Это к вопросу о «где». Второй, занимавший её вопрос был: «сколько». Нескольким злоумышленникам, вероятно, проще занести её вовнутрь, чем тащить волоком, тем более, что Натали отнюдь не была покорной жертвой. Рук гипотетическому «ему» явно не хватало. Запишем в «плюс», но… «плюс» этот с лихвой компенсировался возникшим у неё подозрением, будто бы ему всё равно, останется ли она жива после.
Плотная ткань форменной куртки почти не пропускала воздух снаружи, и крик о помощи — изнутри: конвульсии, в которых билась жертва, разве что наполовину объяснялись тем, что к ней сунулся не тот и в неподходящее время. Сбросить бы её. Кажется, от одного этого зависело спасение! И ещё — удастся ли удержаться на ногах.
Не удалось. «Молния» на комбинезоне с треском подалась, и, сдёрнув его до пояса назад, неизвестный умело спутал жертве обе руки. Всё у него, видать, продумано. Притом, упав навзничь, Натали придавила их собственным весом. Оставалось только неприцельно пинаться, что вряд принесло бы успех, учитывая, что дистанция между ними была, мягко говоря, меньше минимальной, да кататься с боку на бок… Врёшь, не возьмёшь!
У него, однако, нашлось на этот счёт иное мнение. Подкреплённое злобным «ну погоди ж ты, сучка!» и такой затрещиной, что у Натали чуть голову с плеч не сорвало. Глаза, казалось, взорвались внутри черепа, а сопротивление её приняло беспорядочный, можно сказать животный характер. Футболку он распластал на ней одним рывком и на мгновение замер, сражённый, вероятно, видом совершенно неармейского кружевного лифчика.
И даже пушки Назгула — не подмога.
Психозы на сексуальной почве обычное дело на военном АВ. Мифов, рождённых на этой почве — море: от брома в консервах до «братской любви». В реальности всё проще: проблема решается тотальной занятостью личного состава, предельной измотанностью, холодной водой и изолированными кабинками в туалете. Да вот ещё памятными всей Зиглинде отпускными загулами «крылатых». Всегда, однако, найдётся некий статистический процент, которого особенно заводят тщетные трепыхания жертвы и её протестующее мычание.
Вдобавок, как девяносто девять процентов мужчин, он был в полтора раза тяжелее.
Кисть правой руки, стиснутая под поясницей, нащупала браслет комма на запястье левой. Крикнуть в него, позвать на помощь было совершенно невозможно. Единственное, на что её хватило — несколько раз изо всех сил щёлкнуть по нему ногтем, в надежде попасть по микрофону. И гадать — понял ли кто. В порыве отчаяния Натали ударила нападавшего лбом в лицо. Мало того, что это оказалось чертовски больно, так и безнаказанным, само собой, не осталось.
Тяжесть вражьего тела исчезла внезапно, рывком, вскрики короткой злой драки и звуки ударов доносились под куртку словно из отдаления, Натали первым делом перевернулась набок, освобождая отлежанные руки и прикрываясь плечом. Не хватало ещё, если помощь подоспела ему, а не ей. В таком случае ничего, по существу, не изменится. Несколько секунд ей понадобилось, чтобы распутать рукава, и ещё немного, чтобы отдышаться, вынырнув из-под проклятой куртки. Глаза слезились и открываться не спешили. Сквозь щёлки удалось рассмотреть метавшуюся меж пустыми пыльными койками драку.
Иоханнесу Вале, примчавшемуся на помощь, приходилось несладко, Натали не успела не только встать с ним единым фронтом, но даже просто встать, да что там — комбинезон натянуть обратно на плечи, как приняв на челюсть сокрушительный удар, защитник с высоким жалобным вскриком отлетел в дальний угол и встать там не смог. Потери насильника свелись только к потере времени.
— Продолжим? — поинтересовался Ланге, командир Синего звена, прекрасно осведомлённый насчёт её закольцованного комма и точно так же обязанный бежать ей на выручку, буде придётся. — А мальчик поучится, как это бывает у взрослых.
Из всех шоков сегодняшней ночи этот был самым тяжёлым. Всхлипнув, Натали попыталась прорваться мимо него к двери, выкрикнув в комм имя комэска, но, разумеется, без всякой надежды, и немудрено, что оба они немедленно оказались в прежней позиции: с одной лишь волей к сопротивлению, но на этот раз — безо всяких сил.
К счастью, раздвижные двери жилых отсеков не имеют запоров изнутри. Гросс, ворвавшийся внутрь как торнадо, буквально вздёрнул своего заместителя в воздух и вмазал того в стену лицом, тот даже руками спружинить не успел. Оторвал от стены — и повторил от души. Потом свалил тут же и только тогда оглядел поле битвы.
— Пульман… застегнись. Что у тебя с… Мать Безумия! Что ты сделал с её лицом?
Было, пожалуй, большим вопросом, чьё лицо выглядит живописнее. Нос у Ланге, по-видимому, был сломан. Но не дух. Кровь текла на подбородок и ниже, заливая комбез, он сплёвывал кровью и смотрел снизу, но смотрел прямо.
— Мать твою, как у тебя рука поднялась на пилота? На своего пилота!
— И не только, знаешь ли, рука. Брось, Рейнар, не лукавь, какой из неё пилот. Что она, что та, другая — навынос собой торгуют. Но та хоть не без пользы, своего брата-пилота радует. А эта течёт по ржавой железяке на глазах тысяч голодных парней. На хрен кому сдался этот лицемерный цирк?
