– Что вы на самом деле испытываете к Дэйну, Боб? – спросил Зигфрид.
– Что я могу к нему испытывать? Он соблазнил мою девушку.
– Какое старомодное выражение, Боб. И ведь это произошло очень давно.
– Ну и что? – Мне приходит в голову, что Зигфрид поступает нечестно. Он устанавливает правила игры, но сам не играет по ним. И я возмущенно восклицаю: – Кончай, Зигфрид! Конечно, это случилось давно, но для меня недавно, поэтому я никак не могу выбраться из этого. У меня в голове все совершенно свежо. Разве не этим ты должен заниматься? Вытаскивать на поверхность сгнивший хлам, чтобы я мог выбросить его и больше не мучиться?
– Мне все же хотелось бы знать, почему вы считаете те далекие события совсем свежими, Боб.
– Боже, Зигфрид! – Похоже, у моего Зигфрида наступил один из периодов интеллектуальной деградации. Я подозреваю, что он не может справиться с новой информацией. Если подумать, Зигфрид всего лишь компьютер и не способен делать ничего, на что не запрограммирован. В основном Зигфрид реагирует на ключевые слова, разумеется, обращая некоторое внимание и на их значение. А что касается оттенков, выражаемых голосом, их он определяет по сенсорам и по натяжению ремней, которые дают ему представление о степени моей мышечной активности.
– Если бы ты был человеком, а не машиной, ты бы понял, – говорю я ему.
– Может быть, Боб.
Чтобы вернуть его на правильную дорогу, я все же снисхожу до разговора о Дэйне.
– Это действительно случилось очень давно. Не понимаю, зачем ты об этом спрашиваешь.
– Я хочу разрешить противоречие, которое улавливаю в ваших словах. Вы утверждали, что не реагировали на то, что у вашей подруги Клары были интимные отношения с другими мужчинами. Почему же для вас так важно, что у нее они были с Дэйном?
– Дэйн неправильно обращался с ней! – И, добрый Боже, это была чистейшая правда. Он оставил ее застрявшей, как муху в янтаре.
– Это из-за того, как он обращался с Кларой? Или из-за чего-то, что произошло между Дэйном и вами, Боб?
– Никогда! Никогда ничего не было между Дэйном и мной!
– Вы сказали, что он бисексуал, Боб. А как ваш полет с ним?
– У него для забав было еще двое мужчин. Не я, парень, не я, клянусь! Не я! Ох, – говорю я, стараясь успокоиться, чтобы проявлять только слабый интерес к этой глупейшей теме. – Разумеется, он раз или два подступал ко мне. Но я ему сказал, что это не в моем стиле.
– В вашем голосе, Боб, – замечает он, – отражается больше гнева, чем в словах.
– Будь ты проклят, Зигфрид! – На этот раз я сержусь по-настоящему, признаю. От негодования я едва могу говорить. – Не приставай ко мне со своими нелепыми обвинениями, Зигфрид. Конечно, я позволил ему раз или два обнять меня. Но не больше. Ничего серьезного так и не произошло. Просто я оскорблялся, чтобы провести время. Честно говоря, он мне нравился. Рослый красивый парень. Иногда становится одиноко, особенно когда… что это?
Зигфрид издает звук, как будто откашливается. Так он прерывает, не прерывая.
– Что вы сказали, Боб?
– Что? Когда?
– Когда говорили, что между вами ничего серьезного не было.
– Боже, не знаю, что я сказал. Ничего серьезного не было, вот и все. Я просто забавлялся, чтобы провести время.
– В первый раз вы не использовали слово «забавлялся», Боб.
– Нет? А какое слово я использовал?
– Вы сказали «я оскорблялся», Боб.
Я насторожился. В этот момент я чувствовал себя так, будто неожиданно обмочился или обнаружил, что у меня расстегнута ширинка.
– Что значит «оскорблялся», Боб?
– Послушай, – смеясь, отвечаю я, поскольку на меня это подействовало несколько отрезвляюще, – настоящая фрейдистская оговорка, правда? Вы, парни, очень внимательны. Мои поздравления твоим программистам.
Зигфрид не отвечает на мое вежливое замечание. Он ждет, чтобы я немного потомился.
