Совершено 19 посадок. На пяти открытых планетах имеется жизнь на микроскопическом или более высоком уровне. На одной из них имеется растительность и животная жизнь, но не обладающая разумом.
Артефакты. Добавочные образцы уже известного оборудования хичи. Никаких артефактов из других источников. Не открыто ранее неизвестных артефактов хичи.
Образцы. Химические и минеральные, 145. Ни одного образца, пригодного для дальнейшей эксплуатации. Живая органика — 31 образец. Три образца признаны опасными и уничтожены в космосе. Ни одного образца с эксплуатационной ценностью.
Научная премия за период — 8 754 500 долларов.
Другие премии за период, включая проценты, — 357 856 000 долларов. Премии и проценты за новые открытия за период, помимо научных премий, — 0.
Персонал, не участвовавший в полетах на период отчета, — 151. Утратили пригодность к работе — 75, включая двоих в обучении на шлюпке. Непригодные по состоянию здоровья на конец периода — 84. Общие потери — 310.
Новый персонал, прибывший за период, — 410. Вернулось к исполнению обязанностей — 66. Общий рост за период — 481. Абсолютный прирост персонала — 171.
ОБЪЯВЛЕНИЯ
Мне нужна ваша храбрость, чтобы отправиться за полумиллионной премией. Не просите меня. Прикажите мне. 87-299.
Публичный аукцион имущества невернувшихся старателей. Район Корпорации, линия Чарли Девять. Завтра, 13.00–17.00.
Ваши долги выплачены, когда вы достигаете единства. Он/Она есть хичи, и Он/Она прощает. Церковь Чудесного Мотоцикла. 88-344.
Моносексуалы только для взаимной симпатии. Без прикосновений. 87-913.
ОТНОСИТЕЛЬНО МЕТАЛЛУРГИИ
В: Я слышал сообщение, что металл хичи анализировался Национальным бюро стандартов…
Профессор Хеграмет: Нет, вы не могли этого слышать, Тетцу.
В: Но это было на ПВ…
Профессор Хеграмет: Нет. Вы видели сообщение о том, что Бюро стандартов дало количественную оценку металла хичи, а не анализ. Только описание: растяжимость, сопротивление на разрыв, температура плавления и так далее.
В: Не понимаю разницы.
Профессор Хеграмет: Да. Конечно, не понимаете, Тетцу. Мы видим, на что этот металл способен*. Но мы не знаем, что это такое.
В: Он светится?
Профессор Хеграмет: Да, он светится. Испускает свет. Настолько яркий, что другой источник освещения не требуется — его приходится закрывать, если нужна темнота. И светится так по крайней мере полмиллиона лет. Откуда энергия? Бюро утверждает, что в металле есть постурановые элементы, и вероятно, они и дают излучение. Но мы не знаем, что это такое. Есть также что-то похожее на изотоп меди. Но у меди вообще нет устойчивых изотопов. Во всяком случае, до сих пор не было. Так что Бюро просто дает физические параметры этого света до восьмого или девятого знака. Но в сообщении не говорится, почему так происходит.
* * *Больше в тот день я ни с кем не разговаривал. Я кое-как умудрился уснуть один в своей постели. Встав, я собрал все свое имущество: одежду, голодиски, шахматы, ручные часы. Браслет хичи, который подарила мне Клара. Затем я пошел и все продал, а потом снял со счета все оставшиеся деньги. Всего набралось у меня четырнадцать сотен долларов с небольшим. С этой суммой я отправился в казино и все деньги поставил в рулетку на номер 31.
Металлический шарик вертелся долго и медленно. Наконец он остановился — зеленый цвет, ноль. Проиграв все до цента, я двинулся на контрольный пункт, где записываются на рейсы. Там я вызвался лететь на первом же одноместном корабле. Спустя двадцать четыре часа я был в космосе.
23
— Что вы на самом деле испытываете к Дэйну, Боб? — спросил Зигфрид.
— Что я могу к нему испытывать? Он соблазнил мою девушку.
— Какое старомодное выражение, Боб. И ведь это произошло очень давно.
— Ну и что? — Мне приходит в голову, что Зигфрид поступает нечестно. Он устанавливает правила игры, но сам не играет по ним. И я возмущенно восклицаю: — Кончай, Зигфрид! Конечно, это случилось давно, но для меня недавно, поэтому я никак не могу выбраться из этого. У меня, в голове все совершенно свежо. Разве не этим ты должен заниматься? Вытаскивать на поверхность сгнивший хлам, чтобы я мог выбросить его и больше не мучиться?
— Мне все же хотелось бы знать, почему вы считаете те далекие события совсем свежими, Боб.
