Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы — страница 3 из 79

Глава 1Кто боялся Мэри Джордан

— Но это же все меняет! — вскричала Таппенс.

— Да, — согласился Томми. — Я тоже был удивлен.

— Но почему он решил рассказать тебе это?

— Не знаю. Подозреваю, у него были на то свои причины.

— А какой он, а, Томми? Ты его так и не описал.

— Желтый, — сказал Томми. — Желтый, большой и самый заурядный, но это только с виду. В общем, как выразился о нем Бакенбард, он — классный мужик!

— Классный! Детский сад какой-то…

— Представь, сейчас все так говорят.

— Да, но все же… Зачем он тебе это рассказал?

— Похоже, эта история может пролить свет и на некоторые сегодняшние события. Ты посмотри, сколько всего сейчас рассекречивается. Постоянно всплывают новые факты. А что-то, наоборот, замалчивается. И думаю, не случайно!

— Ты меня совсем запутал, — вздохнула Таппенс. — Но теперь и правда все совсем по-другому!..

— Что именно?

— Да все! Вот возьми сообщение из «Черной стрелы». Этот мальчуган, Александр, написал, что «один из них» — иными словами, кто-то из домочадцев — убил Мэри Джордан. Но мы не знали, кто она такая, и потому зашли в тупик.

— И еще в какой! — вставил Томми.

— Особенно я. Не знала уже, что и делать. Мне ведь удалось узнать о ней только…

— …что она была немецкой шпионкой!

— Вот именно. А теперь…

— Да, — кивнул Томми, — а теперь мы знаем, что это неправда. Точнее, правда, но наоборот. Она была не немецкой шпионкой, а нашим агентом.

— Угу. Служила в английской разведке — или контрразведке? Вечно я их путаю… Значит, ее послали сюда выяснить что-то об этом офицере. Ну, который продал чертежи подлодки. Хотя здесь, похоже, вообще работала группа немецких агентов, как в случае с Иксом и Игреком.

— Похоже.

— И, стало быть, Мэри должна была их разоблачить.

— Похоже. Но тогда «один из нас» означает совсем не то, что мы думали. Это может означить «кто-то из деревни» или «кто-то, имевший отношение к немецким агентам»! И Мэри погибла потому, что этот кто-то догадался о ее задании. А потом уже настала очередь Александра.

— Думаю, — вставила Таппенс, — она прикинулась немецкой шпионкой, чтобы подобраться к этому офицеру…

— Мистер Робинсон говорил то же самое, — продолжала Томми, — что где-то здесь жил еще один немецкий агент, глава целой организации… Правда, это было уже позже: накануне Второй мировой. Построил себе на берегу коттедж и занимался, что называется, пропагандой нацизма…

— Ужас, — сказала Таппенс. — Чертежи, тайные бумаги, заговоры, шпионаж, а теперь еще и пропаганда нацизма! Прямо голова кругом. Главное, обидно, что мы потратили столько времени даром…

— Не совсем, — возразил Томми.

— Почему?

— Хотя бы уже потому, что если Мэри Джордан приехала сюда что-то узнать и действительно узнала, а о том что она узнала, узнал этот самый офицер, про которого она хотела узнать…

— Томми! Прекрати! — возмутилась Таппенс. — И так ничего не понятно.

— Ну ладно. В общем, когда они об этом узнали, им ничего не оставалось как…

— Заткнуть ей рот, — докончила Таппенс.

— Ты изъясняешься прямо как Филлипс Оппенгейм[81], — сказал Томми. — Он, кстати, писал как раз в те годы.

— Так или иначе, им необходимо было заставить ее замолчать прежде, чем она доложит о результатах своей работы.

— Тем более, — похвалил Томми, — что ей в руки попало нечто важное… Бумаги, документы… Письма, которые она могла кому-то переслать или передать.

— Да, видно, им пришлось торопиться. Понятно. Но тогда «один из нас» вряд ли был членом семьи Александра.

— Естественно, — подтвердил Томми. — Нарвать в саду ядовитые листья и подбросить их на кухню может практически любой. Доза, скорее всего, будет не смертельной, но врач, проведя анализ пищи, обязательно придет к выводу, что причиной отравления стала нерадивость кухарки. Ему и в голову не придет заподозрить здесь злой умысел.

— Но тогда должны были умереть все, кто ел этот салат, — возразила Таппенс. — Или, во всяком случае, почувствовать сильное недомогание.

— Мистер Робинсон считает иначе. Допустим, кому-то нужно убить определенного человека — в данном случае Мэри Джордан… И что же он делает? Просто-напросто подливает ей яд в коктейль или в кофе: дигиталин, аконитин[82] или что там еще содержится в наперстянке…

— Аконитин содержится в растении, которое называется борец[83], — заметила Таппенс.

— Не умничай. Смотри лучше, что получается. Убийца подбрасывает на кухню пучок смертоносной зелени. В результате все присутствовавшие за столом получают небольшую дозу яда, а Мэри Джордан — смертельную, потому что тот же яд подмешали ей в кофе! Все чувствуют недомогание, а Мэри Джордан умирает. Естественно, тут же проводят расследование, и выясняют, что произошла трагическая ошибка. Пусть даже и роковая, но все же ошибка. А Мэри Джордан просто не повезло: она оказалась более других чувствительна к этому яду. Это должно было казаться настолько очевидным, что никому, наверное, и в голову не пришло заподозрить что-то неладное.

— А еще лучше, — предложила Таппенс, — было подсыпать ей яд на следующее утро. Например, в чай, и большую дозу…

— Не сомневаюсь, дорогая, ты бы так и поступила.

— Ну хорошо. С этим, вроде, разобрались. А как со всем остальным? Кто это сделал и почему? Во-первых, у кого «из нас» — то есть «из них» — была такая возможность? Ведь, что ни говори, для этого нужно было каким-то образом пробраться в дом. Хотя… Для этого достаточно рекомендации каких-нибудь знакомых. Что-нибудь вроде: «Приютите, пожалуйста, на денек моих дальних родственников, мистера или миссис таких-то. Они будут проездом в ваших краях и просто мечтают взглянуть на ваш чудный садик». Это ведь несложно устроить.

— Пожалуй.

— А что если этот кто-то, — продолжала Таппенс, — живет в деревне и по сей день? Это прекрасно бы объяснило вчерашнее происшествие.

— Происшествие? — насторожился Томми.

— Ну да. Вчера, когда я спускалась на этой злополучной тележке с холма, у нее вдруг отлетели колеса, и я полетела прямо в араукарию. Хорошо еще… В общем, неважно. А самое интересное, что на днях я просила старика Айзека как следует осмотреть Верного Дружка, и он-таки это сделал.

— Да?

— Представь себе. А вчера, когда я упала, осмотрел ее снова и… В общем, ему показалось, что кто-то ослабил гайки.

— Таппенс, — медленно проговорил Томми, — тебе не кажется, что это уже слишком? Сначала стекло в оранжерее, теперь гайки…

— Думаешь, кто-то действительно хочет нам помешать? Но это значит…

— Это значит, — подхватил Томми, — что в доме и впрямь что-то спрятано.

Они переглянулись. Таппенс открыла рот, подумала и снова его закрыла. Когда это повторилось трижды, Томми не выдержал.

— А что он сказал? Я имею в виду старину Айзека.

— Что этого следовало ожидать, поскольку тележка проржавела насквозь.

— И, вдобавок, в ней кто-то ковырялся.

— Да, — ответила Таппенс, — он в этом уверен. «А, — сказал, — опять пацаны залезли. Их, обезьянышей, хлебом не корми, дай чего-нибудь открутить! Жаль я не видел. Всыпал бы по первое число. Видать, ночью забрались». Я спросила, может, просто, пошутил кто?

— А он?

— А он только плечами пожал.

— Хороша шуточка, — задумчиво проговорил Томми. — Видать, добрый человек пошутил.

— Неужели ты думаешь, кто-то подумал, что я поеду на этой тележке, и отвинтил гайки в расчете на то, что я упаду и разобьюсь? Ерунда какая-то.

— На первый взгляд ерунда, — согласился Томми. — Но только на первый.

— А на второй?

— Похоже, кто-то хочет, чтобы мы отсюда убрались.

— Почему бы тогда просто не предложить нам продать дом?

— Действительно.

— И кстати, насколько мы знаем, никто кроме нас этим домом не интересовался. Во всяком случае, когда мы его осматривали, других покупателей не было. А ведь мы купили его по-дешевке… хотя вряд ли он большего стоит — уж больно он старый и запущенный.

— Может, дело в том, что ты стала всюду совать свой нос и задавать вопросы?

— Думаешь, Томми, кому-то не нравятся мои вопросы?

— Ну да… Может, таким образом нам дают понять, что нам лучше продать дом и уехать, пока они не взялись за дело всерьез?

— Кто это — они?

— Понятия не имею, — ответил Томми. — Просто «они». Есть мы, а есть они, и так было всегда. А как насчет Айзека…

— А что Айзек?

— Я вот подумал, а не его ли это рук дело? Он, между прочим, давно уже здесь живет. Сунули ему пятифунтовую бумажку или припугнули, вот он и ослабил гайки.

— Сомневаюсь, — сказала Таппенс. — У него на это мозгов не хватит.

— Ну, знаешь! На это много ума не надо…

— По-моему, ты начинаешь фантазировать, — сказала Таппенс.

— Уж кто бы говорил.

— Да, но то, что нафантазировала я, по крайней мере, бьет с фактами, — возразила Таппенс. — Я имею в виду новые факты.

— Да? — сказал Томми. — А мне казалось, последняя информация наоборот опровергает наши прежние выводы.

— Я и говорю: все переворачивается с головы на ноги. Теперь мы знаем, что Мэри Джордан была не вражеским, а совсем даже британским агентом, и приехала сюда с определенным заданием, которое, скорее всего, выполнила.

— И что же у нас получается?

— Значит, так… — вдохновенно начала Таппенс. — Она собрала информацию, составила отчет, и тут кто-то вскрыл письмо…

— Что, извини, вскрыл? — переспросил Томми.

— Письмо, которое она написала своему связному.

— Ага.

— Наверное, связным был ее отец, дедушка или еще какой-нибудь родственник.

— Вряд ли, — ответил Томми. — Такие вещи делаются иначе. Думаю, она и фамилию выбрала — или для нее выбрали — самую заурядную, чтобы не возникло ненужных ассоциаций с конкретными людьми. Или же она всегда работала под этой фамилией.

— И работала, заметь, на нас, — вставила Таппенс, — и наверняка где-нибудь за границей.

— Так или иначе, она приехала сюда и что-то узнала. А вот успела ли она передать информацию по назначению, нам неизвестно. Между прочим, вместо того чтобы писать шифровки, она могла просто ездить в Лондон и представлять устные отчеты, встречаясь с кем-нибудь хоть в том же Риджент-парке.

— Совсем как в книжках! — воскликнула Таппенс. — Шпион назначает в Риджент-парке встречу человеку из посольства, а потом…

— Ага. Прячет сведения в дупле дерева. И ты в это веришь? Просто невероятно. Разве что влюбленные способны так мучиться с каким-то дуплом.

— Возможно, их послания и кодировались, как любовные письма.

— Непременно, — саркастически усмехнулся Томми.

— Только они, наверное… Ох, слишком уж давно все это было! Чем больше узнаешь, тем меньше толку. Но мы ведь не остановимся, правда, Томми?

— Даже если бы очень захотели, — мрачно отозвался тот.

— А тебе хочется?

— Иногда.

— Нет, — сказала Таппенс, — не верю, что ты способен бросить дело на середине. И уж тем более, когда им занимаюсь я. А я останавливаться не собираюсь, так и знай. Не успокоюсь, пока все не выясню. У меня даже аппетит пропал от любопытства.

— Тогда дела действительно плохи, — засмеялся Томми. — Ладно. Давай посмотрим, что у нас есть. Отправная точка — шпионаж. Допустим, здесь работала шпионская организация, сумевшая осуществить некоторые из поставленных перед нею задач. При этом мы можем только догадываться, сколько их было и кто им помогал. Наверняка у них были свои люди в контрразведке. Предатели под маской патриотов.

— Весьма вероятно, — кивнула Таппенс.

— Идем дальше. Мэри Джордан получила задание выйти на них.

— На главного?

— Скорее, на все осиное гнездо разом. Итак, она приезжает сюда…

— Думаешь, Паркинсоны — ох уж мне эти Паркинсоны! — тоже имели к этому отношение? Томми, неужели они все были шпионами?

— Ну, это вряд ли.

— А кто же тогда пытается нас отсюда выжить?

— Не знаю. Но ты права: дом явно имеет ко всей этой истории какое-то отношение. И ведь сколько людей в нем жило до нас! Но, разумеется, до тебя, Таппенс, никто не мог до этого додуматься…

— Как ты думаешь, почему?

— Потому, что они не рылись в старых книгах и не отыскивали таинственных посланий. Их не снедало неуемное любопытство. В общем, они не были мангустами! Они просто жили себе здесь и им ни разу, видимо, не пришло в голову заглянуть наверх и полистать книги. Думаю, ты права: в доме действительно что-то спрятано. И, скорее всего, спрятано в таком месте, откуда Мэри Джордан в случае необходимости могла бы быстро это достать. Ну, скажем, чтобы передать связному, перепрятать или срочно отвезти в Лондон. Думаю, там то, что ей удалось выяснить.

— И ты правда веришь, что оно до сих пор в доме?

От волнения Таппенс даже принялась расхаживать по комнате.

— Похоже на то, — ответил Томми. — И кто-то очень боится, что мы это уже нашли или можем в любой момент отыскать. Хотя сами они, уверен, искали это не один год. И так и не нашли.

— Ох, Томми, — воскликнула Таппенс, — как все это увлекательно! Правда?

— Пока все это только наши предположения, — заметил Томми.

— Не будь таким занудой, — сказала Таппенс. — Лично я намерена перевернуть весь дом, и не только.

— Неужели перекопаешь огород?

— Нет, — сказала Таппенс. — Скорее, всю деревню! О, Томми!

— О, Таппенс! — загрустил тот. — Только мы собрались начать тихую спокойную жизнь…

— Покой и пенсия — несовместимы! — весело заявила Таппенс. — Кстати, вот наш главный источник информации!

— Какой?

— Пенсионеры. Нужно побольше походить и порасспрашивать стариков — чем я, собственно, до сих пор и занималась! Я же говорила — у меня свои методы!

— Только ради бога, будь осторожнее, — попросил Томми. — Мне было бы гораздо спокойнее, если бы я мог за тобой приглядывать, но завтра мне кровь из носу нужно в Лондон. Хочу провести кое-какие изыскания.

— Я буду их проводить здесь! — заявила Таппенс.

Глава 2Изыскания Таппенс

— Надеюсь, — сказала Таппенс, — я не оторвала вас от дел? Незваный гость, сами знаете… Я хотела позвонить, но потом… как-то вылетело из головы… Собственно, никакого важного дела у меня нет, так что, если я некстати, скажите прямо. Я не обижусь.

— Ну что вы, миссис Бирсфорд, я всегда рада вас видеть! — Миссис Гриффин расплылась в улыбке. Она подвинулась в своем кресле, устраиваясь поудобнее, и дружелюбно посмотрела на Таппенс. — Надеюсь, вы оба как-нибудь зайдете ко мне на обед. Не знаю правда, во сколько обычно возвращается ваш муж… Он ведь теперь почти каждый день ездит в Лондон?

— Да, — ответила Таппенс. — Очень любезно с вашей стороны. Надеюсь, и вы заглянете к нам, когда мы более-менее обустроимся. Я имею в виду, когда этот ужасный ремонт, наконец, закончится. Мне правда, временами кажется, что этого никогда не случится.

— С ремонтом всегда так, — вздохнула миссис Гриффин.

Таппенс, которой все как один — и приходящая служанка, и старина Айзек, и Гвенда с почты и много кто еще — поочередно сообщили, что миссис Гриффин уже девяносто четыре года, никак не могла в это поверить. Миссис Гриффин выглядела гораздо моложе своих лет — возможно, благодаря привычке сидеть очень прямо, которая, в свою очередь, выработалась благодаря ревматизму. Прическа — седые волосы, поднятые над морщинистым лицом и забранные кружевной ленточкой, — придавала ей вид строгий и величественный; Таппенс поневоле вспомнила фотографию своей двоюродной бабушки.

Миссис Гриффин носила бифокальные очки[84] и слуховой аппарат, причем, по наблюдениям Таппенс, не только носила, но и пользовалась. Держалась она бодро и, похоже, собиралась дотянуть лет до ста, если не до ста десяти.

— Ну, и чем вы занимаетесь сейчас? — поинтересовалась миссис Гриффин. — Электрики, как я слышала, уже закончили? Дороти, миссис Роджерс, когда-то работала у меня горничной, да и сейчас приходит убираться дважды в неделю, так что я в курсе всех ваших новостей.

— Да, слава Богу, — сказала Таппенс. — А то я вечно проваливалась в какие-то ямки, которые они расковыряли. Ах да, я чего пришла… Наверное, вам это покажется глупым, но я, знаете ли, разбирала старые книги… мы их купили вместе с домом… и нашла среди них несколько детских.

— О, да, — проговорила миссис Гриффин, — это такое удовольствие — копаться в детских книжках! «Узник Зенды», например. И до чего ж увлекательная книга! Если не ошибаюсь, первый любовный роман, которую мне разрешили прочесть. Тогда, знаете, это не поощрялось. А уж читать романы по утрам считалось и вовсе дурным тоном. Только тогда говорили не романы, а «истории». Их и за литературу-то не считали — так… забавой и пустой тратой времени. Их позволялось читать только ближе к вечеру.

— Там много чего есть, — сказала Таппенс. — Не только «Узник Зенды». Миссис Моулзворт, например.

— «Комната с гобеленами»? — тут же спросила миссис Гриффин.

— Да. Помню, очень ее любила.

— А мне больше нравилась «Ферма четырех ветров», — призналась миссис Гриффин.

— Представьте, она у нас тоже есть. Если хотите, могу принести. Так о чем я? А, вот… В общем, когда я разбиралась с книгами, то заметила, что нижняя полка повреждена.

Видимо, поломали, когда двигали шкаф. Там образовалась щель, и туда завалилась всякая всячина. В основном рваные книги. И еще вот это.

Таппенс достала коричневый бумажный сверток.

— Альбом, — сказала она. — Старинный памятный альбом. Там и ваше имя есть. Уинифред Моррисон, верно?

— Да, моя милая. Все правильно.

— Вот я и подумала, может, вам интересно будет взглянуть. Там ведь наверняка найдутся имена старых друзей, которых вам будет приятно вспомнить.

— Как это мило с вашей стороны, дорогая. Вы совершенно правы: с удовольствием его посмотрю, хотя, знаете, в моем возрасте не слишком весело вспоминать о прошлом. Спасибо вам, миссис Бирсфорд. Вы так внимательны!

— Правда, он изрядно выгорел и помялся… — виновато пробормотала Таппенс, протягивая свою находку.

— Знаете, — проговорила миссис Гриффин, — в моем детстве у всех были памятные альбомы. Потом они вышли из моды, а жаль. Теперь уж таких не найдешь. В школе, куда я ходила, у каждой девочки был свой альбом..

Миссис Гриффин взяла альбом у Таппенс и открыла его.

— Надо же, — пробормотала она, — сколько воспоминаний… О, да! Хелен Гилберт — ну, конечно. И Дэйзи Шерфилд. Отлично ее помню. Вечно носила на зубах эту штуку. Пластинку, что ли? И постоянно вынимала ее, говорила, что терпеть не может. Эди Кроун, Маргарет Диксон… Да. Тогда почти у всех был красивый почерк, не то что нынче. Письма своего племянника я, например, вообще прочесть не могу: иероглифы какие-то. Ни одного слова не угадаешь. А это вот Молли Шорт, страшно, бедняжка, заикалась. Помню-помню…

— Большинство из них, наверное, уже… — начала Таппенс и, запнувшись, покраснела.

— Вы хотели сказать «умерли», дорогая? Боюсь, что так. Хотя, конечно, не все. Как ни странно, многие еще живы. Сейчас-то они, конечно, уже не здесь: повыскакивали замуж и разъехались кто куда. Вот в Нортумберленде[85] живут две мои подруги. Да, да, это очень любопытно.

— Тогда, наверное, Паркинсонов здесь еще не было? — небрежно поинтересовалась Таппенс. — Не вижу их фамилий.

— Нет, они приехали позже. Я смотрю, они вас по-прежнему интересуют?

— О, да, — ответила Таппенс. — Действительно ведь интересно! Помните, вы как-то упомянули мальчонку по имени Александр Паркинсон? А недавно я прогуливалась по церковному двору и увидела его могилу. Оказывается, он очень рано умер.

— Да, очень, — подтвердила миссис Гриффин. — Его тут все любили. Смышленый был паренек. Прочили ему блестящее будущее. И ведь ничем таким не болел… Отравился на пикнике. Представляете? Это мне его крестная, миссис Хендерсон, рассказала. Вот она, кстати, Паркинсонов хорошо знала.

— Миссис Хендерсон? — Таппенс недоуменно взглянула на собеседницу.

— Ах да, вы же и не могли ее видеть. Она живет сейчас в доме для престарелых милях[86] в двенадцати или пятнадцати отсюда. «Луговой» называется. Думаю, вам стоит с ней повидаться. Она много чего может рассказать о вашем доме. Тогда, кстати, он назывался «Ласточкино гнездо».

— Неужели?

— Миссис Хендерсон обожает погружаться в прошлое. Так что она будет рада, если вы ее навестите. И не раздумывайте. Берите и поезжайте. Уверена, вам там понравится. А миссис Хендерсон скажите, что это я вас послала. Она должна меня помнить. Раньше мы с сестрой часто ее навещали. Теперь, конечно, тяжеловато. Заодно загляните в «Яблоневую сторожку»; это по дороге. Тоже приют для стариков. Похуже, конечно, чем «Луговой», но тем не менее вполне приличный. Уверена, все будут рады вашему визиту. А уж сплетнями, обещаю, просто завалят. Вы же знаете: жизнь у них там скучноватая.

Глава 3Заметки в блокноте Таппенс

— У тебя усталый вид, дорогая, — заметил Томми, когда они перешли после ужина в гостиную, и Таппенс, плюхнувшись в кресло, принялась безудержно зевать.

— Усталый? Да я просто измотана! — возмутилась Таппенс.

— И что же ты делала? Надеюсь, не перекапывала, как обещала, сад?

— Я не физически устала, — холодно отозвалась Таппенс. — Я перенасытилась изысканиями.

— Согласен, занятие утомительное. И какие же успехи? Позавчерашняя беседа с миссис Гриффин, насколько я понял, оказалась бесплодной.

— Почему же? — Я узнала о двух приютах и уже успела их посетить. В «Луговом» мне, правда, не повезло: миссис Хендерсон, как оказалось, уже нет в живых. Зато в «Яблоневой сторожке» я узнала массу полезного.

Она открыла сумочку и не без труда вытащила оттуда огромный блокнот.

— Я старалась делать заметки. Кстати, прихватила одну из фарфоровых плакеток для меню.

— A-а. И каков результат?

— Несколько страниц кулинарных рецептов. Вот, например. Фамилия автора, правда, отсутствует.

— Старайся записывать имена.

— Меня больше интересуют их воспоминания. А плакетка произвела самый настоящий фурор, поскольку выяснилось, что на том обеде присутствовало немало нынешних обитателей «Сторожки», не говоря уж об их покойных родственниках. Ничего подобного, по их словам, в здешних местах никогда не было и уже вряд ли будет. Между прочим, в тот вечер они впервые попробовали салат из лангустов.

— Рад, конечно, за них, — хмыкнул Томми, — но что это нам дает?

— Очень многое. Я спросила, почему они так хорошо помнят тот обед, и оказалось, что в тот день проходила перепись населения.

— Перепись?

— Да. Представляешь, что это такое, да? В прошлом… или позапрошлом году тоже была перепись. Ну же, вспоминай! Приходят к тебе в дом и заставляют заполнять анкету каждого, кого там застанут. Или же за всех гостей отдуваешься ты один. Ты же знаешь, так один из пунктов гласит: «кто находился в доме в ночь на пятнадцатое ноября?» И ты записываешь, или сами гости пишут, уже не помню. В общем, в тот день была перепись, и всем приходилось отвечать, кто живет у них в доме. Можешь себе представить, что творилось на этом званом обеде. Большинство гостей сочло этот опрос личным оскорблением, потому что отвечать приходилось на самые щепетильные вопросы: есть ли у вас дети и сочетались ли вы браком, или вы не были замужем, но имеете детей, и все такое. Каждому пришлось выложить о себе кучу деликатных подробностей — а кому такое понравится? В общем, все решили, что это возмутительная бестактность.

— Эта перепись может здорово нам помочь, если удастся выяснить точную ее дату, — заметил Томми.

— Думаешь, можно поднять все бумаги?

— Во всяком случае, я знаю к кому с этим обратиться.

— И тогда мы получим…

— Именно. Тогда мы получим список тех, кто мог оказаться «одним из нас». Если Александр имел в виду кого-то из гостивших в тот вечер в доме, имя этого человека должно значиться в журнале переписчика. Наряду с именами других гостей и, вероятно, с именем Мэри Джордан.

— Кстати, старички вспомнили, что как раз перемывали ей в тот день кости. Какой, мол, хорошей девушкой она казалась вначале и какой плохой оказалась потом, и кто бы все это мог представить, ну и прочее в таком духе. В общем, сам знаешь. Чего, мол, и ждать от человека, если он наполовину немец и следовало лучше думать, кого пускать в дом.

Таппенс отставила пустую кофейную чашку и откинулась на спинку кресла.

— Есть зацепки? — спросил Томми.

— Пока вроде бы нет, — ответила Таппенс, — хотя… как знать? Знают-то старики много, но вот вытянуть из них что-нибудь толковое… Да, еще было много разговоров о том, куда прятали вещи и где их находили. Потом еще история о завещании, которое нашли в китайской вазе, а кто-то все твердил не то об Оксфорде, не то о Кембридже, хотя совершенно непонятно, при чем тут эти университеты.

— Возможно, у кого-то из них был племянник-студент, — заметил Томми, — который увез с собой в Оксфорд или Кембридж что-нибудь ценное.

