Приближаясь к цели, Грэшим ощутил рябь, всколыхнувшую разлитую по пустыне силу. Как будто кто-то запустил камень в пруд со стоячей водой. Он прибавил шагу.
Вскоре маг заметил человека, сидящего на песке скрестив ноги. Грэшима он не ждал, и тот не преминул воспользоваться этим преимуществом. Как только человек поднял голову, маг нанес удар посохом.
Сидящий попытался защититься и перехватил деревянную палку.
Грэшим не стал препятствовать, только ухмыльнулся злорадно.
– Рад видеть тебя, шаман Партус.
– Кто ты? – Глаза старика сияли так же ярко, как и сонная пустыня.
Маг направил силу в посох, чувствуя, как его сон сливается со сном шамана. Они теперь походили на зеркальные отражения друг друга, с разных концов схватившиеся за деревяшку.
– Я – это ты, само собой.
Партус попытался отпустить посох, но не смог. Его глаза широко раскрылись от удивления. Он словно прилип к окаменевшей древесине.
– Ты сумел пронести в сонную пустыню что-то из внешнего мира? – В голосе шамана слышался ужас.
– Ты не ошибся. И, насколько мне известно из давно утраченных записок вампира Ашмары, здесь, в сонной пустыне, оружием из внешнего мира можно убивать. – Призвав темную магию, Грэшим направил огонь в конец посоха.
Пламя жадно кинулось к Партусу. Тот попытался вырваться, но безуспешно. Его ладони вспыхнули, ярко освещая полумрак речной долины. Шаман поднял на чародея умоляющий взгляд, будто хотел спросить: «За что?»
Но Грэшим продолжал безмолвно улыбаться. Иногда, чтобы избавиться от прошлого – ужасное оно или не очень, – приходится играть со смертельной опасностью. Шаман по сравнению с ним был несмышленым младенцем, но в планы темного мага не входило учить его уму-разуму. Он послал через посох еще одну толику силы, и Партуса окутало ревущее пламя. Песок, на котором они стояли, почернел и расплавился, разливаясь лужицей. Но Грэшим, используя несложное заклятие, приподнялся в воздух.
Когда от шамана остался лишь вцепившийся в посох обугленный скелет, чародей с отвращением стряхнул его и отступил. Кости утонули в расплавленном песке, а Грэшим вздохнул и, развернувшись, отправился восвояси.
Черная лужа песка осталась далеко за его спиной, отделенная лигами пустыни. Но он знал, что посреди оазиса Оу’шал кто-то найдет поутру сожженные останки шамана Партуса, намертво впечатанные в лепешку из черного стекла, которое жители пустыни называли «ночным стеклом», – уменьшенную в сотни раз копию огромного безжизненного озера Аи’шан.
Возвращаясь через пески сонной пустыни к водам серебряной реки, Грэшим размышлял, пересек ли уже Джоак черную, как полночь, гладь Аи’шана.
Волшебник улыбнулся и, мельком взглянув на похищенное у шамана обличье, рассмеялся. Неважно, где мальчишка шляется в настоящее время, имеет значение лишь то, что их новая встреча неизбежна.
Кесла подошла к Джоаку, который сидел на перевернутой корзине и рассматривал черную гладь Аи’шана. Встала возле релинга. В чистом ночном небе горели яркие звезды, отражаясь в блестящей поверхности озера. Дул свежий ветер, натягивая паруса и увлекая лодку навстречу полной луне.
– Долго еще? – спросил юноша, не оборачиваясь.
– Капитан утверждает, что мы доберемся до того берега раньше, чем луна будет в зените. – Девушка глянула в небо.
Фесс а’Калар стоял у руля, повернувшись спиной к ветру, и внимательно вглядывался в паруса и звезды. Команда из четырех человек сноровисто натягивала канаты, повинуясь его командам.
– Все готовы? – поинтересовался Джоак.
– Каст и Сай-вен вылетят сразу, как только мы пришвартуемся. Иннсу с соплеменниками наточили оружие, приготовили стрелы и нарядились в одежду пустынников. Хант и Ричалд охраняют Шишон, которая спит на нижней палубе. – Несмотря на серьезность положения, Кесла улыбнулась. – У Ханта голос делается таким нежным, когда он поет ей колыбельную.
Джоак посмотрел на нее и слегка улыбнулся. Кесла присела рядом, устроившись на той же корзине. Юноша попытался встать и отойти, но она удержала его за руку.
– Останься… пожалуйста…
Помедлив мгновение, он вздохнул и вернулся на место. Кесла молчала, дорожа кратким отдыхом. Наконец, почувствовав, что Джоак расслабился, девушка тихонько прижалась к нему и, словно невзначай, нежно погладила по спине. Она не сказала ни слова.
Скрип стальных полозьев бегущей по озеру лодки сливался в непрерывную музыку, разносясь далеко в ночи.
– Расскажи мне об Аи’шане, – попросил Джоак.
– Что ты хочешь узнать?
– Помнится, ты упомянула, что озеро возникло после давнего сражения с вампирами Тулара. Будто бы сильнейшая магия расплавила пески, превратив в черное стекло.
– В «ночное стекло», – прошептала она. – Как мой кинжал.
– Расскажи мне эту легенду.
– Это не легенда, а история. Я прочла много томов и свитков в книгохранилище мастера Белгана. В них рассказывалось о далеком прошлом Южных Пустошей.
Джоак взглянул ей в лицо с расстояния не больше ладони.
– А ты и читать умеешь?
– Хочешь вылететь за борт? – улыбнулась Кесла, глядя ему в глаза.
