— Слишком разошлась, да? Знаешь, меня иногда просто ярость охватывает. Представь, жил старый скряга, портивший всем жизнь… А когда нашлась храбрая женщина, способная сбросить оковы и освободить своих близких, ее объявили умалишенной. Умалишенной! Да ведь она приняла самое здравое из всех возможных решений… и самое смелое!
Меня охватило беспокойство. Недавно я уже слышал нечто подобное, но где?
— Джудит, — взволнованно сказал я. — О каком случае ты говоришь?
— Ах, ты никого из них не знаешь. Это друзья Франклинов. Старика звали Литчфилд. Он был очень богат, а несчастных дочерей морил голодом, держал взаперти и ни с кем не позволял встречаться. Скорее всего, у него было не все в порядке с головой, но не настолько, чтобы его признали сумасшедшим.
— И старшая дочь его убила?
— А, значит, ты об этом читал? Ты, конечно же, считаешь это убийством, однако личные мотивы тут отсутствуют. Маргарет Литчфилд сама пошла в полицию и во всем призналась. По-моему, она поступила достойно. Во всяком случае, у меня бы не хватило на это мужества.
— На что? Сдаться полиции или совершить убийство?
— Ни на то, ни на другое.
— Рад это слышать, — сухо сказал я. — Мне не нравится то, что ты можешь оправдывать убийства, пусть даже в исключительных случаях. А что думает доктор Франклин? — помолчав, спросил я.
— Сказал, что и поделом ему — старому скряге. Знаешь, папа, некоторые люди словно напрашиваются, чтобы их убили…
— Джудит, мне бы не хотелось, чтобы ты так рассуждала. Интересно, кто вбил тебе в голову подобные мысли?
— Никто.
— Твои заблуждения пагубны, вот что я тебе скажу.
— Понимаю. Но хватит об этом. — Она помолчала. — Меня послала к тебе миссис Франклин. Она бы хотела повидаться с тобой. Если ты не против, зайди к ней в комнату.
— С удовольствием. Жаль, что она так дурно себя чувствует, даже к обеду сойти не может.
— Да все с ней в порядке, — равнодушно сказала Джудит. — Просто обожает, когда с ней носятся.
Все-таки какая черствая эта молодежь.
Глава 5
До этого я всего лишь раз встречался с миссис Франклин. Лет тридцати, с наружностью, я бы сказал, мадонны. Большие темные глаза, разделенные прямым пробором волосы, нежное удлиненное лицо. Очень стройная, с тонкой, прозрачной кожей.
Она лежала на кушетке, обложенная подушками, на ней был элегантный пеньюар в белых и блекло-голубых тонах.
Тут же сидели за кофе доктор Франклин и Бойд Каррингтон. Миссис Франклин с улыбкой протянула мне руку.
— Как я рада, капитан Гастингс, что вы приехали. И для Джудит это тоже хорошо. Девочка так много работает.
— И очень этим довольна, — сказал я, пожимая маленькую хрупкую ручку.
Барбара Франклин вздохнула:
— Счастливая! Я так ей завидую. По-моему, она не знает, что означает слово «болеть»… Как вы думаете? — обратилась она к сиделке. — Ах, я ведь вас не познакомила! Это сестра Крейвен, я в ней ужасно нуждаюсь. Не знаю, что бы без нее делала. Она ходит за мной, как за малым ребенком.
Сестра Крейвен — высокая приятная молодая женщина со свежим лицом и прекрасными рыжеватыми волосами. Пальцы у нее длинные и белые, совсем не похожие на руки больничных сиделок. Она неразговорчива, порой даже на вопросы не отвечает. Вот и сейчас промолчала, только голову наклонила.
— Понимаете, — продолжала миссис Франклин, — Джон совсем не щадит вашу бедную дочь. Он самый настоящий эксплуататор. Джон, ты ведь эксплуататор, правда?
Мистер Франклин стоял у окна и смотрел сквозь стекло, тихонько насвистывая и позвякивая мелочью в кармане. Когда жена к нему обратилась, он слегка вздрогнул.
— Что-что, Барбара?
— Говорю, что ты бессовестно загружаешь работой Джудит Гастингс. Теперь, когда капитан Гастингс приехал, мы с ним совместными усилиями положим этому конец.
По-моему, доктор Франклин не был мастером вести разговор в шутливом тоне. Он встрепенулся и вопросительно посмотрел на Джудит.
— Если я перегнул палку, вы должны мне сказать, — торопливо проговорил он.
— Они шутят, — сказала Джудит. — Кстати о работе — я хотела вас спросить о красителе для второго предметного стекла, знаете, о том, которое…
Он оживленно ее перебил.
— Да-да, конечно, если вы не против, давайте пойдем в лабораторию. Хотелось бы убедиться…
Продолжая говорить, они вышли из комнаты.
Барбара Франклин откинулась на подушки и обреченно вздохнула.
Сестра Крейвен вдруг бросила с нескрываемой досадой:
— Уж если кто и эксплуататор, так это мисс Гастингс!
Миссис Франклин снова вздохнула.
— Я слишком чувствую свою неполноценность, — едва слышно проговорила она. — Знаю, мне следует больше интересоваться работой Джона, но я просто не в силах. Видимо, у меня какой-то изъян…
Она осеклась — Бойд Каррингтон, стоявший у камина, громко фыркнул.
— Чепуха, Бэбс, — сказал он. — С тобой-то как раз все в порядке. Можешь не волноваться.
