Неужели мы теперь стали счастливее оттого, что можем с легкостью развестись когда душе угодно? А ведь часто временное охлаждение, отчужденность или даже любовный треугольник оказываются прелюдией к новому взлету прежнего чувства и еще не остывшей привязанности.
Странно, однако, как не сочетается то, что люди думают обо всем этом, с их личным опытом.
Мой собственный брак был удивительно счастливым и прочным, но несмотря на всю свою старомодность, я допускаю развод как возможность решительно порвать с прошлым и начать все сначала. А Бойд Каррингтон, потерпевший неудачу в семейной жизни, выступает за нерушимость супружеских уз и питает глубочайшее уважение к институту брака как к основе общества.
Нортон, человек свободный от всяческих обязательств в личном плане, склонялся к моей точке зрения. Франклин же, ученый, как это ни удивительно, заявил себя твердым противником развода. Очевидно, идея развода оскорбляла его представление о чистоте «научного», в данном случае, супружеского «эксперимента». Раз ты взял на себя определенные обязательства, значит должен их нести неизменно, неуклонно и неотступно. Брак есть договор. Ты заключаешь его по собственной свободной воле, вот и соблюдай неукоснительно все его условия. В противном случае, по мнению Франклина, мы придем к неразберихе и путанице с нарушенными связями былых отношений и наполовину угасших чувств. Откинувшись на спинку стула, безотчетно при этом пиная своими длинными ногами ножки стола, он рассуждал так:
— Мужчина сам выбирает себе жену. Следовательно, он несет за нее ответственность до самой смерти — ее или своей собственной.
— И втайне иногда благословляет ее приход, а? — с комической ужимкой спросил Нортон.
Все рассмеялись, а Бойд Каррингтон вставил:
— Но вы-то ведь никогда не были женаты…
— И никогда не женюсь, мой поезд ушел, — и Нортон покачал головой.
— Неужели? — усомнился Бойд Каррингтон. — Вы уверены?
В этот момент к нам присоединилась Элизабет Коул. Она была наверху с миссис Франклин. Наверное мне просто показалось, но Бойд Каррингтон как-то многозначительно посмотрел сначала на нее, а потом на Нортона, и Нортон при этом покраснел.
Тут мне в голову пришла одна идея, и я стал внимательно разглядывать Элизабет Коул. Да, она еще сравнительно молодая и несомненно красивая женщина. В сущности, весьма обаятельная и симпатичная особа, которая могла бы составить счастье любого мужчины. В последнее время они с Нортоном проводили много времени вдвоем. Собирали полевые цветы, наблюдали за птицами и, видимо, подружились. Я припомнил, что она отзывалась о нем как об очень добром человеке.
Что ж, если так, я рад за Элизабет Коул. У нее была тяжелая жизнь, полная лишений, кто как не она заслуживает счастья? Бедняжка настрадалась. Сейчас же она выглядит и счастливее и веселее, чем когда я только приехал в «Стайлз», думал я, глядя на нее.
Элизабет Коул и Нортон? Да, это вполне возможно.
И тут внезапно, — откуда оно только взялось? — меня пронзило странное ощущение. Разве можно здесь строить планы на будущее? В самой атмосфере «Стайлза» таится что-то зловещее. Именно это я и ощутил в тот момент и сразу почувствовал себя пожилым, утомленным жизнью человеком, и… мне стало страшно…
Через минуту страх прошел. Я решил, что никто не заметил моего состояния, но ошибся. Немного погодя Бойд Каррингтон спросил:
— Что-нибудь случилось, Гастингс?
— Нет, а почему вы спрашиваете?
— Ну, вид у вас какой-то… не могу точно описать.
— Да, я почувствовал некое смутное беспокойство.
— Дурное предчувствие?
— Да, если угодно. Какое-то неясное ощущение чего-то, что должно произойти.
— Забавно. Со мной тоже так не раз бывало. А есть ли у вас хоть какое-то представление, что именно должно случиться?
И он пытливо на меня посмотрел.
Я покачал головой. Мое предчувствие действительно было неуловимым и смутным. Скорее всего меня захлестнула волна глубокого уныния и страха.
Из лаборатории вышла Джудит. Она плавно и медленно шла к нам, гордо подняв голову и плотно сжав губы. Лицо ее было мрачно и в тоже время прекрасно. И я подумал, как она не похожа ни на меня, ни на Синдерс. Сейчас Джудит напоминала жрицу определенного древнего культа. Нортон тоже это заметил и сказал:
— Сейчас вы мне напоминаете вашу библейскую тезку Юдифь[174] в момент отсечения головы Олоферна.
Джудит улыбнулась и немного вздернула брови:
— Не могу припомнить, зачем ей это понадобилось?
— Из самых высоких побуждений, продиктованных заботой о благе окружающих.
Чувствовалось, что Джудит задела легкая ирония в его тоне. Покраснев, она прошла мимо нас, села рядом с Франклином и объявила:
— Миссис Франклин чувствует себя гораздо лучше. Она высказала пожелание, чтобы мы все сегодня вечером пришли к ней на чашку кофе.