Девушке было приятно, что он ее слегка поддразнивает, но в глазах брата Элены таилась непостижимая печаль, поселившаяся там с тех пор, как они покинули Альказар.
Юноша первым отвел глаза.
– Ну так расскажи мне об озере.
– Раньше здесь простиралась лишь пустыня, – вздохнула Кесла. – За исключением города Ка’алоо у подножия Южной стены. Там, рядом с самым большим оазисом пустыни, был торговый порт. Туда отовсюду съезжались поставщики шелка, продавцы пряностей, ремесленники, изготавливавшие всяческую утварь. Ряды шатров растягивались на целые лиги вокруг Ка’алоо.
– И что же произошло?
– Когда возросла сила вампиров, увеличилась и их алчность. Все меньше людей отправлялись в дорогу, опасаясь за свои жизни. Начались рассказы об исчезающих детях, о странных криках, которые разносились по ночам в песках, окружающих Тулар, о зверях, появлявшихся ночью, нападая и убивая. Приток богатых товаров начал иссякать. Вампирам это очень не понравилось. Ведь они привыкли к разнообразным винам, изысканным пряностям, всяческим заморским товарам, которые доставлялись едва ли не к их порогу. Вот тогда-то и появились отряды, требующие отдавать десятину всех товаров их представителям в Ка’алоо.
– Начало дани?
– Да, – кивнула Кесла. – По мере того как вампиры становились смелее, их требования делались все более наглыми. Вскоре они потребовали коров, маллюков, коз… и… и наконец…
– Детей, – закончил Джоак.
– Каждый первенец из любой семьи, едва войдя в возраст мужества или с началом месячных, должен был отслужить две зимы в Туларе. Многие не возвращались. Кое-кто из пришедших назад сошел с ума, не мог говорить. Некоторые стали подобны диким зверям, в них не сохранилось ничего человеческого.
– А почему племена не бунтовали?
– Если какой-либо поселок или племя пытались оказывать сопротивление, ночью приходил василиск, и все умирали. А его самого не могло поразить никакое оружие. Зимы сменялись веснами, размер дани рос, и она стала привычной частью жизни в Южных Пустошах, еще одним испытанием, посылаемым пустыней.
– Ужасно.
– Такова была жизнь под властью вампиров. – Кесла посмотрела на стеклянное озеро.
– И что же произошло?
– Иногда на Тулар нападали повстанцы, но все они погибали, и кости их заносили пески. Никто не мог сопротивляться вампирам. Но однажды зимой родился ребенок, чьи глаза сияли, как сонная пустыня. – Девушка повернулась к Джоаку, чтобы убедиться, понял ли он. Юноша кивнул. – Его назвали Широн, в честь звезды, которая первой восходит каждую ночь. Люди говорили, что, когда он родился, с неба упали сотни звезд. Его родители не имели постоянного жилья, кочуя по пустыне, а потому решили перехитрить вампиров и утаить от них рождение первенца. Они скрывали его, хотя могли поплатиться жизнями за неповиновение. Вскоре кочевники из других племен узнали о ребенке и принялись помогать его семье. Они укрывали их то в одном племени, то в другом, перевозя из селения в селение. Пока мальчик рос, он успел познакомиться с самыми отдаленными уголками пустыни. И все, кто видел его, сразу верили, что он явился, дабы освободить народ пустыни от кровавого господства вампиров. Ходило множество слухов о его способностях: находить воду в песках, успокаивать песчаные бури одним движением руки. Широна объявили избранным, ребенком самой пустыни. Многие сомневались, был ли он сыном человеческим.
Джоак внезапно напрягся. Кесла повернулась к нему, но юноша кивнул головой, чтобы она продолжала. Лицо его слегка исказилось, словно от душевной боли.
– Итак, когда ему исполнилось тринадцать зим, а значит, по законам пустыни Широн достиг совершеннолетия, никто не хотел отпускать мальчика в Тулар. Его имя произносили шепотом. Но немногое из происходящего в пустыне не достигало ушей вампиров. В ночь, когда люди праздновали вхождение Широна в возраст мужества, явился василиск. Он обосновался в песках рядом с деревней и не нападал, а просто ждал, тихо, но неумолимо напоминая, что ребенка нужно отправить в Тулар. Люди хотели тайком увезти Широна куда-нибудь подальше, но он отказался. Мальчик покинул праздник и направился в пустыню, туда, где его ждал василиск. Ходили слухи, что он общался с вампирами через зверя и пообещал добровольно явиться в Тулар.
– Но почему?
– Тот же вопрос задали ему и жители деревни. Они убеждали его, что лучше бежать, скрыться, но на рассвете Широн вышел в путь к Стене. Каждую ночевку за время долгой дороги к нему являлся василиск, чтобы удостовериться, держит ли мальчик обещание. Он следил за ним своим ужасающим взглядом. Но Широн и не думал никого обманывать. Меньше чем за четверть месяца он добрался до Ка’алоо. Там, при свете полной луны, сияющей так же ярко, как и сейчас, он встретился с вампиром Ашмарой, который поджидал его.
– Ашмара?
– Да, ужас всех детей пустыни. Говорили, что кожа его бледна, словно молоко, а глаза сияют красным огнем. Он был самым жестоким из вампиров Тулара, болезненно порочным и неудержимым в жажде крови. Кое-кто говорил, что он уже родился таким. Его больная кожа не переносила прикосновения солнечных лучей, глаза страдали от яркого света, и он вырос, ненавидя пустыню, поскольку мог выбираться из укрытия лишь ночью, зато тогда сполна давал волю своей жестокости по отношению к тем, кто свободно ходил днем.