— Все может быть.

— А о самой Мэри Джордан удалось что-нибудь узнать?

— Сплошь слухи о немецких шпионах, услышанные от родителей, двоюродных сестер, кузин или друга дядюшки Джона, который служил во флоте и поэтому знает все.

— А о том, как она умерла, речь не заходила?

— Та же история. Шпинат и наперстянка. Все выздоровели, а она нет.

— Да что они, сговорились, что ли? — с досадой произнес Томми.

— Похоже на то, — вздохнула Таппенс. — И потом, знаешь, они же говорят все одновременно, наперегонки, так что у меня в голове полная неразбериха. Помню, долго обсуждали шпионов и случаи отравления на пикниках. Ни одной даты уточнить тоже не удалось. Каждый предлагает свою, причем верить нельзя никому. Говорит: «Мне тогда было шестнадцать», а поди проверь, сколько ей сейчас! Со старушками всегда так: они до восьмидесяти лет будут клясться, что им максимум пятьдесят два, а после восьмидесяти — что уже давно разменяли девятый десяток.

— «Мэри Джордан, — задумчиво повторил Томми, — умерла не своей смертью». Интересно, а он говорил кому-нибудь о своих подозрениях?

— Александр?

— Да. Наверное, говорил, если так рано умер, — нахмурился Томми.

— Кстати, его дата смерти выбита на могильной плите. В случае с Мэри Джордан у нас нет и этого.

— Рано или поздно мы все узнаем, — сказал Томми. — Надо лишь составить списки имен, дат и данных. Иногда одно случайное слово может дать очень много.

— У тебя масса полезных знакомых, — завистливо проговорила Таппенс.

— У тебя тоже.

— Да брось ты.

— Не скромничай, — улыбнулся Томми. — Мне бы твою энергию! Я пребываю в уверенности, что жена сидит в гостях у милой старушки, попивает чай и разглядывает памятный альбом, а она, оказывается, уже успела побывать в парочке домов престарелых и выяснить — едва ли не все что можно — о событиях семидесятилетней давности. Стоит теперь уточнить несколько дат и навести кое-какие справки, и мы наверняка выйдем на что-то важное.

— Интересно, что же все-таки эти студенты увезли в Оксфорд? Или в Кембридж…

— Едва ли это имеет отношение к нашему делу, — сказал Томми.

— Пожалуй, — согласилась Таппенс.

— Остаются еще врачи и священники, — принялся рассуждать Томми. — Их, пожалуй, тоже неплохо бы прощупать, хотя не думаю, что нам это что-то даст. Слишком уж много лет прошло. Мы все ходим вокруг да около и никак не можем… С тобой, кстати, ничего больше не стряслось, Таппенс?

— Ты имеешь в виду, не было ли за последние два дня чего-нибудь неординарного, угрожающего моей драгоценной жизни? Нет. На пикник меня никто не приглашал, тормоза у машины в порядке, а банку яда в сарае даже еще не почали.

— Айзек бережет ее на случай, если ты вдруг выйдешь в сад с сэндвичами.

— Бедный Айзек! — воскликнула Таппенс. — Перестань на него наговаривать. Мы с ним уже подружились. Погоди-ка… это напоминает мне…

— Что?

— Забыла, — Таппенс растерянно заморгала. — Забыла… Когда ты сказал про Айзека, мне что-то пришло в голову и тут же исчезло.

— О, Боже! — вздохнул Томми.

— Ладно, идем дальше, — Таппенс заглянула в блокнот. — Рассказывали про какую-то пожилую даму, которая на ночь прятала свои серьги в варежки. Между прочим, она считала, будто ее хотят отравить. Еще одна особа держала деньги в шкатулке для сбора пожертвований — ну, ты их видел… фарфоровые такие… на них еще наклейка «для подкидышей и беспризорных детей». Но, судя по всему, до детей содержимое не доходило. Она складывала туда пятифунтовые бумажки и, когда шкатулка наполнялась, закапывала ее и покупала следующую.

— И тратила на ее покупку не меньше пяти фунтов, полагаю?

— Наверное. Вероятно, она, как и мой кузен Эмлин, считала, что никто не станет грабить найденышей, бездомных и миссионеров.

— Кстати, о миссионерах. Ты как-то говорила, что видела наверху стопку скучнейших проповедей.

— Были такие. А что? — спросила Таппенс.

— Мне просто подумалось, что вот такая невыносимо скучная теологическая книжка — лучший тайник. Старая книга с потрепанным переплетом и вырезанными внутри страницами.

— Ничего похожего, — сказала Таппенс. — Я бы заметила.

— А ты бы стала такую читать?

— Нет, конечно.

— Вот видишь, — сказал Томми. — Не стала бы. Подозреваю, ты ее просто положила в ящик.

— Ты меня плохо знаешь. Я просмотрела каждую. Между прочим, там была книга под названием «Венец успеха». Аж в двух экземплярах. Что ж, будем надеяться, наши усилия тоже увенчаются успехом — один венец тебе, один мне!

— А тогда уж мы сами напишем книгу под названием «Кто убил Мэри Джордан?».

— Когда узнаем кто, обязательно напишем, если, конечно, узнаем, — веско добавила Таппенс.

Глава 4Хирургическое вмешательство

— Чем сегодня займешься, Таппенс? Списками имен и дат?

— Я уже и так ими занимаюсь. На вот, смотри. — Таппенс протянула мужу листок из блокнота. — Ты даже не представляешь, до чего ж это, оказывается, нудное занятие. Кроме того я, кажется, пару раз сбилась.

— Естественно.

— Ты такой аккуратист, Томми, что иногда даже противно.

— Ну-ну, дорогая. Так какие, говоришь, у тебя на сегодня планы?

— Во-первых, еще подремать. Хотя, нет, спать я, пожалуй, не буду. — Таппенс оживилась. — Я же собиралась выпотрошить Матильду!

— Господь с тобой! Откуда такая кровожадность?

— Я сказала: Матильду. Из оранжереи. Лошадь-качалку с дырой в животе.

— A-а. И ты собираешься залезть ей в живот?

— Точно, — кивнула Таппенс. — Хочешь поучаствовать?

— Если честно, не очень.

— А если я тебя попрошу?

Томми глубоко вздохнул.

— Придется согласиться. И потом, все веселее, чем составлять списки. Айзек уже пришел?

— Нет еще. Но он нам и не нужен. Дверь не заперта, а что до воспоминаний… Кажется, я из него выжала даже больше, чем он знал.

— Можно подумать, он знает хоть что-то, — пренебрежительно проговорил Томми. — От его россказней у приличного человека уши вянут.

— Нужно пользоваться разными источниками, — наставительно заметила Таппенс. — Никогда ведь не знаешь, который из них окажется достоверным. Ладно. Пошли потрошить Матильду. Вот только переоденусь, а то в Кей-кей такая пылища…

— Надо было попросить Айзека подготовить ее к операции.

— Не иначе, в прошлой жизни ты был хирургом.

— Кто знает? — Томми напустил на себя важный вид и сообщил: — Извлечение инородных тел из брюшной полости этого животного может представлять серьезную угрозу для жизни последнего. Бедняжка и так на ладан дышит.

— А давай ее потом покрасим! Может, Деборины девочки захотят покататься, когда приедут.

— Наши внуки и так завалены игрушками!

— Много ты понимаешь, — махнула рукой Таппенс. — Детям быстро надоедают дорогие игрушки. Иной раз им милее обрывок бечевки, старая тряпичная кукла или лоскут мохнатого коврика. Между прочим, стоит нашить на него пару черных пуговиц, он превращается в медвежонка. Дети просто визжат от восторга.

— Переодевайся и пойдем, — сурово напомнил Томми. — Больной ждать не будет.

Подготовить Матильду к операции оказалось не так-то просто. Пациентка явно страдала ожирением и недержанием гвоздей, которые торчали из нее во все стороны острием наружу. Таппенс исколола о них все руки, а Томми порвал свитер.

— Чтоб ей лопнуть! — в сердцах пожелал главный хирург.

— Чем красить, мы ее лучше сожжем! — понимающе откликнулась Таппенс.

Появившийся в этот момент Айзек выглядел изрядно удивленным.

— Опа! — воскликнул он. — Чем это вы тут занимаетесь? Хотите вытащить ее наружу?

— Не совсем, — отдуваясь, ответила Таппенс. — Хотим просто перевернуть ее, чтобы залезть вон в ту дырку.

— Хотите все из нее вытащить? Придет же такое в голову!

— Да, — подтвердила Таппенс, — именно это мы и хотим.

— И что вы думаете там найти?

— Ничего, кроме хлама, — сказал Томми и не слишком уверенно добавил: — Вообще-то мы собирались навести тут порядок. Думаем хранить здесь спортинвентарь. Клюшки для гольфа и все такое…

— Небольшое поле для гольфа здесь, правда, было, но очень уже давно. Еще во времена миссис Фолкнер. Да только сейчас на его месте розарий.

— Во времена кого? — спросил Томми.

— В общем, еще до меня. Но всегда ведь найдутся люди, готовые часами рассказывать, что, где и как было раньше. И чего только не нарасскажут. Чаще, конечно, навыдумывают.

— Какой вы молодчина, Айзек, — не преминула польстить Таппенс. — Все знаете! Поле для гольфа… Надо же!

— Ага. Тут где-то даже коробка стояла с клюшками. Сомневаюсь, чтобы от них сейчас что-нибудь осталось.

Таппенс тут же бросила Матильду и направилась в угол, где и в самом деле оказалась длинная деревянная коробка. С трудом отодрав крышку, Таппенс обнаружила внутри два выцветших мяча — красный и голубой — и ржавый молоточек для крокета. Все это было густо приправлено паутиной.

— Еще от миссис Фолкнер остались, — благоговейно сообщил Айзек. — Она, говорят, даже на соревнованиях выступала.

— В Уимблдоне[87]? — недоверчиво спросила Таппенс.

— В каком еще Уимблдоне? Здесь, у нас. Тут ведь тоже соревнования проводились. Я даже снимки видел. У фотографа.

— У фотографа?

— Ну, да. В деревне. Вы что же, Дарренса не знаете?

— Даррене… Даррене, — рассеянно повторила Таппенс. — Это который продает пленки и все в таком духе?

— Правильно. Только это, конечно, уже не тот Даррене. Внук, если не правнук. А лавка та же. Торгует всякой ерундой. Открытками там, бумагой… Ну и фотографирует помаленьку. У него там целая куча старых снимков. Никогда ничего не выкидывает. На днях к нему даже заходила одна дамочка — искала фото своей прабабки. Оригинал-то она потеряла, так думала негатив найти. Не нашла, правда. У него еще и альбомы есть. Тоже старые.

— Альбомы, — задумчиво повторила Таппенс.

— Так пособить чем? — спросил Айзек.

— Помогите с лошадью, если не трудно. И кто ее только так назвал?

— Матильдой-то? А что, хорошее имя, французское.

— И тайник вроде неплохой, верно? — Таппенс запустила руку в отверстие на животе Матильды и вытащила оттуда очередной резиновый мячик, некогда красно-желтый, а теперь полинявший и к тому же рваный. — Это, наверное, дети. Вечно они все засовывают куда подальше.

— Было бы только куда, — подтвердил Айзек. — Говорят, правда, один молодой джентльмен завел привычку совать сюда письма. Будто это почтовый ящик.

— Письма? Кому?

— Какой-нибудь молодой леди, надо думать. Я, правда, здесь еще тогда не работал.

— Бедный Айзек! — покачал головой Томми, когда садовник, установив Матильду в нужное положение, удалился закрывать парники. — Сколько же здесь всего произошло без него…

— Просто невероятно, — выдохнула порядком уже грязная и исцарапанная Таппенс, с трудом высвобождая руку из недр Матильды, — сколько всего сюда напихали. Странно, что никому не пришло в голову ее почистить.

— Да кому же это кроме нас надо? — заметил Томми, в свою очередь запуская руку в чрево лошади.

— И то верно, — согласилась Таппенс..

— Такое чувство, что нам нечем больше заняться. Не думаю, что из этого что-нибудь… Ой!

— Что там? — спросила Таппенс.

— Ничего. Просто я поцарапался.

Томми вынул руку, внимательно ее осмотрел и, вздохнув, снова запустил в тайник. Наградой ему стал вязаный шарфик, основательно побитый молью.

— Какая гадость, — проговорил Томми, брезгливо его отшвыривая.

Таппенс отстранила мужа и, наклонившись над Матильдой, принялась в ней копаться.

— Осторожнее, там гвозди, — предупредил Томми.

— Сейчас-сейчас… Вот!

Она вытащила свою находку на свет. На сей раз это оказалось колесико от игрушечного автобуса.

— Кажется, — заметила Таппенс, — мы зря тратим время.

— Я тебе это сразу сказал!

— Ну… раз уж начали, доведем дело до конца, — решительно заявила Таппенс. — О, Господи, у меня пауки на руке. И сразу три штуки! Если следующими окажутся черви, я этого не перенесу!

— Это вряд ли, — успокоил ее Томми. — Для червей нужна почва.

— По крайней мере, конец уже скоро, — сказала Таппенс. — О! А это еще что? Надо же, картонка с иголками. Ржавые, но все целые. Странно.

— Какая-нибудь девочка, не желавшая заниматься рукодельем…

— Похоже на то.

— Я нащупал что-то вроде книги, — сообщил Томми.

— О, это может оказаться интересным. В какой части Матильды?

— В районе аппендикса или почки, — профессиональным тоном ответил Томми. — В общем, справа.

— Хорошо, доктор. Что бы это ни было, извлекайте!

Фактически от книги осталось одно название и благородное обаяние старины: заляпанные страницы едва держались, а обложка распадалась на части.

— Похоже на учебник французского, — прокомментировал Томми. «Pour les enfants. Le Petit Precepteur»[88].

— Все ясно, — сказала Таппенс. — Кому-то очень не хотелось учить французский. Он пришел сюда, сунул учебник в Матильду и объявил всем, что потерял. Добрая старая Матильда!

— А ведь когда Матильда стоит на ногах, засунуть в нее что-нибудь не так-то просто.

— Это нам с тобой не просто, — возразила Таппенс. — А детям с их ростом в самый раз. Подлез под нее, и готово. Ой, я наткнулась на что-то скользкое. На ощупь, какая-то живность.

— Бр-р! — Томми передернул плечами. — Наверное, дохлая мышь.

— Нет, оно без меха. Но удивительно противное. Боже, опять гвоздь. А эта штука, похоже, на нем и висит. Какая-то веревочка… Удивительно, как это она не сгнила.

Она осторожно извлекла свою находку.

— Портмоне. Хорошая когда-то была кожа, очень даже хорошая.

— Давай поглядим что внутри, — предложил Томми.

— Что-то есть, — сказала Таппенс и с надеждой добавила: — Будем надеяться, пачка пятифунтовых банкнот.

— Если и так, они давно уже сгнили.

— Не скажи, — возразила Таппенс. — Некоторые вещи сохраняются очень даже неплохо. Раньше, по-моему, пятифунтовые банкноты печатали на прекрасной бумаге, тонкой и очень прочной.

— А может, они окажутся двадцатифунтовыми! Вот будет кстати!

— Я бы предпочла золотые соверены[89]. Правда, соверены принято хранить не в портмоне, а в вязаных кошельках. У моей двоюродной бабушки Марии был такой. Битком набитый соверенами. Она нам его показывала, когда мы были маленькими, говорила, что на черный день — на случай вторжения французов, если не ошибаюсь. Короче говоря, на самый крайний случай. Чудесные тяжелые золотые соверены! Я тогда все мечтала поскорее стать взрослой и получить такой же.

— Да кто бы тебе его дал, скажи на милость?

— Об этом я тогда не задумывалась, — сказала Таппенс. — Я была просто уверена, что каждой взрослой даме полагается большой тяжелый кошелек с соверенами. Только это должны быть настоящие дамы: с пелериной, мехами и шляпкой. Представь, как было бы здорово! Например, любимый внук возвращается в школу после каникул, а ты даришь ему на дорогу золотой соверен!

— А как насчет внучек?

— Не слыхала, чтобы они получали соверены, — вздохнула Таппенс. — Вот половинки пятифунтовых банкнот мне бабушка действительно присылала…

— Половинки?

— Представь себе. Она разрывала пятифунтовую банкноту и высылала каждую половинку разными письмами. Предполагалось, что так их не украдут на почте.

— Надо же, какие предосторожности!

— А ты думал! — сказала Таппенс, копаясь в кожаных внутренностях портмоне. — Ого! Я что-то нащупала.

— Давай выйдем в сад, — предложил Томми, — глотнем свежего воздуха.

В саду они смогли лучше рассмотреть свой трофей. Это был плотный кожаный бумажник хорошего качества. От времени кожа задубела, но не испортилась.

— Наверное, Матильда спасла его от сырости, — решила Таппенс. — Ох, Томми, гляди!

— Да уж, явно не банкноты. И тем более не соверены.

— Нет, — сказала Таппенс, — это просто бумага. Какие-то записи… Вот только сможем ли мы их прочесть? Ух, какая ветхая!

Томми бережно развернул пожелтевшую бумагу, аккуратно разделяя, где возможно, страницы. Листы, исписанные крупным размашистыми почерком, оказались, при ближайшем рассмотрении, записками. Чернила, некогда иссиня-черные, выцвели и напоминали по цвету ржавчину.

— «Место встречи изменилось, — прочел Томми. — Кен. Сад возле Питера Пэна[90]. Среда, двадцать пятое, три тридцать пополудни. Джоанна».

— По-моему, это оно! — обрадовалась Таппенс.

— Значит, адресат этой записки должен был встретиться с кем-то в Кенсингтон-гарденс. Интересно, а кто клал эти записки в Матильду, а потом вынимал из нее?

— Кто-то из обитателей дома, — сказала Таппенс, — и точно не ребенок. Кто-то, чье присутствие в Кей-кей не выглядело подозрительным. Думаю, этот человек получал информацию от офицера-шпиона и передавал ее в Лондон.

Таппенс завернула бумажник в шаль, и они с Томми вернулись в дом.

— Здесь есть еще какие-то бумаги, — сказала Таппенс, — но, боюсь, они рассыплются от первого же прикосновения.

Таппенс положила шаль и бумажник на стол в холле и только тут заметила лежащий на столе большой пакет.

— Эй, а это что такое?

Она развязала бечевку и сняла оберточную бумагу.

— Какой-то альбом… Ага, тут есть записка. Это от миссис Гриффин.

«Дорогая миссис Бирсфорд, большое спасибо, что принесли мне памятный альбом. Приятно было вспомнить старых знакомых. Они так быстро забываются! Порой помнишь одно только имя, а фамилия совершенно вылетела из головы! Или наоборот. Память коварна. Альбом, который я вам посылаю, завещала мне моя скончавшаяся на днях подруга, миссис Хендерсон. В нем много снимков, среди которых, если не ошибаюсь, есть и несколько фотографий Паркинсонов. Мне показалось, что если вы интересуетесь историей вашего дома и людьми, которые в нем жили, вам будет любопытно на них взглянуть. Можете не спешить возвращать мне этот альбом. Уверяю вас, для меня он — всего лишь памятная вещица. Кроме того, я не очень люблю старые снимки. В конце концов, это довольно грустно».

— Альбом с фотографиями, — сказала Таппенс. — Это может оказаться интересным. Давай-ка посмотрим.

Они уселись на диван. Альбом был толстый и тяжелый, в потертом кожаном переплете. Многие фотографии сильно выцвели, но, тем не менее, были вполне узнаваемы.

— Ой, смотри! Наша араукария. А за ней Верный Дружок с каким-то смешным мальчуганом. Должно быть, очень старая фотография. А вот и глициния[91], и пампасная трава. Какие-то люди за столом… Наверное, пьют в саду чай. Гляди-ка, тут подписаны имена. Мейбл… Красоткой уж точно не назовешь. А это кто такие?

— Чарльз, — ответил Томми, водружая на нос очки. — Чарльз и Эдмунд. Похоже, они только что играли в теннис. Вот только ракетки у них какие-то необычные. А это у нас какой-то Уильям и майор Коутс. Может, он и есть шпион?

— А вот — ой, Томми, это она!

— Да, так и написано — Мэри Джордан.

— Хорошенькая. И даже очень. Здорово! Вот мы, наконец, и познакомились.

— Интересно, кто это все снимал.

— Наверное, фотограф, про которого говорил Айзек. Отец или дед нынешнего. Надо будет заглянуть к нему, посмотреть старые фотографии.

Томми отложил альбом и принялся вскрывать письма, пришедшие с дневной почтой.

— Что-нибудь интересное? — поинтересовалась Таппенс. — Четыре конверта. В двух, ясное дело, счета. А в этом… в этом явно что-то другое. Есть новости?

— Возможно, — ответил Томми. — Придется мне завтра снова поехать в Лондон.

— Опять твои комитеты?

— Да нет. Нужно кое-кого навестить. Это на севере Лондона. В районе Хэмпстед-Хит[92], как я понимаю.

— Ты еще не сказал кого, — напомнила Таппенс.

— Некто полковник Пайкэвей.

— Ну и фамилия!

— Довольно необычная, правда?

— А я его знаю?

— Возможно, я как-то и упоминал о нем. Он живет, так сказать, в атмосфере постоянного задымления. Кстати, у тебя не найдется пастилок от кашля, Таппенс?

— Пастилок от кашля? Не знаю… Впрочем, кажется, есть. Я покупала зимой целую упаковку. Но я не заметила, чтобы ты кашлял.

— Буду. Обязательно буду, когда выйду от Пайкэвея. Дышать там попросту нечем, а не родился еще тот человек, который сумеет заставить полковника Пайкэвея открыть окно.

— И что ему от тебя нужно?

— Понятия не имею, — сказал Томми. — Он ссылается на Робинсона.

— Это который желтый и все про всех знает?

— Точно.

— Ну что ж, — удовлетворенно произнесла Таппенс, — значит, мы и правда раскопали что-то серьезное.

— При том, что все это случилось — если вообще случилось — много лет назад.

— У новых грехов старые тени, — заметила Таппенс. — Нет, не так. У старых грехов длинные тени. Нет, не помню. Томми, как правильно?

— Забудь, — усмехнулся тот. — Оба варианта ни к черту.

— Схожу-ка я сегодня к фотографу. Пойдешь со мной?

— Нет уж. Я лучше схожу окунусь в море!

— Сегодня довольно прохладно.

— Ничего. Мне просто необходимо освежиться, встряхнуться и смыть, наконец, это мерзкое ощущение, будто ты весь — от ушей до кончиков пальцев — в паутине.

— Да уж… Работенку мы себе подыскали ту еще, — согласилась его жена. — А я, пожалуй, все-таки загляну к этому Дарренсу, если я правильно запомнила фамилию. Или, может, оставить на завтра? Ты, кстати, еще не распечатал последнее письмо.

— Просто забыл. А между тем, возможно, в нем что-то есть.

— А от кого оно?

— От моего изыскателя, — важно произнес Томми. — Вернее, изыскательницы. Она рыщет по всей Англии, то и дело заскакивает в Сомерсет-Хаус за данными о смертях, браках и рождениях, просматривает газетные подшивки и анализирует статистику. Очень толковая.

— И красивая?

— Отнюдь.

— Слава богу, — облегченно вздохнула Таппенс. — У тебя ведь сейчас очень опасный возраст, Томми. В твои годы мужчину так и тянет обзавестись красивой помощницей!

— Неужели ты мне не доверяешь? — изумился Томми.

— Все подруги в один голос убеждают меня не делать этого.

— И где ты только находишь таких глупых подруг?

Глава 5Разговор с полковником Пайкэвеем

Томми медленно ехал по улицам своей молодости и вспоминал прежние годы. Когда-то очень уже давно они с Таппенс жили в районе Белсайз-парка[93] и каждый день гуляли по Хэмпстед-Хиту с Джеймсом, их тогдашним псом. Джеймс всегда умел настоять на своем. Выходя из дому, он тут же сворачивал налево — к Хэмпстед-Хит — и решительно пресекал все попытки Таппенс и Томми развернуть его в другом направлении, чтобы пройтись по магазинам. Упрямый, как все силихем-терьеры[94], он валился на тротуар, вываливал язык и мученически закатывал глаза. После этого ни один прохожий не мог удержаться от того, чтобы не высказать Томми и Таппенс свое о них мнение: «Вы что же это мучаете животное? Неужели не видите? Песик устал. Ему жарко. Вас бы так! Бывают же такие хозяева!»

Вскоре Томми отбирал у Таппенс поволоки принимался энергично дергать Джеймса, пытаясь поднять его на ноги.

«О Господи, — говорила Таппенс, — на нас же все смотрят. Ты что, не можешь взять его на руки?!»

«Что? Ты хоть знаешь, сколько он весит?»

Джеймс, сильно напоминавший туго набитую сардельку, воспользовавшись паузой, перекатывался на другой бок и снова разворачивался мордой в желаемом направлении.

«Бедный песик. Вот же не повезло с хозяевами!» — сочувствовали прохожие.

Джеймс закатывал глаза.

«Пожалуй, — сдавалась Таппенс, — по магазинам мы пройтись всегда успеем. Давай уж лучше отведем Джеймса, куда он хочет. Не тащить же тебе его, в самом деле, на руках».

Джеймс поднимал голову и махал хвостом. «Давно бы так, — означало это. — А теперь — в Хэмпстед-Хит!».

Джеймс, что ни говори, был прирожденным лидером.

Еще вчера указанный в письме адрес удивил Томми. Когда он в последний раз встречался с полковником Пайкэвеем, тот обитал в тесной задымленной комнатенке в Блумсбери[95]. Теперь же у него было новое жилье — маленький ничем не примечательный домик у самой вересковой пустоши неподалеку от места, где родился Ките[96]. Впрочем, последнее обстоятельство на обители полковника совершенно не отразилось.

Он позвонил, и ему открыла старуха, очень точно соответствовавшая представлениям Томми о ведьмах: ее острый крючковатый нос почти соприкасался с таким же острым подбородком; а маленькие злые глазки неприязненно рассматривали посетителя.

— Могу я видеть полковника Пайкэвея?

— Не думаю, — ответила ведьма. — А вы кто?

— Моя фамилия Бирсфорд.

