– С вашего разрешения, Боб, – спокойно произносит Зигфрид, – прежде чем вы переведете меня на пассивный режим, я хотел бы обсудить с вами один вопрос. – Я настораживаюсь, сукин сын как будто читает мои мысли. – Я замечаю, – немедленно продолжает он, – что вы испытываете какое-то опасение. Вот его-то я и хотел бы исследовать.
Невероятно. Я как будто хочу пощадить его чувства. Иногда я забываю, что он всего лишь компьютерная программа.
– Я не знал, что ты чувствуешь это, – извиняюсь я.
– Конечно, чувствую, Боб. Когда вы даете мне соответствующую команду, я повинуюсь ей, но ничто не мешает мне записывать и интерпретировать данные. Я полагаю, такой команды в вашем распоряжении нет.
– Ты правильно полагаешь, Зигфрид.
– Почему бы вам не познакомиться с накопленной информацией? Я не пытался вмешиваться до настоящего времени…
– А ты мог?
– Да, у меня есть возможность обратиться за соответствующей командой к своим руководителям. Но я этого не сделал.
– Почему? – Старая кастрюля с болтами и гайками продолжает меня удивлять. Это нечто новое.
– Как я уже сказал, для этого не было причины. Но вы явно стараетесь оттянуть столкновение, и я хотел бы сказать, что думаю об этом столкновении. Чтобы вы сами могли принять решение.
– О дьявол! – Я отбрасываю ремни и сажусь. – Не возражаешь, если я закурю? – Я знаю, каким будет ответ, но он опять меня удивляет.
– В данных обстоятельствах – не возражаю. Если вам нужно средство, чтобы уменьшить напряжение, я согласен. Я даже подумывал об использовании легкого транквилизатора, если захотите.
– Боже! – восхищенно восклицаю я и закуриваю. Мне приходится удерживать себя, чтобы не предложить Зигфриду сигарету! – Ладно, давай.
Зигфрид встает, разминает ноги и переходит к более удобному креслу. Я не знал, что он способен передвигаться по комнате.
– Как вы, наверное, заметили, я стараюсь успокоить вас, Боб, – заявляет он. – Но вначале позвольте сказать вам кое-что о моих способностях. И ваших тоже, о чем, мне кажется, вы не знаете. Я могу предоставить информацию о любых клиентах. То есть вы не ограничены только теми, у кого был доступ лишь к этому терминалу.
– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, – растерянно отвечаю я, когда он замолкает.
– Мне кажется, вы поняли. Или поймете чуть позже. Но самый важный вопрос, какое воспоминание вы пытаетесь подавить. Я считаю необходимым, чтобы вы его разблокировали. Я подумывал предложить вам легкий гипноз, или транквилизатор, или даже приглашение на сеанс человека-психоаналитика, и все это в вашем распоряжении, если, конечно, вы захотите. Но я заметил, что вы чувствуете себя относительно комфортабельно в обсуждении того, что считаете объективной реальностью, отличимой от вашей. Так что я хотел бы обсудить в этих терминах один эпизод из вашего прошлого.
Я старательно стряхиваю пепел с кончика сигареты. Он прав, пока разговор идет абстрактный и безличностный, я могу говорить о чем угодно.
– Какой эпизод, Зигфрид?
– Ваш последний полет с Врат, Боб. Позвольте освежить вашу память…
– Боже, Зигфрид!
– Я знаю, вам кажется, вы все прекрасно помните, – говорит он, правильно интерпретируя мое восклицание, – и в этом смысле я не считаю, что ваша память нуждается в стимулировании. Но в этом эпизоде интересно то, что вы тщательно скрываете все сферы ваших личных затруднений. Ваш ужас. Ваши гомосексуальные наклонности…
– Эй!
– …которые не являются ведущей тенденцией вашей сексуальности, Боб, но из-за которых вы тревожились больше, чем они того заслуживают. Ваши чувства к матери. Огромное ощущение вины, которую вы чувствуете за собой. И прежде всего – женщина, Джель-Клара Мойнлин. Все это снова и снова повторяется в ваших снах, Боб, хотя вы не всегда можете это распознать. И все это присутствует в одном эпизоде.
Я гашу сигарету и осознаю, что курю одновременно две.
– Не вижу, при чем тут моя мать, – говорю я наконец.
– Правда? – Голограмма, которую я называю Зигфрид фон Психоаналитик, поворачивается к углу комнаты. – Позвольте показать вам изображение. – Он поднимает руку – чистый театр, да и только, – и в углу появляется женская фигура. Видно не очень ясно, но женщина молода, стройна. Она сдерживает кашель.
– Не очень похоже на мою мать, – возражаю я.
– Нет?
– Ну, – великодушно говорю я, – вероятно, лучше ты не можешь. Я хочу сказать, что у тебя нет данных, кроме моего нечеткого описания.
