Прежде всего дела: нужно подбирать осколки. Я дал Харриет перечень приоритетов, и она начала выдавать отчеты. Короткое сообщение пищевых шахт: значительного ущерба нет. Недвижимость: несколько пожаров и наводнений, ничего особенного. Кто-то на рыбной ферме оставил открытой загородку, и шестьсот миллионов мальков уплыли и затерялись в открытом море; но мне там принадлежит немного акций. «В целом, — подумал я, — лихорадка кончилась для меня запахом роз; во всяком случае я отделался гораздо легче большинства». Лихорадка обрушилась на Индийский субконтинент ночью, а накануне днем на него же налетел самый сильный за последние пятьдесят лет ураган с Бенгальского залива. Погибло огромное количество людей. Спасательные работы на два часа остановились. Десятки, может быть, сотни миллионов людей просто не могли выбраться из воды, и весь южный Бангладеш превратился в полное трупов болото. Добавьте к этому взрыв нефтеочистительного завода в Калифорнии, крушение поезда в Уэльсе, несколько еще незарегистрированных катастроф — компьютеры еще не подвели итог, но приходили все новые ужасные сообщения.
К тому времени как я разделался с самыми срочными вызовами, пошли лифты. Я перестал быть пленником. Глядя в окно, я видел улицы Вашингтона: вид нормальный. Но мой полет в Таксон откладывался. Большая часть реактивных самолетов два часа находилась в воздухе на автопилоте, они истратили горючее, и теперь им пришлось садиться в любом подходящем месте. Все расписания оказывались сорванными. Харриет старалась изо всех сил, но смогла получить билет только на середину следующего дня. Я даже не мог дозвониться до Эсси, потому что линии по-прежнему были забиты. Но это лишь неприятность, а не проблема. Если бы я действительно захотел улететь, можно было бы это организовать — у богатых есть свои привилегии. Но и свои удовольствия тоже, и я решил, что приятно будет удивить Эсси, неожиданно появившись у нее.
А пока у меня есть время.
И все время ко мне прорывается научная программа. Ну, это на десерт после шпината и печени. Я все откладывал ее, пока не нашлось времени для основательного разговора; и вот это время настало. «Харриет, — сказал я, — давай его. — И на экране тут же появился Альберт Эйнштейн, полный сдерживаемым напряжением. — Что случилось, Ал? — спросил я. — Надеюсь, что-нибудь хорошее?»
— Конечно, Робин. Мы установили источник лихорадки. Это Пищевая фабрика!
Это моя вина. Если бы я сразу выслушал Альберта, то не был бы, вероятно, последним человеком на Земле, узнавшим, что вся беда исходит из принадлежащей мне собственности. Это первое, что пришло мне в голову, и я думал о возможной ответственности и преимуществах, пока он рассказывал. Первое и самое главное — источник на фабрике. «Если бы я только сопоставил вовремя данные, — винил он себя, — мы бы установили источник годы назад. И было множество других намеков, согласующихся с их фотонной природой».
— С какой природой?
— Это электромагнитные колебания, Робин, — объяснил он. Набил табак в трубку и потянулся за спичками. — Понимаете, дело во времени передачи. Приступ начался в тот момент, как мы получили с фабрики сообщение о происшедшем.
— Минутку. Ведь у хичи есть радио-быстрее-света. Почему они его тут не использовали?
— Ах, Робин! Если бы мы только знали это! — он зажег трубку. — Я могу только предположить, — пуф, пуф, — что этот особый эффект не совместим с их обычными способами передачи сообщений, но о причинах этого не могу даже гадать. И, конечно, — продолжал он, — сразу возникает множество вопросов, на которые у нас пока нет ответов.
— Да, — согласился я, но не стал спрашивать о них. Меня интересовало кое-что другое. — Альберт! Покажи корабли и станции, с которых ты получаешь информацию из космоса.
