посмотреть на птиц.
Тихонько и благостно мы переговаривались о пернатых обитателях парка, о растениях и других тем не обсуждали. Мало-помалу я успокоился, хотя внутри у меня все продолжало клокотать.
Тем не менее, как водится в таких случаях, я был убежден — все, что происходит вокруг, имеет прямое отношение к моей персоне.