ерегрузке, с отключённым компенсатором… на «свече» он был скорее всего мёртв и наверняка — слеп. Разорвало на вираже без всякого лазера.
Гросс стукнул кулаком в стенку ангара, в укромный закуток которого для разбирательства загнали Тециму Эстергази, и зарычал.
— Самая большая пакость, какую он мог мне сделать — это убиться в операции под моим командованием!
— Едва ли он это планировал загодя, — сказал Краун.
— Все эти люди там, — Гросс дёрнул головой в сторону раздвижных дверей. — Каждый из них, и уйма ещё, сколько внизу, и вы сами… Все думаете, что это моя торпеда была… Что кто угодно, только не он, да?
— Что ж, тогда, значит, Эстергази — единственный, кто не посчитал, что его шкура дороже твоей. И всем придётся с этим смириться. И тебе.
— Сию секунду прекрати истерику, — рявкнул Тремонт. — Операция удалась. Расследование будет проведено, но только в части ваших с ним широко разрекламированных отношений. Насколько я понимаю, ты не просил цеплять на себя твою торпеду. Офицер и командир принял решение. Эстергази все — военные пилоты. Для них будет довольно странно воспринять его гибель иначе, чем во исполнение воинского долга. Я понимаю, конечно, что нескольким действующим лицам чрезвычайно хотелось бы, чтобы этого размена не состоялось, но это головная боль не твоя и не моя. Сколько пилотов вышли живыми?
— П-пятнадцать, — угрюмо выдавил Гросс. — Пятеро Шельм убилось. Четверо моих.
— Слать тебя за самодеятельность под трибунал смысла нет, дальше фронта всё равно не пошлют. Ну, разумеется, если министр не потребует твою голову на блюде. А вот объединить вас придётся.
Гросс отвернулся, сунув кулаки в карманы и тяжело дыша. Он не мог отдышаться с тех самых пор, как погрузочный механизм втянул машины в шлюз.
— Как я буду смотреть Шельмам в глаза?
— Кинжалам, Гросс. Они — твои.
— Нет. Уж этакую малость можно сделать для… ну, я не знаю, ему, наверное, всё равно. Командир, съер… позвольте остаться Шельмами!
Часть 3Любая цена
Есть невидимые грани,
что незримо делят мир,
и они имеют цвет, и вкус, и звук.
Если тронешь хоть одну -
мир, как арфа, зазвучит
и рассыплется созвучьями вокруг.
Затаившееся время пробудится от любви,
и часы твои помчатся, как вода.
И однажды, обернувшись, ты увидишь,
как живых
заволакивает тусклая слюда.
Мир качнётся, повернётся,
звёзды дрогнут в темноте,
ветер встанет, и оглушит тишина.
Мы останемся внезапно
в бесконечной пустоте
из забытого угаданного сна.
— Никс, пожалуйста, у тебя ведь всё ещё есть Сеть?
Подруга посторонилась, пропуская Натали в комнату. Такая же стандартная ячейка, в каких обитали все незамужние девицы на службе Компании, только обставленная и украшенная с некоторой претензией. Снимок ветви красного бука в сменном переключаемом файле на стене, а вместо стандартной откидной лежанки — огромный голубой диван с белыми подушками. Уютно оборудованное гнёздышко, не стыдно и топ-менеджера принять. И принимали — по слухам. Сетевой выход полагался Никс якобы по должности, на самом же деле это был незначительный знак внимания со стороны «лица», ради которого — и с чьей безразмерной кредитной карточки! — красовался тут диван. Никс, в отличие от Натали, работала в офисе и могла бы уже съехать из общежития в премиленькую квартирку в относительно престижном квартале, за которую нашлось бы кому платить. А и съехала б, догадывалась Натали, когда бы не продолжительные депрессии, смущавшие дух, заставляя сдерживать коней на всём скаку, и тормозящие принятие ответственных решений. А так сердце у Никс было золотое. Уж позолоченное — как минимум. Никс считала, что жизнь к работающим девушкам жестока и несправедлива, и иной раз могла расщедриться на очень полезный совет.
Во всяком случае сетевой терминал у неё был, и в хорошем настроении Никс разрешала им пользоваться. Натали повезло. Хозяйка даже вызвалась сварить обеим кофе. Что-что, а это дипломированный секретарь с образованием умела в совершенстве.
— Ты наверняка знаешь адрес официальной странички Императора.
Никс, хорошо покрашенная блондинка в шёлковом цветастом халатике, устроилась боком на подлокотнике-валике и приподняла тщательно оформленную бровь. Кружка дымилась, время от времени Никс прикасалась губами к краю, но кофе был ещё слишком горяч, и ей оставалось лишь меланхолично качать ногой. Свою кружку Натали поставила на край стола и забыла о ней.
— Любой правительственный сайт. Детка, с каких пор тебя пробивает на патриотизм?
Поскольку нужного совета не последовало, Натали набрала в строке поисковика «официальная страничка Императора» и методично, от напряжения даже не моргая, тыкала все найденные ссылки. Около полутора тысяч, да?
— Хорошо, — пробормотала она сквозь зубы. — Может, тогда — неофициальной? Это было бы даже лучше на самом-то деле.
— Что именно нужно тебе на неофициальной страничке Императора?
— Фотоальбом.
— Ну, этого барахла… Или тебе нужно что-то?…
— Неофициальный фотоальбом.
