светофильтров было почти невозможно. Но мне было не до красот — буксировщик завис метрах в трёх от вертикальной ледяной стены, повернувшись к ней левым бортом, где на грузовой решётке висел Леднёв. Дима, пред тем, как начать спуск, самолично проверил надёжность креплений и раза три повторил запрет прикасаться к удерживающим его защёлкам и карабинам.
Справа и слева от астрофизика на скобах болтались контейнеры с датчиками. Ещё четыре точно таких же оставались на втором «омаре» — на мой вопрос, почему он решил установить в колодце только два датчика, а не три или четыре, Леднёв ответил, что дело тут не в научной целесообразности, а в банальной конспирации. Отсутствие сигналов двух датчиков ещё можно как-то объяснить — скажем, один получил повреждения при посадке, а второй не отвечает на сигналы — но три неработающих устройства наверняка вызовут у Гарнье подозрения. Дима, услыхав это объяснение, скривился — ему претило врать, даже французу! — но промолчал, сочтя аргументы достаточно убедительными.
Каждый из датчиков был снабжён парой петель-проушин, за которые их и предлагалось крепить. Делать это нужно было при помощи обычного монтажного пистолета — сейчас Леднёв держал его в руках, а запасные штыри, шесть штук, по числу патронов в обойме, торчали из закреплённого на бедре скафандра футляра. Патроны были самые обыкновенные, строительные, близнецы тех, с которыми, случается, балуются мальчишки во дворе, порой получая при этом серьёзные травмы; каждый раз перед выстрелом следовало передёрнуть затвор, а потом вставить в ствол новый штырь.
С первым датчиком всё прошло гладко. Астрофизик вогнал в лёд сквозь проушину первый штырь, перезарядил пистолет и произвёл второй выстрел. Подёргал, проверяя надёжность крепления — всё оказалось в порядке — нащупал клавишу «пуск» и нажал. Датчик в ответ мигнул зелёным светодиодом и сразу замигал другой, в коконе моего «омара». Мы по очереди отрапортовали Диме; тот предложил не возиться, а поставить второй датчик поблизости, в десятке метров от первого. Но Леднёв упёрся: мы заранее договорились, что установим датчики один напротив другого, и астрофизик нипочём не желал отступать от этого плана, уверяя, что только так можно будет получить полные данные. Дима, поворчав, сдался — и приказал изготовиться к манёвру.
Я отошёл на десяток метров от ледяной стены, развернулся на месте и направился к противоположной стене колодца. Отсветы «тахионного зеркала» плясали на идеально ровной поверхности — работа энергетического выброса, пробившего этот вертикальный тоннель в восьмисотметровой толще ледорадо. На миг мне показалось, что я вижу выступающие изо льда кромку «звёздного обруча» — а может, это был обман зрения, порождённый рябью энергетических полей? Ладно, потом рассмотрим повнимательнее, видеозапись ведётся, а пока — ледяная стена приближалась, и я развернул буксировщик, чтобы подойти к ней левым бортом, на котором висел изготовившийся к «швартовке» Леднёв. Монтажный пистолет висел у него на запястье; блок датчиков он держал перед собой на уровне груди, отстегнув от скобы. Это было нарушение инструкций — при работе в условиях слабого тяготения или полного её отсутствия, ценную аппаратуру предписывалось пристёгивать страховочным фалом. Я хотел, было, сделать астрофизику замечание, но не стал — «омар» уже приблизился к стенке колодца, и я сосредоточился на пилотировании. Это было непросто — отсветы ртутного озерка на ледовой глади не позволяли точно оценить дистанцию; дальномером же я воспользоваться не мог, поскольку обе руки были заняты управлением маневровыми дюзами.
Я пересел с «крабов» на «омары» совсем недавно, перед самым вылетом на «Тихо Браге», и не успел отвыкнуть пилотировать буксировщик в скафандре. Тем не менее, управляться с джойстиками в «Кондоре» было заметно сложнее, чем в тонком «Скворце» — это и сыграло роковую роль в том, что произошло несколькими секундами позднее.
Леднёв, как я уже упоминал, висел на грузовой решётке левого борта. Здесь, на Энцеладе он тянул едва ли на десять килограммов вместе со скафандром — но инерция-то никуда не делась, и из-за неё «омар» выполнял левый и правый развороты в разном темпе, а при левом ещё и перекашивался градусов на десять. И когда я выстрелил двумя импульсами из боковых дюз, стараясь как можно точнее притереть буксировщик к намеченному месту, рука в толстой, плохо сгибающейся перчатке задержалась на джойстике чуть дольше необходимого — «Омар» врезался в стенку колодца углом рамы и сразу же отлетел метров на пять.
Сотрясение было не таким уж сильным — но его хватило, чтобы я стукнулся лбом гермошлема о прозрачную скорлупу капсулы. Мягкие подушечки внутри шлема защитили голову, но язык я себе прикусил — и едва не взвыл от боли. Возгласа же Леднёва я вовсе не слышал, зато успел увидеть, как его мотнуло на привязных ремнях, а блок датчиков, вылетевший из его рук, отлетел за корму буксировщика, пропал из виду.
Как я успел среагировать — ума не приложу. Двумя толчками джойстиков я развернул «омар», а когда тот поплыл к середине колодца, перехватил задвинутые за ложемент рычаги клешней-манипуляторов и заученным движением вытянул их вперёд.
