- "Черныш также болен, и больше не может мыслить совершенно ясно. Но он бы обрадовался вашей помощи, если бы его голова целиком ему подчинялась."
Киндри оставалось только гадать об этом. С момента прибытия, он едва ли успел хотя бы увидеть своего кузена, не то, чтобы с ним поговорить.
- "Странная штука," - рассказывал он теперь Тришен, - "что в каждом образе души, в который я нынче входил, что-нибудь всё больше и больше искажается. Например, один кендар видит себя покрытым лопающимися фурункулами. Другая не может перестать изрыгать тарабарщину вместо лирической песни, что определяет суть её бытия. Третий живёт в узенькой комнате, поглощенной зарослями постоянно смещающейся плесени."
Он не стал добавлять, что всякий раз, когда он смыкал свои собственные глаза, то обычно обнаруживал себя в Лунном Саду, заросшем сорняками, которые плевались ему в лицо белой, жгучей пеной. А если он её вдыхал, то она укоренялась в его лёгких, забивала собой горло и прорастала наружу через рот. Не оставалось ничего другого, кроме как всё время выдёргивать эти жуткие штуки наружу за их влажные, зловонные корни. Вкратце, сон стал таким же изматывающим, как и явь.
Он снова поднялся, в этот раз удержавшись на ногах. Ещё столь многое нужно сделать . . .
У дверей он, однако, развернулся, и выпалил то, что, даже сейчас, беспокоило его сильнее всего:
- "Почему Кирен меня ненавидит?"
Матрона ему улыбнулась. - "Она вовсе не ненавидит тебя, дитя."
- "Но она со мной даже не разговаривает!"
- "Возможно, это всё от того, что ты просто не говоришь ей нужных вещей."
Киндри в замешательстве подёргал свою синюю мантию. - "Я же был настолько счастлив, когда она мне её подарила и -- и так любезно со мной разговаривала."
Тришен не без облегчения отложила в сторону своё перепутанное рукоделие. - "Нет, я не думаю, что ты испытал так уж много доброты в своей жизни. Быть отвернутым Норфами ещё младенцем, вырасти у жрецов в Глуши, в этом их мерзком подземном училище, стать жертвой ужасных экспериментов Ранет, быть избитым Калданом, использованным Ардетом, отвергнутым своими кузенами, по крайней мере вначале . . ."
- "Торисен всё ещё меня не любит."
- "Он боится того, кем ты являешься, по большей части оттого, что начинает видеть нечто похожее в самом себе. А прямо сейчас его поглощает эта болезнь. Но говоря о моей внучатой племяннице, которую я весьма высоко оцениваю, разве на неё похоже проявлять подобную переменчивость?"
- "Нет. Вовсе нет."
- "Ну, тогда подумай над этим: возможно, она любит тебя очень и очень сильно, а всё, что ты предлагаешь в ответ, так это робкая дружба."
Киндри уставился на неё, разинув рот. - "Вы имеете в виду . . . имеете в виду . . . но это же невозможно. Разве меня может кто-то полюбить?"
- "Ну, пока ты не ответишь на это самому себе, будь готов оставаться несчастным."
II
КИНДРИ, СПОТЫКАЯСЬ, ВЫВАЛИЛСЯ из Женских Залов и остановился на границе внутреннего двора Готрегора. Заходящее солнце, казалось, дрожало в небе, посылая огонь в его ошеломлённые глаза.
Леди Тришен должна ошибаться, билось в его голове.
Однако, подобно Кирен, он не был глупцом.
Если некто подобный увяз в таком деле, то можно ли было сказать то же самое и о нём самом?
Да. Нет. Да.
Подумай об этом позже.
Перед ним раскинулся внутренний двор, в стройных рядах яркой зелени заново посаженных садовых овощей, первый посев расплющило в лепёшку ураганным градом кануна лета. Созреет ли этот урожай вовремя, чтобы прокормить гарнизон в течение грядущей зимы? Киндри слышал разговоры о том, что у Готрегора могут снова возникнуть сложности с пропитанием. Потеря урожая сена внушало особое беспокойство. Несмотря на то, что ложная тимофеевка никоим образом не превосходила по количеству настоящую, её высокая влажность, наложенная на хранение сена в стогах, привела к тому, что многие из последних спонтанно зажглись, а другие прогнили. Остальные дома также мало что припасли. Спасибо приданому Эрулан, Торисен должен был иметь возможность закупить всё, что потребуется, из Центральных Земель, но пришли сообщения, что Семь Королей взвинтили цены до разорительной высоты, надеясь принудить Заречных лордов заключить предложенные контракты, чтобы кенциры сражались в их весенних кампаниях. Вот уж верно, подумал Киндри, у его кузена и так уже много поводов для беспокойства.
Его внимание привлекли крики, и топот множества спешащих ног. И то, и другое сходилось к пекарне, что примыкала к гарнизонским кухням и столовой. Киндри обнаружил, что шагает в ту же сторону через верхнюю половину двора, затем рысит через старый замок, а затем нёсётся на запад, вдоль южной стены.
Впереди он заметил взволнованную толпу, мнущуюся у пекарни. Наружу сквозь окна лезло нечто белёсое, раздутое и непрерывно дрожащее. На его поверхности вздымались и лопались, подобно гигантским прыщам, газовые пузыри:
. . .глаб, глаб . . . ап.