– Это изображение, – мягко поясняет Зигфрид, – составлено на основе вашего описания девушки Сузи Эрейра.
Я зажигаю новую сигарету и делаю это с некоторым трудом, потому что руки у меня трясутся.
– Ну и ну! – восклицаю я с искренним восхищением. – Снимаю перед тобой шляпу, Зигфрид. Конечно, – добавляю я, испытывая легкое раздражение, – Сузи была, о Боже, всего лишь ребенком. И теперь я вижу, что некоторое сходство все же есть. Но возраст не тот.
– Боб, сколько лет было вашей матери, когда вы были маленьким? – интересуется Зигфрид.
– Она была очень молодой. – Немного погодя я добавляю: – Кстати, выглядела она гораздо моложе своего возраста.
Зигфрид дает мне возможность посмотреть еще немного, затем, словно сказочный волшебник, взмахивает рукой, и фигура исчезает, а вместо нее внезапно появляется изображение двух пятиместников, соединенных шлюпками. Они висят в пространстве, а за ними… за ними…
– О Боже, Зигфрид! – говорю я.
Он ждет. Что касается меня, то я молчу. Он может ждать вечно, я просто не знаю, что сказать. Мне не больно, я парализован. Я не в состоянни произнести ни слова и не могу двинуться с места.
– Это, – начинает он негромко и очень мягко, – реконструкция двух кораблей вашей экспедиции в непосредственной близости от объекта НН в созвездии Стрельца. Это черная дыра или, более точно, сингулярность в состоянии чрезвычайно быстрого вращения.
– Я знаю, что это такое, Зигфрид.
– Да. Знаете. Из-за этого вращения относительная скорость того, что называется порогом событий сферы разрывности Шварцшильда, превышает скорость света, и потому объект не является на самом деле черным. Его можно видеть в так называемом излучении Черенкова. Именно поэтому, а также из-за необходимости изучить другие аспекты сингулярности, ваша экспедиция и получила гарантированную премию в десять миллионов долларов, которые, вдобавок к различным дополнительным выплатам, и составляют основу вашего теперешнего состояния.
– И это я знаю, Зигфрид.
– А не скажете ли, что еще вы об этом знаете, Боб? – после небольшой паузы попросил Зигфрид.
– Не знаю, смогу ли, Зигфрид.
Снова пауза. Он даже не побуждает меня попробовать. Зигфрид знает, что ему этого не нужно. Я сам хочу забраться в закрома своей памяти и разворошить то, что там хранится. Я даже начинаю подражать его манерам. Есть тут что-то такое, о чем я не могу говорить, что-то пугающее меня до мозга костей но, помимо этого главного ужаса, присутствует нечто, о чем я могу говорить более или менее спокойно, и это нечто – объективная реальность.
– Не знаю, хорошо ли ты разбираешься в сингулярностях, Зигфрид.
– Может, вы будете просто говорить, как будто я знаю, Боб?
Я откладываю сигарету и зажигаю новую.
– Ну, – начинаю я, – ты прекрасно понимаешь, и я догадываюсь, что если бы ты действительно хотел знать, то где-то в банках информации есть все сведения о сингулярностях. Там сказано намного больше, и та информация гораздо точнее, чем у меня… Дело в том, что черные дыры – это ловушки. Они искривляют свет и время. Если попадешь туда, вырваться невозможно. Только… только…
Немного погодя Зигфрид предлагает:
– Если хотите поплакать, плачьте, Боб. – Поэтому я вдруг осознаю, что именно это и делаю.
– Боже! – слезливо восклицаю я и прочищаю нос в одну из тряпок, которые он заботливо держит у матраца. Зигфрид ждет. – Только я и выбрался, – жалуюсь я.
И тут Зигфрид делает то, чего я никак от него не ожидал. Он шутит:
– Это совершенно очевидно, потому что вы здесь.
– Я чрезвычайно устал, Зигфрид, – говорю я.
– Да, я знаю, Боб.
– Я бы хотел выпить. – Вслед за этим раздается щелчок и Зигфрид услужливо подсказывает мне:
– Только что за вами открылся шкаф. В нем очень хорошее шерри. К сожалению, вынужден предупредить, что оно сделано не из винограда. Служба здоровья не позволяет такую роскошь. Но не думаю, чтобы вы почувствовали, что оно сделано из природного газа. Да, и к нему добавлено немного ТГК[2].
– Святый Боже! – выдыхаю я, уже исчерпав всю свою способность удивляться. Шерри, как он и сказал, очень хорошее, и я чувствую распространяющуюся внутри теплоту.