– Хорошо. – Я чувствую себя очень открытым и уязвимым, словно живу одним моментом, который, впрочем, длится вечно, как у Клары, застрявшей в мгновенном и бесконечном падении.
В: Знает ли кто-нибудь, как выглядел стол хичи или любой хозяйственный предмет?
Профессор Хеграмет: Мы даже не знаем, как выглядел дом хичи. Не нашли ни одного. Только туннели. Как ветвящиеся шахты с отверстиями, ведущими в комнаты. Они любили большие помещения в форме веретена, заостренные с обоих концов. Здесь есть одно такое, два находятся на Венере. Вероятно, остатки еще одного есть на планете Пегги.
В: Я знаю, какова премия за открытие разумной жизни, но какова премия за открытие самих хичи?
Профессор Хеграмет: Вы только найдите одного. А потом называйте свою цену.
Зигфрид негромко говорит:
– Боб. Когда вы мастурбировали, у вас бывали фантазии о Дэйне?
– Я это ненавидел, – отвечаю я, но Зигфрид ждет продолжения этой ужасной исповеди, и я добавляю: – Ненавидел себя за это. Точнее, не ненавидел. Скорее презирал. Бедный, отвратительный сукин сын, я с вывертами трепал свою плоть и думал о том, как переспать с любовником своей девушки.
Зигфрид ждет еще немного, а потом замечает:
– Мне кажется, вы хотите плакать, Боб.
Он прав, но я ничего не отвечаю.
– Хотите поплакать? – приглашает он.
– Мне этого хотелось бы.
– Тогда почему бы вам не поплакать, Боб?
– Я бы хотел, – глядя в потолок, произношу я. – Но к несчастью, не знаю, как это делается.
24
Я поворачивался, собираясь уснуть, когда заметил, что цвета на курсовой системе хичи меняются. Шел пятьдесят пятый день полета, двадцать седьмой после поворотного пункта. Все пятьдесят пять дней цвета были розовые по всей панели. Теперь появились чисто белые участки, и они все росли и сливались.
Я прибывал. Что бы меня там ни ожидало, я прибывал.
Мой маленький корабль – этот вонючий скучный гроб, о стены которого я бился почти два месяца башкой, в котором разговаривал сам с собой, играл сам с собой в карты, мертвецки уставал от себя – шел со скоростью меньше световой. Я всмотрелся в видовой экран, который теперь находился «внизу», потому что моя скорость уменьшалась, и ничего необычного не увидел. Да, звезда. Передо мной было много звезд, и рисунок их казался мне совершенно незнаком. С полдюжины голубых – от яркого до болезненно яркого, одна красная, более интересная своим оттенком, чем светимостью. Гневный красный уголь светил не ярче Марса, видимого с Земли, но цвет был более насыщенным и неприятным.
Я заставил себя заинтересоваться. Это было нелегко. После двух месяцев отрицания всего окружающего – оно либо наскучило, либо угрожало сумасшествием – трудно было переключиться на другое настроение.
Я включил сферический сканер, и корабль начал поворачиваться, подставляя под анализаторы разные участки неба. И почти тут же ко мне вернулся сильный совсем близкий сигнал.
Пятьдесят пять дней скуки и истощения мгновенно забылись. Что-то очень значительное и предельно доступное находилось где-то рядом. Я забыл, что совсем недавно хотел спать. Сосредоточившись, я скорчился у экрана, держась за него руками и ногами, и вдруг увидел, как на экране показался какой-то прямоугольный объект. Он все время увеличивался в размерах. Это был чистый металл хичи! Форма неправильная, с круглыми утолщениями на плоских сторонах.
