и, хватил — ясное дело, когда вот так обухом да по темечку. Ну и дурак. Раньше надо было за женой смотреть, а теперь ищи-свищи!..» Я ей: «И не стыдно тебе так говорить! Она, может, не думала ни с кем сбегать, просто телеграмму получила от какой-нибудь тетушки. Дескать, больна, срочно выезжай». А она мне: «Головка у ней больна, а не тетушка. (Я же говорю, мэм, Лили у нас по-простому выражалась.) Записку она оставила». Я спрашиваю: «Ну и с кем, по-твоему, она уехала?» А Лили: «Уж конечно не с пай-мальчиком мистером Фейном, это точно, — хоть он и глазами ее ел и бегал за ней, как собачка». Я говорю: «Значит, по-твоему, с капитаном (как бишь его там)?» — «Пари, говорит, держу, что с ним. Ну, на худой конец, с этим „черт знает кто“ в его шикарном авто», — это мы с ней так одного гостя в шутку прозвали. В общем, сказала я ей: не верю и точка. Кто-кто, а миссис Хэллидей никогда этакого не выкинет. А Лили опять свое: «Где же никогда, когда выкинула уже».
— Вот такой разговор сразу у нас получился. А после уже, ночью, Лили растолкала меня и говорит: «Слушай, говорит, все не то!» — «Что, спрашиваю, не то?» — «Одежа, говорит, не та, все не то». Я спросонья понять не могу, о чем она толкует. Тут она мне шепчет: «Слушай, Эди, мне доктор велел проверить одежу, я и проверила. И все вроде сходится: чемодана нету, вещей на целый чемодан нету — ан вещи-то и не те». — «То есть как это не те, спрашиваю?» — «А вот как: вечернее платье, серое с серебром, она взяла, а лифчик с поясом под него не взяла, и вместо серебряных босоножек — парчовые золотые туфли. Взяла зеленый твидовый костюм, который до поздней осени ей даром не нужен, а самый свой любимый модный свитерок не прихватила, и зачем-то забрала кружевные блузки — а она их кроме как с темным костюмом сроду не надевала. А уж с нижним бельем и вовсе неразбериха. Попомни мое слово, говорит, никуда наша хозяйка не уехала. Прикончил ее хозяин, так-то».
— Ну, тут уж я совсем проснулась, села в постели и говорю: «Эй, что это ты такое несешь?» — «Ничего такого, говорит. Все в точности как в „Сенсации века“, я как раз на той неделе смотрела. Хозяин прознал, что у хозяйки с кем-то шашни, убил, оттащил в погреб да и зарыл. А у нас погреб как раз под прихожей, тебе на кухне и не слыхать ничего. Так вот он с ней расправился, да и покидал манатки в чемодан, будто она уехала. А она дальше погреба и не уезжала никуда. Ох, Эди, пропала наша хозяюшка!..»
— Ну, тут уж я ей такого наговорила, что самой тошно стало. Но, честно признаюсь, наутро спустилась-таки на цыпочках в погреб. Вижу, там все тихо-мирно, нигде ничего не копано, так что я пошла и прямо сказала Лили, что опростоволосилась она со своими «сенсациями», а она знай одно талдычит: убил хозяин хозяйку, хоть ты тресни! «Помнишь, говорит, она ж его до смерти боялась, я сама слышала». — «А вот тут, говорю, ты, милая моя, и ошибаешься. Вовсе она тогда и не с хозяином разговаривала. Ты, говорю, в тот день пересказала мне все это и ушла, а я глянула случайно в окно, смотрю, хозяин наш преспокойненько спускается с холма со своими клюшками для гольфа. Так что уж он перед этим никак не мог говорить с хозяйкой. Значит, кто-то другой».
Эдит Паже умолкла, но ее последние слова, казалось, продолжали витать над маленькой славной гостиной.
— Значит, кто-то другой… — вполголоса повторил Джайлз.
Глава 15 Адрес
Старейший в городе отель «Ройял Кларенс» украшали большой эркер над парадным крыльцом и неувядающая атмосфера благопристойности. Главными и самыми желанными его постояльцами до сих пор оставались семейства, имеющие обыкновение выезжать на месяц-другой «к морю».
За конторкой в вестибюле восседала миссис Нарракотт, полногрудая дама сорока семи лет, причесанная по моде времен ее молодости.
При взгляде на Джайлза, в котором ее наметанный глаз сразу узнал потенциального постояльца «Ройял Кларенс», ее суровые черты несколько смягчились. Со своей стороны Джайлз, умевший в нужный момент привлечь на помощь силу слова и дар убеждения, приступил к изложению своей очередной легенды. Они с женой, разговорившись об ее крестной, не на шутку поспорили: останавливалась ли та в «Ройял Кларенс» восемнадцать лет назад или нет. И вот, жена считает, что они уже никогда не смогут выяснить, кто из них прав, потому что старые регистрационные журналы «Ройял Кларенс» наверняка выброшены за ненадобностью. Он же говорит ей: ерунда, в отелях такого ранга журналы хранятся не менее ста лет…
— Ну, возможно, не совсем так, мистер Рид. И все же мы храним старые «Гостевые книги» — мы предпочитаем называть их так. Встречаются очень, очень интересные записи. Однажды у нас даже останавливался сам король — еще в бытность принцем Уэльским, — а зимой каждый год жила принцесса Гольштейн-Ретца Адлемар[249] со своей фрейлиной. Бывало, наведывались и знаменитые писатели, и мистер Довери, известный портретист.
Джайлз отнесся к вышеперечисленным фактам с должным пиететом, и вскорости вожделенный журнал за интересующий его год был извлечен из архивных глубин и представлен его вниманию.