— Понятно. Тогда проходите.

— Я могу оставить машину на улице?

— А что ей сделается? Только двери получше заприте.

Томми выполнил инструкцию и последовал за старухой.

— Один пролет, — отрывисто бросила она. — Короткий.

Запах табака ощущался уже на лестнице. Ведьма постучала и, не дожидаясь ответа, сунула голову в дверь и прокаркала: «Похоже, тот самый тип, которого вы хотели видеть». Она нехотя посторонилась, и Томми вступил в хорошо знакомую атмосферу табачного дыма. Моментально закашлявшись, он подумал, что вряд ли смог бы узнать полковника Пайкэвея вне этой дымовой ауры и без его любимого кресла с потертыми до дыр подлокотниками. Полковник изрядно постарел. При появлении Томми он недовольно вскинул голову.

— Прикройте дверь, миссис Коупе, — сказал он. — Вы напустите сюда холодного воздуха.

Томми обреченно вздохнул и приготовился вдыхать никотиновые пары до самого своего конца: скорого, полагал он, и неизбежного.

— Томас Бирсфорд, — задумчиво проговорил полковник Пайкэвей. — Надо же. Сколько лет прошло…

Томми об этом не хотелось даже и думать.

— Вы тогда, — продолжал полковник Пайкэвей, — приходили ко мне с мистером, как бишь его? Впрочем, неважно. «Как розу ты ни назови, приятным будет аромат»[97]. Это Джульетта[98] сказала, да? Вечно они у Шекспира несут какую-то чушь. Поэт… что с него взять? А «Ромео и Джульетта» мне никогда не нравились. Оба. Самоубийство из-за любви! Как будто убийств уже мало! Ну да ладно. Садитесь, юноша, садитесь.

«Юноша» не стал спорить и воспользовался приглашением…

— Надеюсь, вы не против, сэр, — сказал он, снимая с единственного в комнате стула огромную стопку книг.

— Нет-нет, смахните все это на пол. Наводил тут кое-какие справки. Должен признаться, рад вас видеть. Вы определенно возмужали. Но вид на редкость цветущий. Инфарктов, стало быть, пока не было?

— Бог миловал, — ответил Томми.

— Это хорошо. А то прямо поговорить не с кем: у кого сердце, у кого давление. Заработались, вот в чем штука. Только и знают, что бегать кругами и всем подряд рассказывать, какие они деловые, важные да незаменимые. Вы, небось, такой же, а?

— Нет, — сказал Томми, — надеюсь, что нет. И я бы с огромным удовольствием отдохнул.

— Понимаю, — кивнул полковник Пайкэвей и, мощно затянувшись, выпустил табачный дым через ноздри. — Проблема в том, что отдохнуть вам никто не даст. Вот вы на днях были у Робинсона, да?

Томми согласился.

— Все крутится. Абсолютно не меняется с возрастом. Все такой же толстый и желтый. Разве что стал еще богаче. И, разумеется, все про всех знает. У кого есть деньги, разумеется. Что вас к нему привело, юноша?

— Видите ли, мы с женой переехали в новый дом и обнаружили там следы давней и очень таинственной истории. Ну, и один приятель подсказал мне, что мистер Робинсон может помочь с расследованием.

— Вы с женой? А, да! Что-то припоминаю. Лично я с ней не встречался, но слышал много хорошего. Кажется, она прекрасно проявила себя в деле — как их? — Икса и Игрека.

— Да-да.

— А теперь, значит, вы снова взялись за старое. Нашли себе как можно более подозрительный дом — и ну выяснять?

— Не совсем, — ответил Томми. — Купили мы его потому, что за старую квартиру постоянно поднимали арендную плату…

— Паршиво, — заметил полковник Пайкэвей. — Эти хозяева совсем обнаглели. Все им мало. В общем, вы переехали. Iffaut cultiver notre jardin[99], — продолжал полковник Пайкэвей. — Пытаюсь снова вспомнить французский. Мы же теперь в Общем рынке. Кстати, там тоже не все так просто. Закулисные дела, знаете ли. А с виду — тишь да гладь. Значит, вы переехали в «Ласточкино гнездо». Но почему именно туда — вот чего я не понимаю!

— Вообще-то дом называется «Лавры», — заметил Томми.

— Да, — согласился полковник Пайкэвей, — одно время они были в моде. В детстве, помню, у всех соседей садовые дорожки были обсажены лаврами. Считалось, что это красиво. Наверное, у вас там тоже лавры росли — вот имя и прилепилось. Верно?

— Возможно, — согласился Томми.

— «Ласточкино гнездо» — прежнее название, которое возвращает нас в далекое прошлое.

— Вы знаете этот дом, сэр?

— «Ласточкино гнездо», оно же «Лавры»? Нет. Но этот дом фигурировал кое в каких давних делах, связанных с тревожными для всех нас временами. — Полковник закурил очередную сигарету и откинулся в кресле. — Насколько я понял, к вам в руки попала кое-какая информация о Мэри Джордан. Точнее, о девушке, известной под этим именем. Во всяком случае, так мне сказал мистер Робинсон. — Хотите взглянуть на нее? Подойдите к каминной полке. Там слева.

Томми встал, подошел к камину и снял с полки фотографию в рамке. Это был старомодный снимок, изображающий девушку в красивой шляпке, подносящую к лицу букет роз — ту самую, которую они с Таппенс видели в альбоме покойной миссис Хендерсон.

— По нынешним меркам не сказать, чтобы красавица, верно? — заметил полковник Пайкэвей. — А мне она всегда нравилась. Не повезло ей. Умерла молодой. При весьма трагических обстоятельствах.

— Я ведь ничего толком о ней и не знаю, — сказал Томми.

— Естественно, — согласился полковник Пайкэвей. — А кто сейчас хоть что-нибудь знает?

— В округе она считалась немецкой шпионкой, — продолжал Томми. — Мистер Робинсон сказал мне, что это не так.

— Конечно, не так. Она работала на нас, и неплохо, надо сказать, работала. Но кто-то ее раскусил.

— И случилось это, когда в «Лаврах» жили люди по фамилии Паркинсон? — уточнил Томми.

— Возможно. Очень даже возможно. Всех подробностей я не знаю… специально этим делом не занимался… Но теперь, похоже, его ворошат по новой. Похоже, надеются с его помощью решить какие-нибудь сегодняшние проблемы. От проблем, молодой человек, никуда не денешься. Они есть всюду и всегда. Да. Вернитесь на сто лет назад — проблемы! Еще на сто? Опять проблемы. А залезьте во времена крестовых походов… Вообще сплошные проблемы! То нужно спасать Иерусалим, то восстания по всей стране. Какой-то Уот Тайлер[100] выискался… То одно, то другое, но всегда проблемы, — полковник раздраженно раздавил окурок в пепельнице, стоящей на толстенном справочнике.

— Вы хотите сказать, сейчас возникла очередная проблема?

— Ну, разумеется. Я же говорю, они есть всегда.

— И какая?

— А вот этого я не знаю, — ответил полковник Пайкэвей. — Но ко мне приходят и задают вопросы, а поскольку я знаю далеко не все, приходится выяснять остальное, восстанавливать события давно забытого прошлого и стараться представить, кто за всем этим мог стоять и кому нужно было все сохранить в тайне. В свое время вы с женой славно поработали. А сейчас решили вспомнить старое?

— Даже не знаю, — выдавил Томми. — Если… Выдумаете, мы действительно еще на что-то способны? Все-таки годы…

— Ну, на мой взгляд, здоровье у вас получше, чем у многих ваших сверстников. Да вы еще молодым фору дадите. А у вашей жены так просто нюх на подобного рода дела. Она прирожденная ищейка!

Томми не сдержал улыбки.

— И что же нам нужно делать? — спросил он. — Я, конечно, сделаю все что смогу… но есть сомнения… Я совсем не уверен, что смогу сейчас многое… Тем более, что никаких конкретных предложений нам не поступало.

— И вряд ли поступит, — полковник Пайкэвей с удовольствием затянулся очередной сигаретой. — Во всяком случае, не от меня. Думаю, Робинсон также ничего вам не сказал. Толстяк умеет держать язык за зубами. Поэтому я вкратце обрисую вам ситуацию. Вы же знаете, что творится в мире. Мошенничество, корыстолюбие, нигилизм молодежи, культ насилия, террор, наконец, — почти как во времена Гитлера. Полный набор. И все так переплетено и запутано, что разобраться в этом нет никакой возможности. Общий рынок… Нет, штука, конечно, хорошая, спору нет, без него сейчас никуда, но только не в нынешнем же его виде. Европа должна стать единой по-настоящему, а не на бумаге. Нам нужен союз стран, живущих по законам цивилизованного общества. Однако, если этого нет и если что-то идет не так как хотелось бы, этому обязательно должна быть причина. А если есть причина, необходимо найти ее истоки, корни, так сказать. И в этом отношении нашему желтокожему слону просто цены нет — от него ничего не укроется.

— Вы о мистере Робинсоне?

— О ком же еще? Между прочим, недавно ему хотели присвоить титул пэра[101], так он и слышать об этом не захотел. Он, видите ли, слишком занят. Вы, кстати, имеете представление, чем?

— Полагаю, — сказал Томми, — деньгами.

— Верно. В деньгах он разбирается от и до. Знает, не только откуда они берутся, но и — что особенно интересно — куда исчезают, а также кто стоит за каждым банком и крупным промышленным монстром. И, поскольку все в этом мире завязано на деньгах, ему волей-неволей приходится вникать во все. Поэтому он прекрасно осведомлен об истинных виновниках тех или иных событий, знает всех, кто причастен к торговле наркотиками, знает всех наркодельцов в частности и рынок оборота наркотиков в целом. И еще он прекрасно разбирается в психологии нынешних олигархов. Ему лучше других известно, что владельцев больших состояний уже не радуют ни дома, ни «роллс-ройсы»[102] — им нужно только одно: чтобы их капитал прирастал до бесконечности, несмотря на огромный разрыв между бедными и богатыми, все возрастающее число обездоленных и угрозу социального взрыва… Согласен, всеобщее равенство ни к чему, а вот хоть какая-то социальная справедливость совсем бы не помешала. Миру нужно, чтобы сильные помогали слабым, богатые — бедным, и чтобы каждый хороший и честный человек мог уважать себя хотя бы на одном этом основании, — полковник стряхнул пепел с сигареты. — Финансы! Все так или иначе упирается в финансы: в то, где крутятся деньги, как они крутятся, куда уходят и на какие цели. Так вот… В свое время известные люди, имевшие много власти и не лишенные мозгов, проводили кое-какие секретные операции с привлечением весьма больших капиталов. Но было это очень давно, а мы узнали совсем недавно. Так вот, нужно выяснить, кто сейчас за всем этим стоит. В то время «Ласточкино гнездо» было чем-то вроде их штаба. А позднее в Холлоукее происходили и еще кое-какие вещи. Слыхали про некоего Джонатана Кейна?

— Имя знакомое, — не слишком уверенно ответил Томми. — Вот только никак не вспомню…

— Сначала им восхищались — я имею в виду, до того, как поняли, что такое нацизм и кто такой Гитлер. В те времена было очень много проблем, а нацизм предлагал удивительно простой рецепт их решения, всех сразу. Так вот… У Джонатана Кейна было почти все: многочисленные сторонники, и не только среди молодежи, были планы и возможность эти планы осуществить, а кроме того, были определенного рода сведения об очень влиятельных людях. Ну, вы понимаете…

Шантаж. И как раз сегодня нам крайне важно знать, кого он шантажировал и — главное — что сталось с его сторонниками. Они могут занимать важные посты, и, скорее всего, у них есть какие-то планы. Как вы понимаете, Бирсфорд, информация на этот счет очень для нас важна…

Томми кивнул.

— Я говорю не совсем определенно, так как не знаю всех подробностей. Хотя на самом деле их, наверное, не знает никто. Мы многое видели в своей жизни: войны, смуты, авторитарные режимы — и поэтому думаем, что знаем все. Но вот иногда я задаю себе вопрос: а что мы, собственно, знаем, например, о бактериологическом оружии, отравляющих веществах, о новых видах атомного оружия? У них ведь тоже были свои секреты, у них были свои химики, свои вирусологи, были и свои военные лаборатории. А вдруг те результаты, которых они достигли, никуда не исчезли, вдруг они мирно хранятся у верных людей или у их детей, вдруг они все еще пылятся в банковских или адвокатских сейфах или у прочих юридических лиц… Конечно же, большинство этих секретов безнадежно устарело, но где гарантия, что хотя бы немногие из них актуальны и по сей день и ждут не дождутся своего часа… — полковник Пайковэй распечатал пачку сигарет и закурил, переводя дух.

Томми, одуревший от значимости выпавшей на их с Таппенс долю миссии — или от клубов табачного дыма — только кивал и слушал.

— Похоже, в самом начале века планировалось нечто грандиозное, так и не осуществившееся, но до сих пор пребывающее в некоем анабиозе. Иногда полезно оглядываться назад. Только подумайте, уже в средние века люди стремились летать и располагали кое-какими соображениями на сей счет. Да что средние века! У древних египтян, между прочим, были весьма оригинальные идеи, и я не берусь гадать, по какому пути пошло бы сейчас человечество, воплотись они в жизнь. Ну да ладно, не будем отвлекаться… Так вот… Некоторые из этих сподвижничков или деток просто не понимают, чем они, собственно, владеют, другие, так и не осознав, все уже давно уничтожили. Но все исчезнуть не может — и нам обязательно нужно отыскать те, что еще остались. В мире ох как не спокойно… Даже в относительно благополучных странах. И эти материалы могут попасть совершенно не в те руки. Попасть в конце концов к человеку, у которого хватит и ума, и средств, чтобы развить и реализовать их. И тогда может произойти все что угодно. Недавно, например, мы пришли к выводу, что появление некоторых штаммов бактерий невозможно объяснить иначе, как результатом определенных разработок, в свое время оставшихся без внимания. И рот кто-то, в чьи руки попали эти разработки, смог на их основе создать нечто совсем зловещее… Сейчас стало даже возможным вторгаться в психику человека, превращать его в монстра. И все ради одного — ради «желтого тельца» и всего, что из этого вытекает. Ради власти, благ и весьма сомнительных удовольствий. Ну-с, мой юный друг, что вы на это скажете?

— Мрачноватая перспектива, — закашлявшись, проговорил Томми.

— Еще бы! Надеюсь, вы не думаете, что я просто пытаюсь вас запугать? — рассмеялся полковник.

— Нет, сэр, — ответил Томми. — Нисколько не сомневаюсь, что это от вашей информированности. Вы всегда были — и остаетесь — в курсе всех событий.

— Да уж. И до сих пор я остаюсь востребованным… Правда, такие крупные дела сейчас встречаются все реже и реже. Последний раз ко мне обращались за помощью во время той франкфуртской истории. Тогда нам удалось предотвратить опасность. Мы добрались до человека, который за всем этим стоял. За сегодняшними событиями тоже кто-то стоит, и, скорее всего, не один. Собственно говоря, мы даже знаем приблизительно кто, а если и ошибаемся, то вряд ли сильно.

— Понятно, — проговорил Томми. — И все же возникает очень много вопросов.

— Вот как? И вам это не кажется чепухой? Нелепыми фантазиями?

— Я всегда верил, что жизнь невероятнее самых нелепых фантазий, — сказал Томми. — Слишком уж часто за свою жизнь я видел, как самые поразительные и немыслимые вещи оказывались вдруг реальностью. Но вы не забываете, что я не профессионал? Мне не хватает определенных знаний, опыта… Да много чего не хватает.

— Вы человек, которому всегда удавалось выяснять истину, — возразил полковник Пайкэвей. — Вам и вашей жене. У нее просто нюх на такие вещи. А уж любопытства на троих хватит. Женщинам вообще лучше удается распутывать такие истории… Пока молоды и красивы, они делают это, как Далила[103]. А состарившись… знаете, у меня была двоюродная бабка… так вот, не существовало такого секрета, в который она не сунула бы свой длинный нос и не выяснила всю подноготную. В общем, так… Финансовой стороной занимается Робинсон. Он следит, откуда, куда и на какие цели идут деньги. Он словно врач держит руку на пульсе всех финансовых операций. Остальным занимаетесь вы с супругой. Вы оказались в нужном месте и в нужное время — причем, совершенно случайно… Поэтому вы вне подозрений — обычная пожилая супружеская пара… пенсионеры… Нашли себе, наконец, тихое пристанище, где намерены в тишине и покое провести остаток дней. Побольше общайтесь с соседями и всегда будьте начеку. Особенно берите на заметку россказни о старых добрых временах — и о недобрых тоже.

— Там у нас поговаривают о каком-то давнем скандале на флоте и чертежах какой-то подводной лодки, — сказал Томми. — Правда, ничего конкретного.

— Для начала неплохо. Не забывайте и про Джонатана Кейна. Ведь не случайно же он облюбовал те места. Кстати, не так уж давно это и было — где-то в конце тридцатых. Поселился в коттедже у моря, и такое там началось… Последователи его просто боготворили! Вот уж поистине, Бог шельму метит. Кейн — это ведь тот же Каин[104]. Был просто помешан на геноциде и оружии массового поражения. После того, как он сбежал из Англии, его следы затерялись. Поговаривают, он долго скрывался не то в России, не то в Исландии или Америке. Кстати, он прекрасно умел втираться людям в доверие. Соседи, говорят, были от него без ума. Так что не теряйте бдительности. Ищите, выясняйте, узнавайте, выслеживайте, но, ради Бога, будьте осторожны. Оба. А вы особенно приглядывайте за — как ее зовут? Пруденс?

— Таппенс, — сказал Томми.

— Присматривайте за Таппенс и передайте ей, чтобы она присматривала за вами. Следите за тем, что едите, пьете, куда ходите и кто набивается вам в друзья. Рано или поздно обязательно что-нибудь произойдет. Всплывет какая-нибудь старая история, или возникнет чей-нибудь дальний родственник…

— Сделаю, что смогу, — выдавил Томми сквозь кашель. — Мы оба. Только вот староваты мы уже для таких дел… Да и знаем совсем мало…

— Ничего, узнаете!

— Таппенс, кстати, уверена, что в доме что-то спрятано.

— Возможно. Эта мысль многим уже приходила в голову, но до сих пор никто ничего не нашел. Правда, толком и не искали. Слишком уж часто дом менял владельцев и переходил из рук в руки. Фолкнеры, Бэссингтоны, Паркинсоны… Все они не представляют для вас ни малейшего интереса, за исключением, разве…

— Александра Паркинсона?

— Именно. А откуда вы о нем знаете?

— Он оставил послание в одном из романов Стивенсона. «Мэри Джордан умерла не своей смертью». И мы совершенно случайно на него наткнулись.

— Ха! — полковник Пайковэй взмахнул сигаретой. — Верно говорят: от судьбы не уйдешь. Она прямо распахивает перед вами свои ворота!

Глава 6Врата Судьбы

Лавка мистера Дарренса располагалась на центральном перекрестке Холлоукей. Витрину украшали несколько выгоревших на солнце фотографий: пара свадебных снимков, голый карапуз на ковре и какие-то бородатые парни со своими подружками. Внутри на единственном прилавке были разложены поздравительные открытки — начиная с «моему дорогому мужу» и заканчивая «горячо любимой теще», — удивительно невзрачные кошельки и бумажники, письменные принадлежности, конверты в цветочек и наборы писчей бумаги, украшенной все теми же цветочками и надписью «Для заметок».

За прилавком находились двое — пожилая седая женщина с тусклыми глазами, совмещавшая, очевидно, функции продавщицы и приемщицы заказов, и довольно высокий молодой человек с длинными льняными волосами и небольшой бородкой, являвшийся, судя по всему, хозяином лавки. В момент появления Таппенс они увлеченно осматривали старинный фотоаппарат, так что ей пришлось изрядно побродить по лавке, любуясь образчиками товаров, прежде чем молодой человек ее заметил.

— Чем могу быть полезен?

— Я только хотела спросить насчет альбомов, — сказала Таппенс. — Для фотографий.

— Чтобы наклеивать фотографии? Нет. Да их сейчас почти и не выпускают. Все перешли на слайды.

— Понимаю, — сказала Таппенс. — Просто я коллекционирую старые альбомы. Вот, примерно, такие…

Она жестом фокусника выхватила из сумочки присланный ей альбом и продемонстрировала его молодому человеку.

— Старая вещица, — заметил мистер Даррене. — Я бы сказал, ему лет пятьдесят будет. В те времена любили такие штуки. В каждой семье был альбом.

— А еще бывают памятные… — начала Таппенс.

— Да-да. Памятные альбомы. У моей бабушки был такой, в него гости писали всякую всячину.

— А может, у вас все-таки сохранились какие-нибудь старые фотоальбомы? Вам ведь они все равно уже не нужны, а мне для коллекции…

— Да, сейчас все что-нибудь собирают, — понимающе улыбнулся Даррене. — Иногда до того чудные вещи… Не думаю, чтобы у меня нашелся такой же старый, как ваш, но я посмотрю.

Он зашел за прилавок и выдвинул ящик.

— И чего здесь только нет! — Даррене принялся копаться в ящике. — Все никак не решусь выкинуть этот хлам: никогда ведь не знаешь, на что найдется покупатель. Вот, пожалуйста… Целая куча свадебных снимков. Ну кому, скажите на милость, они нужны через столько лет?

— Никто, значит, не приходит и не говорит: «Здесь выходила замуж моя бабушка. Не найдется ли у вас фотографий с ее свадьбы?» — улыбнувшись, спросила Таппенс.

— Что-то не припомню такого, — покачал головой Даррене. — Хотя иногда, конечно, старыми снимками интересуются. Вот недавно спрашивали: не сохранились ли негативы детских снимков? Вы же знаете, матери обожают снимки своих детей, когда те еще совсем маленькие. Хотя качество, конечно, тех фотографий оставляет желать лучшего. Иногда еще полиция захаживает… Это когда нужно узнать, как человек выглядел в детстве… Хотя, хоть убей не пойму, что это им дает. Но, как говорится, чем бы дитя не тешилось… — улыбнулся Даррене.

— Вы, я вижу, интересуетесь преступлениями, — сказала Таппенс.

— А кто ж ими не интересуется? Любопытно ведь. Пропала, например, женщина… Берешь одну газету — там пишут, что она сбежала от мужа и теперь скрывается, берешь другую — а там, что этот самый муж ее и убил, только так сумел запрятать тело, что его никак не могут найти. А сам, понятно, в бегах. Вот и начинаешь копаться у себя в закромах, найдешь его фотографию… Любопытно!

— Точно, — согласилась Таппенс, и, решив, что контакт с мистером Дарренсом установлен, небрежно поинтересовалась: — Так может, у вас завалялись и фотографии некой Мэри Джордан? Она, правда, давно тут жила — лет, наверное, шестьдесят назад. Здесь и умерла.

Мистер Даррене присвистнул.

— Меня тогда еще и на свете не было. Хотя, можно, конечно, поискать в вещах отца. Он-то вообще никогда ничего не выбрасывал. Говорил, мол, память о прошлом. Он помнил всех, с кем был хоть немного знаком. Мэри Джордан… Что-то такое знакомое… Что-то… с флотом, да? С подводной лодкой. Поговаривали, что она была шпионкой. У нее еще мать была не то русской, не то немкой. А может, японкой?..

— Что-то в этом роде! Так как насчет фотографий?

— Поищу у отца… Если найду, дам знать. А вы, случайно, не писательница?

— Ну, — опустила глаза Таппенс, — это не основное мое занятие. Так… подумываю написать небольшую такую книжку. Историческую. Охватить последние, скажем, лет сто. Всякие любопытные происшествия, преступления, приключения… И мемуары. А старые фотографии всегда эффектно смотрятся и служат неплохим дополнением…

— Постараюсь помочь. Думаю, получится увлекательно. Интересный, наверное, собрали материал? — В голосе мистера Дарренса сквозила явная заинтересованность.

— Еще бы! Сейчас вот собираю сведения о неких Паркинсонах, — произнесла Таппенс. — И представьте, оказалось, что они жили в нашем доме.

— А, так вы из «Лавров»? Отец говорил, раньше его называли «Ласточкино гнездо», верно? Не знаю уж, почему.

— Наверное, под крышей гнездились ласточки, — предположила Таппенс. — Они и сейчас там живут.

— Да, наверное. Но все равно, странное название для дома.

Для закрепления знакомства Таппенс купила немного писчей бумаги и открыток, после чего распрощалась с мистером Дарренсом. Подойдя к своему дому, она хотела было уже войти, но в последний момент передумала и, свернув на боковую тропинку, направилась к оранжерее. Неожиданно она вздрогнула и остановилась. У дверей оранжереи на земле лежал большой темный сверток. Приглядевшись, Таппенс вздохнула с облегчением. Куча старого тряпья, которое они с Томми вытащили и так до конца и не разобрали.

Подойдя вплотную, Таппенс наклонилась и, отпрянув, в волнении ухватилась за дверь оранжереи. То что лежало на земле совсем не было кучей тряпья, хотя одежда, в которую был одет ее владелец, и в самом деле была совсем не новая.

— Айзек… — прошептала Таппенс. — Айзек. О, Господи!

Из дома кто-то вышел и направился к ней. Таппенс медленно подняла голову.

— Альберт, иди скорее сюда. Здесь Айзек… мертвый. И, похоже… похоже, его убили.

Глава 7Дознание

После того, как было оглашено медицинское заключение, двое случайных прохожих дали показания, а родственники рассказали о состоянии здоровья погибшего. Всех, кто мог питать к нему вражду (а именно, ватагу подростков, которых он гонял из сада) допросили и убедились в полной их невиновности. Потом вызвали тех, у кого покойный работал, включая его последних работодателей, мистера и миссис Бирсфорд. После того как всех внимательно выслушали, был вынесен вердикт[105]: умышленное убийство, совершенное неизвестным лицом или группой лиц.

Выйдя из зала суда, Томми обнял Таппенс за плечи, и они начали протискиваться сквозь собравшуюся у входа толпу.

— Ты у меня молодчина, — сказал он. — Держалась просто замечательно. Гораздо лучше других. По-моему, коронер[106]остался тобой доволен.

— Я к этому не стремилась, — грустно ответила Таппенс. — Просто мне очень не нравится, что старого Айзека убили.

