— Ну хватит, — услышала вдруг в самое ухо и даже не удивилась, только попыталась распознать Шельму по голосу, потому что голос был знакомый, и даже задевший какую-то неожиданно чувствительную струну, вяло возмутилась, что «номер» не назвался, потом решила, что волна-то общая, и это даже совсем не обязательно Шельма… И в этот момент ручка вырвалась у неё из руки, словно мужчина в десять раз сильнее раздражённо стряхнул её управление. Стены пламени мелькнули вдоль блистера справа и слева, а потом на неё рухнула прошитая звёздами чернота. И тишина, словно динамик разом оглох.
И только тогда она вспомнила этот голос.
— Ты… где?
— Там, где мне самое место. А вот тебя тут быть не должно и не будет, пока я в силах это обеспечить.
— Где ты, чёрт побери?!
— Вокруг тебя. Я — твоя машина. Проект «Врата Валгаллы», если помнишь.
Мгновение назад вокруг кипела схватка, и Натали всё ещё была в холодном поту, а сейчас…
— Мать твою, ты что, вышел из боя?!
— Тебе там быть бессмысленно. И безнадёжно.
Натали истерически расхохоталась.
— А посреди вакуума, одной, в истребителе, не предназначенном ни для скачковых перелётов, ни даже для действий в атмосфере — не безнадёжно? Показательный трибунал и луч в затылок за дезертирство… Спасибо, дорогой, это именно то, что мне сейчас нужно. Нас… эээ… слышно?
— Разумеется, я отключил связь. Я могу сесть на планету, — произнёс голос в наушниках после крохотной паузы. — Я рассчитал. До семидесяти пяти процентов разрушения, но ты будешь жива. Тебя даже не хватятся. Не вышла из боя.
— У меня тоже есть честь.
— Сейчас не время думать о твоей чести.
— Там сбивают таких же девчонок, как я. На новеньких машинах без сюрпризов, без трёх рядов «крестиков» на фюзеляжах, без боевого опыта первого аса Зиглинды, помноженного на лучшую технологию Галактики. Верни меня в бой. Немедленно!
— Ты отдаёшь себе отчёт в том, что там происходит? Массированного удара такой силы я не припомню со времён начала войны.
— И сколько времени ты дашь мне на планете в случае, если щит рухнет? Пять минут? Пару дней?
— Йеххх, — выдохнул он. — Кресло тебе велико… Ну… сожмись, что ли, сползи вниз. То бы мудло, что сняло катапульту, да заманить бы в кокпит, да воздух стравить… Мантры какие-нибудь знаешь? Ну, тогда хоть стихи читай. Про себя! Шельма-двенадцать — всем! Индивидуальные стычки — отставить. Даю пеленг, все ко мне. Строй двойная дельта, женщин — в середину.
— Десятый — Лиде… тьфу… Двенадцатому, понял, командир, съер! — первым откликнулся в шлемофоне Вале.
— Дракон — Шельме, я иду! Как это, черти меня забери…
— Не сегодня, Магне… Четвёртый, влево! Давай! Так, теперь тридцать вверх и жарь!
— Кто, кто командует? — непрерывно орал в наушниках Гросс. И ещё десятка два голосов недоумённо повторяли тот же вопрос, просто голос комэска был самым громким.
— Кто, кто… Назгул!
И тишина внутри клубка огня, ровным счётом настолько, чтобы всплыла в памяти древняя харизматическая легенда, откуда мальчик из хорошей семьи дёрнул словцо, не без юмора определяя смысл своей послежизни.
Натали забарабанила по панели, требуя врубить обратно общую связь: та включилась с щелчком и без каких-либо комментариев. Одиннадцатый желал уяснить, какого чёрта он должен подчиниться младшему номеру, на что ему в особенно доходчивых выражениях указали, куда именно и кто лично воткнёт ему торпеду, буде он промедлит занять указанное место в строю.
— В моей кабине — женщина, и то… — рявкнул Назгул, а потом, приватно и доверительно, для одной Натали пояснил:
— Осточертел этот саботажник ещё при жизни…
Смерти нет!
То, что последовало дальше, было, по-видимому, настоящим и всерьёз… Брани столь чудовищной и столь виртуозной Натали в жизни не слыхала, да и представить не могла, чтобы ту встречали с таким неописуемым ликованием. Назгул, имевший, по всей видимости, шаровой обзор, вертел строем как единым целым, прицельным концентрированным огнём пресекая попытки уродов сомкнуть ряды. Зубы стучали непрерывно, и её колотила сумасшедшая дрожь. Но то был восторг потока, подхватившего её, и если потом те, кому удалось сохранить жизнь и здравый рассудок, утверждали, будто бы с начала действий не попадали в более опасную переделку, Натали ничем не могла подтвердить их слов. Она даже не помнила, как вела машину назад, на базу. Может, и не сама. Да точно, не сама, потому что Назгул нырнул в шлюз, не дожидаясь погрузки в кассету, точнёхонько сбалансировав направление, импульс посыла и перепад гравитационных полей внутри и снаружи, и остановился, молчаливый, но довольный и гордый.