Честное слово, лучше бы я этого не делал! А ещё лучше — немного подумал бы и не стал торопиться. Беглый прибор, вырвавшись из рук астрофизика, отправился вверх-вбок, через весь колодец, к его противоположной стенке. Там он снова ударился бы об лёд чтобы в полном соответствии с законами механики продолжить движение к верхнему обрезу Дыры. Микроскопическая сила тяжести Энцелада сказывалась на баллистике этого полёта минимально, и мне оставалось только дождаться, когда контейнер остановится и начнёт медленное, очень медленное падение — и уж тогда, в безопасном отдалении от «зеркала» заняться ловлей. Вместо этого я сделал попытку поймать его сразу — и почти преуспел, промахнувшись совсем чуть-чуть, на несколько сантиметров. Вместо того, чтобы ухватить пропажу клешнёй, я только задел его, и блок, блеснув алюминиевыми боками, отскочил, словно целлулоидный шарик от ракетки игрока в пинг-понг — и, кувыркаясь, полетел вниз, в ртутно-лиловое сияние, разлитое на дне колодца.
— Орбита — Первому. Вы там как, живы? Что произошло?
Я узнал голос Сансара. Первый монгольский космонавт был взволнован — неудивительно, если вспомнить, какую картину они только что наблюдали с орбиты…
— Первый — Орбите. При установке датчиков возле Дыры… — э-э-э… объекта «Провал», возникла нештатная ситуация. Буксировщик Второго получил повреждения, сам он без сознания, на запросы не отвечает….
Я нарочно строил фразы из казённых, максимально длинных, неуклюжих оборотов — хотел выиграть время, сообразить, что отвечать, по возможности, обойдясь без прямого вранья. Пока что это получалось.
— … визуальный осмотр показал, что его скафандр сохраняет герметичность, данные телеметрии не поступают, понять, жив он или нет, не представляется возможным…
Повторилась та же история, что на Луне. Телеметрия, как и прочая электронная начинка, и оборудование, установленное на «омарах», вырубилась напрочь. Электромагнитный импульс пощадил только резервную ламповую радиостанцию (наследие советского ВПК, рассчитанное на ЭМИ ядерного взрыва, неожиданно пригодившееся и во Внеземелье), с помощью которой я сейчас и беседовал с «Лагранжем».
— Орбита — Первому. — теперь говорил не монгол, а сам Леонов. — Наши приборы засекли мощный энергетический всплеск электромагнитного поля в вашем районе.Доложите подробнее, что у вас случилось?
Ещё бы они не засекли! Энергетический столбударил из колодца на десятки, если не сотни метров вверх — сам я, правда, не мог оценить высоту, поскольку в этот момент был повёрнут к нему спиной.
— Первый — Орбите. При маневрировании на малой высоте произошло столкновение одного из буксировщиков… э-э-э… с элементами поверхности. Контейнеры с аппаратурой сорвались с грузовой решётки, причём один из них отлетел к объекту «Провал» и попал в «тахионное зеркало» на его дне.Видимо, вследствие этого и возник энергетический всплеск, который вы наблюдали.
Я же не сказал, что датчик свалился в '«обруч в результате столкновения, верно? Осознав, что до его падения в 'зеркало» осталось всего несколько секунд, я дал полную тягу — и рванул вверх, волоча на буксире второй «омар». Дима не успел понять, что случилось; его буксировщик болтался на конце десятиметрового троса как консервная банка, привязанная к собачьему хвосту — и когда я, выскочив наружу, резко взял влево, с разгона треснулся о край Дыры. От удара прозрачный колпак капсулы отлетел, а контейнеры с датчиками разлетелись в разные стороны. А через полсекунды из колодца к звёздам выплеснулся столб неистово бурлящей энергии.
— Орбита — Первому. Что с Леднёвым?
— В порядке. — Я скосил глаз на астрофизика, слабо шевелящегося на своей грузовой решётке. — На месте и, кажется, невредим. Точнее сказать не могу, связи с ним тоже нет.
Валерке повезло — один из сорвавшихся контейнеров ударил в колпак моего «Омара» сантиметрах возле его головы — на месте удара сейчас красовалась звёздочка из белых паутинок-трещин. Еще десяток сантиметров, прикинул я, и емупришлось бы скверно — тяжёлый контейнер легко расплющил бы шлем «Кондора» вместе с содержимым.
— А датчики? — микрофоном завладел Гарнье, не утруждавший себя позывными и прочими правилами радиообмена. — Датчики вы успели поставить, хоть один? У меня тут нет показаний…
— Не успели. — коротко ответил я. — Вся исследовательская аппаратура в результате аварии была утрачена.
И снова чистая правда, хоть и не вся: тот, первый датчик, который Леднёв успел прикрепить к стенке колодца, разнесло на элементарные частицы. Или не разнесло? «Лагранж» ведь накрыло точно таким же выбросом, однако станция уцелела, хоть и оказалась в системе Сатурна…
И тут до француза дошёл смысл предыдущей моей фразы — да так, что он, судя по стуку, выронил из рук микрофон.
— Говорите, в глубине «Провала» тахионное зеркало? Но откуда… как это возможно? Вы можете сделать фотогра…