— Вот уж не думал, что у него есть враги, — проговорил Томми.

— Да ладно тебе, Томми. Можно подумать, что ты так думаешь. Ты прекрасно знаешь, что все дело в нас.

— О чем ты, Таппенс?

— Об этом доме. Помнишь, сколько мы о нем мечтали? Представляли, как нам в нем будет уютно и хорошо… Похоже, мы ошиблись.

— Я так не считаю, — возразил Томми.

— Конечно, — сказала Таппенс, — ты ведь оптимист, не то что я. Последнее время этот дом меня угнетает, мне в нем как-то не по себе. Словно из прошлого на нас все время смотрит тень…

— Не произноси его вслух, — перебил ее Томми.

— Что не произносить?

— Имя.

— Мэри Джордан? — страшным топотом уточнила Таппенс.

— Вот именно. Оно и так уже не выходит у меня из головы.

— У меня тоже. Но каким образом она может иметь отношение к убийству старого Айзека? — вздохнула Таппенс. — Почему прошлое так настойчиво вторгается в нашу жизнь?

— Ты ведь сама все прекрасно понимаешь, — покачал головой Томми. — Без прошлого не было бы и настоящего. Они связаны, и, к сожалению, никто не знает, как именно. Я имею в виду, что неведомые события прошлого порождают происходящие с нами события в настоящем. Как в твоей серебряной цепочке: одно звено тянет за собой другое.

— А помнишь историю с Джейн Финн? — неожиданно спросила Таппенс. — Мы тогда были совсем молодыми и постоянно искали себе на голову приключений.

— И, как правило, находили, — улыбнулся Томми. — Можно только удивляться, как это мы дожили до преклонных лет.

— А помнишь, как мы изображали владельцев детективного агентства?

— Золотое времечко! — воскликнул Томми. — Особенно, когда…

— Нет, — остановила его Таппенс, — давай больше не будем вспоминать о прошлом. Хотя, ты, наверное, прав… Оно — что-то вроде ступенек к настоящему. Ведь мы получили тогда такой важный для нас опыт. А помнишь…

— Миссис Бленкенсоп? — спросил Томми. — Еще бы! Никогда не забуду, как вошел в комнату и увидел тебя. И как только у тебя хватило на это духу?

— Не у меня — у миссис Бленкенсоп! — смеясь, ответила Таппенс. — Икс и Игрек, «Гуси-гуси, вы куда».

— Но тогда… — Томми замялся, — тогда, значит, ты понимаешь, что все наши «подвиги» были как бы ступеньками на пути к этой истории?

— Пожалуй, — ответила Таппенс. — Во всяком случае, вряд ли мистер Робинсон рассказал бы тебе хоть что-то, если бы не знал обо всем, что было у нас в прошлом. И обо мне.

— О тебе в первую очередь!

— Но теперь, — продолжала Таппенс, — все изменилось. До сих пор мы занимались нашими «изысканиями», расспрашивали стариков и перебирали старый хлам. Это было чем-то вроде увлекательной игры. Но, оказывается, Томми, все гораздо серьезнее! Кто-то убил Айзека. Проломил ему голову в нашем саду.

— Ты ведь не думаешь…

— Я должна так думать, — сказала Таппенс. — К этому я и веду. Из абстрактной детективной истории это дело вдруг превратилось в наше личное. Кто-то убил старика Айзека. Спрашивается, зачем?

— Вот именно. Если дело в нас, почему убили Айзека, а не кого-то из нас?

— Возможно, еще не время. Возможно, он что-то знал. Может, он как раз собрался рассказать нам это. Или же пригрозил кому-то, что расскажет. И наверняка это было связано с той девушкой… или Паркинсонами. Или с украденными чертежами подводной лодки. И его навсегда заставили замолчать. А если бы мы не приехали сюда и не начали всех расспрашивать, старик был бы жив!

— Не заводись.

— Я уже завелась. И я больше не собираюсь заниматься этим ради собственного удовольствия. Какое там удовольствие? Теперь мы занимаемся совсем другим, Томми, — мы ищем убийцу. И мы обязательно его найдем, потому что это уже не прошлое, это настоящее. Это происходит здесь и сейчас, с нами и с нашим домом. Не знаю еще, как, но мы обязательно найдем его. Нужно хвататься за любую зацепку и думать, думать, думать… О, я чувствую себя гончей, которая вот-вот возьмет след! Я буду искать здесь, а ты продолжай рыскать вокруг. Так же, как раньше. Продолжай поиски, собирай информацию. Вместе мы расспросим кого только можно, всех, кто хоть краем уха слышал об этом деле…

— Но, Таппенс, ты уже столько выслушала… Неужели ты веришь, что мы сможем…

— Верю, Томми. И мы не просто сможем. Мы должны! Потому что существует добро и зло, потому что убить старого Айзека было не просто злом, а… — она умолкла, не в силах подобрать нужного слова.

— Слушай, Таппенс… Раз уж мы решили вернуться в прошлое и докопаться до самой сути, может, вернем дому и старое название? — предложил Томми. — Тем более, что «Лавры» никогда нам особенно не нравилось. Пусть он снова будет «Ласточкиным гнездом», а?

Над их головами пролетела стая птиц. Таппенс оглянулась на калитку.

— «Еще не смолкнул птичий свист…» Что там были за стихи, которые вспомнила твоя изыскательница? Врата смерти?

— Нет. Врата судьбы.

— Судьбы! Точно, это про Айзека! Врата судьбы — наша садовая калитка…

— Да не волнуйся ты так, Таппенс.

— Я ничего, — пробормотала Таппенс. — Просто пришло вдруг в голову…

Томми озабоченно посмотрел на жену и покачал головой.

— «Ласточкино гнездо», в общем, хорошее название, — сказала Таппенс. — Во всяком случае, было хорошим. И я верю, что будет снова.

— Да что с тобой, Таппенс?

— «Но что-то птицею поет». Так заканчивается четверостишие. Может быть, так же закончится и вся эта история!

Подойдя к дому, Томми и Таппенс увидели на пороге женщину.

— Интересно, кто бы это мог быть, — сказал Томми.

— Где-то я ее уже видела, — откликнулась Таппенс. — Только не помню где… Хотя…

Женщина увидела их и пошла навстречу.

— Миссис Бирсфорд, да? — обратилась она к Таппенс.

— Да, — ответила Таппенс.

— Вы, наверное, меня не знаете. Я невестка Айзека. Вдова его сына, Стивена. Он погиб пять лет назад… Попал под грузовик Я хотела — хотела поговорить с вами. Вы и ваш муж… — Она взглянула на Томми. — Вы прислали столько цветов на похороны… Айзек ведь работал у вас, да?

— Работал, — кивнула Таппенс. — Все это просто ужасно!

— Я пришла поблагодарить вас за цветы. Они такие чудесные! И так много!

— Айзек очень помог нам, — сказала Таппенс, — вот мы и решили послать цветы. Он рассказал нам о нашем доме. Мы совсем ничего не знали… Показал, где что хранится, и вообще… Я многое узнала от него, в том числе и о цветах.

— Да, уж в этом он разбирался. Правда, много работать уже не мог. Возраст уже не тот, да и спина болела. Ревматизм… Не тот он уже был, что раньше, не тот…

— Но он был такой милый, такой услужливый, — настаивала Таппенс. — И так много всего знал о деревне! И столько нам рассказал…

— Это да. Знал он много. Он ведь жил тут спокон веку и все помнил. Любил рассказывать, это да. Хотя иной раз любил и приврать. Что ж, мэм, не буду вас задерживать. Я ведь только зашла поблагодарить за цветы.

— Как мило с вашей стороны, — сказала Таппенс. — Спасибо за добрые слова.

— Вам, верно, понадобится кто-то в саду.

— Пожалуй, — согласилась Таппенс. — Садоводы из нас неважные. Возможно, вы… — она замялась, сомневаясь, уместна ли сейчас подобная просьба, — возможно, вы знаете кого-нибудь, кто согласился бы у нас поработать?

— Не знаю… С ходу и не скажешь. Надо подумать. Я пришлю вам своего младшего — Генри — если что узнаю. Да он и сам кое-что в этих делах смыслит. До свиданья, мэм.

— Ты не помнишь, какая у Айзека была фамилия? — спросил Томми, проходя в дом. — У меня совсем из головы вылетело.

— Айзек… Айзек Бодликотт, кажется.

— Тогда это, получается, была миссис Бодликотт?

— Да. Кажется, у нее несколько сыновей и девочка. Все живут в домике на Марштон-роуд. Думаешь, она знает, кто убийца? — спросила Таппенс.

— Вряд ли, — ответил Томми. — Не думаю.

— Как знать, как знать… — произнесла Таппенс. — Внешность обманчива.

— По-моему, она просто пришла поблагодарить тебя за цветы. Она не показалась мне — как бы это сказать? — жаждущей мщения. А такие вещи трудно скрыть.

— Не скажи, — заметила Таппенс.

И, о чем-то задумавшись, вошла в дом.

Глава 8Воспоминания о дедушке

Когда на следующее утро Таппенс беседовала с электриком, явившимся устранять очередное упущение в своей работе, ее отозвал Альберт.

— Пришел какой-то мальчик, — объявил он. — Хочет поговорить с вами, мэм.

— Да? А кто он?

— Не знаю, мэм. Я не спрашивал. Он ждет на пороге.

Таппенс нахлобучила на голову шляпку и спустилась вниз. У дверей, взволнованно переминаясь с ноги на ногу, стоял парнишка лет двенадцати.

— Ничего, что я пришел? — спросил он.

— Погоди-ка, — сказала Таппенс. — Ты Генри Бодликотт, точно?

— Верно. Это моего дедушку убили, — гордо сообщил он. — А раньше я никогда на дознании не был.

Вид у него при этом был такой счастливый, что Таппенс чуть было не спросила: «И как, понравилось?», но вовремя удержалась.

— Жалко дедушку, да? — участливо произнесла она вместо этого.

— Ну, он ведь старенький был, — махнул рукой Генри. — Все равно долго бы не прожил. Осенью, когда начинал кашлять, чуть не наизнанку выворачивался. Спать было невозможно. Я только пришел спросить, не надо ли чем помочь. Я слыхал — то есть мама сказала — салат надо проредить, так я, если хотите, сделаю. А где он растет, я знаю: заглядывал к вам, когда дед работал. Ну, надо?

— Было бы просто здорово, — сказала Таппенс. — Пойдем, покажешь.

Они вместе прошли в сад.

— Вот, видите, как загустело? Надо проредить, вот так, а лишние кустики пересадить. Понимаете?

— Честно говоря, в салатах я полный профан, — призналась Таппенс. — В цветах еще разбираюсь немного, а вот в том что касается горошка, брюссельской капусты и других овощей, толку от меня никакого. А ты, кстати, не хотел бы поработать у нас в саду?

— О, нет, мэм, я еще хожу в школу. Я сейчас только летом подрабатываю: газеты там разношу, фрукты собираю…

— Ясно, — сказала Таппенс. — Ну, если узнаешь о ком-нибудь, кто смог бы заняться нашим садом, скажи мне, ладно?

— Обязательно.

— Покажи, что ты делаешь с салатом, чтобы я знала.

Она постояла, следя за манипуляциями Генри Бодликотта.

— Теперь порядок. Хороший салат, мэм! «Чудо Уэбба», верно? Его все лето можно рвать.

— Мы с твоим покойным дедушкой закончили на «Мальчик-с-пальчик», — сообщила Таппенс.

— А! Тоже сочный. Только ранний и уж больно мелкий.

— Ну, спасибо тебе, — сказала Таппенс.

Она направилась было к дому, но заметила, что обронила шаль и вернулась. Генри Бодликотт, собравшийся уходить, остановился и подошел к ней.

— Шаль, — пояснила Таппенс. — А, вон она, на кусте.

Генри подал ей шаль и продолжал стоять, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Таппенс удивленно на него взглянула.

— Что-то случилось? — спросила она.

Генри поковырял землю носком ботинка, потер левое ухо и, сунув палец в нос, наконец, решился:

— Просто… просто, если… в общем, я хотел спросить…

— Ну?

Генри густо покраснел.

— Да как-то неловко… но люди-то говорят… вот я и подумал…

— Ну? — повторила Таппенс, гадая, что же такого интересного могли говорить люди про новых обитателей «Лавров».

— В общем… — Генри собрался с духом и выпалил: — А вы правда ловили в войну шпионов? И джентльмен тоже? Говорят, вы нашли немецкого шпиона и разоблачили его, и была уйма приключений, но все кончилось хорошо. И еще, что вы работали в этой — ну, как она называются? — особой службе, что ли, и здорово работали! А еще я слыхал про детские стишки!

— Верно, — заулыбалась Таппенс. — «Гуси-гуси, вы куда?»

— «Гуси-гуси, вы куда, серые, идете?»[107]. «По лесенке вверх, по лесенке вниз…»

— «В гости к вашей тете», — закончила Таппенс. — Верно. Что было, то было.

— Ну и ну, — произнес Генри. — Обалдеть можно! А с виду самые обыкновенные люди… А при чем там были гуси?

— Они служили чем-то вроде шифра, — пояснила Таппенс.

— Чтобы читать? — спросил Генри.

— Примерно, — Таппенс не стала вдаваться в подробности. — В конце концов все выяснилось.

— Обалдеть можно! — Генри был в восторге. — А можно, я расскажу моему другу? Кларенс его зовут. Имя, конечно, дурацкое, а парень хороший. Вот он удивится, когда все узнает!

Он смотрел на Таппенс с обожанием преданного пса.

— Обалдеть можно!

— Ну, это было уже давно, — улыбнулась Таппенс. — В сороковые годы.

— А вам было страшно или интересно?

— Всего понемножку. Или, точнее — страшно интересно!

— Я думаю! Надо ж, как странно! Вы приехали сюда — и бац! — попали в точно такую же историю. Вы ведь тогда тоже какого-то моряка ловили, верно? Называл себя англичанином и командором, а на самом деле был немцем.

— Да, именно так, — кивнула Таппенс.

— Тут у нас еще и не то было! Правда, очень уже давно. Один офицер с субмарины взял и продал ее чертежи! Мне Кларенс рассказывал. А вы, значит, потому сюда и приехали?

— Ого! — сказала Таппенс. — Нет, приехали мы сюда не поэтому. Просто нам понравился дом. О нем тоже, кстати, много чего рассказывают, не знаю только, что из этого правда.

— А я тоже много могу рассказать. Только вот и сам не знаю, что из этого правда, а что нет. Да тут разве поймешь?

— А откуда об этом узнал твой приятель Кларенс?

— А от Мика. Это который у старой кузни жил. Он, правда, уже помер, но знал много. И дед, Айзек, тоже много знал. Иногда нам такое рассказывал…

— И об этой истории тоже? — осторожно спросила Таппенс.

— Ну! Я даже подумал, не потому ли его грохнули? Ну, чтобы болтал поменьше. Особенно с вами. Теперь ведь, знаете, так принято. Ну, убивать тех, кто слишком много знает и может рассказать про это полиции.

— Ты хочешь сказать, твой дедушка Айзек знал об этом слишком много?

— Слишком — не слишком, а кое-что знал, это точно.

Рассказывал нечасто, но иногда бывало. Сядет, знаете, вечерком, закурит трубочку, и давай рассказывать. А мы уж тут как тут. Мы — это я, Кларенс и Том Гиллингэм, тоже мой приятель. Сидим, слушаем. Только вот никогда не поймешь, правду он рассказывает или врет. Но, думаю, что-то такое он действительно нашел — спрятанное. Говорил, что знает, где оно лежит и, стоит ему рассказать об этом, та-акое начнется…..

— Вот как? — сказала Таппенс. — Что ж, очень интересно. Слушай, Генри, а постарайся вспомнить, что именно он говорил. Это поможет нам выяснить, кто убил твоего дедушку. Ты ведь понимаешь, что это не несчастный случай, верно?

— Поначалу-то мы думали, несчастный случай… У него ведь, знаете, было что-то такое… с сердцем. Голова кружилась… даже сознание иногда терял. Но на дознании ведь установили, что это убийство, да?

— Да, — подтвердила Таппенс. — Его убили.

— А точно не знаете, почему? — спросил Генри.

Таппенс взглянула на Генри и подумала, что чем-то он похож на нее: маленькая гончая, только что взявшая след.

— Пока еще нет, но думаю это выяснить. Ты, наверное, тоже этого хочешь, если только… Генри, может, ты уже знаешь? Или хотя бы догадываешься?

— Не, — замотал головой Генри. — Я только знаю про кого именно дедушка говорил, что они затаили на него злобу. Ну, за то, что он слишком много о них знает. Но они вроде как все давно перемерли, что толку теперь о них вспоминать.

— Слушай, Генри, — сказала Таппенс, — ты должен нам помочь.

— Так вы меня примете, да? В смысле, разрешите разнюхивать всякие вещи — вместе с вами?

— Да, — сказала Таппенс, — если будешь держать язык за зубами!

— Ясное дело! Если убийца чего узнает, он наверняка ведь нападет на вас и мистера Бирсфорда, верно?

— Верно, — подтвердила Таппенс, — а нам очень бы этого не хотелось.

— Ясное дело, — согласился Генри. — Значит, если я что разузнаю или услышу, тут же прискочу к вам — вроде как сделать чего в саду… Идет? Там нас точно не подслушают. — Он выпятил грудь, явно ощутив себя героем шпионского боевика. — Я уже и сейчас знаю такое, о чем никто даже не догадывается. Знаете ведь, как бывает… Один проговорится, другой обмолвится, а все вместе… Если самому помалкивать, можно много чего узнать. А ведь это самое главное, правда?

— Да, — сказала Таппенс, — я тоже так считаю. Но нам нужно быть оч-ч-ень осторожными, Генри. Очень. Ты меня понимаешь?

— Само собой. Договорились. А дед много чего знал об этом месте, — добавил он.

— Ты имеешь в виду наш дом?

— Вот-вот. И какие люди сюда ходили, и что делали, и где назначали встречи, и где прятали разные штуки. Иногда рассказывал об этом и нам. Мама, конечно, не слушала. Глупости, говорила, все это. Джонни — это мой старший брат — тоже так думал. А я всегда слушал, и Кларенс тоже. Он, знаете, любит такие фильмы, и вообще. «Ну прямо как в кино», — всегда говорил.

— А о девушке по имени Мэри Джордан вы ничего не слышали?

— Ну а как же! Она была немецкой шпионкой, верно? Выведывала у моряков всякие военные тайны.

— Вот-вот, — согласилась Таппенс, мысленно попросив у Мэри Джордан прощения.

— Красивая, верно, была?

— А кто ж ее знает? Меня ведь тогда здесь не было. Да и маленькой я тогда была, — о фотографии Таппенс решила пока не распространяться.

— Что это с тобой? — удивился Томми, когда в боковых дверях неожиданно возникла его жена, облаченная в одежду для работы в саду. — Ты совсем запыхалась.

— Так и есть. — Таппенс с трудом перевела дух.

— Что-то делала в саду?

— Нет. Совершенно ничего не делала. Просто разговаривала. Или, если хочешь, со мной разговаривали…

— Кто?

— Один мальчик, — ответила Таппенс.

— Предлагал помощь по саду?

— Отчасти. Но больше выражал свое восхищение.

— Садом?

— Нет, — сказала Таппенс. — Мной.

— Тобой?

— Тебя это удивляет? — надула губы Таппенс. — Хочешь сказать, твоя жена не заслуживает восхищения?

— Еще как заслуживает! — улыбнулся Томми. — А чем именно он восхищался — твоей красотой или садовым одеянием?

— Моим прошлым, — ответила Таппенс.

— Прошлым?

— Ну да. Он был просто в восторге, узнав, что я та самая леди, которая, как он выразился, ловила в войну шпионов.

— Бог ты мой, — проговорил Томми. — Снова Икс и Игрек. Неужели это на всю жизнь?

— А мне, например, даже нравится, — рассмеялась Таппенс. — Почему бы и нет? Как будто мы с тобой какие-то знаменитости!

Томми мрачно покачал головой.

— И потом, — продолжала Таппенс, — он поможет нам в расследовании.

— Мальчик, говоришь… И сколько ему лет?

— Десять-двенадцать. То есть выглядит-то он на десять, а на самом деле, кажется, двенадцать. И еще у него есть друг по имени Кларенс.

— И что с того?

— Пока ничего, — сказала Таппенс. — Но они друзья и горят желанием записаться к нам в помощники. Хотят, понимаешь, работать в разведке.

— Если ему всего двенадцать, как он вообще может что-нибудь знать? — спросил Томми. — Что он тебе наплел?

— Говорил он много, — ответила Таппенс. — В основном «ну, знаете» и «ясное дело». А в промежутках дал понять, что ему кое-что известно.

— Откуда?

— От всех понемножку, но, похоже, кое-что и от Айзека.

— Стоп, — сказал Томми, — достаточно. И что же он слышал?

— А вот с этим уже сложнее. Они с Кларенсом слышали какие-то рассказы, упоминания о каких-то местах, и оба очень — очень — хотят разделить с нами радость поиска.

— То есть?

— Хотят помочь нам найти что-то важное, спрятанное, как, оказывается, — а в этом уверена вся округа, — в нашем Доме или саду.

— Ого! — усмехнулся Томми. — Уж не о том ли бумажнике речь, что оказался внутри Матильды?

— Вообще-то все сходится, — сказала Таппенс. — Айзек ведь наверняка знал про Матильду и, уверена, о других тайниках тоже. Так что теперь это наш долг — перед собой и перед Айзеком — отыскать их. Его убили потому, что он знал о ком-то слишком много… И мы должны выяснить, о ком именно.

— А ты не допускаешь, — заметил Томми, — что все может быть гораздо проще? Сейчас ведь полно разных мерзавцев. И какому-то из них от нечего делать вполне могло прийти в голову кого-то убить. Неважно, собственно, кого, просто первого попавшегося.

— Возможно, — согласилась Таппенс, — но крайне маловероятно. По-моему, все дело в этой спрятанной где-то здесь штуковине. Наверняка это какие-то улики или документы, по-новому освещающие важные события прошлого. Кто-то оставил их здесь на время, или передал другому, чтобы тот припрятал, и оба умерли. Вспомни бумажник из живота Матильды! Наверняка ведь в доме хранится и кое-что поважнее этих старых истлевших писем. И кому-то очень не хочется, чтобы эту штуковину нашли. Айзек знал о ней, и мог рассказать нам, потому его и убили… Слишком уже многие здесь знают, что мы, так сказать, работали в определенной организации и что сама судьба подкинула нам Мэри Джордан и всю эту историю.

— А Мэри Джордан, — медленно повторил Томми, — умерла не своей смертью.

— Да, — сказала Таппенс, — как и старый Айзек. И мы должны выяснить, кто это сделал, прежде чем…

— Вот именно, — перебил ее Томми. — Прежде чем они доберутся до нас. Ты должна быть осторожнее, Таппенс. Если уж Айзека убили, думая, что он проболтается, то что говорить о тебе? И ведь ничего потом не докажешь и никаких концов не найдешь…

— Да уж. Старушка, мол, достала всех своим любопытством, вот кто-то и приложился к ее голове. Да, старость, старость! Все время забываю, что теперь расправиться со мной гораздо проще, чем раньше… Но я буду осторожна. Честно, Томми. Может, мне стоит приобрести пистолет?

— Выбрось это из головы! — поспешно сказал Томми.

— Почему? Боишься, не смогу выстрелить?

— Как раз боюсь, что сможешь! Себе в ногу… Как только споткнешься о первый попавшийся корень…

— Неужели ты правда так думаешь? — удивилась Таппенс.

— Не только думаю, — мрачно ответил Томми. — Я в этом уверен.

— Я могу носить нож, — без особой уверенности предложила Таппенс.

— Не надо тебе ничего носить, — сказал Томми. — Просто напускай на себя невинный вид и со всеми разговаривай только о цветочках. Можешь даже намекнуть, что нам не понравился дом и мы подумываем отсюда уехать. В общем, в таком духе.

— Кому намекнуть?

— Да кому угодно, — сказал Томми. — Все равно к вечеру об этом будет знать вся деревня.

— И то верно, — согласилась Таппенс. — Подобные деревушки — идеальное место для слухов. Но тогда и ты должен говорить то же самое!

— Конечно. Разонравилось здесь, и точка!

— Но на самом-то деле ты хочешь довести дело до конца, правда? — поспешила удостовериться Таппенс.

— Конечно, — ответил Томми. — Тем более, что мы увязли в нем по уши.

— Ты уже решил, что будешь делать дальше?

— То же, что и до сих пор. А ты?

— Пока не знаю, — ответила Таппенс. — Надо подумать. Попробую что-нибудь вытянуть из этих ребят — Генри и Кларенса.

Глава 9Юная бригада

Проводив Томми в Лондон, Таппенс принялась бродить по дому, прикидывая, чем бы таким полезным себя занять. Однако этим утром свежие идеи решительно отказывались приходить ей в голову.

Словно возвращаясь к истокам, она поднялась в библиотеку и медленно прошлась вдоль полок, разглядывая корешки книг. Детские книги… Множество детских книг… Однако, она знала их уже наперечет и выжала из них все что только можно. Откровение Александра Паркинсона было только в одной…

Она все еще стояла перед полками, запустив в волосы пальцы, хмурясь и непроизвольно задевая ногами объемистые теологические труды в растрескавшихся переплетах, когда в комнату заглянул Альберт.

— К вам пришли, мэм, и их много.

— Что значит «много»? — строго уточнила Таппенс.

— Целая толпа мальчишек и две девочки. Думаю, они собирают пожертвования.

— Понятно. Они как-нибудь назвались?

— Один. Сказал, что его зовут Кларенс и что вы о нем слышали.

— Ах, Кларенс. — Таппенс задумалась.

Плоды вчерашнего разговора? Ну что же, вреда от этого не будет.

— А другой тоже там? Генри. С которым я вчера разговаривала.

— Не знаю, мэм. Они все на одно лицо. И все как один грязные.

— Ладно, — решила Таппенс. — Сейчас спущусь.

Дойдя до первого этажа, она повернулась и вопросительно посмотрела на своего провожатого.