И только тут её отпустило. И отпустило жестоко, приподняв и шлёпнув оземь, словно из невесомости разом под три «же», желудок рванулся вверх, а кости ног наоборот куда-то исчезли. Трясущимися руками и не с первого раза Натали откинула блистер. Выползти самой тоже не получилось: Фрост, видавший всякое, подкатил лесенку, поднялся по ней и попросту вынул Двенадцатую из ложемента за плечи, и перевалил через борт. По лесенке она и сползла, скорчившись у обутых резиной стоек. Рвать было нечем, иначе, как пить дать, осрамилась бы прямо здесь… Фрост подложил ей под спину свёрнутое в валик одеяло.
Ангар вне жёлтой линии, отсекающей Тецимы, был полон, но люди стояли вплотную друг к дружке, придавленные недоумённой тишиной. Имя «Эстергази» перепархивало бабочкой над головами. Гросс, всей массой тела раздвигая толпу и шатаясь, как пьяный, прошёл к своему — своей? — пилоту.
— Ну и… голос у тебя, Двенадцатая.
Этим дело, само собой, не кончилось. Стянув скафандр, совершенно мокрый внутри, трясясь под наброшенным одеялом и прихлёбывая чай, поданный Фростом, Натали наблюдала, как понемногу, неохотно покидали ангар люди, которым, по сути, нечего было здесь делать — только удовлетворять любопытство. До большинства дошло уже, что все здесь были бы уже мертвы, когда б не «эта штука», и разузнавали обиняками: «правда ли, что…» В отдалении Джонас беседовал с Гроссом, и когда комэск вновь подошёл к Натали, выглядел он мрачнее тучи.
— Что за песни я слышу про выход из боя?
Чашку пришлось отставить, хотя и с сожалением. За неё, по крайности, можно было держаться. Комэск перешёл на шёпот.
— Джонасу всей веры — полслова, он известный перестраховщик. Если смогу — вытащу, но что там, чёрт побери, было?
— Я не справилась с управлением, — сказала Натали, не глядя, впрочем, ему в лицо.
— На хрен ты вообще там сидишь! — вспылил Гросс, протягивая руку. — Должна справляться. Кассету!
Пришлось лезть в кабину, преодолевая тошноту и ломоту в костях. Назгул был вызывающе безгласен. Гросс сунул кассету в карман и направился в каморку механиков, откуда вылетел через минуту.
— Она ж пустая, — буркнул он. — Будто ты и двигатель-то не включала. Ччерт… Ты пойми, отправить под трибунал не добровольца… женщину… у меня б язык не повернулся. Но тут, — он указал подбородком на Тециму, — нет же ничего нормального! Каждый дурак захочет сказать своё веское слово. Готовься, затаскают.
С этими словами он ушёл, а Натали поднялась по лесенке и, не залезая в кабину, приложила к уху шлемофон.
— Это как это?
— Ибо нефиг, — меланхолично сказали там. — Думается мне, нам есть что сказать друг другу без лишних глаз.
Разбирательство, само собой, не замедлило. Комната, куда вызвали Натали, битком была набита начальством. Эреншельд сидел в дальнем углу с видом, что он-то секрет Назгула знал с самого начала, но играл по правилам, подчиняясь приказу. Встрёпанный Тремонт, невозмутимый Краун, офицер СБ, похожий на лабораторный фильтр, в том смысле, что готов объяснить явление, но только в рамках ситуации, и ни слова сверх. Гросс стоял посреди комнаты навытяжку, и всю дорогу, пока он отвечал «за неё», молодецки делая вид, будто в курсе всего, Натали мечтала отстоять процедуру, спрятавшись за его широкой спиной.
Не удалось. Впрочем, всегда остаётся удобная возможность сказаться дурой. Никто, как правило, этому не удивляется.
— Всё в итоге сводится к одному, — сказал ей Краун. — У нас на вооружении, как оказалось, состоит уникальная сущность. Кассета с записью пуста: как я понимаю, это знак, что сущность демонстрирует некие возможности и желает установить свои правила. С другой стороны — мы являемся сообществом, которое не может допустить послабления в своих рядах. Тем более в состоянии войны. Экстраполяция записей с других кассет увеличивает личный счёт Назгула, — он невольно усмехнулся, — как минимум на 15 единиц. Невероятно. Плюс фантастически результативная организация атаки. При всём моем уважении к леди, едва ли мы можем посчитать всё это её личным вкладом в военное дело. У меня остался один простой и прямой вопрос: кто покинул бой? Вы или Назгул? Честный ответ на этот вопрос важен неимоверно. От него зависит, являются ли понятия присяги, верности, чести и долга базовыми для новой сущности, а следовательно — насколько оправдано нахождение её на балансе Вооружённых Сил Империи.
— И не рассматривайте нас как бездушных чудовищ, леди, — добавил Эреншельд. — Мы знали человека. С этого офицера можно было писать Устав.
— Поставьте себя на его место, — ляпнула Натали.
Мужчины замолчали, она даже испугалась бы, кабы было куда больше пугаться.
— Вы ведь… эээ… не случайный человек в кабине опытного образца?
— Кто-то наверху решил, что так.
Гросс сбоку присвистнул, немедленно извинившись перед командованием. Командованию, видимо, только субординация помешала сделать то же самое. И только эсбэшник кивнул: дескать, знал с самого начала.
— Что до меня, я — поставил, — заявил Тремонт. — Но вот как пилоты отнесутся к возможности пустить их по второму кругу, для меня, честно говоря, загадка.
— Вероятно, будет правильно, если возможность эта их воодушевит, — сказал сотрудник СБ. — Моя компетенция тут заканчивается. Я уполномочен консультировать только по технической части.