По мере приближения к объекту количество адреналина у меня в крови стремительно увеличивалось, перед глазами заплясали сахарные леденцы. Я с трудом заставил себя заняться сканером. У меня не было никаких сомнений, я обнаружил нечто очень значительное. Вопрос был в том, насколько оно значительное. Может, это что-то совершенно исключительное! Вдруг в моем распоряжении оказалась целая новая планета Пегги и доход в миллионы долларов ежегодно на всю оставшуюся жизнь! А может, только пустой корпус. Возможно – об этом говорит прямоугольная форма, – это по-настоящему большой корабль хичи, в который можно войти и лететь куда угодно, везя с собой тысячу человек и миллион тонн груза! Все возможно, и даже если я преувеличиваю значение находки, если мои ожидания не оправдаются и это всего лишь пустой корпус корабля, достаточно одной вещицы внутри него, всего одной безделушки, одного прибора, одной штуковины, какую никто раньше не находил, но которую можно разобрать и заставить действовать на Земле…
Я споткнулся и разбил костяшки пальцев о спираль, которая светилась теперь мягким золотистым светом. Посасывая кровь, я вдруг понял, что корабль продолжает движение.
Но он не должен был двигаться! Корабль не запрограммирован для этого. Он должен вынырнуть на орбите и висеть там, дожидаясь, пока я поразмыслю и приму решение.
Пребывая в необыкновенном смятении, я осмотрелся. Прямоугольный корпус объекта находился точно в середине экрана и оставался на месте. Мой одноместник прекратил автоматическое сферическое сканирование. Я с опозданием услышал рев двигателей шлюпки. Именно они меня и двигали, отчего корабль направлялся прямо к прямоугольнику.
А над сиденьем пилота горел зеленый свет. Но это было неправильно! Зеленый свет был установлен на Вратах людьми. Он не имел никакого отношения к хичи. Это было обычное старое радио, и кто-то по нему меня вызывал. Но кто? Кто мог находиться рядом с моим совершенно новым открытием?
Я включил установку РСМ – радиопереговоры между судами – и закричал:
– Алло!
Послышался невнятный ответ. Я его не понял, потому что ответили на каком-то иностранном, похоже, на китайском. Но говорил явно человек.
– Говорите по-английски! – закричал я. – Кто говорит?
– А вы кто? – после непродолжительной паузы спросил голос.
– Меня зовут Боб Броудхед, – выпалил я.
– Броудхед? – В динамике что-то зашуршало, раздалось несколько голосов, а затем снова ко мне обратились по-английски: – В наших документах нет никакого старателя по имени Броудхед. Вы с Афродиты?
– А что такое Афродита?
– О Боже! Кто вы? Послушайте, это контроль Врат-2, и у нас нет времени на розыгрыши. Назовитесь!
– Врата-2?!
Я выключил радио, лег в гамак и долго смотрел, как плита вырастает все больше и больше. Я не обращал внимания на требовательный зеленый свет. Врата-2? Как все это нелепо! Если бы я хотел попасть на Врата-2, я отправился бы обычным курсом и платил бы проценты за все найденное. Летел бы как турист по стократно проверенному маршруту. Я не сделал этого. Я взял никем не испытанный курс на свой страх и риск и получил сполна. Все эти пятьдесят дней полета я испытывал отчаяние и ужас. Это было несправедливо!
Я почти потерял голову. Бросился к селектору курса и наобум повернул колеса, потому что не мог принять свою неудачу. Я просто обязан был что-нибудь отыскать и не должен находить всем давно известное, без всякой премии.
Но то, что я сотворил, вызвало еще большие неприятности. Панель осветилась ослепительной желтой вспышкой. И затем все огни погасли. Прекратился шум моторов шлюпки. Сразу исчезло ощущение движения. Корабль сделался мертвым, как астероид. Ничего не двигалось. Ничего не работало, не функционировала даже система охлаждения.
К тому времени как Врата-2 выслали мне на выручку корабль, я потерял сознание от теплового удара – температура в корабле повысилась до 75 градусов по Цельсию.
На Вратах климат горячий и влажный. На Вратах-2 так холодно, что мне пришлось занимать куртку, перчатки и теплое нижнее белье. У Врат-2 почему-то привкус ржавой стали. Если Врата ярко освещены, на них много шума и людей, то на Вратах-2 почти безжизненно, и кроме меня там обретались всего семь человек. Хичи оставили Врата-2 незаконченными. Некоторые туннели в астероиде кончались глухими тупиками, да и число их равнялось всего нескольким десяткам. Никто не сажал здесь растительность, и весь воздух получали химическим путем. Парциальное давление кислорода ниже 150 миллибар, а остальную часть атмосферы составляет азотно-гелиевая смесь. Давление на Вратах-2 не превышало половины нормального земного, голоса в такой атмосфере звучат высоко, и первые несколько часов у меня перехватывало дыхание.