- "Вы не понимаете," - говорил кто-то, когда он приблизился. - "Мастер-пекарь Натли [Nutley] всё ещё внутри!"
Стоя так близко, Киндри уже не мог заглянуть через головы озабоченных зрителей. - "Что случилось?" - спросил он кендара с краю толпы.
- "Партия дневной закваски почему-то пошла вразнос. Отойдите подальше."
Остальные кендары ринулись вперёд, размахивая дубинками и голыми кулаками.
- "Месите его! Месите!" - закричали голоса ближе к месту действия.
Тесто неохотно опало и отступило, изрыгая многочисленные пенные отрыжки, обратно в пекарню. Сквозь бормотание голосов появится кендар, несущий обвисшее тело.
- "Его приложило о стену." - "Он не дышит." - "Кто-то сказал, что здесь есть целитель?" - "Да, да!"
Толпа расступилась. Киндри опустил глаза на рослого пекаря, с его посиневшим лицом, которого они уложили у его ног.
Все эти глаза, напряжённо за ним наблюдающие . . .
Киндри выкинул их всех из головы, встал на колени рядом с мужчиной, и распахнул его рубашку, чтобы коснуться голой, волосатой груди. Порой, он просто-напросто падал в образ души пациента. В других случаях, у него занимало, казалось, вечность, чтобы добиться доступа, и даже тогда, некоторые образы оставались очень трудно опознаваемыми, настолько персональными были они для конкретной личности. Здесь же, он, поначалу, ничего не почувствовал, ничего не увидел, ничего не услышал.
Я опоздал, подумал он. Пекарь мёртв.
А затем до него долетел слабый шёпот, поднимающийся из темнеющей бездны:
" . . . Мне нужно . . . нужно . . ."
О Боже, нужно что?
А затем он понял: Он месит тесто.
Киндри вдавил основания ладоней в грудь кендара. Никогда в жизни не касаясь приготовления хлеба, он не был уверен, что делает это правильно. Однако, насколько он понимал, нужно было навить вниз всей своей массой, сгибая уплощённое тесто, а затем надавить повторно, выжимая воздушные пузырьки. Вот только в нынешнем случае, ему сопротивлялись толстые жгуты мышц. Его руки болели. В глаза капал пот. Он, казалось, замешивал вовнутрь толстый ковёр из жёстких волос, в то время, как кожа постепенно становилась гладкой, белой и блестящей.
Рот пекаря распахнулся.
- "Ахххх . . .!" - выдохнула склонившаяся над ними толпа.
Киндри откинулся назад на пятках, тяжело дыша. Пекарь снова сипло вдохнул и открыл глаза. Они были поразительно голубыми, как цветочки барвинка, но поначалу затуманенные смятением. Затем они прояснились.
- "Вторая волна . . ." - прохрипел он.
Большинство услышавших выглядело озадаченными, но помощники пекаря обменялись пронизанными ужасом взглядами, развернулись все, как один, и ринулись обратно в пекарню. Через окна наружу полетели ошмётки разодранного теста, уже начиная снова раздуваться прямо в полёте по мере того, как дрожжи внутри снова взялись за свою яростную работу.
Под прикрытием разгоревшейся суматохи, Киндри поднялся и, незамеченным, поспешил прочь. На сегодня с него уже и так уже достаточно волнений, спасибо большое.
Он направился к гарнизонным казармам, что занимали собою западную стену Готрегора. Там он вскарабкался на третий этаж, где были выделены комнаты для установившихся семейных пар, или троек, или (в случае опрометчивых искателей приключений) целых квартетов. Кендарка Мерри встретила его у дверей. Глянув мимо неё, Киндри увидел, что её детская колыбелька пуста. Его сердце скакнуло к горлу.
- "О, нет, нет," - сказала кендарка, видя его выражение лица. - "Верховный Лорд просто взял его на крышу, чтобы подышать свежим воздухом."
- "Ему хоть немного лучше?"
Мерри начала выкручивать руки, увидела, что делает, и туго сцепила их за спиной.
- "Он прокашлял всю ночь, сразу после того, как мы успели подумать, что у него улучшение. Похоже, всё обстоит таким образом: здоров, как чистое золотце, один день, и едва ли чуть сопит, а затем болеет весь следующий. Если зараза добралась до лёгких . . . Крон просто вне себя от горя, так скоро после потери Гилла."
Гилли был их первым сыном, крепким, беспечным парнем, который попытался оседлать новорождённого телёнка и был сброшен на землю, сломав себе шею. Однако, это его не убило. Когда родители увидели, что он оказался парализован, то попросили Торисена даровать ему почётную смерть от белого ножа. Киндри едва мог представить, что его кузен должен был при этом ощущать. Позднее, он дал паре разрешение завести второго ребёнка, Бо. Тришен считала, что Торисен привык видеть в этой маленькой семье символическое воплощение благосостояния всех кендар в целом, и свой успех (или провал) в качестве их лорда. Только когда младенец захворал сенным кашлем, а Тришен увидела, какое воздействие это оказало на Верховного Лорда, она послала за Киндри.
- "Он так нежен с Бобо," - говорила Мерри, - "заглядывает посмотреть, как у него дела почти каждый день, даже сам болея, как сейчас. Сходите наверх и составьте ему