Проклятье, это следовало предусмотреть! Она могла бы… быть беременна! У Натали помутилось в голове, когда она сообразила, от кого на самом деле у неё имелись шансы залететь. И как выгодно, между прочим, залететь! Хм, Эстергази это бы не понравилось. В конце концов, нынче не старые времена, теперь асоциальных субъектов, чьё бесконтрольное размножение угрожает чистоте нации, уже не стерилизуют принудительно. Едва ли ей сделали бы срочный аборт.
Чёртовы противозачаточные таблетки! Никогда ей не выиграть в лотерею.
Доигрались. Мобилизуют женщин. В том, чтобы выйти из категории мирного населения был ещё один существенный минус: военные не подлежали эвакуации. Сейчас Натали, если бы её спросили, согласна была на что угодно, лишь бы брезжила впереди хоть тень гарантии: прижмёт — вывезут. Выбросят в прыжок хоть к чёрту на кулички, хоть вовсе наугад. Никогда она не симпатизировала партии Героической Гибели.
Мобилизуют женщин. Значит, больше некем латать дыры в «железном щите». Дыры эти проецировались на поверхность Зиглинды серыми пятнами оплавленного камня. Единственное оправдание этим дырам Министерство обороны находило в том, что они адекватно расположены. «Железного щита» хватает ровно настолько, чтобы закрыть населённые кварталы и стратегические объекты. Собой закрыть. А теперь речь идёт о том, что закрывать будут ею. Натали.
Предметы, разбросанные вокруг, показались ей мелкими, никчёмными — с собой не возьмёшь, а потому — неожиданно бесконечно дорогими. Мир рассыпался под ногами. То есть и раньше от него откалывался кусок за куском, но теперь трещина пошла под самыми ногами. И перепрыгнуть некуда.
Часть 4Самый драгоценный груз
А намедни у нас собирался народ,
человек эдак десятъ-тире-пятьдесят.
На повестке стоял архиважный вопрос:
как нам быть, если крыши к весне полетят?
Когда изо дня в день общаешься с одними и теми же людьми, сознание не отмечает перемен, каковые накладывает на них время. Так для счастливого мужа двадцать лет спустя внешность супруги всё та же вопреки седине, морщинкам и даже — вполне очевидным двадцати новым килограммам.
Опершись ладонями о трибуну и навалившись животом на край, вице-адмирал Эреншельд сверху озирал чашу конференц-зала, где собрались начальники служб и младшие командиры.
Уже не мальчики с горящими глазами, напряжённые до последней жилки, готовые сорваться с места, бежать, исполнять, геройствовать…
Ветераны.
Лица, словом, были в массе своей давно уж не те — командиры звеньев уже возглавили эскадрильи — но Эреншельду казалось, будто существо, с которым он разговаривает, некий среднестатистический пилот, в принципе тот же. Только повзрослел. Видел воочию багровый, нестерпимо яркий лик смерти, слышал в наушниках внезапную тишину. Познал предел собственных сил. И теперь в лицо любому командованию способен ответить: «Это невозможно». И никакие лозунги, никакие авторитеты, никакие угрозы, никакой крик…
Кто-то в задних рядах, пользуясь минутой покоя, опустил плечи, скруглил спину, уронил подбородок на грудь. Расслабился. Водянистый глаз «высшего командования» отметил кое-где неуставную щетину.
— Мы ожидаем пополнения, — сказал вице-адмирал, чуть подавшись вперёд и тем самым словно наполняя весом свои слова.
Выражение общего лица подтвердило, что давно бы пора.
— Империя мобилизовала младшие курсы Академии. Командиры эскадрилий, — Эреншельд непроизвольно потёр подбородок, — вы получите восемнадцатилетних… детей. Излишне напоминать, что они ничего не умеют и страха не знают. Вспомните себя. Мы не можем позволить себе записать кого-либо в расходный материал, а потому придётся стать педагогами. Речь идёт сейчас обо всех, способных держать оружие.
Опять пришлют «как бы пилотов», зелёных как трава. Опять увеличивать время патрулирования на полчаса, чтобы эти орлы Господа Бога хоть увидели, как выглядит истребитель у тебя на хвосте. Опять недосып и остеохондроз.
Он видел, что его поняли правильно. Это последний резерв. Больше пополнения не будет, только пушечное мясо.
— Вместе с пополнением, — вице-адмирал позаботился, чтобы голос его был как можно более нейтральным, — на базу прибудут пятьдесят человек спецконтингента. Империя произвела пробный набор среди женщин, имеющих соответствующие военные специальности. Мы избегнем многих… ммм… моментов непонимания, если сразу уясним себе, что они — такие же пилоты истребительной эскадры, каковыми являются все прочие, присутствующие здесь.
Он ожидал паузы, но не такой… потрясённо-мрачной. Потому что те, кто умеет думать, первым долгом задали себе вопрос: «Неужели всё настолько плохо?» На пятивековой истории Зиглинды женщин в армию не призывали никогда.