Человек, который помог мне выбраться из шлюпки и укутал от холода в свою куртку, оказался смуглым рослым марсианояпонцем по имени Норио Итуно. Он уложил меня в свою постель, напоил горячим питьем и дал отдохнуть с час. Я задремал, а когда проснулся, он сидел рядом и разглядывал меня с неподдельным интересом и уважением. Уважение относилось к старателю, который прикончил корабль стоимостью в пять миллионов долларов. А интерес – к идиоту, который это сделал.
– Мне кажется, у меня неприятности, – сказал я.
– Пожалуй, да, – согласился он. – Корабль мертв. Никогда раньше не видел ничего подобного.
– Я не знал, что корабль хичи может так умереть.
Он пожал плечами.
– Вы сделали кое-что оригинальное, Броудхед. Как вы себя чувствуете? – Я сел, собираясь ему ответить, и он кивнул. – Мы сейчас очень заняты. Вам придется несколько часов самому заботиться о себе, если сможете. Договорились? Потом я устрою для вас вечеринку.
– Вечеринка! – Вот уж о чем я совсем не думал. – За что?
– Не каждый день встречаешь такого, как вы! – восхищенно проговорил он и оставил меня наедине с моими мыслями.
Мысли мои мне не понравились, и немного погодя я встал, надел перчатки, застегнул куртку и начал осматриваться. Знакомство с Вратами-2 продолжалось недолго. Особенно смотреть здесь было нечего. С нижних уровней доносились звуки какой-то деятельности, но эхо в кривых коридорах распространялось странно, и я никого не встретил. На Вратах-2 не бывает туристов, поэтому здесь нет ночного клуба и казино, нет ресторанов… я не смог найти даже туалета.
Прошло какое-то время, и вопрос о сортире приобретал для меня все большую актуальность. Я рассудил, что что-то в этом роде должно быть поблизости от комнаты Итуно, и вернулся назад, но это не помогло. Вдоль коридоров был ряд помещений, и все они не были закончены. В них никто не жил и, естественно, никто не позаботился о канализации. Это был не лучший мой день.
Найдя наконец туалет, я минут десять гадал, как он смывается, и оставил бы его неприлично грязным, если бы не услышал снаружи чьи-то шаги. В ожидании очереди там стояла полная женщина небольшого роста.
– Не знаю, как смыть, – извинился я.
Она критически осмотрела меня с головы до ног.
– Вы Броудхед, – безапелляционно заявила она и добавила: – Почему вы не отправляетесь на Афродиту?
– А что такое Афродита… нет, погодите. Сначала как смывается эта штука? А потом об Афродите.
Она указала на едва заметную кнопку на краю двери. Я считал ее включателем света. Когда я коснулся кнопки, дно глубокого сосуда без единого шва начало светиться, и через десять секунд на нем остался лишь пепел, а потом испарился и он.
– Подождите меня, – приказала она, скрываясь внутри. Когда же она вышла, то сказала: – Афродита – это деньги, Броудхед. А вам они понадобятся.
Я позволил ей взять меня за руку и куда-то повести. Я начинал понимать, что Афродита – это планета. Совсем новая планета, которую открыл корабль с Врат-2 всего сорок дней назад. Большая планета.
– Конечно, придется заплатить проценты, – на ходу проговорила она. – И пока что там ничего особенного не нашли, обычные отбросы хичи. Но на Афродите нужно обследовать тысячи квадратных миль, а первая группа старателей с Врат явится только через несколько месяцев. Мы послали сообщение только сорок дней назад. У вас есть опыт работы на горячих планетах?
– Опыт работы на горячих планетах?
– Вам приходилось бывать на горячих планетах? – опускаясь в шахту, пояснила она вопрос.
– Нет. Кстати, у меня вообще никакого опыта нет. Один полет. Пустой. Я даже не высаживался.
– Жаль, – сказала она. – Впрочем, особенно тут нечему учиться. Вы знаете, на что похожа Венера? Афродита лишь немного хуже. Звезда у нее очень горячая, и под прямое освещение попадать нельзя. Но туннели хичи под поверхностью. Если найдете, забирайтесь туда.