Да, миссис Франклин, конечно, — человек настроения, подумал я, когда мы поднялись к ней после обеда. Весь день она нас допекала, а сейчас была сама любезность. Она возлежала на кушетке в изящном неглиже цвета бледной нильской зелени. Возле кушетки стоял небольшой вращающийся журнальный столик с книжной полкой внизу, а на нем электрическая кофеварка, с которой ловко управлялась своими белыми холеными руками миссис Франклин. Сестра Крейвен была на подхвате. Отсутствовали только Пуаро, который после обеда всегда удалялся к себе в комнату, и Аллертон, еще не вернувшийся из Ипсвича. Миссис Латтрелл и полковник остались внизу.
Аромат кофе ласкал обоняние, какой же чудесный был запах! Так как в пансионе вместо кофе нам как правило подавали неаппетитную мутную жидкость, мы с жадностью предвкушали свежесваренный, из только что перемолотых зерен, напиток. Доктор Франклин сидел у стола напротив жены и передавал присутствующим чашки кофе. Бойд Каррингтон стоял в изножье кушетки, Элизабет Коул и Нортон — у окна, сестра Крейвен — в изголовье кровати. Я сидел в кресле и пытался одолеть стихотворный кроссворд из «Таймс»[175], читая вслух вопросы.
— «Лекарство» от желанья «любви постылой узы разорвать»? Восемь букв.
— Может быть, верность долгу. «Верность», — сказал Франклин.
Мы все немного подумали и согласились. Я продолжал:
— «Бездомные, живущие в горах, на все способны»…
— «Мятежники», — выпалил Бойд Каррингтон.
— А вот цитата из Теннисона «И Эхо нам дает ответ свой вечный»[176].
— «Люби»? — предположила миссис Франклин.
— Но у Теннисона Эхо отвечает другое, — возразила Элизабет от окна. — «Умри».
Я услышал у себя за спиной подавленное восклицание. То была Джудит. Она прошла мимо нас на балкон.
— Между прочим, — сказал я, дойдя до следующего вопроса, — к «лекарству» от «любви постылой» ответ «верность» не подходит. Вторая буква должна быть «а».
— Ну, значит, это «парамур», — заявил Бойд.
Я услышал, как Барбара Франклин звякнула ложечкой о блюдце.
Следующая цитата была такая:
— «Ревности, зеленоглазой ведьмы…»
— Это из Шекспира, — уточнил Бойд.
— Но кто это сказал, Отелло или Эмилия? — спросила миссис Франклин.
— Ни тот, ни другая. Эти имена не подходят, слишком Длинные. Здесь всего три буквы.
— Яго[177].
— А я уверена, что это Отелло.
— И вовсе это не из «Отелло». Это слова Ромео, из диалога с Джульеттой.
Мы наперебой высказывали свои мнения. Вдруг с балкона Джудит крикнула:
— Смотрите-ка, звезда падает. Вот еще одна.
— Где? — встрепенулся Бойд Каррингтон. — Пусть все загадают желание.
Он вышел на балкон, присоединившись к Элизабет Коул, Нортону и Джудит. Сестра Крейвен тоже вышла, потом Франклин. Возбужденно переговариваясь, они смотрели на небо.
Я по-прежнему горбился над кроссвордом. Мне-то ни к чему загадывать желания. У меня вообще нет уже никаких желаний…
Неожиданно Бойд Каррингтон ворвался в комнату.
— Барбара, вы тоже должны выйти и посмотреть.
— Нет, не могу. Я слишком устала, — резко отвечала миссис Франклин.
— Ерунда, Бэбс. Вы должны подойти и загадать желание. — Он рассмеялся. — Не возражайте. Я вас насильно вынесу.
Бойд Каррингтон стремительно наклонился и поднял ее на руки. Она засмеялась, но воспротивилась:
— Билл, сейчас же положите меня обратно, дурачок.
— Маленькие девочки должны спешить загадать что-нибудь хорошее.
Бойд Каррингтон вынес миссис Франклин на балкон. А я еще ниже склонился над газетой. Я вспоминал.
…Ясная тропическая ночь… лягушки квакают… И падающая звезда… Я стоял тогда у окна, а потом обернулся, подхватил Синдерс на руки и вынес ее из дома в своих объятиях, чтобы она могла увидеть звезды и загадать желание…
Строчки кроссворда дрогнули и расплылись у меня перед глазами. Кто-то с балкона вошел в комнату. Джудит.
Нет, Джудит не должна видеть слезы у меня на глазах. Я поспешно нагнулся к книжной полке и притворился, что ищу нужную книгу. Я уже приметил старое издание шекспировских пьес. Да, вот оно. И я начал просматривать «Отелло».
— Чем ты занимаешься, папа?
Я что-то пробормотал насчет вопроса в кроссворде и стал перелистывать страницы. Да, это Яго:
А Джудит процитировала несколько других строк:
Голос у нее был прекрасный и звучный. В комнату, смеясь и болтая, вернулись остальные.