Я во все глаза воззрился на него.
— Да, это уже слишком, — задумчиво проговорил я. — Два, даже три случая можно было бы счесть совпадением, но пять — это уже перебор. Как это ни дико звучит, но должна существовать связь между этими убийствами.
— Значит, вы согласны с моим допущением?
— Что убийца — «Икс»? Да.
— Тогда придется сделать еще один шаг. Вот что я вам скажу: «Икс» находится в этом доме.
— Здесь? В «Стайлзе»?
— Да. Какой логический вывод можно отсюда сделать?
— Продолжайте, — проговорил я, зная, что за этим последует.
— Вскоре здесь совершится убийство, — веско сказал Пуаро.
Глава 3
Некоторое время я молчал, в растерянности глядя на Пуаро, потом обрел дар слова.
— Нет, не совершится. Вы помешаете.
Пуаро с благодарностью посмотрел на меня.
— Мой бесценный друг, как мне приятно, что вы так в меня верите. Tout de тете[144], не знаю, по-моему, в данном случае ваша вера не оправдана.
— Чепуха. Конечно, вы остановите убийцу.
Голос у Пуаро звучал мрачно:
— Гастингс, подумайте сами. Да, конечно поймать убийцу можно. Но можно ли его остановить?
— Ну, вы… вы… э-э… в смысле… если вы наперед знаете…
Я беспомощно умолк, потому что вдруг понял, что остановить убийцу, действительно, трудно.
Пуаро сказал:
— Понимаете? Не так-то все просто. В сущности, есть три возможности. Первая — предупредить жертву. Предупрежден — значит вооружен. Правда, это не всегда удается, вы не можете представить, как тяжело убедить некоторых людей в том, что им грозит серьезная опасность, возможно даже, со стороны близкого и дорогого им человека. Как правило, они возмущаются, отказываются верить… Второй путь — предупредить убийцу. Сказать в слегка завуалированной форме: «Мне известны твои намерения. Если тот-то или тот-то умрет, будь уверен, ты отправишься на виселицу». Этот путь более надежен, чем первый, но и тут можно потерпеть поражение. Ибо убийца, мой друг, как правило, человек весьма изощренный и далеко не глупый, не глупее других. Никто его или ее даже не заподозрит, полицейские сбиты с толку, ну и все такое прочее. Поэтому он, скорее всего, сумеет сработать на опережение, а нам только и останется, что радоваться от того, что в конце концов его повесят. — Пуаро на мгновение задумался и проговорил: — Дважды в жизни мне случалось предупреждать убийцу; один раз в Египте, второй — еще где-то… В обоих случаях готовилось убийство… Также, как здесь…
— Вы сказали, что есть еще третий путь, — напомнил я.
— Да. Он требует предельного мастерства. Тут нужно точно угадать, как и когда будет нанесен удар, и быть наготове, чтобы безошибочно явиться в нужный психологически оправданный момент. Надо действовать так, чтобы, если и не поймать убийцу за руку, тем не менее конкретно и доказательно обвинить его в преступном намерении.
— Это, мой друг, — продолжал Пуаро, — дело чрезвычайно трудное и тонкое, и я совершенно не поручился бы за успех. Я умею быть изощренным, но не настолько.
— Какой же путь вы предпочтете здесь?
— Может быть, сразу все три. Первый из них наиболее труден.
— Почему? Я думал, он самый легкий.
— Да, если вы знаете, кто должен стать жертвой. Но в данном случае я этого не знаю, понимаете?
— Да? — машинально спросил я.
Потом до меня начало доходить, в каком трудном положении мы находимся. Все-таки есть, должна быть некая нить, связывающая все упомянутые преступления, к сожалению, мы не знаем, что это за нить. Мотив, жизненно важная часть расследования, отсутствует. А без него мы не можем сказать, кому грозит опасность.
Увидев по моему лицу, что я все понял, Пуаро кивнул.
— Видите, мой друг, насколько все сложно.
— Да, — сказал я. — Вижу. Вы ведь до сих пор не обнаружили связи между всеми этими случаями?
Пуаро помотал головой.
— Нет.
Я снова задумался. В первых трех случаях мы, казалось бы, имеем дело с обычным криминалом, хотя на самом деле все, возможно, совсем иначе…
Я спросил:
— Вы уверены, что деньги здесь ни при чем? Как, например, в деле Эвелин Карлайл?
— Кажется, не при чем. Вы же знаете, Гастингс, я всегда прежде всего ищу финансовые мотивы.
Это правда. Если речь шла о деньгах, Пуаро не боялся выглядеть циником.
Я снова погрузился в размышления. Может быть, что-то вроде вендетты? Пожалуй, такое предположение больше согласуется с ситуацией. Но и тут не хватало связующей нити. Мне вспомнился случай — серия немотивированных убийств. А потом выяснилось, что все жертвы были членами суда присяжных, а убийцей — человек, которого они когда-то приговорили к наказанию. Мне вдруг пришло в голову, что теперь мы столкнулись с чем-то подобным. Стыдно признаться, но я ничего не сказал Пуаро о своей догадке. Каким героем я себя почувствую, когда преподнесу своему другу готовое решение.
— Скажите же мне, кто этот «Икс»?
— Нет, этого я вам не скажу, — к моей великой досаде отрезал Пуаро.