— Ну ты даёшь, мать. Я думаю, таких фоток нет в природе, а если и есть — откровенный монтаж! Однозначно. Хотя в определённом смысле… это может быть смешно.
— Господи, Никс, меня меньше всего интересует оскорбление величества. Просто нужны живые непредставительские фото в кругу друзей. Должны же они где-то быть. А вот…
Уставившись в монитор, Натали ожесточённо листала снимки.
— Слышь, а вот на яхте, прямо скажем, ничего!
— А? Нет, — Натали даже не взглянула, — это совсем не то.
— Ума не приложу, что ты ищешь.
— Вот… — снимок с искрящегося заснеженного лётного поля, где рядком стояли покрытые изморозью АКИ, а пилоты спешили к ним. Фотографу удалось передать ощущение секущего ветра. — Что-то близкое… До носа — воротник, на носу — очки-полароиды. Куртки эти с подогревом… Они так закутаны, и не разберёшь, где кто. К тому же половина вообще спиной.
Никс ткнула пальцем, явно забавляясь:
— Держу пари — этот.
— Этот? А, нет… О!
То же поле, только после полётов. Запыхавшиеся молодые пилоты сбились в кучку перед фотографом.
Возможно, даже для снимка в Новости. Очки подняты на лоб, и сплошные зубы. Братва эта смеётся всё время. Почему даже думать об этом больно?
— Старьё, — ухмыльнулась Никс. — Четыре года как. Один из последних экзаменов перед выпуском. Зачем тебе старые групповые фотки Императора? Колись, иначе… дальше ты не ищешь.
— Погоди… сейчас.
В самом деле, Никс не была злой, однако считала информацию законной платой за услуги. Правда, иной раз об этом следовало себе напомнить.
Натали укрупнила фото. Потом ещё раз, так, что границы его вышли за пределы экрана, и жалобно ругнулась, когда обнаружилось, что фото потеряло резкость. Следовало спешить. Скоро Новости, а Новости она не пропускала. Лучшего снайпера Зиглинды показывали часто, правда, больше снимки, чем записи. Символ героизма и стойкости «железного щита» в общественном сознании. А для неё — дрова в костёр, которому она не давала потухнуть.
— Это предел разрешения. Если ты намерена увеличивать и кромсать ещё, получишь вместо лиц бессмысленные размытые пятна.
Натали вздохнула и последним безжалостным движением отсекла Императора.
— Как ты его! — притворно ужаснулась Никс. — И кто же счастливчик? Ты так поиздевалась над снимком, что уже трудно рассмотреть.
— Ну… мне достаточно знать, кто это.
— Я тоже знаю. Руб Эстергази — экий лакомый кусочек. Сказала б ты сразу, чьё фото тебе надо, я дала бы тебе этот адрес, — завладев манипулятором из внезапно окаменевшей руки Натали, Никс раскрыла перед ней фотоальбом с прекрасным объёмным снимком. Натали даже зажмурилась, позабыв о припасённой рамочке для сменного файла на стену. — Милочка, самых завидных женихов Зиглинды следует знать в лицо и поимённо. А уж пятьдесят самых красивых мужчин планеты — подавно. Добро пожаловать в фэн-клуб. На худой конец почему было не воспользоваться официальной страничкой Эстергази?
— Не хотела оставлять след в поисковике, — буркнула Натали.
— Горе ты моё. Перспективнее, правда, вздыхать по Императору. Этот, — она указала подбородком на улыбающееся с экрана лицо, — цену себе знает. И козыри у него на руках.
— Я провела с ним трое суток, — голос Натали дрогнул, но она храбро закончила. — В мотеле.
— В мотеле?… Поправь меня, если я ошибусь: по форме одежды — полотенце?
— И если бы не вся эта заваруха, право, не знаю… может, и у меня был бы такой диван…
— Будь проклята война, — быстро и покладисто согласилась Никс. — Утром классика, вечером — экзотика. Верю, верю, верю… Ты всерьёз утверждаешь, что это чудо природы не только гетеросексуально ориентировано…
— …нет никаких оснований сомневаться в этом.
— …не только нелениво в постели…
Натали только хмыкнула.
— …но и хотело конкретно тебя?
Натали неопределённо пожала плечами. Никс, затягиваясь сигаретой, смотрела на неё изучающе.
— По правде-то и с ними плохо, и без них — невыносимо. Идеальный мужчина, как по мне, должен быть кривоног, лыс и уродлив, так, чтобы глядя в зеркало, а потом — на тебя, а потом снова в зеркало, непроизвольно тянулся к своей кредитной карточке, покуда ты не нашла себе другую. У парня с таким лицом должна быть какая-то убойная фишка. Совершенству в жизни места нет.
— Он нежен. Он умён. Он на шаг впереди на скользкой дороге. Он умеет… сделать красиво. Он даже знает, что делать с женской истерикой. И ещё, Никс — он ласков. Это ни с чем не сравнить.
— И ещё двадцать пять сантиметров мечты?
Натали вспыхнула, а Никс расхохоталась.
— И судя по упёртому виду и остановившемуся взгляду теперь ты требуешь продолжения банкета. Военные пилоты — наш хлеб. С маслом. Учитывая, какими голодными ребята спускаются с орбиты… Но Руб Эстергази… — она потёрла пальцами лоб. — А скажи-ка ты мне вот что: оставил он номер персонального комма?