Каждый стоит на своём рубеже.
Цена имиджа Империи — её генофонд. Так было всегда. Но сколько можно? Никто за тебя не определит цену, которую ты не станешь платить.
Нас убили не уроды. Империю уничтожил широковещательный спутник. Теперь можно сказать: он мне сразу не понравился. Денно и нощно рассказывал он подданным о порочности династического строя и непристойности общественного разделения. Пастырскими методами разъяснял быдлу его непреходящую индивидуальную ценность. Общеобразовательные программы знакомили с принципами демократической республики и выборного правления. Слова «референдум», «независимая пресса», «акционирование» звучали в программах чаще, чем «рагнарек».
Нельзя воевать на два фронта. Нельзя предоставить независимость собственным тыловым базам.
Но каждый ведёт свой единственный бой.
Мы собственными руками отняли у себя планету. Неужели мы не видели, что происходит?
Едва ли.
Мы не уступили силе. Мы продали всё для того, чтобы и дальше летел в пустоте этот шарик, весь в густых облаках. Для миллиарда людей почти ничего не изменится. Да и, в конце концов, пора уже разучиться обращать к себе это жлобское «вы». Сколь ни стискивай кулаки — да и челюсти тоже — трепещет что-то внутри: свобода, свобода, свобода. Для тебя. Наконец-то. И право ею распорядиться. Народ сделал свой выбор. Так ему и надо.
Причал бесконечен и, сколько видит глаз, заполнен людьми. Впереди группа командного состава, вице-адмирал, припадая на трость, выходит навстречу, склоняет в поклоне голову. Высокий, расшитый золотом воротник мундира врезается в багровые щёки.
— Сир Император!
Кирилл, сошедший на причал в чёрной форме имперского пилота, протягивает ему правую руку — для пожатия. Затем левую — с бумагами. Эреншельд пробегает глазами документы. Смотрит недоумённо, перечитывает их вновь.
— Императорским приказом, милорд, вы назначаетесь главнокомандующим ВКС Зиглинды, — подтвердил вслух сам Император. — Вы также наделяетесь правом осуществлять высшие властные полномочия, пока там, внизу, не будет создано Временное Правительство, которому вы сможете их передать. Нам нужно продержаться восемнадцать дней до подхода обещанной помощи федератов. Эскадрилью… дадите?
— Могу я поговорить с тобой?
— Хммм… а у меня есть выбор?
— Теперь — да.
— Ну что ж, залезай.
Народ в ангаре усиленно делал вид, будто занят делом. Кирилл опустил над собой блистер.
— Хорошо выглядишь, — сказал он. — Немыслимо. Не могу себе представить, что всю дорогу я стоял возле этого, и вот оно наконец. В моих руках. И все мы — в твоих, да?
— Ну, все мы — это сильно сказано, я полагаю.
— Отнюдь. Нам нужно продержаться восемнадцать дней. На «Фреки» идёт эскадрилья. Такая же. Ну, ты понял. В соответствии с первоисточником, их будет восемь. Догадайся, кого я хочу видеть командиром.
В наушниках сказали ещё одно задумчивое «хммм».
— Ребятам надо помочь с адаптацией. Кто справится лучше тебя? Про это не написано книг.
— Немедленная, — сказал Назгул, сладостно растягивая слова, — демобилизация для моего пилота. Иначе я и разговаривать не буду.
— Это шантаж?
— Нееет. Шантаж — это когда она сидит вот тут, и ничего не может, и ты — вон из шкуры, кровь из носу. И никуда не денешься. Так что давай, вперёд, пока адмирал не привык ещё тебе приказывать. К чести его — он всегда хотел отправить вниз всю их команду.
— А что думает по этому поводу твой… твоя пилот?
— Это единственный вопрос, в котором её голос не имеет никакого значения.
— Я говорил с ней. Она против. До поросячьего визга. Счастливец. К слову, а ты уверен, что человеком ты ей нравился больше?
— Угу. Счастливец. И у тебя язык поворачивается, да?
— Она, кстати, очень красива.
— Только попробуй подойди к ней…
— Обязательно попробую. Постараюсь успеть прежде, чем она заставит галактическую науку вернуть тебе человеческий облик. У тебя всегда было всё самое лучшее.
— Это возможно? Я про…
— А кто его знает? Кто бы сказал, что возможно вот это? Ну, может, не сразу, с промежуточной фазой, через, скажем, кота… Тоже хорошо, поместишься на коленях.
— Ваше Величество, вы сукин сын.
— Не представляешь, сколько народу воспользовалось возможностью сказать мне это до тебя.
— И ещё один момент. Обращаюсь к вам, как к государю и сюзерену…
— Это в прошлом.