— Какой вздор! Почему?
Глаза у него сверкнули.
— Потому что вы, mon ami, все тот же старина Гастингс. У вас на лице все написано. Не хочу, чтобы вы уставились на «Икс», разинув рот, с выражением: «Так вот он, убийца».
— Уверяю вас, если нужно, я способен быть артистом…
— Когда вы стараетесь, выходит еще хуже. Нет-нет, mon ami, мы с вами должны хранить инкогнито. А потом внезапно и быстро атаковать.
— Ах вы старый упрямец! А я собирался было…
Пришлось замолчать, так как в дверь постучали. Пуаро сказал: «Войдите», и в комнату вошла моя дочь Джудит.
Мне бы хотелось ее описать, но я никогда не умел этого делать.
Рослая, голову держит высоко; темные брови, нежная линия щек, волевой подбородок, строгая, почти суровая складка губ. Вид серьезный, слегка пренебрежительный; в ее облике мне всегда чудится что-то трагическое.
Джудит не подошла ко мне, не поцеловала — это не в ее духе. Только улыбнулась и бросила:
— Привет, папа.
Улыбка у нее была застенчивая и немного смущенная, но несмотря на ее сдержанность я почувствовал, что она мне рада.
— Ну вот… прибыл, — сказал я, ощущая себя немного глуповато, как это часто случается, когда мне приходится общаться с молодежью.
— И хорошо сделал, — заметила Джудит.
— Я ему расписывал нашу кухню, — сказал Пуаро.
— Что, очень дурная? — спросила Джудит.
— Дитя мое, что за вопрос! У вас на уме одни пробирки и микроскопы. А средний палец вечно запачкан метиленовой синью. Плохо придется вашему мужу, коль скоро вы станете пренебрегать интересами его желудка.
— У меня не будет мужа.
— Еще как будет. Иначе для чего Bon Dieu[145] вас создал?
— Думаю, много для чего.
— Le marriage[146] — это главное.
— Ладно уж, — сказала Джудит. — Найдите мне хорошего мужа, и я позабочусь о его желудке.
— Она надо мной смеется, — сказал Пуаро. — Когда-нибудь она поймет, что старики — мудрый народ.
В дверь снова постучали, и вошел доктор Франклин. Это был высокий угловатый человек лет тридцати пяти с решительным подбородком, рыжими волосами и ярко-голубыми глазами. По-моему, я не встречал более неуклюжего малого — он то и дело рассеянно на что-то натыкался. Налетев на ширму за креслом Пуаро, он обернулся к ней и машинально пробормотал:
— Прошу прощения.
Я чуть было не засмеялся, но заметил, что Джудит и бровью не повела. Видимо, привыкла.
— Вы ведь помните моего отца, — сказала она.
Доктор Франклин нервно вздрогнул, повел плечами, прищурился и воззрился на меня в упор. Потом неловко сунул мне руку и смущенно проговорил:
— Да-да, конечно, здравствуйте. Наслышан о вашем приезде… Так вы считаете, — обратился он к Джудит, — нам следует переодеться? А то после обеда мы могли бы продолжить. Если у нас будет заготовлено еще несколько предметных стекол[147]…
— Нет, — сказала Джудит, — я хочу поговорить с отцом.
— Да, конечно-конечно. — Он вдруг смущенно, по-детски улыбнулся. — Простите… С головой ушел в работу… Непростительный эгоизм с моей стороны. Извините, простите…
Пробили часы, доктор бросил на них быстрый взгляд.
— Боже мой! Неужто так поздно? Ну и достанется же мне!.. Я обещал Барбаре почитать ей перед обедом.
Он широко улыбнулся нам и поспешно вышел, налетев на дверной косяк.
— Как себя чувствует миссис Франклин? — спросил я.
— Как всегда, плюс новые причуды, — отвечала Джудит.
— Все-таки ужасно все время быть больным, — сказал я.
— Врача это может довести до безумия, — сказала Джудит. — Врачам нравятся здоровые люди.
— Как молодежь жестока! — вырвалось у меня.
— Я просто констатирую факт, — холодно заметила Джудит.
— Тем не менее, доктор — великодушный человек, пошел ей читать.
— Ну и глупо, — сказала Джудит. — С таким же успехом ей может читать и сиделка. Лично я терпеть не могу, когда мне читают вслух.
— О вкусах не спорят, — сказал я.
— Она очень недалекая особа, — проговорила Джудит.
— А вот тут, mon enfant, — вступился Пуаро, — я с вами не согласен.
— Она же не читает ничего, кроме глупейших романов. Работами своего мужа не интересуется. Отстала от жизни. С каждым, кто соглашается ее слушать, только и разговоров что о ее здоровье.
— И все-таки, дитя мое, я утверждаю, что она использует свои серые клеточки, но где и как, вам неведомо, — возразил Пуаро.
— Женщина до мозга костей, — не унималась Джудит. — Из тех, что воркуют и мурлычут. И я подозреваю, дядюшка Эркюль, что вам это нравится.
— Ничего подобного, — сказал я. — Ему нравятся крупные цветущие, предпочтительно русские женщины[148].
— Вот уж не ожидал от вас, Гастингс! Выдать старого друга со всеми потрохами! Джудит, ваш отец всегда питал слабость к рыженьким и это не раз ставило его в неловкое положение.