— В дом я их не впустил, — пояснил Альберт. — В наше время ни в ком нельзя быть уверенным. Они в саду, мэм. Просили передать, что ждут вас у золотой жилы.

— Где?

— У золотой жилы.

— Угу, — кивнула Таппенс. — Кажется, поняла.

— А где у нас такая? — поинтересовался Альберт.

— Мимо розария, — небрежно махнула рукой Таппенс, — а потом по дорожке между георгинами. Там какой-то водоем. Раньше, наверное, это был пруд с золотыми рыбками. Так или иначе, давай мне калоши, а заодно уж и макинтош — на случай, если меня столкнут в воду.

— Советую надеть его, даже если вас не столкнут, мэм. Вот-вот пойдет дождь.

— Ну надо же, — вздохнула Таппенс. — Опять! Все время дождь.

Она вышла и довольно скоро добралась до места, где ее ждала депутация из десятка мальчишек и двух девочек с косичками. Вид у них всех был крайне возбужденный. При виде Таппенс один из мальчиков заговорил пронзительным шепотом:

— Вот она. Идет! Ну, кто будет говорить? Давай, Джордж. Ты всегда говоришь.

— Не, только не сейчас, — засмущался тот.

— Давайте я скажу, — вызвался один из мальчишек.

— Заткнись, Кларенс. У тебя голос слабый. И потом, ты сразу начнешь кашлять.

— Так нечестно! Это ведь я все устроил. Я…

— Доброе утро всем, — прервала дискуссию Таппенс. — С чем пожаловали?

— У нас есть для вас кое-что, — сказал Кларенс. — Информация. Вам ведь нужна информация?

— Смотря какая, — ответила Таппенс.

— О том, что было давно!

— Историческая информация, — уточнила одна из девочек, видимо, мозговой центр отряда. — Очень для вас интересная.

— Ясно, — зачем-то сказала Таппенс. — А что это, кстати, за место?

— Золотая жила.

— Ага, — она огляделась. — И здесь правда есть золото?

— Вообще-то нет. Просто раньше здесь был пруд для золотых рыбок, — объяснил один из мальчишек. — Красивые были рыбки, особенные. С несколькими хвостами. Из Японии, что ли. Во времена миссис Форрестер — или Фолкнер? — здесь хорошо было. Давно, правда, лет десять назад, если не больше.

— Двадцать четыре, — поправила его девочка.

— Шестьдесят, — уточнил чей-то негромкий голос, — и ни годом меньше. Здесь водилась уйма золотых рыбок. Ну очень много. И страшно они были дорогие — ну просто на вес золота! Но все равно сдохли. Которых другие рыбы пожрали, а которые сами померли — не иначе, от старости.

— Так вы собирались мне рассказать о них? — спросила Таппенс.

— Нет. Мы принесли информацию, — сказала девочка.

Тут же поднялся жуткий гвалт, и Таппенс замахала руками:

— Не все сразу. По очереди. Так что за информация?

— О том, где прятали вещи. Важные вещи.

— А как вы об этом узнали? — спросила Таппенс.

Поскольку ответили все, причем одновременно, разобрать что-нибудь было немыслимо.

— Джейни сказала!

— Много твоя Джейни знает! Это дядя Бен рассказал!

— А вот и нет! Я от Хэрри слышал…

— Какой еще Хэрри? Это Том был, его двоюродный брат. Который младший. А ему бабушка рассказала, а ей — Джош.

— Что еще за Джош такой?

— Ну как же? Муж ее.

— Не, не муж. Дядя.

— О Боже, — только и выговорила Таппенс.

Она оглядела беснующихся перед ней подростков и остановила свой выбор на Кларенсе.

— Вот ты, — сказала она. — Ты ведь Кларенс, верно? Твой друг рассказывал мне о тебе. Ну так что же ты можешь мне сообщить?

— Если вы хотите узнать, мэм, вам лучше сначала сходить в КП.

— Куда? — удивилась Таппенс.

— В КП.

— А что такое КП?

— Как? Вы не знаете? Это же Клуб Пенсионеров!

— Звучит солидно, — заметила Таппенс.

— Зато выглядит отвратительно, — заявил мальчуган лет девяти. — Собирается куча стариков, и все они начинают молоть языками. Причем по большей части, конечно, врут.

— И где же этот КП? — заинтересовалась Таппенс.

— А в самом конце деревни. Не доходя до Мортон-Кросс. Они там чем только не занимаются, пенсионеры-то: даже в бинго играют! Смех, да и только. Некоторые совсем уже старенькие, слепых и глухих тоже порядком. Все равно приходят.

— Что ж, надо будет туда заглянуть, — сказала Таппенс. — Непременно. Они собираются по каким-то определенным дням?

— По-моему, они отираются там постоянно, но лучше все-таки зайти ближе к вечеру. Вечером они разговорчивей. А если знают, что кто-то должен прийти, даже угощение приготовят: сухарики там с сахаром, а если повезет, то и картошку поджарят. Чего тебе, Фред?

Фред шагнул вперед и церемонно поклонился Таппенс.

— Буду рад сопровождать вас, мэм, — заявил он. — Удобно ли вам будет встретится со мной здесь же в половину четвертого?

— Прекрати выделываться, — одернул его Кларенс. — Пижон!

— С удовольствием приму ваше приглашение. — Таппенс снова взглянула на водоем. — Жаль, что здесь нет больше золотых рыбок.

— У одной, говорят, было пять хвостов. Представляете? А однажды сюда упала собака миссис Фэггетт.

— И вовсе не Фэгетт, — тут же возразили ему. — Ту звали Фоллио, а Фэггэт это совсем другая..

— На самом-то деле это была миссис Фолиетт, и фамилия у нее писалась с маленькой «ф».

— Не мели чепухи. Вечно ты все путаешь. Ее звали мисс френч, и буквы были заглавные, но только две.

— И что собака? — не удержалась Таппенс. — Неужели утонула?

— Нет. Вообще-то это еще щенок был, а не собака. А настоящая собака — мать его, то есть — побежала к мисс Френч и давай тянуть ее за платье. Она яблоки в саду собирала. Ну, мисс Френч пошла, увидела, что щенок тонет, бросилась прямо в пруд и вытащила его. Вымокла насквозь, и платье испортила.

— Надо же, — улыбнулась Таппенс, — чего тут только не происходило. Хорошо, — добавила она, — я буду готова к половине четвертого — и, чтобы не сеять зависти к торжествующему Фреду, предложила: — А что, если за мной зайдут двое или трое из вас и проводят в Клуб Пенсионеров?

— Трое? Кто пойдет?

Немедленно поднялся шум.

— Я иду… Нет, я! Нет, Бетти… Вот еще! Бетти в тот раз ходила. В смысле, в кино. Почему это все время она?

— В общем, решайте сами, — не выдержала Таппенс, — и приходите сюда в половине четвертого.

— Надеюсь, вам понравится, — сказал Кларенс.

— Исторический материал вас непременно заинтересует, — уверенно произнесла девочка.

— Заткнулась бы ты уже, а? — посоветовал ей Кларенс и, повернувшись к Таппенс, пояснил: — Обычная история. Дженет у нас ходит в классическую школу[108]. Родители заявили, что она слишком умна для обычной. Теперь вот воображает!

Заканчивая ленч, Таппенс гадала, что последует за утренней встречей. Придут ли ее новые друзья, чтобы отвести ее в КП? Да и существует ли этот клуб на самом деле, а не только в детском воображении? На всякий случай, она приоделась и даже взяла новый блокнот.

Депутация явилась точно в назначенный час. В половине четвертого раздался звонок в дверь, и Таппенс, поднявшись с кресла у камина, тут же нахлобучила на голову прорезиненную шляпу — она была почему-то уверена, что пойдет дождь. В тот же момент словно из-под земли появился Альберт.

— Я не отпущу вас с кем попало, мэм, — выдохнул он ей в ухо.

— Послушай, Альберт, — шепнула в ответ Таппенс. — Здесь есть место под названием КП?

— Да. Построено, кажется, два или три года назад. Нужно пройти мимо дома священника и свернуть направо. Домишко, прямо сказать, так себе, но старикам нравится. Играют себе там во что-то… Иногда туда наведываются дамы из благотворительных комитетов. Устраивают концерты и читают лекции, чтобы старики не отставали от жизни. Они ведь все очень дряхлые, есть даже глухие…

— Могу себе представить, — произнесла Таппенс.

Входная дверь распахнулась. Первой, вероятно, в силу интеллектуального превосходства, вошла Дженет, за ней Кларенс, а за ним высокий косоглазый мальчик, отзывавшийся на имя Берт. Галантный Фред куда-то исчез.

— Добрый день, миссис Бирсфорд, — начала Дженет. — Мы все очень вам рады. К сожалению, прогноз погоды не слишком благоприятный. Думаю, вам лучше взять зонтик.

— Мне тоже нужно в ту же сторону, — поспешно заявил Альберт. — Так что я немного пройдусь с вами.

Верный Альберт как всегда был начеку, подумала Таппенс. Очень, конечно, мило, но как-то не верится, чтобы Дженет, Берт или Кларенс представляли серьезную опасность.

Дорога заняла минут двадцать. В дверях красного кирпичного здания их уже поджидала довольно громоздкая женщина лет семидесяти.

— А, у нас гости! Я так рада, что вы зашли, дорогая, так рада! — Она похлопала Таппенс по плечу. — Молодец, что проводила, Дженет. Сюда, пожалуйста, миссис Бирсфорд. А вы, ребятки, можете идти.

— Мне кажется, мальчики будут сильно разочарованы, если не позволить им хоть немного послушать, — важно изрекла Дженет.

— Ну тогда пусть заходят. Народу сегодня не так уж много. Пожалуй, для миссис Бирсфорд это и к лучшему: не так утомительно. Дженет, сходи, пожалуйста, на кухню, скажи Молли, что можно подавать чай.

Таппенс совершенно не хотелось чаю, но она решила, что отказаться было бы невежливо. Чай принесли почти сразу; и он оказался совсем слабым. К нему подали печенье и сэндвичи с довольно неаппетитным паштетом, попахивавшим тухлой рыбой. Все уселись за стол — и наступило тягостное молчание.

Наконец, какой-то бородатый старик — на вид никак не моложе сотни лет — поднялся и, подойдя к Таппенс, бесцеремонно уселся рядом.

— Думаю, миледи, начать лучше мне, — заявил он, попутно наградив Таппенс титулом. — Я здесь старший и, соответственно, больше всех знаю. Холлоукей, видите ли, место не простое. Это, можно сказать, историческое место. Чего только здесь не происходило! Всего теперь, пожалуй, и не упомнишь. Но и того, что мы помним, с лихвой хватило бы…

— Я так поняла, — поспешно вклинилась Таппенс, чтобы не дать разговору соскользнуть на отвлеченную тему, — что самые любопытные вещи происходили здесь не в последнюю войну, а даже еще раньше. Возможно, вы что-то помните… Или, может быть, слышали?

— Верно, верно, — закивал старик. — Много чего я слышал от Лена. Да-а, превосходный был человек, дядюшка Лен. Все знал. Где бы что ни происходило — он знал. Взять хоть тот дом у причала. Ведь что там перед последней войной творилось! Гнусные делишки, скажу я вам. Собирались эти, как их — факисты, что ли?

— Фашисты, — поправила его строгого вида седая дама с ветхой кружевной косынкой на шее.

— Да какая разница? Главное, что один такой в том доме и жил. Вроде этого типа в Италии… как его звали… на ветер какой-то похоже… муссон, что ли… а, Муссолини… так его, вроде, звали. А этот, что у причала жил, он тут много пакостил. Такая у него шпана собиралась… не приведи Господь! А затеял все некто Мосли.

— Здесь еще тогда жила девушка по имени Мэри Джордан, да? — спросила Таппенс, не очень уверенная, что поступает правильно.

— А, да. Говорили, смазливая была, да. Выуживала секреты у моряков и солдат.

Неожиданно одна из старушек — совсем уже древняя — тонким голоском затянула:

Мой любимый не во флоте, не в пехоте,

Он красив, и статен, и плечист.

Мой любимый не во флоте, не в пехоте,

 Королевский он артиллерист.

Старик раздраженно на нее взглянул и тут же грянул свое:

Далеко до Типперери,

Путь и труден, и постыл,

Далеко до Типперери,

А что дальше, я забыл.

— Ну хватит, Бенни, хватит, — решительно произнесла одна из женщин, по-видимому, его жена.

Воспользовавшись наступившей тишиной, еще кто-то робко начал:

Любит девушка матроса,

Потому, что он матрос

Любит девушка матроса,

А какой с матроса спрос?

— Перестань, Моди, ты уже всем надоела со своими частушками. Лучше бы рассказали леди что-нибудь интересное. Она ведь пришла сюда узнать о том, что спрятано и из-за чего поднялся шум, верно?

— Как интересно, — оживилась Таппенс. — Значит, это правда, будто в доме что-то спрятано?

— Ну да, спрятано, я сам слышал. Да. Перед четырнадцатым годом. Никто, правда, ничего толком не знал — ни что спрятали, ни зачем, но слухи ходили.

— Это как-то связано с соревнованиями по гребле, — вставила одна из старушек. — Знаете, между Оксфордом и Кембриджем[109]. Я была на таких однажды. В Лондоне. Они там по реке плавали и прямо, представьте, под мостами! Чудесный был день. Оксфорд тогда еще вырвался вперед!

— Что за чушь вы тут несете! — возмутилась мрачная женщина с отливающими сталью сединой. — Не знаете ничего, а туда же! Я и то знаю больше вас всех вместе взятых, хотя меня в то время еще и на свете не было. Мне моя двоюродная бабка Матильда рассказала, а ей — тетушка Лу. А произошло это сорока годами раньше. Тогда много всякий историй ходило, и тайник этот кто только не искал… А все потому, что кто-то брякнул, будто там спрятан огромной величины золотой слиток с австралийских приисков.

— Глупости! — один из стариков злобно пыхнул своей трубкой. — Просто кто-то услышал про золотых рыбок, и пошло-поехало. Эх, темнота!

— Но, что бы это ни было, денег оно стоит уйму, — вмешался чей-то голос. — Сколько сюда народу тогда понаехало! И тебе из полиции, и тебе из правительства… Правда, тоже ничего не нашли.

— У них не было подсказок. Точнее, они не знали, где их искать. Потому что подсказки-то есть всегда, — значительно покачала головой еще одна старая дама и уверенно повторила. — Подсказки есть всегда!

— Как интересно, — сказала Таппенс. — И где же они? Я имею в виду, подсказки. В самой деревне, в окрестностях, или…

Этот неосмотрительный вопрос вызвал по меньшей мере шесть разных — но одновременно выданных — ответов.

— В трясине за Тауэр-Уэст.

— За Литтл-Кенни.

— Перед Литтл-Кенни.

— В пещере у моря.

— У самого Лысого камня. В красных скалах. Там еще была пещера контрабандистов. Вот контрабандисты эту штуку и спрятали. Говорят, она до сих пор там.

— Поговаривали о старинном испанском корабле времен Армады[110]. У наших берегов затонул. А уж дублонов[111] там было!

Глава 10Покушение на Таппенс

— Господи Боже! — воскликнул Томми, вернувшись вечером домой. — Бедняжечка, Таппенс! Что ты делала? У тебя совершенно измученный вид.

— Я и вправду умаялась, — призналась Таппенс. — До сих пор не могу в себя прийти. О Господи!

— Чем же ты занималась? Снова перебирала книги?

— О, нет! На них я уже и смотреть не могу. Это пройденный этап.

— Тогда где же ты так вымоталась?

— Знаешь, что такое КП?

— Нет, — ответил Томми.

— Тогда я тебе расскажу, только давай сначала чего-нибудь выпьем. И, желательно, покрепче.

За коктейлем Таппенс более-менее подробно пересказала мужу последние события. Пришла очередь Томми восклицать: «О, Господи!».

— И куда только ты не влезешь, Таппенс, — добавил он. — Удалось хоть услышать там что-нибудь толковое?

— Честно говоря, я еще и сама не знаю, — ответила Таппенс. — Думаешь, так просто определиться, когда как минимум шесть человек говорят одновременно и каждый свое, причем большинство еще и невнятно? Но кое-какие соображения у меня все же есть.

— Интересно, и какие?

— Ходят упорные слухи о чем-то, спрятанном здесь во время первой войны, а возможно и раньше.

— Тоже мне новость! — хмыкнул Томми.

— Видишь ли, в деревне об этом говорят до сих пор. Рассказывают всевозможные истории, строят догадки… Может, в них есть крупицы истины?

— Затерявшиеся в куче мусора?

— Ну да, — сказала Таппенс. — Как иголка в стоге сена.

— И как же ты собираешься ее отыскать?

— Можно, к примеру, выбрать из всех историй несколько наиболее правдоподобных. Ведь все они рассказывают то, что действительно слышали. Возможно, кто-нибудь и даст нам очередную подсказку. Ведь мы же точно знаем — тайник есть!

— Да, — согласился Томми, — есть. Но вот где?

— Главное, что мы его ищем.

— Это, конечно, хорошо, но неплохо было бы хоть примерно представлять, что именно мы ищем!

— Не думаю, что это золотые слитки с корабля испанской армады, — сказала Таппенс, — или сокровища из пещеры контрабандистов. Были ведь, можешь себе представить, и такие слухи.

— А вдруг это французский коньяк самого высокого качества? — с надеждой произнес Томми.

— Может быть. Только зачем он нам?

— То есть как? — удивился Томми. — Может, я всю жизнь мечтал о такой находке! Но, к сожалению, скорее всего это будут какие-нибудь бумаги. Например, любовные письма. Как ты думаешь, удастся нам кого-нибудь пошантажировать с их помощью спустя шестьдесят лет? Хотя попробовать, конечно, можно.

— Ничего, Томми, рано или поздно мы поймем, что ищем. Как ты думаешь, нам удастся найти?

— Не знаю, — ответил Томми. — Хотя сегодня я получил довольно ценные сведения.

— О! И какие же?

— Насчет переписи.

— Насчет чего?

— Переписи. Я узнал дату переписи населения, о которой тебе говорили старушки из приюта. И, судя по всему, в тот вечер в доме Паркинсонов находилась уйма людей.

— А как тебе удалось это узнать?

— Моя мисс Коллодон провела кое-какие изыскания.

— Я начинаю ревновать тебя к ней!

— Не стоит, — засмеялся Томми. — Она слишком строгая, постоянно меня одергивает и, как я уже говорил, красотой не блещет.

— Ладно уж, — махнула рукой Таппенс. — Значит, у нас есть дата той переписи. И что дальше?

— Дальше я намерен обратиться к нужным людям — я их, правда, пока не знаю, но обязательно выйду на них через своих знакомых — и добыть список присутствовавших на том обеде.

— Допустим, — кивнула Таппенс. — Идея, во всяком случае, стоящая. Но это завтра… А сейчас, ради всего святого, давай садиться ужинать. Может, тогда мне станет полегче, а то я прямо с ног валюсь. Целый день слушать гвалт из дюжины голосов, да еще пытаться уловить из этого что-нибудь стоящее!

Ужин оказался вполне приличным. Великим кулинаром Альберт не был, но этим вечером ему удалось превзойти самого себя, изготовив сырный пудинг, который Таппенс и Томми по неосторожности обозвали сырным суфле. Альберт тут же их поправил.

— Суфле готовится иначе, — заявил он. — Основное в нем взбитые белки…

— Давай не будем спорить, — сказала Таппенс. — Пудинг это или суфле — не так важно, главное, что он необыкновенно вкусный.

Поглощенные трапезой, Томми и Таппенс отложили дальнейшее обсуждение тактических вопросов. Допив вторую чашку крепкого кофе, Таппенс откинулась на стуле и, глубоко вздохнув, заявила:

— Теперь я почти в норме. И даже припоминаю, что ты не мыл перед едой руки.

— Не хотелось даже на минуту упускать тебя из виду, — объяснил Томми. — И потом, мало ли что могло взбрести тебе в голову за это время. Вдруг снова бы решила послать меня в библиотеку — копаться на пыльных полках. И я все равно бы их испачкал!

— Нашел чем отговориться, — улыбнулась Таппенс. — Подожди-ка. Давай прикинем, где мы находимся.

— Мы или ты?

— Разумеется, я. Где находишься ты, тебе, наверное известно лучше. Хотя не уверена.

— Ценное дополнение, — заметил Томми.

— Передай-ка, пожалуйста, мою сумочку. Кажется, я оставила ее в столовой.

— Обычно ты так и делаешь, но не сегодня. Она у твоего кресла. Нет — с другой стороны.

Таппенс взяла свою сумочку.

— Замечательный подарок, Томми, — заметила она. — Спасибо. Она мне так нравится! Настоящая крокодиловая кожа! Жаль, что в нее трудновато что-либо запихнуть.

— Да и вытащить, судя по всему, тоже, — добавил Томми.

Таппенс боролась с сумочкой.

— С кожаными сумочками всегда так, — она перевела дух. — Простые, плетеные гораздо удобнее. Они легко растягиваются, и в них можно рыться сколько душе угодно. Фу! Вроде бы достала.

— Что это?

— Блокнот! Записываю все что слышала. Многое пока кажется бессмысленным — но это только на первый взгляд. Видишь, вот запись, что необходимо достать списки переписи. Это я еще в «Яблоневой сторожке» записала.

— Молодец, — улыбнулся Томми.

— Так… Что у меня здесь еще? А вот. Миссис Хендерсон, и не она одна, упомянула странное имя — Додо.

— Что за Додо? Что за миссис Хендерсон?

— Уже забыл? Покойная крестная нашего Александра Паркинсона — мне посоветовала поговорить с ней старая миссис Гриффин. А вот еще запись. Насчет Оксфорда и Кембриджа.

— Насчет Оксфорда и Кембриджа? Это про студентов, которые что-то прятали?

— Не уверена. По-моему, речь шла о пари на соревнованиях по гребле.

— Тоже интересно, — заметил Томми. — И тоже вряд ли нам пригодится…

— Как знать. Итак, миссис Хендерсон, Оксфорд, Кембридж и вот еще… Я все хотела сказать тебе, Томми… одна из книг наверху была заложена клочком бумаги. Только я уже забыла какая. Толи «Катриона», то ли какая-то «Тень трона».

— Это о французской революции, я читал в детстве, — сообщил Томми.

— Так вот, на этом клочке были написаны карандашом три слова. Не знаю, есть ли в них вообще смысл, но я на всякий случай записала.

— И что за слова?

— Какие-то «Грин», «эн» и «Ло». Заметь, с большой буквы Л.

— Попробуем разобраться, — сказал Томми. — «Грин» — это «Гринвич»[112], «эн» — какой-то город, а «Ло»… «Ло»…

— Ага, — улыбнулась Таппенс. — Меня оно тоже поставило в тупик..

— Наверное, это ноль, нулевой меридиан, — закончил Томми. — По Гринвичу. Только не вижу в этом никакой логики!

Таппенс быстро начала перечислять:

— Итак, что у нас получается? Александр Паркинсон, Мэри Джордан, миссис Гриффин, миссис Хендерсон, До-до, Оксфорд, Кембридж, пари на соревнованиях по гребле, перепись, Гринвич, город «Эн» — и «Ло». Кажется, все.

— Еще добавь Матильду и Верного Дружка из этой — как ее — Кей-кей. Н-да. В общем, глупость получается. Хотя, с другой стороны, если долго и упорно заниматься разными глупостями, со временем можно прийти к неплохому результату. Найти, так сказать, жемчужину в куче мусора.

Точно так же, как ты нашла свою «Черную стрелу» среди всех остальных книг.

— Оксфорд и Кембридж, — задумчиво произнесла Таппенс. — Что-то мне это напоминает. Только вот что?

— Может, Матильду?

— Нет, не Матильду, но…

— Тогда Верного Дружка, — ухмыльнулся Томми. — Куда ты ушел, мой верный дружок?

— Перестань ухмыляться, дурачок, — сказала Таппенс. — У тебя, вижу, из головы не выходит последняя находка. Грин-эн-Ло. Бессмыслица какая-то. Но у меня есть предчувствие, что… О!

— Там еще и «О» есть? Да?

— Томми, меня осенило! Ну конечно!

— Что конечно?

— Ло, — сказала Таппенс. — Грин, эн, а затем Ло. С большой буквы. Разумеется, неспроста. Как же я сразу не догадалась!

— О чем ты говоришь?

— О соревнованиях по гребле между Оксфордом и Кембриджем.

— И какая же связь между Грин-эн-Ло и соревнованиями?

— Попробуй догадаться, — сказала Таппенс. — С трех раз.

— Нет-нет… Сразу сдаюсь… Дорогая, никакой связи здесь нет и быть не может.

— А вот и есть!

— Что, с соревнованиями по гребле?

— Ну, не совсем. С цветом. Точнее, с цветами.

— Какими цветами? Ты о чем, Таппенс?

— Грин-эн-Ло! Томми! Мы читали не с того конца! Надо было наоборот.

— Что наоборот? «Ол», «не», а потом вообще «нирг». Абсурд!

— Да нет же, Томми, просто поменяй их местами. Немного похоже на то, что проделал Александр в той книге. Прочитай эти слова в другом порядке. Ну! Что получится? Лоэн-грин!

Томми нахмурился.

— Еще не понял? — спросила Таппенс. — Лоэнгрин! Лебедь! Опера![113] Ну ты же знаешь «Лоэнгрин» Вагнера.

— А лебеди-то здесь при чем?

— Есть и лебеди! Это же садовые табуреты с лебедями! Помнишь, в Кей-кей мы нашли два садовых фарфоровых табурета, синий и голубой. У моей тетки были точно такие же. Их называли «Оксфорд» и «Кембридж». Оксфорд, боюсь, я разбила, а Кембридж так там и стоит! Голубой. Ну как ты не понимаешь? Лоэнгрин! Что-то спрятано в одном из этих двух лебедей. Томми, мы должны немедленно осмотреть голубой Кембридж. Он так и остался в Кей-кей. Ну идем же.

— В одиннадцать вечера? Ни за что.

— Ладно. Тогда, значит, утром. Тебе завтра не нужно в Лондон?

— Нет.

— Вот и хорошо.