— Ржавой? Когда это ты видел на Назгуле ржавчину?
— Назгул железный. Зачем ему женщина?
— Начальство говорит — нужна, стало быть, нужна. Через пару часов она сядет в кабину, и он это увидит. А у него, знаешь ли, имеется перекрестье прицела.
— Для меня это ничего не меняет. А вот для Назгула всё может измениться. Он же на испытательном сроке, нет? Много глаз следит, куда направлена его пушка. Скажи-ка, комэск, не блазнится ли тебе, что вот проснулся ты однажды — ан уж и не человек вовсе? Железом-то ты Родине полезнее.
— Под трибунал отдам.
— Отдай. А что мне сделает трибунал? Пошлёт на передний край? А я, собственно, где? Расстреляет? Нехай! Оно того стоит. Давай её напополам, а? После можешь меня сдать, слова о тебе не скажу.
Рейнар Гросс сложил руки на коленях и вздохнул. Держась за стену, в дальнем углу кое-как подскребся по стеночке Вале. По лицу у него текла кровь, челюсть казалась неестественно перекошенной. Знаками он показал командиру, что опасается, будто бы Ланге её сломал.
— Ну что за чмо ты, Ланге, право слово?
— Я довольно честное чмо, не находишь? К тому же я офицер, пилот, а она? Летающее мясо.
— С таким офицером никакого внешнего врага не надо, — буркнул Гросс. — Видеть тебя не могу. Отправляйся в кубрик, и ни шагу оттуда. После решу, что будем делать. Вале, Пульман — в медпункт. Ногами дойдёте?
Первым пустили Вале, и ждали его, сидя в пустынном коридоре на лавочке, рядком. Натали время от времени трогала подушечками пальцев правую половину лица и морщилась. Боль была саднящей, и вскоре она, как перед сплошным забором, оказалась перед единственной мыслью: как она объяснит это Рубену.
— Знаешь, как мы знакомились с Эстергази? — неожиданно спросил Гросс.
Она издала невнятный звук, нечто среднее между «откуда мне знать» и «не очень-то и хотелось». Однако командир как будто не заметил.
— Он мне… ну, словом, сразу не понравился. Я хотел спровоцировать его и набить ему морду. А он набил морду мне. Из тех, за кем никогда не успеваешь.
Вале вышел с несколькими швами, но повеселев. Ему, видимо, поставили анестезию, да и челюсть оказалась не сломана, а вывихнута. Вздохнув, Гросс подтолкнул перед собой Натали, а сам протиснулся следом.
— Господи, Шельма, что ты со своими сделал?
— Тссс… нам бы что-нибудь… быстро, тихо и чтобы не так страшно, а?
Медтехник понимающе кивнул. В мгновение ока на бровь и губу наложили швы, синяки намазали противоотёчной мазью, а поверх всего велели держать пластиковый пузырь с охлаждением.
— Это всё? Медицинское заключение не нужно? Я имею в виду…
— Да понял я, что ты имеешь в виду, — отмахнулся Гросс. — Мы же вовремя успели, а? Нам и… эээ… записей бы не надо, лады? Пульман, ты ведь… эээ… в норме?
«Ну и норма у меня!» — подумала съязвить Натали, но — передумала. Не до юмора было как-то.
— Хотел бы я посмотреть, как выглядит тот, кто это сделал, — задумчиво молвил техник.
— Чего на него смотреть, — буркнул комэск уже с порога. — Как будто шасси его переехало!
— Что это?
«Что-что?» Вопрос, если задуматься, глупый, однако Назгулу было плевать. Голос в шлемофоне от бешенства аж осип.
— Какой… — он явственно подавился словом, или же слов не хватило, — это сделал?
— Ничего особенного, — лживым голосом заявила Натали, водружаясь в ложемент. — Время от времени это… ммм… случается.
Самой противно.
— Ну-ка позови мне Гросса, да побыстрей.
— Некогда, — с мстительной досадой возразила она.
Нахлобучила шлем, раздражённо щёлкнув застёжками. И каждый-то норовит на неё надавить! Черти бы забрали этих мужчин.
— Пульман готова.
— Пульман — пошла!
Назгул в наушниках замолчал и нырнул в шлюз. В кассете он не нуждался. Молчание его подразумевало: «после поговорим!» И разговор этот обещался не самым приятным. Одно утешало: едва ли он будет лаяться с комэском по внутренней связи эскадрильи, всем на радость. Значит, несколько часов есть, а за несколько часов даже праведный гнев у разумного человека волей-неволей становится управляемым. Натали, в сущности, боялась только пальбы. Не в смысле открытия огня, а — выводов начальства, не сводившего с Назгула бдительных глаз, и последствий, если они решат, что сущность неподконтрольна. Поскольку сущность в самом деле была не без греха, следовало держать её тише воды. Это Гроссу удалось до неё донести.
Стало быть, пока пойдём, полетаем.
Летели до точки, молчали, пока Натали не пришла в голову неожиданно ободряющая мысль.
— Может, и нет в этом ничего страшного? Ну, я имею виду — если меня убьют. Я же буду тогда тоже здесь? Смерти, как оказалось, нет. Или, ты думаешь, у меня нет шансов? Империя на меня размениваться не станет?
Кто знает, что она хотела услышать в ответ… Слов поддержки, может быть. Опухшая синяя сторона лица снова напомнила Натали, как она мала и незначительна, и как холодно и темно кругом, везде, кроме объятий Назгула. Немудрено, что однажды ей захотелось навсегда тут остаться.