— Боже, Зигфрид! — Похоже, у моего Зигфрида наступил один из периодов интеллектуальной деградации. Я подозреваю, что он не может справиться с новой информацией. Если подумать, Зигфрид всего лишь компьютер и не способен делать ничего, на что не запрограммирован. В основном Зигфрид реагирует на ключевые слова, разумеется, обращая некоторое внимание и на их значение. А что касается оттенков, выражаемых голосом, их он определяет по сенсорам и по натяжению ремней, которые дают ему представление о степени моей мышечной активности.
— Если бы ты был человеком, а не машиной, ты бы понял, — говорю я ему.
— Может быть, Боб.
Чтобы вернуть его на правильную дорогу, я все же снисхожу до разговора о Дэйне.
— Это действительно случилось очень давно. Не понимаю, зачем ты об этом спрашиваешь.
— Я хочу разрешить противоречие, которое улавливаю в ваших словах. Вы утверждали, что не реагировали на то, что у вашей подруги Клары были интимные отношения с другими мужчинами. Почему же для вас так важно, что у нее они были с Дэйном?
— Дэйн неправильно обращался с ней! — И, добрый Боже, это была чистейшая правда. Он оставил ее застрявшей, как муху в янтаре.
— Это из-за того, как он обращался с Кларой? Или из-за чего-то, что произошло между Дэйном и вами, Боб?
— Никогда! Никогда ничего не было между Дэйном и мной!
— Вы сказали, что он бисексуал, Боб. А как ваш полет с ним?
— У него для забав было еще двое мужчин. Не я, парень, не я, клянусь! Не я! Ох, — говорю я, стараясь успокоиться, чтобы проявлять только слабый интерес к этой глупейшей теме. — Разумеется, он раз или два подступал ко мне. Но я ему сказал, что это не в моем стиле.
— В вашем голосе, Боб, — замечает он, — отражается больше гнева, чем в словах.
— Будь ты проклят, Зигфрид! — На этот раз я сержусь по-настоящему, признаю. От негодования я едва могу говорить. — Не приставай ко мне со своими нелепыми обвинениями, Зигфрид. Конечно, я позволил ему раз или два обнять меня. Но не больше. Ничего серьезного так и не произошло. Просто я оскорблялся, чтобы провести время. Честно говоря, он мне нравился: Рослый красивый парень. Иногда становится одиноко, особенно когда… что это?
Зигфрид издает звук, как будто откашливается. Так он прерывает, не прерывая.
— Что вы сказали, Боб?
— Что? Когда?
— Когда говорили, что между вами ничего серьезного не было.
— Боже, не знаю, что я сказал. Ничего серьезного не было, вот и все. Я просто забавлялся, чтобы провести время.
— В первый раз вы не использовали слово «забавлялся», Боб.
— Нет? А какое слово я использовал?
— Вы сказали «я оскорблялся», Боб.
Я насторожился. В этот момент я чувствовал себя так, будто неожиданно обмочился или обнаружил, что у меня расстегнута ширинка.
— Что значит «оскорблялся», Боб?
— Послушай, — смеясь, отвечаю я, поскольку на меня это подействовало несколько отрезвляюще, — настоящая фрейдистская оговорка, правда? Вы, парни, очень внимательны. Мои поздравления твоим программистам.
Зигфрид не отвечает на мое вежливое замечание. Он ждет, чтобы я немного потомился.
— Хорошо. — Я чувствую себя очень открытым и уязвимым, словно живу одним моментом, который, впрочем, длится вечно, как у Клары, застрявшей в мгновенном и бесконечном падении.
ОТНОСИТЕЛЬНО ЕСТЕСТВЕННОЙ СРЕДЫ ОБИТАНИЯ ХИЧИ
В: Знает ли кто-нибудь, как выглядел стол хичи или любой хозяйственный предмет?
Профессор Хеграмет: Мы даже не знаем, как выглядел дом хичи. Не нашли ни одного. Только туннели. Как ветвящиеся шахты с отверстиями, ведущими в комнаты. Они любили большие помещения в форме веретена, заостренные с обоих концов. Здесь есть одно такое, два находятся на Венере. Вероятно, остатки еще одного есть на планете Пегги.
В: Я знаю, какова премия за открытие разумной жизни, но какова премия за открытие самих хичи?
Профессор Хеграмет: Вы только найдите одного. А потом называйте свою цену.
Зигфрид негромко говорит:
— Боб. Когда вы мастурбировали, у вас бывали фантазии о Дэйне?
— Я это ненавидел, — отвечаю я, но Зигфрид ждет продолжения этой ужасной исповеди, и я добавляю: — Ненавидел себя за это. Точнее, не ненавидел. Скорее презирал. Бедный, отвратительный сукин сын, я с вывертами трепал свою плоть и думал о том, как переспать с любовником своей девушки.
Зигфрид ждет еще немного, а потом замечает:
— Мне кажется, вы хотите плакать, Боб.
Он прав, но я ничего не отвечаю.
— Хотите поплакать? — приглашает он.