— Мне доставит большое удовольствие уверенность в том, что я командую авианосным соединением, а не стаей диких животных, — сказал вице-адмирал намного резче, чем собирался. — За любую внештатную ситуацию в первую очередь ответят командиры эскадрилий. Благодарю за внимание, господа младшие командиры могут приступать к своим обязанностям. Руководителей служб попрошу задержаться.
— Капитан Краун, я ожидаю ваши соображения.
Руководитель кадровой службы поднялся, касаясь столешницы кончиками пальцев. Всегда одинаково сухой и корректный, утёс невозмутимости среди всех стиснутых зубов, аффектов и нервных срывов. Гвозди б делать из этих людей.
— Начать, безусловно, придётся с низменного, — сказал Краун. — С реорганизации умывальных комнат на всех палубах, где будут располагаться дамы. Благо, конструктивно это решается достаточно легко, монтажом нескольких дополнительных переборок. Прозрачные переборки медицинскою отсека я предложил бы закрасить. С моей точки зрения, нам следует предусмотреть все моменты, которые можно расценить как провоцирующие. Безусловно, придётся пересмотреть и пополнить список медикаментов. Из того, что мы не допускаем и мысли о… — последовала выразительная пауза, кривая усмешка, согласно первоначальному замыслу выражавшая лишь застенчивость, придала нижней части его лица что-то мефистофельское, — ничуть не следует, что в ближайшем времени мы не начнём страдать от отсутствия контрацептивов.
— Отдельные отсеки для проживания?
— Из двух зол придётся выбрать меньшее. Глядя правде в глаза — у нас четырнадцать тысяч мужчин на эмоциональном пределе. Будучи поселены отдельно, женщины постоянно остаются под угрозой штурма, и никакие самые жёсткие меры не помогут нам удержать дисциплину на «Фреки». И к кому, собственно, нам придётся применять эти самые меры? К людям, каждый из которых, по существующей обстановке, бесценен? Пилоты сами прекрасно это понимают, и мер, способных реально их приструнить — нет. Только собственная эскадрилья в состоянии эффективно защитить своих. Тремонт?
— Мне впервые предстоит командовать составом, меткость стрельбы которого зависит от фаз луны, — резко сказал начальник лётной части.
— Эти вещи регулируются медикаментозно.
Главврач, сидевший с краю в первом ряду, согласно кивнул.
— А груди им тоже собираетесь ампутировать? У нас тут, простите, перегрузки. Женщины хуже их переносят, это медицинский факт.
Последовал ещё один кивок врача, на сей раз с пояснением:
— Микротравмы в области молочной железы способны вырождаться в злокачественные образования.
— Злокачественные образования… господа, о чём вы? Тремонт, таков императорский приказ, и не нам обсуждать, какая муха… Да, любому стажёру очевидно, от них будет больше геморроя, чем пользы. Тремонт, вы потеряли мало драгоценных жизней? Считайте эти бюсты сложенными на алтарь отечества. Принять и исполнять, и поменьше думать об… анатомических отличиях!
С самого момента, когда Натали получила повестку, и по сейчас проявлений свободы воли у неё было не больше, чем, скажем, у консервов, упакованных в фольгу. Стекло, сквозь которое она смотрела на мир, запотело, а виски обложило ватой, да и самый мир изменился до неузнаваемости в тот самый миг, когда машинка для стрижки коснулась её головы.
Вышло даже хорошо, глаза, кажется, увеличились против прежних вдвое, шея, белым стеблем поднимавшаяся из жёсткого воротника чёрного комбинезона, зрительно удлинилась и выглядела ещё беззащитнее и хрупче.
«Система переключения аварийных модулей 6-18 активируется после зажигания контрольной лампы датчика 2–6». Нормальный человек может это запомнить? Общим числом двадцать четыре часа на тренажёрах, в самый раз столько, чтобы выяснить — она совершенно к этому делу не способна. Тонны медикаментов подкожно, внутримышечно и перорально, чтобы загасить протесты организма и «потому что надо», и теперь большая часть сознания Натали напряжённо вслушивалась в происходящие с нею изменения: гормональные, а может, и вовсе молекулярные. Генетические. Армейским, оказывается, даже и знать не положено, что именно им колют. Плохо скрываемое презрение инструкторов, среди которых не осталось никого из тех, кого ставят в строй. К презрению Натали было не привыкать, но она впервые ощущала себя настолько бессмысленным существом.
Горошиной, набитой в стручок. Рядом, плечом к плечу с ней в тесной коробке военного транспортника тоже сидела женщина, и, даже не глядя в ту сторону, Натали бы ей позавидовала. Во-первых, та была намного крупнее. Ёжик светлых волос на круглой голове серебрился даже в тусклом свете единственной лампы. И от её крутого плеча веяло уверенностью человека — сейчас Натали была к этому чутка чрезвычайно — стоящего на своих ногах, а не болтающегося в пустоте под действием векторов противоборствующих сил.
Горячий металлический воздух внутри отсека был наэлектризован и совершенно неподвижен. И полон растерянности и страха. Жернова крутились, и ей, крохотному зёрнышку, становилось уже невозможно избежать их плотно притёртых поверхностей.
Взгляд, которым соседка скользнула по Натали, тоже назначил ей не слишком высокую цену.