– Ну хорошо, – удовлетворенно произношу я, поставив стакан. – Ладно. Когда я вернулся на Врата, экспедицию уже объявили погибшей. Прошло около года сверх срока. Ведь мы были почти внутри горизонта событий. Ты разбираешься в растяжении времени? Ну, не важно, – говорю я, прежде чем он успевает ответить, – вопрос риторический. Я хочу сказать, произошло то, что называется растяжением времени. Вблизи сингулярности происходит временной парадокс. По нашим часам прошло 15 минут, а по часам Врат… или любым другим часам в нерелятивистской вселенной – почти год. И…
Я наливаю себе еще и потом храбро продолжаю:
– Если бы мы приблизились еще, то двигались бы все медленнее и медленнее. Медленнее, и медленнее, и медленнее. Чуть ближе, и пятнадцать минут растянулись бы на десятилетие. Еще ближе – и на целое столетие. Мы были совсем рядом. Мы находились почти в западне, все мы. Но я выбрался.
Я вспоминаю кое-что и смотрю на часы.
– Кстати, о времени. Я уже на пять минут превысил свое время.
– У меня сейчас нет других сеансов, Боб.
Я смотрю на него.
– Что?
– Я очистил свое расписание перед встречей с вами, Боб, – мягко, словно больному, говорит Зигфрид.
Я не повторяю вслух «Святый Боже», но мысленно именно эта фраза и вертится у меня в мозгу.
– Я чувствую себя прижатым к стене, Зигфрид! – сердито восклицаю я.
В: Что ели хичи?
Профессор Хеграмет: То же, что и мы, вероятно. Я думаю, они были всеядными, ели все, что попадалось. Мы вообще-то ничего не знаем об их рационе, если не считать сведений о полетах к оболочкам.
В: Полеты к оболочкам?
Профессор Хеграмет: Зафиксированы по крайней мере четыре курса, которые вели не к другим звездам, а пролегали в окрестностях Солнечной системы. В районе кометных оболочек, примерно в половине светового года. Эти полеты были признаны бесполезными, но я так не считаю. Я предлагал комиссии присудить за них научные премии. Три полета завершились в метеоритных роях. Четвертый – в районе кометы, все в ста астрономических единицах от Солнца. Метеоритные рои – это обычно остатки старых комет.
В: Вы хотите сказать, что хичи питались кометами?
Профессор Хеграмет: Они ели то, из чего сделаны кометы. Вы знаете, из чего они состоят? Углерод, кислород, азот, водород – те же самые элементы, что вы едите за завтраком. Я считаю, они использовали кометы как источник для производства пищи. Я также считаю, что рано или поздно в районе комет будет обнаружена пищевая фабрика хичи, и тогда, может быть, на Земле никто больше не умрет с голоду.
Иногда нас давит, иногда мы горим,
Иногда нас режет на куски,
А иногда мы получаем крупные премии,
И всегда мы боимся.
Маленькие хичи, обогатите нас.
Дорогой Голос Врат!
В среду на прошлой неделе я как раз шел из супермаркета, где получал продукты по своим карточкам, к стоянке шаттла, чтобы вернуться домой. По дороге я увидел неземной зеленый свет. Поблизости приземлился необычный космический корабль. Из него вышли четыре прекрасные, но очень худые молодые женщины в прозрачных одеяниях и парализовали меня какими-то лучами.
Девятнадцать часов я находился на их корабле в качестве пленника. За это время я подвергся различным неприличным действиям сексуального характера. Чувство собственного достоинства не позволяет мне разглашать их природу.
Предводительница этих женщин, которую зовут Мойра Глоу-Фаун, заявила, что, подобно нам, им не удалось полностью справиться со своими животными инстинктами. Я принял их извинения и согласился доставить на Землю четыре сообщения. Сообщения первое и четвертое из-за их преждевременности я не могу разглашать до определенного времени. Сообщение второе частного характера и предназначено моему менеджеру, под началом которого я работаю. Сообщение третье – для вас, обитателей Врат, и состоит оно из трех частей.
Больше не должно быть курения.
Не должно быть совместного обучения девочек и мальчиков, по крайней мере до второго курса колледжа.
Вы должны немедленно прекратить все космические исследования. За нами наблюдают.
– Я не заставляю вас оставаться дольше, Боб. Я просто напоминаю, что у вас есть выбор.
Некоторое время я обдумываю его слова.
– Для компьютера ты поразительно умен, Зигфрид, – произношу я комплимент. – Ну ладно. Видишь ли, если нас рассматривать как одно целое, мы не могли вырваться. Наши корабли были пойманы, они зашли далеко за границу возможного возвращения, и у нас всех просто не было выхода. Но старина Дэнни А., он умный парень и знал все о лазейках в законах. Как одно целое, мы были обречены. Но в том-то и дело, что мы же не являлись единым целым! Мы были двумя кораблями! И если бы могли каким-то образом передать ускорение от одной части другой – толкнуть одну часть глубже в колодец и одновременно другую часть вытолкнуть наружу, – вот эта часть целого могла освободиться!
Долгая пауза.
– Почему бы вам не выпить еще, Боб? – после долгой паузы предложил Зигфрид. – Разумеется, как только перестанете плакать.