— Неважно. Эстергази должны услышать это из твоих уст, и ничьих иных. Я люблю эту женщину и желаю дать ей своё имя. И ключ от ячейки в генетическом банке. Не думаю, что мои устоят против такой возможности…
— Опаньки. Интересный же статус будет у этого брака! Как ты, к примеру, собираешься на церемонии присутствовать?
— …с её доброго согласия. Её уже достаточно принуждали.
— Будь я при полномочиях, — ухмыльнулся Кирилл, — сказал бы, что в нынешних обстоятельствах размножение для Эстергази есть священный патриотический долг. Почему мы никогда даже не заикались о клонировании? И, кстати, почему ты её саму не спросишь?
— Фигу, — усмехнулся Назгул. — Я трушу.
Эта огромная квартира состояла, кажется, из одних косяков. Натали всё время приходилось поворачивать, и за каждым углом открывалась новая комната, впрочем, как две капли воды похожая на другие. Особенно — грудой упакованных вещей, всех привычных предметов обстановки и декора, без которых семья, обременённая традицией, не мыслит себе уюта и без которых любое обиталище кажется им временным. Натали оставалось только вовремя уступать дорогу грузовым платформам и дроидам, что при них, да следить, чтобы не наступить ненароком на щенков-бассетов, кувыркающихся под ногами.
Из окон открывался вид на облачную равнину, серую снизу, а отсюда, с высоты — озарённую розовыми лучами, подобно волшебным холмам.
Она всё ещё находилась в некотором ошеломлении. Судьба в очередной раз совершила крутой поворот. Князья Эстергази стали частными лицами.
Мужчины семьи, собравшись в гостиной, обсудили ситуацию и решили, что политическую и экономическую нестабильность «элементам старого мира» разумнее пережидать в безопасном удалении. Для них опять включился механизм «Большого Страха». Эмиграция — прозвучало там. Новая Надежда.
Эстергази знают толк в любви. Планет много. Семья одна.
Женщины семьи не возразили ни звуком.
Разумеется, зиглиндианские законы оказались не в состоянии предположить внятный вариант брака человеческой женщины и конструкта, в отношении которого не существовало не только прецедента, но даже определения. Юридически это было оформлено как удочерение, с последующим посещением генетического банка.
Натали Эстергази.
Звучало невероятно. Не более, впрочем, невероятно, чем увидеть воочию, как выносят вперёд ногами саму Империю. Империи уходят. Эстергази будут ещё. В таких случаях у нас говорят: «Прорвёмся». «Сомкните ряды», — говорят.
«Я, разумеется, в курсе, чего желает семья, — сказал доктор, не отрывая глаз от стеклянной трубки. — Им нужен наследник. Но решающее слово принадлежит вам, миледи. Если вы скажете, что хотите дочку…»
Рождение девочек — примета долгого мира. Натали заколебалась было, но воспоминание о давнем счастливом сне перевесило чашу. Она пожелала сына. Покидая банк, Эстергази забрали оттуда все образцы. Никто из «новых» не распорядится ими в своих целях. Мало ли, какую технологию занесут сюда ветры перемен. Генетические материалы превосходно подходят для шантажа.
Бесценного содержимого драгоценный сосуд.
Рубен дал ей столько, сколько Натали и не просила. И не мечтала. Достаток, имя, самоуважение. Если поразмыслить, то и саму жизнь: демобилизация, вытребованная им, означала именно это. Он дал ей семью. Всё, кроме права слышать в его голосе бархатные ноты, будучи один на один в космической пустоте. Мы оставили сражаться того, кому… не оставили ничего иного.
Адретт звала её от дверей, тявкали собачьи дети, арестованные на сворку: флайер, который отвезёт их в космопорт, уже ждал. Ещё только один взгляд на розовые холмы, пронзённые пиками башен.
Её зовут Нереида, и там почти ничего нет. Номер двести семьдесят третий в экономическом рейтинге кислородных планет. Только ветры и скалистые острова в океане. Слишком холодно для курортов, а добывать там нечего. Одна только сила стихий.
Через двадцать лет отсюда выйдет лучший пилот Галактики. В этой семье слишком много славы, чтобы надеяться утаить её от сына.
Я не могу сказать, что всё кончилось хорошо, потому что, по существу, ничто и не думало кончаться.
Удобные туфли на низком каблуке, платье, струящееся до самых щиколоток, модный стёганый жакет. Всё ослепительно, непрактично белое. И маленькая шапочка из меха на коротко стриженной черноволосой голове.
Ветрено сегодня.
Екатеринбург — Жуковский
15.02.2003 — 31.03.2004