спытывать правильные чувства? По счастью, решила она, летать, таким образом кувыркаясь — не её работа.
Ночная тьма ещё не рассеялась, когда полёт их наконец завершился. Флайер бесшумно опустился на дорожку, почти не освещённую — будь Натали чуть в лучшем состоянии, она сообразила бы, что это уже не город. Гравий — вещь совершенно смертоносная для высоких каблуков — заставлял её оступаться на каждом шагу, и Рубену пришлось почти тащить её на себе. Потом ей смутно помнились какие-то кусты и ветви, нависшие над головой, запах влаги и горьких цветочных духов.
Здесь, верно, и живые птицы есть.
Затем поднялись на две ступеньки, и стеклянная дверь, за которой было темно, откатилась в сторону. Включился электрический свет. Рубен выпустил её локоть, и, пошатнувшись, Натали прислонилась к косяку.
Ничего общего с её теперешней ячейкой в блоке для одиноких молодых девиц, где стены из дешёвого композита облицованы стандартным пластиком, а откидная койка, видео, душевая кабинка и кухонный отсек в два метра площадью занимали всё полезное пространство. Готовить Натали не любила, когда можно — предпочитая кафе.
Тут были деревянные стены. При первом взгляде это поразило её даже больше, чем огромная двуспальная кровать, на которую впору «Вампу» сажать. Хотя, если Рубен раскинется, оставит ей вовсе небольшой кусочек. Была бы Натали в состоянии сделать хоть шаг, она непременно потрогала бы руками поверхность настоящего дерева. Сейчас же, опустившись совершенно без сил на краешек пружинящего матраса, она непроизвольно погладила материал покрывала. Настоящий лён. В ногах, сложенные, лежали пушистые пледы. Плетёные кресла с подушками. Изысканный туалетный столик с цветами на нём. На полу — циновки, в глубине комнаты дверка в ванную. Нигде ни следа пластика или полиэстера. Видео нет, но принесут, достаточно позвонить. Пилот и стюардесса в мотеле — картинка та ещё. Только шампанского не хватает.
— Хочешь в душ?
Натали помотала головой.
— Тут есть во что переодеться, — ещё одна попытка, разбившаяся о стену.
Сюда, похоже, можно приехать совсем без вещей, с одной только кредитной карточкой. Вот она, карточка, угу. А счастье где?
Решётка, увитая цветами, отделяла вполне современную кухоньку, где немедленно скрылся Рубен. Отсюда видно было, как он решительно тычет в кнопки комбайна. Натали нагнулась, чтобы расстегнуть ремешки босоножек.
— Ух ты, страх какой!
Она вздрогнула и уронила туфлю. Рубен, присев на корточки, поднял её, большим и указательным пальцами промерил длину шпильки. Натали, смутившись до смерти, поспешно втянула под подол босую ступню, выглядевшую так безнадёжно беспомощно с розовыми следами от ремешков.
— И я ещё выпендриваюсь со своей координацией. Вот выпей-ка.
Натали решительно замотала головой. Если внутрь неё попадёт хоть глоток, эту прелестную комнатку неминуемо постигнет участь D-14.
— Пей давай!
Она отползла, упёршись спиной в спинку кровати и не сводя с него затравленного взгляда.
— Господи, да это всего лишь чай.
Зажмурившись, она хлебнула горячего, сладкого и очень крепкого травяного напитка. Жар прокатился изнутри до самого желудка, и подействовал успокаивающе. Всё, что было в ней напряжённого, расслабилось, и тем не менее лицо, обращённое к Рубену, было одной умоляющей маской. Кто-нибудь тут ещё хочет любви?
— Худо мне… не могу.
— Да откуда у тебя такие… дремучие представления о мужиках?
Невзирая на слабое неорганизованное сопротивление, Рубен вытряхнул её из плаща и завернул в плед. Воспоминание о тихом смехе провожало её, когда она падала в сон. Ты ещё и добрый, чёрт бы тебя побрал.
Натали проснулась резко, словно кто всадил ей локоть в рёбра, с полной памятью обо всём, что было вчера. Не открывая глаз, мысленно оценила своё самочувствие. Не тошнило — со всей определённостью. Тело лежало на боку, колени подтянуты под самый подбородок, руки переплетены на груди. Осторожно отвела от лица плед: спала, оказывается, закутавшись с головой. Серый утренний свет просачивался под увитый лианами козырёк террасы: утро было мягким.
Осторожно села, спустив на пол босые ноги, несмело обернулась. Утром всегда всё выглядит иначе. Минуту или около того таращилась на широкую, обтянутую форменной рубашкой спину. Голову Рубен подвернул, словно прикрыв её плечом. Поза под кодовым названием «меня вообще тут нет». Адекватный ответ на её «не тронь меня». Не храпит. Это хорошо.
Чего хорошего? Разве ты ждёшь ночей, когда это станет иметь значение?
Как крепко спит. Когда отрастёт короткий курсантский ёжик, чёрные волосы естественным образом лягут назад: открытое лицо. А вот депилятора на эти щёки уйдёт немало. Ничего не поделаешь — тестостерон. Натали удержала ладонь — погладить. Насколько было бы проще, если бы она могла думать о нём плохо. Скажет тоже… Турандот!