— Билл, дорогой, как же не волноваться. Я прихожу в отчаяние от себя самой. Ведь все это… вызывает у меня отвращение, и я ничего не могу с собой поделать. Эти морские свинки, эти крысы, эти… Брр! — Она передернулась. — Знаю, я просто глупая. Но меня от всего этого тошнит. Мне хочется думать о чем-то приятном, радостном — о птицах, о цветах, о резвящихся детях. Вы-то меня понимаете, Билл.
Он подошел к ней и взял ее умоляюще простертую к нему руку. Когда он склонился над нею, лицо у него стало совсем другое — нежное, ласковое. Это было поразительно — ведь обычно Бойд Каррингтон — воплощенная мужественность.
— Бэбс, ты совсем не изменилась, все та же семнадцатилетняя девочка, — сказал он. — Помнишь оранжерею у вас в саду, поилку для птичек, пальмы? — Бойд Каррингтон обернулся ко мне. — Мы с Барбарой старые друзья детства.
— Ну уж и «старые»! — возмутилась она.
— Ах, ну конечно же — ты моложе меня на пятнадцать лет. Я был уже юноша, а ты совсем кроха, и я с тобой играл… Таскал тебя на закорках. Потом вернулся, а ты превратилась в прелестную юную леди, только начала выезжать в свет, я тогда тоже внес лепту — обучил тебя играть в гольф. Помнишь?
— Ах, Билл, неужели ты думаешь, я могу забыть? Мои родители здесь жили, а Билл приезжал в Неттон к своему дяде, старому сэру Эверарду, — объяснила она мне.
— Там не дом, а мавзолей какой-то. Как был, так и остался, — сказал Бойд Каррингтон. — Порой я отчаиваюсь сделать из него сносное жилище.
— Ах, Билл, его можно превратить в чудо, настоящее чудо!
— Это правда, Бэбс, но у меня нет воображения, и в этом вся загвоздка. Ванные комнаты, удобные кресла — да, но больше я ничего не могу придумать. Тут нужна женщина.
— Я же говорила, что готова тебе помочь. В самом деле готова, я не шучу…
Сэр Уильям с сомнением посмотрел на сиделку.
— Если ты в состоянии, я бы тебя туда отвез. Что скажете, сестра?
— Думаю, сэр Уильям, это пошло бы на пользу миссис Франклин, если, конечно, она будет осторожна и не будет переутомляться.
— Договорились, — сказал Бойд Каррингтон. — А теперь тебе надо хорошенько выспаться, чтобы завтра быть в хорошей форме.
Пожелав миссис Франклин доброй ночи, мы вышли. Спускаясь по лестнице, Бойд Каррингтон с грустью заметил:
— Вы не представляете, до чего прелестна она была в семнадцать лет. Я тогда вернулся из Бирмы, вы знаете, моя жена там умерла… Признаюсь честно, я без памяти влюбился в Барбару. Года четыре спустя она вышла за Франклина. По-моему, их брак счастливым не назовешь. Наверное, это одна из причин, почему она болеет. Доктор не сумел ни понять, ни оценить ее. А она необыкновенно чувствительна. Мне кажется, ее недомогание — это от нервов… Расшевелить ее, развлечь, заинтересовать — и она станет другой, совсем другой. Но этого бездушного лекаря занимают только пробирки, бактерии и западноафриканские туземцы. — Бойд Каррингтон гневно фыркнул.
В его словах что-то есть, подумал я. Однако удивительно, что его привлекает такое болезненное создание, как миссис Франклин, хотя, конечно, и прелестное своей хрупкой кукольной красотой. Сам-то он так и пышет энергией и здоровьем, и, казалось бы, слабые, невротические натуры должны вызывать у него отторжение. Однако Барбара, видимо, и вправду была в юности совершенно обворожительной девушкой, а идеалисты, к которым я причислил бы и Бойда Каррингтона, с трудом хоронят свои былые чувства.
Внизу на нас набросилась миссис Латтрелл и предложила сыграть в бридж[150]. Я уклонился под предлогом того, что хочу навестить Пуаро.
Мой друг уже лежал в постели. Кертис убирал в комнате, но вскоре вышел, притворив за собой дверь.
— Черт бы вас побрал, Пуаро, — сказал я, — вас и вашу жуткую привычку делать из всего тайну. Я весь вечер пытался вычислить вашего «Икс».
— И, наверное, были очень distrait[151], — заметил мой друг. — Неужели никто не высказался по этому поводу и не спросил вас, в чем дело?
Я покраснел, вспомнив разговор с Джудит. Думаю, от Пуаро не укрылось мое замешательство. Его губы тронула коварная усмешка. Однако он только спросил:
— И к какому же выводу вы пришли?
— Если я окажусь прав, вы мне скажете?
— Нет, конечно.
Я впился в него взглядом.
— Мне пришло в голову, что Нортон…
В лице Пуаро не дрогнул ни один мускул.
— Нет, собственно, сказать мне нечего, — продолжал я. — Просто, по-моему, скорее он, чем кто-либо другой. И потом он… такой… неприметный. Мне представляется, что убийца, которого мы должны обезвредить, должен быть неприметным.
— Это правда. Но способов стать неприметным — больше, чем вы думаете.
— В каком смысле?
— Рассмотрим гипотетический случай: за неделю — другую до убийства сюда без какой-либо определенной цели является незнакомец зловещего вида; естественно, он обращает на себя всеобщее внимание. Но никто на него и не взглянет, если он будет серенькой личностью, поглощенной каким-нибудь безобидным занятием вроде рыбной ловли.