– А каковы шансы что-то найти?
– Ну, – задумчиво ответила она, отцепляясь от кабеля и ведя меня по туннелю. – Может, не так уж и велики. В конце концов вы ведь пока ищете на открытой местности. На Венере используют бронированные воздушные лодки и все герметически изолируют, так что там нет никаких проблем. Но здесь они возможны, – признала она и оптимистично добавила: – Но старателей погибает не очень много. Около одного процента.
– А какой процент погибает на Афродите?
– Больше одного. Да, чуть-чуть больше. Приходится пользоваться шлюпкой вашего корабля, а она, конечно, не такая мобильная, особенно на планете вроде Афродиты, с поверхностью, как расплавленная сера. Кстати, ветры там вполне сравнимы с ураганами, это когда они легкие.
– Очаровательно, – без всякого воодушевления проговорил я. – Почему же вы не там?
– Я? Я пилот-перевозчик. Через десять дней, как только все погрузят или кто-нибудь будет возвращаться, я лечу на Врата.
– Я хочу вернуться прямо сейчас.
– Черт возьми, Броудхед! Вы разве не понимаете, в какую попали беду? Вы нарушили правила, изменив установку курса. Вас будут судить.
Я тщательно обдумал это и потом ответил:
– Спасибо, конечно, но я все же рискну.
– Вы не поняли? На Афродите гарантированы находки хичи. Вы можете сделать сотню вылетов и ничего подобного не найти.
– Милая, – как можно душевнее произнес я, – я не в состоянии сделать сотню вылетов. Не знаю, хватит ли у меня духу на один. Мне кажется, что у меня его недостаточно даже для того, чтобы вернуться на Врата. А больше я ничего не знаю.
В целом, я пробыл на Вратах-2 тринадцать дней. Эстер Бегровиц, пилот-перевозчик, все время старалась уговорить меня лететь на Афродиту. Наверное, не хотела, чтобы я занимал место ценного груза на обратном пути на Врата. Остальным было все равно. Все считали меня сумасшедшим. Для Итуно, который был старшим на Вратах-Два, я оказался серьезной проблемой. Технически я попал туда незаконно, за содержание я не заплатил ни полушки, и платить мне было нечем. Он был вполне вправе выбросить меня в космос без костюма. Но Итуно решил проблему по-другому. Он поставил меня на погрузку не самого ценного груза на пятиместный корабль Эстер. В основном это были молитвенные веера и геологические образцы с Афродиты для последующего анализа. Это заняло два дня, а потом он назначил меня старшим мальчиком на побегушках у троих, переделывавших скафандры для исследователей Афродиты. Им приходилось использовать факелы хичи, чтобы хоть немного смягчить металл костюмов, но мне факелы не доверяли. Требуется два года, чтобы обучить человека управлять факелом хичи на близком расстоянии. Мне же позволялось лишь подносить им скафандры и полоски металла хичи, подавать инструменты, бегать за кофе, надевать законченные скафандры и выходить в открытый космос, проверяя, не протекают ли они.
Ни один из них не протекал.
На двенадцатый день с Врат прибыли два пятиместных корабля. Они привезли счастливых оживленных старателей с никому не нужным оборудованием. Известие об Афродите еще не дошло до Врат, и потому новички не знали, что им понадобится. Чисто случайно среди прилетевших оказалась молодая девушка с научным заданием. Она училась у профессора Хеграмета и должна была провести антропометрические наблюдения на Вратах-2. Своей властью Итуно переадресовал ее на Афродиту и объявил о совместной приветственно-прощальной вечеринке. Десять новоприбывших и я превышали количество хозяев. Правда, если хозяева и уступали в количестве, то превзошли всех в объеме выпитого, и вечеринка получилась хорошая. Я чувствовал себя знаменитостью. Новички не могли пройти мимо того факта, что я прикончил корабль хичи, а сам выжил.
Мне было почти жаль улетать… не говоря уже о том, что очень страшно.
Итуно налил мне в стакан на три пальца рисового виски и произнес тост.