Выслушав предварительно все сведения об именитых гостях, посетивших «Ройял Кларенс» в тот год, он долистал до августа и остановился.
Да, вот она, запись, которую он искал.
«Капитан Ричард Эрскин с супругой. „Имение Анстеллей“, Дейт, Нортумберленд. 27 июля — 17 августа».
— Вы не позволите мне списать эти несколько строк?
— Разумеется, мистер Рид. Вот, пожалуйста, бумага, чернила… Ах, у вас «Паркер»? Извините, мне надо отойти к конторке.
И Джайлз, оставленный наедине с раскрытым журналом, быстро списал интересующие его сведения…
Возвратившись домой, он тут же нашел Гвенду в саду: она возилась с цветами, окаймляющими дорожку.
Она встретила его полным нетерпения взглядом.
— Ну как, есть что-нибудь?
— Кажется, да.
— «Имение Анстеллей», Дейт, Нортумберленд, — вполголоса прочитала Гвенда. — Да, Эдит Паже упоминала Нортумберленд. Только живут ли они там до сих пор?..
— Вот съездим и узнаем.
— Правильно, съездить лучше всего. Когда?
— Да хоть завтра. Возьмем машину и поедем. Заодно покажу тебе кусочек Англии.
— А если они уже умерли или уехали куда-нибудь, и там теперь живет кто-то другой — что тогда?
Джайлз пожал плечами.
— Тогда вернемся и продолжим поиски в других направлениях. Я, кстати, написал Кеннеди, попросил его прислать мне письма, которые он получил от Хелен после ее отъезда — если, конечно, они сохранились. И заодно образец ее почерка.
— Я вот думаю, как бы нам связаться с этой Лили, — проговорила Гвенда. — Ну, которая Томасу бант привязывала.
— Надо же, как ты про этот бант вспомнила!
— Да, забавно. Я и Томми помню: черный такой, в белых пятнах. У него потом родилось трое прелестных котят…
— Что?! У Томаса?
— Ну, это его просто назвали Томасом — на самом-то деле он оказался Томасиной. Ты же знаешь, с кошками это бывает… Интересно все-таки, что потом сталось с Лили?
Эдит Паже, насколько я поняла, совсем потеряла ее из виду. Лили ведь была нездешняя, так что когда после «Святой Екатерины» ей предложили место в Торки[250] — сразу же уехала. Раза два написала оттуда, но на том все и кончилось. До Эдит как будто дошли слухи, что она вышла замуж, но за кого — неизвестно. Вот бы ее разыскать! Не исключено, что мы узнаем много нового.
— Хорошо бы найти еще Леони — твою няню.
— Не знаю, няня-иностранка могла вообще не разобраться в происходящем, да я ее и не помню совсем. Нет, надо искать Лили — она уж точно была девушка не промах. Знаешь что, Джайлз, давай-ка дадим еще одно объявление. «Просим откликнуться Лили Эббот» — это ее девичья фамилия.
— Что ж, можно попробовать. Но сначала — прямо завтра съездим на север и посмотрим, что нам удастся разузнать про Эрскинов.
Глава 16Маменькин сыночек
— Лежать, Генри, — приказала миссис Фейн раздобревшему спаниелю, который, шумно дыша у ножки стола, пожирал гостью налитыми влагой алчными глазами. — Еще лепешечку, мисс Марпл? Пока горяченькие?
— Спасибо. Очень вкусные лепешки. У вас прекрасная кухарка!
— Это верно, Луиза хорошо готовит. С пудингами, правда, у нее не очень, к тому же она вечно что-нибудь забывает — как и все кухарки. Расскажите-ка мне лучше, как там Дороти Ярд? Как ее радикулит? Она так с ним мучилась. Все, разумеется, от нервов…
Мисс Марпл тут же дала хозяйке полный отчет о недомоганиях их общей приятельницы. Как удачно, думала она, что среди ее многочисленных друзей и родственников, рассеянных по всей стране, нашлась и знакомая миссис Фейн, написавшая своей подруге, что в Дилмуте сейчас гостит некая мисс Марпл, и не будет ли милая Элинор так любезна пригласить ее, например, на чай…
У Элинор Фейн, женщины властного нрава и внушительного роста, были седые курчавые волосы и глаза цвета стали. При этом она имела младенчески-белую кожу и нежный румянец, что нередко заставляло людей ошибочно предполагать в ней и некоторую мягкость натуры.
Обсудив истинные и мнимые недуги Дороти, они перешли на здоровье мисс Марпл, с него на дилмутский воздух и далее на общее неудовлетворительное состояние нынешнего молодого поколения.
— В детстве, видно, им слишком многое сходило с рук, — изрекла миссис Фейн. — Лично я всегда заботилась о том, чтобы мои дети несли за всякий проступок своевременное наказание.
— Так у вас не один сын? — спросила мисс Марпл.
— Трое. Старший, Джеральд, служит в Дальневосточном банке в Сингапуре. А Роберт офицер. Только женился на католичке. — Миссис Фейн неодобрительно хмыкнула. — Вы понимаете, что это значит: теперь они и детей своих воспитывают католиками. Что бы сказал отец, будь он жив, — не представляю! Он ведь всю жизнь почитал только Низкую церковь. Роберт теперь и писать почти перестал. Ему, видите ли, показались оскорбительными некоторые вещи, сказанные мною ради его же блага. Я считаю, что люди должны всегда прямо и честно высказывать свое мнение. Мнение же мое остается неизменным: этот брак — его самая большая жизненная неудача. Он может сколько угодно делать вид, что он безмерно счастлив, — но я-то прекрасно понимаю, что ничего хорошего в этом нет…