Подобрав подол, чтобы не наступить на него ненароком и не наделать шуму, Натали проскользнула в ванную. Состояние вчерашней косметики на лице подтвердило самые худшие опасения, но… здесь была настоящая вода, хочешь — горячая, хочешь — прохладная! Не стандартный общежитский ионный душ, удаляющий грязь исключительно механически. Тут тебе и расслабление, и массаж, и утренний тонус.
Натали провела в ванной достаточно времени, чтобы укрепиться в своём решении. Нельзя брать то, чего хочется так сильно, потому что всегда платишь дороже. Кармический закон. Столько, сколько придётся отдать за этого парня, у неё просто нет. Она сама отпирала для него все свои тайные комнаты. Когда он уйдёт, она останется одна посреди пустого и гулкого пространства. И с ней не будет ни цинизма, ни снисходительности, ни спасительно дурных мыслей.
Где-нибудь в зарослях наверняка притаился корпус администрации, откуда можно вызвать такси. Не может быть, чтобы отсюда нельзя было выбраться.
А вот вползать обратно в открытое вечернее платье оказалось неприятно. Не то потому, что после ночи спанья в нём оно было, мягко говоря, несвежим, не то потому, что с утра его тонкие лямки, декольте и подол до самого полу выглядели не более уместными, чем она сама — в этом обустроенном гнёздышке. Прикосновение шёлка к телу, возбуждающее вчера, сегодня казалось склизким и напоминало… да всё о том же: о схеме «пилот — стюардесса — мотель».
На цыпочках, стараясь не шуршать шёлком, взяв туфли в руки, а в охапку — плащ, Натали выбралась из ванной. Кожу покалывало возбуждением и страхом. Особенно губы. Плащ, босоножки, сумочка на шнурке, на запястье. Кажется, всё…
— Убегаешь?
Кровь хлынула ей в лицо. Ничего не может быть унизительнее, чем если тебя застигнут на цыпочках, с охапкой барахла, и ты при этом отскакиваешь к стене, выкладывая свои постыдные комплексы как на ладони. И глаза таращишь.
Рубен сел, молча потёр ладонями лицо, поморщился. Вид утомлённый и помятый, как всегда от спанья в одежде. И недовольный, ясен пень.
— Я что-то не так сделал?
— Нет, — выговорить это было трудно, а ещё унизительнее было сознавать, что сейчас она начнёт бессвязно блеять, что-де дело не в нём…
— Думала, ты вчера ещё догадался. Я не белая кость. Я в стюардессы-то выбралась, обдирая локти и пузо. Из фабричного квартала, с приземных этажей. Не низший-средний класс, но низший-низший. Прннчипесс нету тут. Мне с тобой вровень не встать. Ходить, говорить, поворачивать голову, небрежно употреблять это клятое «отнюдь» — я училась стиснув зубы. У меня отец — пьяница, а о матери вообще лучше не вспоминать. Моим первым парнем был «бык». Ты… ты можешь дать очень много, но в результате оставишь меня совершенно ни с чем. Я… после тебя… долгонько не смогу с интересом по сторонам поглядывать.
Она замолчала, с отвращением сознавая, что всё сказанное нельзя воспринимать иначе как чистое вымогательство, предполагающее, что в ответ распалённый юноша наобещает ей златые горы, законный брак и все звёзды с неба. Какими словами докажешь, что всё не так?
— Сколько отдавать сердца — человек сам решает, я не могу схватить тебя за руку со словами «достаточно». Я только мог предложить решить это обменом, не глядя: всё на всё.
Он не недоволен, кольнуло мозг. Он расстроен. Глаза в пол, пальцы — на висках. Почему у парней с утра такой похмельный вид?
— Я видела твою уважаемую мать. Мне не проглотить такой кусок пирога, Рубен.
— Тогда иди.
Он снова потёр ладонями лицо, словно таким образом надеялся стереть с себя дурной сон. Натали нерешительно переступила босыми ногами. Опыта у неё было достаточно, чтобы сообразить, как она с ним поступает. Здоровый, красивый, покончивший с монастырским Уставом Учебки, казалось бы, навсегда и разлетевшийся не только заниматься любовью, но и любить. Строго говоря, тут вот девчонки их и берут — горячими. Натали ведь поощряла его, не так ли?
— Иди, — повторил Рубен хмуро, упёршись локтями в колени. Что-то в его позе ударило её, словно под-дых. Сколько ещё он так просидит, когда за ней прошелестит, закрываясь, стеклянная дверь? Чем это кончится? Можно сказать наверняка: холодным душем, а после — несколькими сутками видео. Подряд, без разбора — фильмы, новости, викторины, а в промежутках — едой в постели, не глядя, без аппетита. Сожаления осыпались, увядая, как листья в сквере. В совершенной растерянности Натали сгрузила всё, что занимало ей руки, в ближайшее кресло: босоножка упала на пол, от громкого звука вздрогнули оба. Сбежать, спасаясь от душевной боли — одно дело. Но лучше быть дурой, чем свиньёй.
Села рядом, чуть прикоснувшись плечом. Растерянно пошевелила пальцами ног. Полжизни за обычное домашнее платье-свитер! Тихонько ткнулась лбом Рубену в плечо.
— Не надо.
Взято слишком высоко, чтобы быть правдой. Примитивная тактика — самая верная, главное — ошеломить. «Милый, ты меня любишь?» тут не сгодится. Мы напортили столько, что дело спасёт только самое тяжёлое вооружение.
— Я… эээ… слишком тощая, верно?