— Даже не представляю, как вы думаете управляться с садом, — ворчал Альберт. — Я, конечно, кое-что там порыхлил, но как быть с огородом? В огородах я совершенно не разбираюсь. Хорошо бы этот мальчишка помог! Он, кстати, опять здесь. Спрашивает вас, мэм.

— А… мальчишка, — откликнулась Таппенс. — Рыжеволосый?

— Нет, другой. С белобрысыми патлами чуть не до пояса. Имя у него еще такое дворцовое. Кларенс.

— Кларенс-Хаус…[114] А что, хорошо звучит.

— Да уж конечно, — ухмыльнулся Альберт. — Он ждет у двери. Говорит, хочет помочь.

— Вот и прекрасно!

Кларенса она нашла на веранде. Сидя на ветхом плетеном стуле, он уплетал картофельные чипсы, заедая их шоколадкой, которую держал в правой руке.

— Доброе утро, миссис, — сказал он. — Заглянул спросить, не надо ли чем помочь.

— Вообще-то не отказались бы, — ответила Таппенс. — Ты, если не ошибаюсь, тоже иногда помогал Айзеку в саду?

— Приходилось. Я, конечно, не сильно разбираюсь, да ведь и Айзек, прямо сказать, не был великим садовником. У него лучше получалось рассказывать, как хорошо было раньше и как плохо теперь и как повезло тем, кто нанимал его на работу. Говорил, будто служил главным садовником у мистера Болингоу. Слыхали о таком? У него огромный дом был вверх по реке. Сейчас там школа. А бабушка говорит, что мистер Болингоу не подпустил бы Айзека и близко к своему саду.

— Ну и Бог с ним, — сказала Таппенс. — Хорошо, что ты зашел. Мы тут как раз собирались вытащить кое-что из оранжереи.

— Откуда? А, из Кей-кей…

— Совершенно верно. Удивительно, что ты знаешь ее название.

— А ее по-другому никто кроме вас сроду не называл. Вроде как по-японски.

— Ну, тогда пошли, — сказала Таппенс.

Процессия из Томми, Таппенс, Кларенса, пса Ганнибала и замыкающего Альберта, оставившего ради такого мероприятия мытье посуды, двинулась к оранжерее. На полпути Ганнибал покинул строй и, совершив обходной маневр, оказался у дверей Кей-кей первым, чтобы поприветствовать подтянувшуюся процессию радостным лаем.

— Давай, Ганнибал, — подбодрила его Таппенс. — Отыщи нам что-нибудь.

— Это что за порода? — поинтересовался Кларенс. — Я слышал, бывают специальные собаки против крыс. Он не из этих?

— Их этих самых, — подтвердил Томми. — Староанглийский черный манчестер-терьер. С подпалинами.

Ганнибал обернулся, вильнул туловищем, восторженно забил хвостом и уселся с крайне горделивым видом.

— А он кусается? — спросил Кларенс.

— Он охраняет, — уточнила Таппенс. — В основном, меня.

— Точно. Приглядывает за ней в мое отсутствие, — насмешливо добавил Томми. — Кстати, почтальон жаловался. Говорит, дня четыре назад Ганнибал его чуть не укусил.

— Мы просто не очень любим почтальонов, правда, мой золотой? — Таппенс потрепала пса и, выпрямившись, толкнула дверь оранжереи. — Ха! А дверь-то заперта! Хотела бы я знать, где ключ.

— Я знаю, — отозвался Кларенс. — В сарае. Рядом с цветочными горшками.

Он отошел и вскоре вернулся со ржавым, но смазанным маслом ключом.

— Похоже, Айзек его смазал, — заметил он.

— Да, раньше он тяжело поворачивался, — сказала Таппенс.

На этот раз замок открылся, даже не скрипнув.

Кембридж, фарфоровый табурет, обвитый лебединой шеей, стоял посреди оранжереи, сияя на солнце. Видимо, Айзек вымыл его и протер, собираясь выставить в хорошую погоду на веранду.

— Здесь должен быть еще один, синий, — сказал Кларенс. — Айзек говорил, Оксфорд и Кембридж.

— Правда? Айзек тоже их так называл?

— Да. Синий — Оксфорд, голубой — Кембридж. Разбился, что ли?

— Увы! — смутилась Таппенс.

— Ой, а что случилось с Матильдой? Мусора-то!

— Мы ее оперировали, — объяснила Таппенс.

Кларенса это позабавило. Он весело рассмеялся.

— Моей двоюродной бабусе Эдит тоже делали операцию, — сказал он. — Вырезали часть кишок, а ей хоть бы хны!

В его голосе прозвучало явное разочарование.

— Не представляю, как его разобрать, — сказала Таппенс.

— Может, тоже разбить? — предложил Томми.

— Жалко! Но, похоже, ничего другого не остается. Видишь эти отверстия в виде S? Ну прямо как копилка! Запихнуть что-нибудь внутрь можно, а вытащить обратно уже не получится.

— Да, — согласился Томми. — Любопытная мысль. Очень любопытная, верно? — повернулся он к Кларенсу.

Тот, польщенный, прямо-таки засиял.

— Знаете, а ведь их можно развинтить, — сообщил он.

— Развинтить? — поднял брови Томми. — Кто тебе это сказал?

— Айзек. Я часто видел, как он это делает. Нужно просто перевернуть его и открутить крышку. А если вдруг заело, капнуть немного масла.

— Ага.

— Но сначала перевернуть.

— Здесь все приходится переворачивать, — пожаловалась Таппенс. — Взять хотя бы Матильду.

Табурет оказался довольно сговорчивым. Посопротивлявшись для приличия несколько секунд, крышка вдруг подалась, и Томми быстро ее открутил..

— Ого сколько мусора! — удивился Кларенс, заглянув внутрь.

После Кларенса в недра табурета заглянул Ганнибал, совершенно уверенный, что без его участия не может обойтись ни одно важное дело. Принюхавшись, он глухо заворчал, попятился и сел.

— Похоже, ему что-то там не понравилось, — прокомментировала Таппенс, брезгливо глянув на скопившийся в недрах табурета мусор.

— Ай! — вскрикнул Кларенс, запустивший туда руку.

— Что случилось?

— Поцарапался. Что-то острое. Ага, вот.

— Гав, гав, — подтвердил Ганнибал.

— Ухватил. Нет, выскользнуло. Опять поймал. Есть!

Кларенс извлек темный брезентовый пакет.

Ганнибал подошел, уселся у ног Таппенс и заворчал.

— Что такое, Ганнибал? — спросила Таппенс.

Пес заворчал снова.

— В чем дело, Ганнибал? — Таппенс наклонилась и почесала ему за ухом. — Может быть, ты болел за Оксфорд, а выиграл Кембридж? — Она повернулась к Томми. — Помнишь, мы как-то смотрели с ним соревнование по гребле?

— Ага, — кивнул Томми, — под конец он так разозлился на телевизор, что кроме его лая уже ничего не было слышно.

— Хорошо хоть видеть могли. Он расстроился, что выиграл Кембридж.

— Наверное, он — выпускник Собачьего Оксфорда, — предположил Томми.

Ганнибал оставил Таппенс и, подойдя к Томми, одобрительно завилял хвостом.

— Похоже, ты, угадал, — улыбнулась Таппенс. — А я-то всегда думала, что он заканчивал Открытый Собачий Университет.

— И какой факультет? — рассмеялся Томми.

— Костоедения.

— С отличием?

— А как же! — кивнула Таппенс. — Недавно Альберт имел неосторожность дать ему целую кость из бараньей ноги. Сначала я застала его в гостиной, где он пытался спрятать ее под подушку… Пришлось выгнать его в сад и запереть дверь. Через минуту подхожу к окну, а он уже закапывает кость в клумбу, где я высадила гладиолусы. Он ведь у нас большой эконом — в том, что касается костей. Никогда не ест их, а только прячет на черный день.

— А потом выкапывает? — поинтересовался Кларенс, провоцируя любящих хозяев на дальнейшие откровения.

— Возможно, со временем, — ответила Таппенс. — Когда они как следует вылежатся.

— А наш пес не ест собачьи галеты, — сообщил Кларенс.

— Наверное, ему больше нравится мясо, — предположила Таппенс.

— Нет, больше всего он любит бисквитные пирожные.

Ганнибал тем временем обнюхал трофей, только что извлеченный из недр Кембриджа, резко отвернулся и залаял.

— Выгляни, может, кто пришел, — попросила Таппенс. — А вдруг садовник? На днях миссис Херринг говорила мне, что знает одного старичка, который в свое время слыл прекрасным садовником.

Томми открыл дверь и вышел из оранжереи. Ганнибал последовал за ним.

— Никого, — сообщил Томми.

Ганнибал заворчал и снова принялся лаять, теперь уже во весь голос.

— Наверное, углядел кого-то в зарослях пампасной травы, — предположил Томми. — Не иначе, как кто-то хочет украсть его косточку. А может, там кролик. Хотя Ганнибал не по этой части. Не представляю, как его нужно упрашивать, чтобы он погнался за кроликом. Кажется, они ему нравятся. Вот за кошками и голубями — это пожалуйста! Хорошо хоть, никого еще не поймал.

Ганнибал, ворча, обнюхал траву и снова залаял, внимательно глядя на Томми.

— Наверное, кошка, — решил тот. — Тут к нам повадился ходить большой черный кот с подругой. Маленькая такая кошечка, жена называет ее Китти.

— И они все время забираются в дом, — сказала Таппенс. — Просачиваются в любую щель. Ну хватит, Ганнибал, иди сюда.

Ганнибал недовольно глянул в ее сторону, немного отступил и снова принялся сосредоточенно и яростно облаивать куст пампасной травы.

— Там что-то есть, — уверенно сказал Томми. — Давай, Ганнибал!

Пес встряхнулся, замотал головой, взглянул на Томми, на Таппенс — и с громким лаем бросился в заросли.

— Знаешь, Таппенс, иди-ка ты лучше в дом, — посоветовал Томми.

Конец его фразы заглушили два громких хлопка.

— Ой! Что это было? — вскрикнула Таппенс.

— Наверное, кто-то охотится на кроликов, — предположил Кларенс.

Ганнибал, крайне возбужденный, с неистовым лаем носился вокруг зарослей. Томми бросился за ним. Обернувшись на бегу, он неожиданно застыл на месте, как вкопанный.

— Что такое, Таппенс?

— Что-то ударило меня. Вот сюда, чуть пониже плеча. А что вообще происходит?

— Кто-то стрелял из зарослей.

— Думаешь, — пробормотала Таппенс, — кто-то следил за тем, что мы делаем?

— Это, верно, ирландцы, — оживился Кларенс. — ИРА[115], знаете. Они хотели взорвать дом.

— Ну, это вряд ли, — возразила Таппенс.

— Иди в дом, — сказал Томми. — Быстро. Кларенс, тебе тоже лучше уйти.

— А ваш пес меня не укусит? — опасливо спросил Кларенс.

— Нет, — сказал Томми. — Сейчас он занят другим.

Они уже свернули за угол и подходили к боковой двери, когда к ним подбежал запыхавшийся Ганнибал. Он затряс головой и принялся скрести лапой брючину Томми, словно приглашая его следовать за собой.

— Он хочет, чтобы я пошел с ним, — сказал Томми.

— Еще чего! — отрезала Таппенс. — Если этот человек вооружен, он тебя просто-напросто застрелит. Только этого нам еще не хватало! И кто тогда, скажи на милость, будет присматривать за мной? А ну живо в дом!

Дома Томми сразу прошел к телефону и набрал номер.

— Что ты делаешь? — окликнула его Таппенс.

— Звоню в полицию. Может, его еще успеют схватить.

— Пожалуй, мне надо перевязать плечо, — сказала Таппенс. — Смотри, мой любимый джемпер… он в чем-то липком.

— Да черт с ним, с джемпером, — рявкнул Томми, — ты же ранена!

Из холла к ним уже спешил Альберт с аптечкой.

— Надо же! — произнес он. — Как же так. Ранить мою хозяйку! Дожили, нечего сказать.

— Может, поедем в больницу? — разволновался Томми.

— Нет, — сказала Таппенс. — Я в порядке, просто надо потуже перевязать. И промакнуть настойкой росноладанной смолы[116].

— У меня есть йод, — потянулся за пузырьком Альберт.

— Да ты что! Он же щипет! И вообще, в больницах им уже давно не пользуются.

— Мне казалось, росноладанную настойку обычно вдыхают через ингалятор, — осторожно заметил Альберт.

— Возможно, — сказала Таппенс, — но ею очень хорошо смазывать всякие царапины, ссадины и мелкие порезы. Ты его захватил, Томми?

— Кого?

— Не кого, а чего. Мешочек, который мы нашли в Кембридже! Это наверняка что-то важное. Кто-то видел, как мы достали эту штуковину, и попытался помешать нам. Значит, мы нашли именно то, что искали!

Глава 11Ганнибал действует

Томми сидел в кабинете полицейского инспектора Норриса. Инспектор слушал его и понимающе кивал.

— Надеюсь, нам улыбнется удача, мистер Бирсфорд, — сказал он. — Говорите, вашу жену лечит доктор Кроссфилд?

— Да, — ответил Томми. — Рана не серьезная, скорее, царапина, но крови было много. Доктор Кроссфилд говорит, что никакой опасности для здоровья нет. Обещает, что Таппенс скоро поправится.

— Она уже немолода, — заметил инспектор Норрис.

— Уже за семьдесят. Да и я, знаете, не мальчик.

— Да-да, конечно, — закивал Норрис. — Я слышал о вас обоих. Вы приехали совсем недавно, но здесь уже весьма популярны, особенно ваша жена. Многие наслышаны о ее прежних заслугах — и о ваших, разумеется, тоже.

— Надо же, — проговорил Томми.

— Прошлое нельзя скрыть, — улыбнулся инспектор Норрис. — Уверяю вас, от прошлого никому не уйти — ни герою, ни преступнику. Во всяком случае, могу уверить: мы сделаем все возможное, чтобы разобраться в этой истории Думаю, вы вряд ли сможете описать того человека?

— Я видел его только сзади, когда он убегал от нашей собаки. Довольно молодой — бежал, во всяком случае, быстро.

— Да, детишки нынче пошли — с четырнадцати начинается сложный возраст.

— Да нет, он был наверняка постарше, — сказал Томми.

— Не припоминаете никаких звонков или писем с угрозами? Может, кто-то требовал денег? — поинтересовался инспектор.

— Нет, — ответил Томми, — ничего такого.

— Как давно вы здесь поселились?

Томми назвал дату их приезда в Холлоукей.

— Гм-м. Совсем недавно. Вы, как я понимаю, почти каждый день ездите в Лондон.

— Да. Если вам нужны подробности…

— Нет, — остановил его инспектор Норрис, — подробностей не нужно. Я только хотел посоветовать вам не уезжать слишком часто. Нужно бы получше приглядывать за миссис Бирсфорд…

— Я и сам так считаю, — сказал Томми. — Никакие дела того не стоят.

— Ну что ж… А мы, со своей стороны, постараемся сделать все возможное, чтобы миссис Бирсфорд ничто больше не угрожало, и, как только поймаем этого мерзавца…

— Погодите, — перебил его Томми. — Так вы думаете, что знаете, кто это сделал? Кто и зачем?

— Мы кое-кого здесь знаем. И держим на примете… Виду не подаем, конечно, — так их легче контролировать. Но сдается мне, что стрелял кто-то не из местных.

— Почему? — спросил Томми.

— Ну, знаете, разные сплетни, информация из других отделов…

Взгляды Томми и инспектора встретились. Они помолчали.

— Что ж, — сказал наконец. Томми, — понимаю.

— Могу я дать вам один совет? — спросил инспектор Норрис.

— Да?

— Вам, надо полагать, нужен садовник?

— Вообще-то нужен, — удивился Томми. — Прежнего, как вам, наверное, известно, убили.

— Да, конечно. Старый Айзек Бодликотт. Славный был старикан. Хотя и любил приврать. Послушать его, так чего он только в жизни не видел! Но человек был порядочный. Его здесь любили.

— Не представляю, кто его убил и зачем, — вздохнул Томми. — Боюсь, никто этого так и не узнает.

— Это камушек в наш огород? Но вы же понимаете, что по горячим следам такие дела не всегда распутываются… Все, что говорится свидетелями и коронером, только верхушка айсберга… Мы работаем и, рано или поздно, получим результаты… А пока… Может статься, к вам придет кто-нибудь и спросит, не нужен ли вам садовник. И предложит работать у вас два или три дня в неделю, возможно, и чаще. В виде рекомендации он сообщит вам, что проработал несколько лет у мистера Соломона. Запомните?

— Мистер Соломон, — повторил Томми.

На мгновение ему показалось, что в глазах инспектора Норриса что-то блеснуло.

— Да. Он, разумеется, уже умер — мистер Соломон, я имею в виду. Но это реальное лицо, когда-то он жил здесь, и у него работало несколько садовников. Не знаю точно, кто это будет, хотя скорее всего пришлют Криспина. Ему лет пятьдесят… Но если кто-то придет наниматься и не упомянет мистера Соломона, я бы на вашем месте брать его не стал. Определенно не стал бы…

— Я вас понял, — сказал Томми.

— Вы все схватываете налету, мистер Бирсфорд, — кивнул инспектор Норрис. — Впрочем, неудивительно, учитывая ваш род занятий. Чем еще могу вам помочь?

— Да пожалуй, пока нечем, — сказал Томми. — Но за предложение спасибо.

— Мы постараемся навести нужные справки и сделаем все от нас зависящее. Вы меня, надеюсь, понимаете?

— А я постараюсь удержать жену от опрометчивых поступков… если удастся.

— С женщинами всегда трудно, — заметил инспектор Норрис.

Томми повторил эти слова, сидя у постели Таппенс и наблюдая, как она ест виноград.

— Ты что же, косточки не выплевываешь?

— Нет, — ответила Таппенс. — Пережевываю все вместе. Не волнуйся, вреда от них не будет…

— Да я и не волнуюсь, во всяком случае, по поводу косточек, — улыбнулся Томми.

— Что сказали в полиции?

— То что мы и думали.

— Они догадываются, кто это мог быть?

— Они считают, что он не местный.

— А с кем ты разговаривал? Случаем, не с инспектором Уотсоном?

— Нет. С инспектором Норрисом.

— Не знаю такого. И что он сказал?

— Он сказал, что с женщинами всегда трудно.

— Надо же! А ты уверен, что это необходимо было передавать мне?

— Не совсем. — Томми встал. — Нужно позвонить в Лондон, предупредить, что еще пару дней я там не появлюсь.

— Почему? Я здесь в безопасности. За мной присматривает Альберт и масса другого народу. Доктор Кроссфилд ужасно добр и носится со мной, как наседка с цыпленком.

— Кстати, пойду сегодня по магазинам. Видела бы, какой список мне дал Альберт. Тебе купить что-нибудь?

— Пожалуй, — задумчиво протянула Таппенс, — принеси мне дыню. Что-то фруктов хочется. Сейчас мне хочется только фруктов.

— Вот и хорошо, — сказал Томми.

Томми позвонил в Лондон.

— Полковник Пайкэвей?

— А… это вы, Бирсфорд?

— Да. Хотел сообщить вам, что…

— Знаю. Слышал, — перебил его полковник Пайкэвей. — Можете не рассказывать. Оставайтесь на месте ближайшие пару дней, а то и неделю. В Лондоне не показывайтесь. Докладывайте обо всем, что у вас происходит.

— Мы должны привезти вам и мистеру Робинсону яблочный джем.

— Вот как! Приятно слышать! Но пока не надо. Пусть Таппенс покуда его припрячет.

— Она что-нибудь придумает. Она умеет это делать не хуже нашего пса.

— Я слышал, он погнался за человеком, который стрелял в нее…

— Вы и это знаете?

— Работа у нас такая, — сказал полковник Пайкэвей.

— Наш пес ухитрился даже вырвать клок из его брюк…

Глава 12Оксфорд, Кембридж и Лоэнгрин

— Молодчина, — полковник Пайкэвей выпустил изо рта облачко сизого дыма. — Извините за столь срочный вызов, но я подумал, что теперь уже нам точно пора встретиться. Вашей жене угрожала серьезная опасность?

— Не очень. Да вам, наверное, все известно… Или рассказать?

— Разве что в двух словах. Большую часть я уже знаю, — сказал полковник Пайкэвей. — Про Лоэнгрина. Грин-эн-Ло. Да, сообразительная у вас жена! Я бы ни в жизнь не догадался. На первый взгляд чепуха какая-то, а вот надо же!

— Я привез вам эту штуку, — сказал Томми, вынимая из портфеля фарфоровую банку для муки, украшенную подсолнухами. — Мы так и хранили ее в этой банке, пока я к вам не выбрался. Не хотелось посылать почтой.

— И правильно…

— Нет, вы только подумайте: Лоэнгрин! Голубой Лоэнгрин, Кембридж и викторианский фарфоровый табурет! Бумаги зашиты в брезент, и, вероятно, хорошо сохранились, а если слегка и подпортились, то, полагаю, можно…

— Все сделаем как надо, не беспокойтесь.

— Вот, забирайте, — сказал Томми. — И еще… Я тут кое-что выписал… Здесь все, что нам удалось услышать интересного.

— Имена?

— Три или четыре. На предполагаемых выпускников Оксфорда и Кембриджа, думаю, не стоит обращать внимания, поскольку они оказались табуретами.

— Любопытно, — проговорил полковник Пайкэвей, внимательно изучая список.

— После того, как в нас стреляли, — продолжал Томми, — я заявил в полицию.

— Правильно.

— На следующий день меня попросили зайти в полицейский участок и поговорить с инспектором Норрисом. Я не встречался с ним раньше. Видимо, он там недавно.

— Да. Вероятно, его специально направили туда для расследования этого дела, — предположил полковник Пайкэвей, выпуская в сторону Томми струю дыма.

Томми закашлялся.

— Вы что же: его знаете?

— Знаю, — согласился полковник Пайкэвей. — Я всех знаю. Человек надежный. Известно также, что кто-то следит за вами и наводит о вас справки. Местная полиция вот-вот должна на него выйти. А пока, Бирсфорд, не лучше ли вам будет с женой на время оттуда уехать?

— Вряд ли получится, — сказал Томми.

— Вы хотите сказать, вряд ли она захочет?

— Вы, похоже, действительно неплохо ее знаете. Вряд ли мне удастся увезти Таппенс из дома. Ранение у нее легкое, осложнений нет, так что теперь — когда мы наконец-то вышли на что-то стоящее — она ни за что не уедет. Правда, мы не представляем, что делать дальше…

— Всюду совать свой нос, — сказал полковник Пайкэвей, — и быть начеку. Это единственное, что можно делать в таких случаях. — Он постучал ногтем по банке из-под муки. — Эта баночка, наконец, расскажет нам кое-что из того, о чем давно уже хотелось узнать. В том числе, и кто был вовлечен в события многолетней давности и нанес нам весьма ощутимые потери.

— Но ведь…

— Я знаю, что вы хотите сказать. Что те люди давно умерли. Верно. Но мы узнаем не только о них, но и о тех, кто продолжает их дело сейчас. Возможно, на этих людей мы до сих пор даже и не обращали внимания. Я имею в виду последователей. Не сомневаюсь, что это настоящая, организованная, сплоченная группа. Люди в ней сейчас, разумеется, другие, но связи, идеи и склонность к насилию — все те же. Опыт последних лет показал, что такие группировки опасны не только сами по себе — они способны еще и спровоцировать других.

— Могу я задать вопрос?

— Задать можете, — заявил полковник Пайкэвей. — А вот отвечу ли я…

— Вам что-нибудь говорит фамилия Соломон?

— А, — усмехнулся полковник Пайкэвей. — Мистер Соломон. А от кого вы ее услышали?

— От инспектора Норриса.

— Ясно. Делайте то, что советует Норрис, и не ошибетесь. Это я вам говорю. Хотя не рассчитывайте встретиться с Соломоном лично. Он умер.

— Понятно, — сказал Томми.

— Сомневаюсь, — заметил полковник Пайкэвей. — Мистер Соломон умер, но мы иногда пользуемся его именем. Иногда, знаете ли, неплохо пользоваться подходящим именем для прикрытия, это как своего рода талисман… Повторяю: слушайтесь во всем Норриса. То, что вы переехали жить в «Лавры», — чистое совпадение, но, возможно, это было предопределено свыше… И все же, будьте осторожны… Не хотелось бы, чтобы совпадение оказалось для вас роковым. Покуда есть опасность, не доверяйте никому. То есть вообще никому.

— Я доверяю двоим, — сказал Томми. — Альберту, который служит у нас уже много лет…

— А, помню. Рыжеволосый такой мальчуган, да?

— Ну, сейчас мальчуганом его можно было бы назвать с большим трудом…

— А кто второй?

— Мой пес Ганнибал.

— Гм. Хотя, в этом что-то есть. Кажется, доктор Уоттс[117]написал в одном из гимнов: «Радость собаки — кусаться и лаять, в этом призванье ее». У вас какая порода: овчарка?

— Нет, манчестер-терьер.

— А, старая английская порода, такой черный в подпалинах. Поменьше доберман-пинчера, но дело свое знает хорошо…

Глава 13Визит мисс Маллинз

Проходя по садовой тропинке, Таппенс услышала голос Альберта, спешащего к ней от дома.

— Вас хочет видеть какая-то дама, — сказал он.

— Что еще за дама?

— Она назвалась мисс Маллинз. Кто-то из местных направил ее к вам.

— Понятно, — сказала Таппенс. — Насчет сада?

— Да, она сказала что-то про сад.

— Наверное, лучше привести ее сюда, — сказала Таппенс.

— Слушаюсь, мэм, — произнес Альберт, входя в роль вышколенного дворецкого.

Он ушел в дом и через минуту вернулся в сопровождении высокой, несколько мужеподобной женщины лет пятидесяти в твидовых брюках и пуловере.

— Промозглый сегодня ветер, — произнесла она. Голос у нее оказался низкий и хрипловатый. — Меня зовут Айрис Маллинз. Миссис Бодликотт сказала, вам нужна помощь. Речь идет о саде, верно?

— Доброе утро. — Таппенс пожала ей руку. — Очень рада вас видеть. Нам действительно нужен садовник.

— Недавно переехали?

— Да. Но чувство такое, будто жили здесь всегда, — сказала Таппенс. — Только-только покончили с ремонтом.