– Жаль, что вы улетаете, Броудхед, – сказал он. – Не передумаете? У нас пока больше бронированных кораблей и скафандров, чем старателей, но не знаю, как долго это будет продолжаться. Если передумаете, вернувшись…
– Я не передумаю.
– Банзай! – выпалил он и выпил. – Слушайте, вы, случайно, не знаете старика по имени Бакин?
– Шики? Конечно. Он мой сосед.
– Передайте ему привет, – снова наливая, попросил он. – Отличный парень, вы мне чем-то напомнили его. Я был с ним, когда он потерял ноги. Его зажало в шлюпке, когда нам пришлось сбрасывать груз. Он чуть не умер. К тому времени, как мы его доставили на Врата, он весь распух, и несло от него, как из ада. Нам пришлось отрезать ему ноги. Я сам это сделал.
Корабль 3–104, рейс 031В18. Экипаж
Н. Ахойя, Ц. Захарченко, Л. Маркс.
Время до цели 119 дней 4 часа. Позиция не определена. Очевидно, вне галактического скопления, в пылевом облаке. Идентификация внешних галактик сомнительна.
Резюме. Мы не нашли ни следа планеты, артефакта или пригодного для высадки астероида на доступном для сканера расстоянии. Ближайшая звезда – на расстоянии примерно 1,7 светового года. То, что тут ранее находилось, предположительно уничтожено. Системы жизнеобеспечения на обратном пути начали выходить из строя, и Ларри Маркс умер.
Дорогой Голос Врат!
Являетесь ли вы разумным человеком без предрассудков? Докажите это, прочитав мое письмо до конца, прежде чем примете решение о его содержании. На Вратах тринадцать населенных уровней. На каждом из тринадцати общих помещений по тринадцать жильцов – пересчитайте сами. Вы думаете, мое письмо просто глупое суеверие? Тогда сами посмотрите на доказательства. Рейсы 83–20, 84–1 и 84–10 – для чего добавляют эти цифры? – были все объявлены пропавшими в списке 86–13! Корпорация «Врата», проснись! Пусть скептики и ханжи насмехаются. Человеческие жизни зависят от вашей готовности подвергнуться насмешкам. Ничего не мешает исключить ОПАСНЫЕ ЧИСЛА из всех программ. Нужна только храбрость!
Мы чуем ваш запах в газе Ориона.
Мы раскапываем ваши норы с собаками Проциона.
Из Балтиморы, Бонна и Бенареса
Мы ищем вас вокруг Алгола, Арктура и Антареса.
И однажды мы вас найдем.
Маленькие заблудившиеся хичи, мы идем!
Тенистый широколистник, выращенный вручную
и свернутый. Два доллара сигарета. 87–307.
Нынешнее местонахождение Агосто Т. Агнелли.
Позвоните службе безопасности Врат
для Интерпола. Награда.
Публикация рассказов и стихотворений.
Лучший способ сохранить воспоминания для ваших детей.
Удивительно низкая цена. 87–349.
Есть кто-нибудь из Питтсбурга или Падьюки?
Скучаю по родине. 88–226.
– Да, он отличный парень, – подтвердил я, приканчивая выпивку и протягивая стакан за новой порцией. – Эй. Что значит, я напоминаю вам его?
– Он тоже никак не может решиться, Броудхед. Дело в том, что у него достаточно денег для Полной медицины, но Бакин не может решиться потратить их. Если бы он не занимался ерундой, он мог бы получить ноги и снова вылететь. Но на это ушло бы все его состояние. И если бы ему не повезло, он остался бы просто калекой.
Я поставил стакан. Мне больше не хотелось пить.
– Пока, Итуно, – попрощался я. – Иду спать.
Большую часть обратного пути я писал письма Кларе, не имея представления, сумею ли когда-нибудь отправить их. Больше делать было нечего. Эстер оказалась удивительно сексуальной, что казалось мне странным для такой полной женщины ее возраста. Но наступило время, когда это перестало меня занимать, а со всем тем грузом, которым был забит корабль, больше ни для чего места не оставалось.
Дни проходили совершенно одинаково: секс, письма, сон… и беспокойство. Меня смущало то, что Шики Бакин при его деньгах хотел оставаться калекой. На самом деле меня волновало, почему я сам этого хочу.