— Понятно. — Мисс Маллинз хрипло рассмеялась. — Знаю, что это такое. Вы правильно сделали, что сразу въехали в дом и не стали доверяться этим мастерам. Без хозяев они ничего не довели бы до конца. Все равно пришлось бы вызывать их, затем снова и тыкать носом во все недоделки. А садик у вас неплохой, только уж больно запущен.

— Да, к сожалению, последние хозяева не придавали этому значения…

— Джоунз их, кажется, звали, да? — неожиданно развернувшись, мисс Маллинз решительным шагом двинулась по садовой дорожке. Таппенс бросилась следом. — Никогда их не видела. Я ведь не здесь живу. — Гостья неопределенно махнула рукой в сторону пустоши. — Там, подальше. Работаю сейчас в двух домах — в одном два дня в неделю, в другом один. Хотя, чтобы держать в порядке сад, одного дня маловато.

Таппенс кивнула.

— У вас же старый Айзек работал? Симпатичный был старик. Говорят, бандиты… Дознание ведь неделю назад было? А кто это сделал, разумеется, не нашли… Ходят тут, убивают людей… Что за нравы пошли! И ведь чем моложе, тем хуже, — мисс Маллинз остановилась возле дерева с блестящими листьями и подождала, когда Таппенс ее нагонит. — Какая красивая у вас магнолия. Самое что ни на есть подходящее украшение для сада. Многие сейчас предпочитают экзотику, а по мне нет ничего лучше старой доброй магнолии!

— Вообще-то мы хотели выращивать овощи, — переводя дух, сказала Таппенс.

— А, так вам огород нужен? Огородом, как я погляжу, тут и вовсе, можно сказать, не занимались. Впрочем, оно и понятно. Теперь многие считают, что чем выращивать собственные овощи, проще их пойти и купить.

— А мне так очень даже хочется выращивать ранний картофель и горошек, — сказала Таппенс, — и еще, пожалуй, фасоль. Чтобы все это было под рукой, всегда свеженькое.

— Правильно. Еще я бы вам посоветовала бобы. Некоторые, знаете, сажают их только из-за люды. Вырастят стручки чуть не в полтора фута длиной, наполучают призов на выставке — а толку? Нет, вы совершенно правы, по-настоящему вкусны только сорванные с грядки овощи.

— Впрочем, — Таппенс постаралась скорчить тоскливую гримасу, — не знаю, надолго ли все это. После того, как в меня стреляли, мы всерьез подумываем уехать…

Внезапно появившийся Альберт перебил ее.

— Звонит миссис Редклифф, мэм, — сообщил он. — Спрашивает, не придете ли вы завтра к ленчу.

— Ответь ей, что, к сожалению, не смогу, — ответила Таппенс. — Передай, что я неважно себя чувствую, плечо все еще ноет. Погоди минутку, я кое о чем забыла.

Она достала из сумочки блокнот, что-то черкнула в нем и, вырвав листок, протянула Альберту.

— Передай мистеру Бирсфорду, — сказала она. — Совсем забыла… Ему ведь звонили, пока его не было. Если будет спрашивать, я в саду с мисс Маллинз.

— Понял, мэм, — Альберт взял листок и исчез.

Таппенс вернулась к огородной теме.

— Вы, наверное, очень заняты, — обратилась она к мисс Маллинз, — работаете три дня в неделю!

Через пару минут из дома появился Томми и торопливо направился в их сторону. Подбежав ближе, Ганнибал остановился, расставил лапы, принюхался и с яростным лаем рванулся к мисс Маллинз. Та невольно отпрянула.

— Вот какой у нас страшный пес, — с извиняющимся видом улыбнулась Таппенс. — Вы не бойтесь, он не кусается. Ну, разве что иногда. И только почтальонов.

— Все собаки кусают почтальонов — по крайней мере, пытаются, — кисло заметила мисс Маллинз.

— Он — отличный сторож, хоть и охотничий пес, — сказала Таппенс. — Все манчестер-терьеры — хорошие сторожа. Он замечательно охраняет сад и никого не подпускает к дому, а уж тем более — ко мне. Это, можно сказать, мой личный телохранитель.

— Полезное качество по нашим-то временам.

— И не говорите, — согласилась Таппенс. — Кругом жутко что творится… Вот Айзека убили. Наших близких друзей обокрали. Воры проникли в дом среди бела дня под видом мойщиков окон. Приставили лестницы, обчистили квартиру, а затем еще и рамы сняли. Так что злая собака в доме лишней не будет…

— Совершенно с вами согласна.

— А это мой муж, — представила Таппенс подошедшего Томми. — Томми, это мисс Маллинз. Миссис Бодликотт любезно сообщила ей, что нам нужен садовник.

— Работа в саду не слишком утомит вас, мисс Маллинз?

— Нет, разумеется, — ответила мисс Маллинз своим низким голосом. — Копать я умею не хуже прочих. Тут главное, где и когда копать. У каждого овоща свои секреты. Важно вовремя посадить семена, подкормить, полить…

Ганнибал продолжал лаять.

— По-моему, Томми, — сказала Таппенс, — тебе лучше увести его. Сегодня он просто сам не свой.

— Вижу, — отозвался Томми.

— Может быть, вы пройдете в дом, — обратилась Таппенс к мисс Маллинз, — и выпьете что-нибудь? Утро выдалось жаркое и, мне кажется, не помешает освежиться. А заодно и все обсудим. Как вы на это смотрите?

Мисс Маллинз оказалась не против выпить рюмочку хереса, и Ганнибала заперли на кухне. Очень скоро, однако, мисс Маллинз взглянула на часы и начала собираться.

— У меня важная встреча, — объяснила она, — не хочется опаздывать.

Она поспешно попрощалась и ушла.

— С виду ничего, — заметила Таппенс.

— Да, — согласился Томми. — Но наверняка сказать сложно…

— Догнать и порасспросить еще? — без энтузиазма предложила Таппенс.

— Ты и так уже сегодня устала. Давай отложим расспросы на завтра. В конце концов, тебе велели отдыхать.

Глава 14Садовая кампания

— Ты все понял, Альберт? — спросил Томми.

Они были в буфетной одни. Альберт мыл посуду, принесенную из спальни Таппенс.

— Да, сэр, — ответил он. — Понял.

— Думаю, Ганнибал предупредит тебя.

— Он хороший пес, — сказал Альберт. — Не каждого примет.

— Вот именно, — согласился Томми, — что от него и требуется. Он не из тех, кто ластится ко взломщикам и машет хвостом перед кем попало. Разбирается, что к чему. Ты уверен, что все правильно понял?

— Да. Но я не знаю, что делать, если миссис… То есть — выполнять то, что она скажет, или объяснить ей, что вы сказали… или…

— По обстоятельствам, — ушел Томми от прямого ответа. — В общем, оставляю ее под твою ответственность.

В дверь позвонили. Искоса взглянув на Томми, Альберт открыл. На пороге стоял моложавый мужчина в твидовом костюме. Он дружелюбно улыбнулся и решительно прошел в дом.

— Мистер Бирсфорд? Я слышал, вам нужен садовник. Я, пока шел к дому, взглянул на сад: он у вас и в самом деле запущен. Пару лет назад я уже работал в этих местах — садовником. Моя фамилия Криспин, Энгус Криспин. Если не возражаете, давайте пройдемся по саду, посмотрим, что можно сделать.

— Давно пора навести здесь порядок, — заметил мистер Криспин, идя рядом с Томми по саду. — Вы, если не ошибаюсь, только-только приехали?

— Да, — ответил Томми, — но, боюсь, скоро уже уедем.

— Неужели не понравилось? Жаль. Такой хороший дом. А сад… Его просто нужно немного привести в порядок, и — клянусь — вы его не узнаете! Проредить немного кустарник, убрать кое-какие деревья — которые уже никогда не зацветут. Не понимаю, почему вы хотите отсюда уехать.

— Не слишком приятные воспоминания, — пояснил Томми.

— Воспоминания, — проговорил мистер Криспин. — Какое отношение они имеют к настоящему?

— На первый взгляд как будто никакого. И все-таки полностью избавиться от них невозможно. Знаете, говорят, люди и события порой оживают, когда о них рассказывают. Так вы действительно готовы…

— Поработать у вас в саду? Да, хотел бы. Мне такая работа в удовольствие.

— Возле этой тропинки раньше сажали шпинат, — принялся объяснять Томми. — Чуть подальше были парники. Здесь даже дыни выращивали.

— Вы так хорошо знаете, где что росло.

— Да, нам рассказали. Местные старушки, похоже, знают наш сад лучше собственных. Да и некий Александр Паркинсон в свое время, кажется, рассказал историю с наперстянкой кому только можно.

— Незаурядный, видно, был мальчуган.

— Да, смышленый парнишка. Любознательный. Даже оставил таинственное послание в одной из книг Стивенсона — в «Черной стреле».

— Интересная книга, правда? Я перечитывал ее лет пять назад. А до этого читал «Похищенного». Это когда работал он сделал паузу —…у мистера Соломона.

— Ах, вот как? — оживился Томми.

— Честно говоря, я и сам слышал кое-какие истории о вашем доме от старого Айзека. Ему ведь — если верить слухам — было чуть ли не сто лет. Он, кажется, работал у вас одно время?

— Да, — сказал Томми. — Удивительно бодрый был старичок. И знал много; причем, большинство из того, что он нам рассказал, случилось явно не на его памяти.

— Он здесь родился. Здесь жили его родители, возможно, многое он слышал от них. С этим местом порядком всяких историй связано. До вас, наверное, кое-что докатилось?

— Моя жена много чего слышала, — сказал Томми, — но до сих пор мы не продвинулись дальше списка ничего не значащих имен.

— Сплошные слухи?

— Главным образом, да. Моя жена наслушалась воспоминаний и составила длиннющий список. Не знаю, есть ли от него прок. Я, правда, тоже один вчера составил.

— Да? И что же там?

— Результаты переписи. Давным-давно, в один прекрасный, вернее, злосчастный день, — Томми назвал дату, — здесь проходила перепись населения, и все, кто провел ночь в этом доме, были зарегистрированы. В тот день здесь был большой званый ужин.

— Значит, вы знаете, кто находился в доме в тот самый день?

— Да.

— Это может оказаться весьма кстати, — заметил мистер Криспин.

— И еще, я хотел бы уточнить один момент: к нам вчера приходила некая мисс Маллинз. Кто она?

— Маллинз? Откуда вы ее знаете?

— Ее порекомендовал моей жене кто-то из соседей. Кажется, миссис Бодликотт, невестка покойного Айзека.

— Вы уже твердо условились с ней?

— Пока еще нет, — сказал Томми. — Она здорово не понравилась нашей собаке — он у нас весьма ретивый сторож. Манчестер-терьер.

— Да, они хорошие сторожа. Полагаю, он считает, что в ответе за вашу супругу и не отходит от нее ни на шаг?

— Вот-вот, — кивнул Томми. — Готов разорвать на клочки любого, кто дотронется до нее хоть пальцем.

— Хорошая порода. Привязчивые, терпеливые, с твердым характером и острыми зубами. Мне, пожалуй, тоже стоит быть начеку.

— Не беспокойтесь, он сейчас заперт.

— Мисс Маллинз, — задумчиво проговорил Криспин. — Любопытно…

— Что именно?

— О, я полагаю — впрочем, не уверен. Ей лет пятьдесят-шестьдесят?

— Да. Вся в твиде. Хриплый голос и грубоватые замашки.

— Тогда точно она. У нее здесь неплохие связи. Думаю, Айзек мог бы кое-что о ней рассказать. И я слышал, недавно она вернулась в наши края. Так что все сходится.

— Похоже, вам известно больше, чем мне, — сказал Томми.

— Ну что вы! Вот Айзек — тот действительно много знал. И память у него была хорошая. Как видно, слишком даже хорошая.

— Да, жалко беднягу, — вздохнул Томми. — Мне бы хотелось поквитаться за него. Хороший был старик. Помогал чем мог. Однако идемте дальше.

Глава 15Ганнибал и мистер Криспин действуют

Альберт постучал в дверь спальни Таппенс и, услышав «Войдите», просунул голову внутрь.

— Дама, которая приходила на днях, — сообщил он. — Мисс Маллинз. Она здесь. Хочет поговорить с вами. Как я понял, у нее какие-то идеи насчет сада. Я сказал, что вы в постели и едва ли кого примете.

— Ошибаешься, Альберт, — улыбнулась Таппенс. — Приму.

— Я как раз собирался подать вам утренний кофе.

— Подавай. И захвати вторую чашку. На двоих кофе будет?

— Да, мэм.

— Вот и хорошо. Принесешь кофе, поставишь на тот столик, а затем приведешь мисс Маллинз.

— А что делать с Ганнибалом? — спросил Альберт. — Отвести в кухню и запереть?

— Он не любит, когда его запирают в кухне. Затолкай его в ванную и закрой дверь на задвижку.

Ганнибал, совершенно справедливо расценивший подобные действия как оскорбление, сдавленно тявкнул из-за двери.

— Тихо! — прикрикнула на него Таппенс. — Замолчи!

Ганнибал нехотя прекратил тявкать, улегся, положил морду на передние лапы, выставил нос в щель под дверью и принялся недовольно ворчать.

— Ой, миссис Бирсфорд, я, наверное, зря вас побеспокоила, — прямо с порога начала причитать миссис Маллинз. — Неужели рана беспокоит? Я подумала, вам будет любопытно взглянуть на эту книгу. Здесь описывается что надо сажать в это время года. Некоторые редкие кустарники, оказывается, прекрасно растут в нашем климате, хотя верится, конечно, с трудом… Ой, надо же — как это любезно с вашей стороны. С удовольствием выпью кофе. Давайте-ка я налью вам. Лежа неудобно наливать. Возможно… — Мисс Маллинз бросила взгляд на Альберта, который вежливо пододвинул ей стул.

— Так будет удобно, мисс? — поинтересовался он.

— О да, очень удобно. Ох ты — звонят в дверь! Неужели еще кто-то пришел?

— Молочник, наверно, — сказал Альберт. — Или зеленщик. Сегодня его день. Простите, должен вас оставить.

Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Ганнибал тут же зарычал снова.

— Мы заперли пса, — пояснила Таппенс. — Он возмущен, что его не пускают к гостям, но что поделаешь, если он совершенно не умеет себя вести.

— Вам положить сахару, миссис Бирсфорд?

— Один кусочек.

Мисс Маллинз налила кофе.

— Сливок не надо, — добавила Таппенс.

Мисс Маллинз поставила чашку на тумбочку у кровати Таппенс и пошла наливать кофе себе. Неожиданно она споткнулась и, ухватившись за столик, смахнула с него на пол фарфоровую вазочку.

— Вы не ушиблись? — воскликнула Таппенс.

— Нет-нет. Но я разбила вашу вазу. Зацепилась за что-то ногой… Какая же я неуклюжая! Что же теперь делать? Вы уж простите меня, миссис Бирсфорд, мне, право, так неудобно!

— Разумеется, — любезно ответила Таппенс. — Дайте-ка я погляжу. Ничего страшного, ее можно склеить. Думаю, будет почти незаметно.

— Как нехорошо получилось, — причитала мисс Маллинз. — Вы и так себя неважно чувствуете, а тут еще я… неловкая. Но я только хотела сказать…

Ганнибал снова залаял.

— Бедный песик, — довольно фальшиво посочувствовала мисс Маллинз. — Может, лучше его выпустить?

— Не стоит, — сказала Таппенс. — На него не всегда можно положиться.

— Неужели опять звонят в дверь?

— Да нет, — сказала Таппенс. — Это, кажется, телефон.

— Может, мне подойти?

— Ну что вы! Альберт ответит.

Но трубку поднял Томми.

— Алло, — сказал он. — Да? Понятно. Кто? Понимаю — да. Враг, конечно же, враг. Да, разумеется, приняли меры. Да. Большое спасибо.

Он положил трубку и взглянул на мистера Криспина.

— Предупреждение? — спросил тот.

— Да, — сказал Томми, пристально на него глядя.

— Трудно знать наверняка, правда? Я имею в виду, кто ДРУГ, а кто враг.

— Иногда узнаешь это слишком поздно. Врата Судьбы, Оплот Беды, — произнес Томми.

Мистер Криспин бросил на него удивленный взгляд.

— Простите, — извинился Томми. — Мы тут взяли привычку цитировать стихи.

— Флеккер, если не ошибаюсь? «Ворота Багдада» — или Дамаска?

— Давайте лучше поднимемся наверх, — пригласил Томми. — Таппенс абсолютно здорова. Даже насморка нет. Она просто отдыхает.

Как всегда бесшумно появился Альберт.

— Я подал кофе, — сообщил он, — и вторую чашку для мисс Маллинз. Она принесла какую-то книгу по садоводству.

— Ясно, — сказал Томми. — Значит, все идет как надо. А где Ганнибал?

— В ванной.

— Ты плотно закрыл задвижку? Ты же знаешь, он этого не любит.

— Нет, сэр, я сделал точно так, как вы сказали.

Томми и мистер Криспин поднялись наверх. Томми негромко постучал в дверь спальни и вошел. Ганнибал в ванной негодующе взвыл и с разбегу прыгнул на дверь. Задвижка выскочила из гнезда, и пес оказался в спальне. Мельком взглянув на мистера Криспина, он рванулся вперед и с яростным лаем набросился на мисс Маллинз.

— Боже, — воскликнула Таппенс, — ну надо же!

— Умничка, Ганнибал, — сказал Томми, — умничка. Вы так не считаете? — обратился он к мистеру Криспину. — Знает, кто его враг — и наш тоже.

— О Боже, — повторила Таппенс. — Он укусил вас?

— И очень больно, — мисс Маллинз вскочила на ноги, раздраженно глядя на Ганнибала.

— И не первый раз, — добавил Томми. — Там в кустарнике тоже было дело, верно?

— Разбирается, что к чему, — произнес мистер Криспин. — Правда, Додо? Давненько мы с тобой не встречались.

Мисс Маллинз окинула быстрым взглядом Таппенс, Томми и мистера Криспина.

— Или теперь тебя нужно называть Маллинз? — продолжал мистер Криспин. — Извини, не знал, что ты сменила фамилию. Кстати, как будет правильно: мисс или миссис Маллинз?

— Я Айрис Маллинз и всегда ею была.

— Лучше я все-таки буду называть тебя Додо. Мне так привычнее. Ну что ж, дорогая, я, конечно, рад нашей встрече, но, думаю, нам пора. Допивай свою чашку и пошли. Миссис Бирсфорд? Рад познакомиться. Я бы на вашем месте не стал пить этот кофе.

— Ой, дайте мне эту чашку! — Мисс Маллинз рванулась вперед, но Криспин встал между нею и Таппенс.

— Не утруждай себя, дорогая, — сказал он. — Этим я займусь сам. Чашку мы оставим хозяевам, а вот содержимое отдадим на экспертизу. Сдается мне, там обнаружится что-нибудь очень и очень интересное. Нет ничего проще, чем подсыпать щепотку отравы и поднести чашку больной, — или мнимой больной.

— Уверяю вас, вы ошибаетесь. И уберите, пожалуйста, собаку.

Ганнибал в ответ на это выразил полную готовность спустить гостью с лестницы.

— Он хочет, чтобы вы ушли, — любезно объяснил Томми. — А, поскольку он очень обидчив, то обязательно укусит вас снова, если вы не выполните его скромную просьбу. О, Альберт, вот ты где. Я так и думал, что ты окажешься за дверью. Ты, случайно, не видел, что здесь произошло?

Из-за двери показалась голова Альберта.

— Разумеется, видел. Иначе грош была бы мне цена. Дверь не была плотно закрыта… так уж получилось. Она что-то подсыпала хозяйке в чашку. Ловко так, прямо как в цирке. Но от меня ничего не укроешь…

— Не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотала мисс Маллинз. — Я… ах ты Боже мой, я ведь опаздываю. У меня важная встреча.

Она выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Ганнибал радостно бросился следом. Мистер Криспин поспешил за ним, хотя и с куда меньшим воодушевлением.

— Надеюсь, она хорошо бегает, — сказала Таппенс. — У Ганнибала очень крепкие зубы. Он замечательный пес, правда?

— Ничего, далеко она не убежит. Ее там уже поджидают. Мистер Криспин позаботился. Это ведь он, мистер Криспин, от мистера Соломона. Вовремя он появился, правда? Думаю, он ждал, когда что-нибудь произойдет. Смотри не разбей чашку, нужно найти какую-нибудь бутылочку и перелить кофе для экспертизы. А пока что надевай свой лучший халат, Таппенс, и спускайся в гостиную: в честь такого события грех не пропустить по рюмочке.

— Теперь, наверное, — грустно проговорила Таппенс, — мы уже никогда ничего не узнаем.

Огорченно покачав головой, она встала с кресла и направилась к камину.

— Ты хочешь подложить полено? — спросил Томми. — Давай лучше я. Тебе надо как можно меньше двигаться.

— Мое плечо уже зажило, — возразила Таппенс. — Всего лишь царапина. Не перелом же, в самом-то деле!

— Это пулевое ранение, милая! Тебя ранили на войне.

— Что верно, то верно, — согласилась Таппенс. — Настоящая война!

— Ничего, — сказал Томми. — По-моему, мы сумели дать достойный отпор этой Маллинз.

— А Ганнибал-то какой молодец!

— Да, — признал Томми, — он сразу все понял и пытался нам рассказать. Абсолютный нюх! А как он бросился в кустарник!

— А вот меня чутье едва было не подвело, — вздохнула Таппенс. — Хорошо еще, я вовремя вспомнила, что мы должны нанять только того, кто работал на мистера Соломона. Мистер Криспин тебе что-нибудь объяснил? Хотя, наверное, его фамилия вовсе не Криспин.

— Наверняка не Криспин, — согласился Томми.

— Он тоже занимался расследованием? Не многовато ли для одной Маллинз?

— Вряд ли он занимался расследованием, — сказал Томми. — Скорее всего, он из контрразведки. Приглядывал за тобой.

— И за тобой, между прочим, тоже, — заметила Таппенс. — А кстати, где он сейчас?

— Наверное, разбирается с мисс Маллинз.

— Надо же, как я проголодалась! Это, наверное, от волнения. Съела бы целого быка! Знаешь, чего мне сейчас хочется больше всего на свете? Горячего краба в сметанном соусе с кэрри!

— Значит, ты полностью выздоровела! — объявил Томми. — Рад слышать, что к тебе вернулся аппетит.

— А я не болела, — возразила Таппенс. — Я была ранена. А это совершенно разные вещи.

— Теперь ты понимаешь, почему тогда в саду Ганнибал начал лаять? Он просто почуял мисс Маллинз, которая целилась в тебя из кустарника.

— Это я уже поняла. И ведь мы не ошиблись, Томми, предположив, что будет вторая попытка. Правда, мне, честно говоря, не верилось, что она попадется на такую приманку. Загноившаяся рана… Срочно уехавший в Лондон муж… А вы с Альбертом тем временем организовали засаду!

— А я, как, впрочем, все самоуверенные люди, не сомневался. Ей, видно, так хотелось верить, что она серьезно тебя ранила, что она с легкостью проглотила наживку.

— И пришла проявить участие.

— Чего от нее и ждали. Альберт, кстати, молодец: глаз с нее не спускал.

— И кроме того, — напомнила Таппенс, — принес кофе.

— А ты видела, как Маллинз — или Додо — подсыпала что-то тебе в чашку?

— Честно говоря, нет, — ответила Таппенс. — Понимаешь, она нарочно споткнулась, опрокинула тот маленький столик, разбила вазочку, принялась извиняться… Ну и я, конечно, туг же принялась разглядывать эту вазочку и соображать, как ее лучше склеить. Вот и пропустила самое интересное.

— Зато Альберт заметил, — сказал Томми. — Он, кстати, специально ослабил дверные петли, чтобы была щель.

— А идея якобы запереть Ганнибала в ванной была просто великолепной! Ганнибал ведь понимает такие вещи. Ломится в дверь, точно бенгальский тигр!

— Да, — согласился Томми, — удачное сравнение.

— Надеюсь, мистер Криспин, или как там его зовут, скоро закончит свое расследование. Может, расскажет потом, кто она такая на самом деле. Слушай, а вдруг она не имеет никакого отношения к Мэри Джордан и Джонатану Кейну?

— Думаю, имеет. Кейн, несомненно, уже возродился где-нибудь в новом, как ты выражаешься, обличии. И наверняка у него снова куча последователей — неофашистов, вздыхающих о чистой расе — любителей построить новый рейх, на костях недочеловеков. Наша мисс Маллинз тому живое свидетельство.

— Знаешь, Томми, — глаза Таппенс заблестели, — я ведь как раз недавно перечитала «Поход Ганнибала» Стэнли Уэймена. Одна из его лучших книг. Она была наверху, среди прочих книг Александра.

— Это ты к чему?

— Я просто подумала, что в наши дни происходит в точности то же самое. Все повторяется. В романе дети отправляются в крестовый поход[118]… Бодро и весело. Они так гордятся собой, бедняжки! Эти несмышленыши уверены, будто Господь избрал их для освобождения Иерусалима и раздвинет перед ними хляби морские, как поступил уже однажды, спасая библейского Моисея. И посмотри что творится сейчас… Скамьи подсудимых забиты хорошенькими девчушками и симпатичными мальчишками, каждый из которых совершил убийство — и не наживы ради, а во имя идеи! А ведь именно во имя идеи случилась когда-то Варфоломеевская ночь![119] Видишь? Все повторяется. Только теперь неофашисты упоминаются в связи с одним очень респектабельным университетом. К сожалению, дело быстро замяли… Слушай, Томми, а вдруг мистер Криспин найдет здесь еще какой-нибудь тайник? Скажем, в цистерне для воды. Ты же знаешь, грабители банков часто прячут сейфы в цистернах. Хотя для бумаг там, конечно, сыровато… Как ты думаешь, когда он закончит свое расследование, он вернется, чтобы поискать тайник, а заодно приглядеть за нами?

— За тобой, Таппенс, — возразил Томми. — За мной приглядывать не надо.

— Какой ты самонадеянный.

— Как бы там ни было, уверен, попрощаться он заглянет обязательно.

— О да, у него хорошие манеры.

— Он наверняка захочет лишний раз удостовериться, что с тобой все в порядке.

— Я совсем здорова!

— А знаешь, он и правда завзятый садовод, — сказал Томми. — Я это понял по разговору с ним. И он действительно в свое время помогал по саду покойному Соломону. И все это здесь знают. Отличное, надо сказать, прикрытие. Не подкопаешься.

— Да, в таких делах приходится учитывать каждую мелочь, — согласилась Таппенс.

Раздался звонок в дверь, и Ганнибал тигром вылетел из комнаты, готовый растерзать — или, по крайней мере, до смерти напугать — любого, кто посмел вторгнуться на охраняемое им священное пространство. Томми вернулся с конвертом в руке.

— Адресовано нам обоим, — сказал он. — Вскрыть?

— Давай, — сказала Таппенс.

Он надорвал конверт.

— Ого! — сказал он. — Приятный сюрприз!

— Что это?

— Приглашение от мистера Робинсона. Тебе и мне. Отобедать с ним через две недели, когда, он надеется, ты окончательно поправишься. В его загородном доме. Кажется, где-то в Сассексе.[120]

— Думаешь, он нам что-нибудь расскажет? — спросила Таппенс.

— Не исключено, — ответил Томми.

— Взять с собой список? — спросила Таппенс. — Прав да, я уже выучила его наизусть. — И она перечислила: — «Черная стрела», Александр Паркинсон, Мэри Джордан, фарфоровые «Оксфорд» и «Кембридж», Грин-эн-Ло, Кей-кей, живот Матильды, Верный Дружок, миссис Хендерсон, Додо……

— Достаточно, — прервал ее Томми. — Голова идет кругом.

— Да уж. Бессмыслица полная. А как ты думаешь, у мистера Робинсона будет кто-нибудь еще?

— Возможно, полковник Пайкэвей.

— В таком случае, — сказала Таппенс, — не забыть бы прихватить пастилки от кашля. Ой, ну прямо не терпится познакомиться с мистером Робинсоном. Не верю, что он действительно такой желтый и толстый, как ты его описывал… Ой! Томми, что я вспомнила! Ровно через две недели Дебора привезет к нам детей!

— Нет, — ответил Томми. — Она сегодня звонила. Дети приедут на эти выходные.

— Слава Богу! — облегченно вздохнула Таппенс.

Глава 16Птицы летят на юг

— Что, едут?

Стоявшая в дверях Таппенс беспокойно вглядывалась в поворот дороги, из-за которого должна была появиться машина ее дочери Деборы с тремя внуками.

Из дверей выглянул Альберт.

— Еще рано, мэм. Это бакалейщик. Вы не поверите, но яйца снова подорожали! Чтобы я еще раз проголосовал за это правительство! Надо попробовать теперь за либералов.

— Пойду я, наверное, лучше приготовлю к обеду ревень и тертую землянику со сливками.

— Не стоит, мэм. Я уже приготовил. Я видел однажды, как вы это делаете.

— Скоро ты сможешь возглавить кухню какого-нибудь престижного ресторана, Альберт, — сказала Таппенс. — Между прочим, это любимый десерт Дженет.

— Да. И еще я сделал пирог с патокой — мастер Эндрю их обожает.

— Комнаты убраны?

— Да. Беатрис сегодня, как ни странно, пришла вовремя. А в ванную мисс Деборы я положил ее любимое мыло. «Герлен Сандаловое».

Таппенс облегченно вздохнула. К приезду родных все было готово.

Послышался гудок, и через несколько минут к дому подъехала машина. За рулем сидел Томми. В следующий миг гости уже стояли на крыльце — дочь Дебора, прекрасно сохранившаяся в свои сорок лет, пятнадцатилетний Эндрю, одиннадцатилетняя Дженет и семилетняя Розали.

— Привет, бабушка! — восторженно завопил Эндрю.

— А Ганнибал где? — закричала Дженет.

— Я чаю хочу, — хныкала маленькая Розали, с трудом сдерживая слезы.

Последовали приветствия, объятия, поцелуи. Альберт занялся разгрузкой фамильных сокровищ: клетки с попугайчиком, аквариума с золотыми рыбками и хомяка в ящичке.

— Так вот он какой, новый дом, — сказала Дебора, обнимая мать. — Мне он нравится. И даже очень!

— Можно посмотреть сад? — спросила Дженет.

— Все после чая, — ответил Томми.

— Я хочу чаю, — капризно повторила Розали.

Гости прошли в столовую, где расторопный Альберт уже накрыл стол.

— Что это за история с твоим ранением, мама? — строго спросила Дебора, когда после чая все вышли на свежий воздух. Дети тут же умчались исследовать сад на предмет разных интересных неожиданностей, а Томми с Ганнибалом, одинаково встревоженные, бросились им вдогонку.

Дебора, считавшая, что ее мать нуждается в постоянной опеке и соответственно себя с ней державшая, строгим голосом повторила:

— Так чем это ты тут занимаешься?

— Как это чем? Ремонтом, разумеется, — безмятежно ответила Таппенс.

— Рассказывают, однако, совсем другое, — заметила Дебора. — Ну хоть ты, папа, скажи…

Томми возвращался, везя на закорках Розали; Дженет без устали вертела по сторонам головой, обозревая новую территорию, а Эндрю свысока взирал на окружающие его предметы с достоинством повидавшего виды взрослого мужа.

— Ты тут чем-то занималась, — возобновила атаку Дебора. — Небось, снова изображала из себя миссис Бленкенсоп. Никакого на вас удержу! Устроили здесь Икс и Игрек! Даже до Дерека дошли слухи. Он-то мне об этом и написал, — она многозначительно кивнула, говоря о своем брате.

— А ему-то откуда знать? — удивилась Таппенс.

— Дерек всегда в курсе всего!

— И ты, папа, тоже хорош, — повернулась к отцу Дебора. — Ты-то зачем впутался в эту историю? Мне казалось, вы приехали сюда отдыхать и наслаждаться жизнью.

— Я тоже так думал, — сказал Томми, — но судьба распорядилась иначе.

— Врата Судьбы, — проговорила Таппенс. — Форпост Беды, Форт Ужаса……

— Флеккер, — продемонстрировал свою эрудицию Эндрю, запоем читавший стихи в тайной надежде стать когда-нибудь великим поэтом. Он процитировал:

в Дамаске четверо ворот.

Врата Судьбы, Форпост Беды, Форт Ужаса, Пустынный Вход

Не проходи в них, караван, или в безмолвии пройди,

Сквозь тишь, где умер птичий свист, но что-то птицею поет.

И в этот миг, словно услыхав, что речь о них, из-под кровли дома в небо внезапно взмыла целая стая.

— Что это за птицы, бабушка? — спросила Дженет.

— Ласточки, милая. Они улетают на юг, — ответила Таппенс.

— И больше не вернутся?

— Почему же? Следующим летом обязательно вернутся.

— И пролетят через Врата Судьбы! — с пафосом произнес Эндрю.

— Этот дом когда-то назывался «Ласточкино гнездо», скачала Таппенс.

— Но жить вы в нем все равно не будете? — уточнила Дебора. — Папа писал, что вы ищете другой.

— Почему? — спросила Дженет. — Мне нравится этот.

— Причин несколько, — сказал Томми и, достав из кармана лист бумаги, зачитал весь список:

«Черная стрела»

«Мэри Джордан умерла не своей смертью»

Александр Паркинсон

миссис Гриффин

миссис Хендерсон

Кей-кей

Живот Матильды и Верный Дружок

Грин-эн-Ло

Фарфоровые викторианские табуреты «Оксфорд» и «Кембридж»,

перепись населения

Додо

Мистер Кейн.

— Замолчи, Томми. Это же мой список! Ты не имеешь к нему никакого отношения, — воскликнула Таппенс.

— И что все это значит? — изумилась Дженет.

— Напоминает список улик из детективного романа, — заметил Эндрю, в свободное от поэзии время с удовольствием читавший и детективы.

— Так оно и есть. Поэтому-то мы и подумываем о другом доме, — ответил Томми.

— А мне нравится здесь! — заявила Дженет. — Здесь чудесно.

— Хороший дом, — высказалась Розали. — Особенно шоколадные бисквиты, — добавила она, вспомнив угощение к чаю.

— Мне тоже тут нравится, — помолчав, изрек Эндрю в полной уверенности, что его слово здесь решающее.

— Неужели тебе здесь не нравится, бабушка? — не унималась Дженет.

— Очень нравится, — с неожиданным энтузиазмом призналась Таппенс. — И дедушке, что бы он там ни говорил, тоже. И, само собой, никуда мы отсюда не уедем.

— «Врата Судьбы», — проговорил Эндрю. — Оригинальное было бы название.

— Раньше он назывался «Ласточкино гнездо», — напомнила Таппенс. — Можно вернуть ему имя.

— Эти улики… — помолчав, начал Эндрю. — По ним ведь можно написать целую историю… Книгу…

— Слишком много имен, — заявила Дебора. — Кто это станет читать?

— Чего только люди сейчас не читают, — возразил Томми.

Они с Таппенс переглянулись.

— Завтра возьмем краски, — решил Эндрю, — и напишем на воротах новое название. Альберт нам поможет.

— Чтобы ласточки знали, что могут вернуться летом, — сказала Дженет, взглянув на мать.

— Неплохая мысль, — согласилась Дебора.

— La Reine le veult[121], — и Томми галантно поклонился дочери, всегда считавшей, что давать свое милостивое согласие на любое семейное начинание — ее исключительная прерогатива.

Глава 17Заключительное слово: обед у мистера Робинсона

— Все было очень вкусно, — сказала Таппенс, оглядывая собравшихся.

После роскошного обеда в гостиной они пили кофе в библиотеке.

Мистер Робинсон, еще даже более громадный и желтый, чем его представляла Таппенс, улыбался ей из-за большого красивого кофейника времен Георга II[122]. Рядом с ним сидел мистер Криспин, который, правда, неожиданно заявил, что обращение «мистер Хоршем» ему нравится куда больше… Полковник Пайкэвей сидел рядом с Томми, который предложил было ему сигарету и теперь безуспешно пытался прийти в себя, встретив категорический и ледяной отказ.

— Я никогда не курю после обеда, — с видом оскорбленной добродетели заявил полковник.

На что мисс Коллодон, чья внешность все же несколько встревожила Таппенс, немедленно отозвалась:

— Вот как, полковник Пайкэвей? Это любопытно. В высшей степени любопытно. — Она повернулась к Таппенс. — Ваш пес прекрасно воспитан, миссис Бирсфорд.

Ганнибал, лежавший под столом, пристроив морду на туфлях Таппенс, одобрительно посмотрел на мисс Коллодон и слегка вильнул хвостом.

— А по нашим данным, это очень свирепый пес, — мистер Робинсон подмигнул Таппенс.

— Вы бы видели его в деле, — сказал мистер Криспин, которому больше нравилось называться Хоршемом.

— Просто на званых обедах он ведет себя соответственно, — пояснила Таппенс. — Он ведь очень светский пес, который вхож в самое высшее общество. — Она повернулась к мистеру Робинсону. — Кстати, он очень вам благодарен за тарелку печенки. Он ее обожает.

— Все собаки любят печенку, — сказал мистер Робинсон. — А некоторые меня уверяли, — он взглянул на Криспина-Хоршема, — что рискни я навестить мистера и миссис Бирсфорд в их доме, меня разорвали бы в клочья!

— Ганнибал очень серьезный и ответственный пес, — подтвердил мистер Криспин. — Он отлично знает свои обязанности и всегда действует согласно своему долгу!

— Вы, как офицер безопасности, разумеется, разделяете его чувства, — официальным тоном сказал мистер Робинсон, и глаза его весело блеснули.

— Вы и ваш муж отлично показали себя, миссис Бирсфорд. Мы вам очень обязаны. По словам полковника Пайкэвея, инициатива в этом деле принадлежала вам.

— Так уж получилось, — смутилась Таппенс. — Просто мне стало любопытно, что ли. Захотелось кое-что выяснить…

— Да, я так и понял. А теперь, видимо, вам не менее интересно узнать подоплеку этой истории?

Таппенс смутилась.

— Ой! Еще как! То есть… конечно, если это секрет, то… В общем, хотелось бы.

— Признаться, для начала я бы сам хотел задать вам один вопрос и буду чрезвычайно признателен, если вы на него ответите.

Таппенс непонимающе посмотрела на него.

— Ну конечно, если смогу… — Она умолкла.

— Ваш муж говорил мне о каком-то списке. Он не стал вдаваться в детали, и это справедливо, поскольку список составили лично вы. Но, видите ли, в чем дело? У меня та же самая болезнь — любопытство!

Его глаза снова блеснули. Таппенс вдруг поняла, что мистер Робинсон ей очень и очень нравится.

Несколько секунд она молчала, затем, кашлянув, полезла в сумочку.

— Он ужасно глупый, — пробормотала она, — или, скорее даже, безумный…

— «Безумен, безумен, безумен весь мир», — совершенно неожиданно процитировал мистер Робинсон. — Так, во всяком случае, поет Ганс Сакс, сидя под бузиной в «Мейстерзингерах»[123] — моей любимой опере. Как верно сказано!

Он взял у нее листок.

— Можете прочесть вслух, если хотите, — разрешила Таппенс, — я не возражаю.

Мистер Робинсон просмотрел список и отдал его Криспину.

— Энгус, у тебя голос чище.

Мистер Криспин взял у него лист и с выражением прочел:

«Черная стрела».

Александр Паркинсон

«Мэри Джордан умерла не своей смертью»

миссис Гриффин

миссис Хендерсон

«Кей-кей»

Живот Матильды и Верный Дружок.

Фарфоровые табуреты «Оксфорд» и «Кембридж»

Грин-эн-Ло.

Перепись населения

Додо

мистер Джонатан Кейн.

Он умолк и взглянул на хозяина дома. Тот повернулся к Таппенс.

— Дорогая моя, — сказал мистер Робинсон, — позвольте поздравить вас. У вас совершенно оригинальное мышление. Я, например, решительно отказываюсь понимать, как с помощью таких посылок можно прийти к правильным выводам.

— Мне помогал Томми, — объяснила Таппенс.

— Просто ты меня заразила своим энтузиазмом! — смутился Томми.

— Ваш супруг прекрасно потрудился, — кивнул полковник Пайкэвей. — Данные переписи пришлись нам очень кстати!

— Вы — талантливая парочка, — заявил мистер Робинсон. Он снова взглянул на Таппенс и улыбнулся. — Вижу, вы изо всех сил сдерживаете ваше неуемное любопытство. Ну-ка, признавайтесь: вам ведь смертельно хочется узнать, что именно вы раскопали?

— О! — воскликнула Таппенс. — Неужели вы все-таки расскажете?

— Как вы и предполагали, эта история началась во времена Паркинсонов, — сказал мистер Робинсон. — Другими словами, в далеком прошлом. Моя двоюродная бабушка, кстати, происходила из этой семьи, и кое-что я в свое время узнал от нее.

Девушка, известная под именем Мэри Джордан, работала на нас. Она имела связи во флоте и, поскольку ее мать была австрийка, свободно говорила по-немецки.

Вы, наверное, уже знаете, миссис Бирсфорд, а уж вашему супругу это известно доподлинно, что скоро будут опубликованы некоторые документы, имеющие отношение к этому делу.

Сегодня в политических кругах прекрасно понимают — секретность, столь необходимая в определенных случаях, не может сохраняться вечно. Многие тайны должны быть наконец обнародованы как часть истории нашей страны.

В ближайшие пару лет выйдут в свет три или четыре тома рассекреченных документов. Некоторые из них освещают события, происходившие вокруг «Ласточкина гнезда», как назывался ваш дом до Первой мировой войны. В их числе — найденные вами бумаги.

Тогда произошла утечка информации — обычное дело накануне войны… К этому были причастны политики, — солидные, с прекрасной репутацией. И была еще парочка известных журналистов, имевших большое влияние и употребивших его во зло… Как ни странно, но даже накануне войны находились люди, строившие козни против своей страны. После войны их ряды расширились, в них влилась молодежь — выпускники университетов, горячие приверженцы и активные члены коммунистической партии, до поры до времени умело скрывавшие свою деятельность. Позже, в тридцатые годы, на смену коммунистам пришли последователи новой, еще более опасной идеи — фашизма. Когда началась Вторая мировая, они добивались союза с Гитлером, объявляя его главным миротворцем.

Закулисная деятельность не прекращалась ни на миг. В истории такое бывало не раз, да и всегда будет: за спиной у государства действует активная и опасная пятая колонна, руководимая как бескорыстными романтическими идеалистами, так и весьма прагматическими людьми, чей интерес — власть и деньги. Да, вы нашли весьма любопытные документы.

Ведь приморская деревенька Холлоукей, в которой вы поселились, миссис Бирсфорд, как раз перед самой войной стала штабом одной из таких, по сути, предательских группировок. Милая старомодная деревушка, славные жители, — с виду истые патриоты, в большинстве своем военные моряки. Удобная бухта, симпатичный молодой морской офицер из хорошей семьи, — сын адмирала. И в то же время — поставщик военных сведений будущему противнику. Потом еще доктор… Пациенты его обожали и с удовольствием делились своими проблемами. Обычный деревенский врач — никто и не подозревал, что он получил специальное образование и занимался, в частности, отравляющими газами, а кроме того, был превосходным бактериологом и даже проделал в этой области оригинальные исследования.

А немного позже, уже во время Второй мировой войны, в симпатичном, с соломенной кровлей, коттедже у бухты жил милейший мистер Кейн, имевший неординарные политические взгляды… О нет, он не называл их фашистскими! Мир любой ценой — весьма удобная в ту пору доктрина, — и в Англии, и на континенте, — вот за что он радел.

Это, разумеется, уже не то время, что вас интересует, миссис Бирсфорд, но я рассказываю вам это, чтобы дать прочувствовать атмосферу, сложившуюся тогда в тех краях. И вот, перед войной, туда посылают Мэри Джордан с заданием выяснить, что же там происходит.

Она жила там еще до того, как я начал заниматься этим делом… Когда я узнал о ней, то был восхищен проделанной ею работой и до сих пор жалею, что не знал ее лично — она, без сомнения, была яркой личностью.

Ее действительно звали Мэри, хотя у нас все называли ее Молли. Она хорошо поработала. Жаль, что она умерла молодой.

Таппенс глядела на висящий на стене рисунок — набросок головы мальчика. Его лицо почему-то показалось ей знакомым.

— Но ведь — неужели…

— Да, — подтвердил мистер Робинсон, — это Александр Паркинсон. Ему тогда было одиннадцать. Он был крестником недавно умершей миссис Хендерсон, — моей дальней родственницы по линии ее покойного супруга. Этот портрет действительно нарисовала Мэри. И надо же, как распорядилась судьба — портрет перешел по наследству от Хендерсонов к Робинсонам! Когда-то мисс Джордан устроилась к Паркинсонам гувернанткой — очень удобно для сбора информации. Никому и в голову не могло прийти, — он запнулся, — чем это может закончиться.

— Но ведь это сделал не — не один из Паркинсонов? — спросила Таппенс.

— Нет, дорогая моя. Насколько я знаю, Паркинсоны здесь совершенно ни при чем. В тот вечер в доме было много гостей. Вам удалось узнать, что в тот самый день происходила перепись населения, и Томми раздобыл данные об этом… Так вот, кроме постоянных обитателей дома в списке были все, кто провел там вечер. Одно из этих имен многое нам сказало. Дочь местного врача, о котором я уже говорил. Она приехала в Холлоукей к отцу, что делала довольно часто, и вместе с двумя подругами находилась на званом обеде у Паркинсонов. Подруги были ни при чем, но дочь врача… Это ведь только потом выяснилось, что ее отец был тесно связан с немцами… Она хорошо знала Паркинсонов и не раз помогала им в саду. Судя по всему, она и посадила наперстянку неподалеку от шпината, а в тот день собственноручно нарвала и принесла всю эту зелень на кухню. Последовавшее за этим недомогание всех присутствовавших было отнесено на счет досадной случайности. Доктор, естественно, подыграл, заявив, что ему частенько приходилось сталкиваться с подобными случаями в своей практике. Благодаря его показаниям на дознании был вынесен вердикт «несчастный случай». Никто и не подумал обратить внимание на тот факт, что сразу после ужина со стола упал и разбился бокал из-под коктейля.

— Кроме Александра Паркинсона, — вставил полковник Пайкэвей.

— Возможно, — кивнул мистер Робинсон. — Обратите внимание, миссис Бирсфорд, история едва не повторилась. После того, как в вас стреляли, дама, назвавшая себя мисс Даллинз, пыталась подсыпать вам в кофе яд. Думаю, вам интересно будет узнать, что она приходится внучкой тому самому доктору.

— Внучатой племянницей, — уточнил мистер Криспин. — А перед Второй мировой она стала ярой последовательницей Джонатана Кейна и проходила в нашей картотеке под именем Додо. Ваш пес заподозрил ее первым и тут же начал действовать. Он дал нам первое вещественное доказательство — клок твида из ее брюк. Сейчас мы знаем, что она не только стреляла в вас, но и убила Айзека, ударив его по затылку молотком. Прошу прощения, мистер Робинсон, что перебил вас.

— Ничего страшного, Энгус, тем более что ваша информация весьма уместна. Теперь мы переходим к еще более зловещему персонажу — доброму, любезному доктору, которого обожала вся деревня. Судя по обстоятельствам дела, именно он повинен в смерти Мэри Джордан, хотя в то время никто бы в это не поверил. Как фармацевт, он неплохо разбирался в ядах. Эти факты всплыли лишь шестьдесят лет спустя. Тогда подозрения возникли только у Александра Паркинсона.

— «Мэри Джордан умерла не своей смертью» — негромко процитировала Таппенс. — «Это сделал один из нас». — Она спросила: — А кто раскусил Мэри? Этот врач?

— Нет. Кто-то другой. Сначала все складывалось очень Удачно. Командор, как и планировалось, вступил с ней в контакт. Информация, которую она ему передавала, была настоящей, только, как бы это выразиться, несущественной. Но подавалась она так, что казалась исключительно ценной. Полученные же от него планы морских операций и другие сведения она лично отвозила в Лондон, а встречи назначала в Риджентс-Парке или у статуи Питера Пэна в Кенсингтон-гарденс. Благодаря этим встречам наши люди многое узнали, в том числе, и о сотрудниках некоторых посольств.

Но все это, миссис Бирсфорд, дело прошлое…

Полковник Пайкэвей, кашлянув, подхватил нить повествования.

— История действительно повторяется, миссис Бирсфорд. Недавно в Холлоукей сформировалось ядро, которое быстро обросло новыми приверженцами. Возможно, поэтому Додо и вернулась. Снова заработали секретные каналы, начались тайные сборища. Снова возникли финансовые потоки, тут же отслеженные всевидящим мистером Робинсоном. В стране снова запахло гнилью. Умышленно создается необходимая общественная атмосфера, ведется закулисная работа — и все ради того, чтобы во главе страны встал определенный политический деятель. Число его последователей с каждым днем увеличивается… все та же игра на доверчивости простых людей… Неподкупная личность, мир во всем мире… Нет, не фашизм! — но что-то очень на него похожее. Мир для всех при условии финансового вознаграждения руководителей…

— Неужели такое еще бывает? — недоверчиво спросила Таппенс.

— Сейчас мы уже знаем все что нужно — в немалой степени благодаря вашей помощи и брезентовому пакету из «Кембриджа», он же Лоэнгрин. Ну а для уточнения подробностей о судьбе Мэри Джордан весьма своевременной оказалась хирургическая операция над лошадкой-качалкой….

— Матильда! — воскликнула Таппенс. — Живот Матильды! Вот здорово!

— Удивительные создания, лошади, — заметил полковник. — Никогда не знаешь, чего от них ждать. Взять хотя бы троянского коня[124].

— А к Матильде меня привел Верный Дружок, — сказала Таппенс. — Но эти люди — неужели они здесь до сих пор орудуют?

— Уже нет, — ответил мистер Криспин, — не беспокоитесь. Эта часть Англии очищена, а осиное гнездо уничтожено. По нашим сведениям, теперь они перенесли свою деятельность в район Бери-Сент-Эдмундс[125]. Однако на всякий случай мы все равно будем за вами приглядывать.

Таппенс облегченно вздохнула.

— Спасибо вам. Понимаете, иногда к нам в гости приезжает Дебора — моя дочь с тремя детьми….

— Не волнуйтесь, — сказал мистер Робинсон. — Кстати, после той истории с Иксом и Игреком, вы, если не ошибаюсь, удочерили фигурировавшую в деле девочку — у которой как раз и были детские книжки про гусей. Где она теперь?

— Бетти? — переспросила Таппенс. — Закончила с отличием университет и уехала в Африку изучать жизнь местного населения. Многие молодые люди сейчас этим увлечены. Она очень милая — и вполне счастлива.

Таппенс запнулась, потом смущенно спросила:

— Мистер Робинсон, а что означает Кей-кей?

— Kaiserlich-Konglich, надо полагать, — чисто австрийский оборот. Императорско-королевская почта, вероятно.

Мистер Робинсон откашлялся, встал и торжественно объявил:

— Я хочу предложить тост за мистера и миссис Томас Бирсфорд — в знак признания их заслуг перед нашей страной!

Тост дружно поддержали.

— А я бы хотел объявить еще один тост, — продолжил мистер Робинсон. — За Ганнибала.

— Видишь, Ганнибал, — сказала Таппенс, поглаживая пса, — за тебя пьют. Это все равно, что получить медаль или титул. Я только на днях перечитывала «Графа Ганнибала» Стенли Уэймена.

— Помню, читал в детстве, — заулыбался мистер Робинсон. — «Кто обидит моего брата, обидит Тавань». Я ничего не напутал? Пайкэвей, как по-вашему, — он заслужил? Ганнибал, позволительно ли мне будет хлопнуть тебя по плечу?

Ганнибал подошел к нему, получил легкий шлепок по плечу и чуть вильнул хвостом.

— Сим провозглашаю тебя графом сего королевства![126] — провозгласил мистер Робинсон.

— Граф Ганнибал — вот здорово! — воскликнула Таппенс. — Лишь бы он теперь не лопнул от важности!

ЗАНАВЕС