— Конечно, Робин. — Развевающиеся волосы и морщинистое приветливое лицо растаяли, и голографический экран заполнился изображением околосолнечного пространства. Девять планет. Полоска пыли — это пояс астероидов. И далеко за всем этим порошковая оболочка — облако Оорта. И примерно сорок светящихся точек. Изображение было дано в логарифмической шкале, иначе оно бы не вместилось; размеры планет и искусственных сооружений значительно увеличены. Голос Альберта объяснил: — Четыре зеленых корабля наши, Роберт. Одиннадцать синих объектов — установки хичи; круглые только обнаружены, на тех, что в форме звезд, побывали люди; на большинстве из них есть экипажи. Остальные корабли принадлежат другим коммерческим организациям или правительствам.
Я рассматривал изображение. Не очень много огоньков вблизи зеленого огня и голубой звезды, обозначающей Пищевую фабрику. «Альберт? Если бы мы направили другой корабль к фабрике, какой из них долетел бы туда всего быстрее?»
Он появился в нижнем углу экрана, хмурясь и жуя трубку. Начал мигать золотой огонек возле Сатурна. «Это бразильский крейсер. Он только что покинул базу на Тритоне. Мог бы долететь за восемнадцать месяцев, — сказал Альберт.
— Я показал только те корабли, которые входят в мою радиолокацию. Есть еще несколько, — повсюду возникли новые огоньки, — они могли бы долететь быстрее, если у них достаточно горючего и припасов. Но ни один не доберется быстрее чем за год».
Я вздохнул. «Убери это, Альберт. Мы столкнулись с чем-то неожиданным».
— С чем именно, Робин? — спросил он, снова заполнив экран, удобно положив руки на живот.
— Этот кокон. Не знаю, как с этим справиться. Не вижу его смысла. Для чего он служит, Альберт? Можешь высказать предположения?
— Конечно, Робин, — ответил он, оживленно кивая. — Мои лучшие предположения имеют очень низкую вероятность, но это потому, что слишком много неизвестных. Скажем так. Допустим, вы хичи, что-нибудь вроде антрополога, и вы хотите последить за развитием цивилизации. Эволюция длится долго, и вам не хочется все это время сидеть здесь. Вам хочется делать просмотры, скажем, через каждые несколько тысяч лет, что-то вроде срезов. Если у вас есть такой кокон, вы можете посылать кого-нибудь на Пищевую фабрику, может, каждую тысячу лет или больше, ложиться и мгновенно чувствовать, что происходит. Это заняло бы только минуты. — Он помолчал немного, думая, потом продолжал. — Потом — но это предположение на основе предположения, я даже не стал бы вычислять его вероятность, — потом вы находите что-то интересное и тогда можете заняться более глубоким исследованием. Вы можете пойти дальше. Можете заняться внушением. Кокон не только воспринимает, ной передает, отсюда и приступы лихорадки. Видимо, он может передавать концепции. Мы знаем, что в истории человечества многие великие изобретения появлялись одновременно и, по-видимому, независимо друг от друга. А может, это внушение хичи с помощью кушетки?
Он сидел, попыхивая трубкой и улыбаясь мне, а я думал о его словах.
Сколько ни думал, яснее не становилось. Страшнее, может быть. Но успокоиться не на чем. Мир фундаментально изменился с тех пор, как первые астронавты открыли туннели хичи на Венере, и чем дальше продолжаются исследования, тем больше он меняется. Заброшенный ребенок, играя чем-то таким, что сам не понимал, на десять лет вверг человечество в приступы безумия. Если мы будем продолжать играть тем, чего не понимаем, что еще покажут нам хичи?
Не говоря уже о тошнотворном предположении Альберта, что эти существа шпионят за нами сотни тысяч лет и, может, время от времени бросают нам крошки, чтобы посмотреть, что мы с ними сделаем. Я велел Альберту изложить мне все новости о том, что происходит на Пищевой фабрике, и пока он сообщал факты, вызвал Харриет. Она появилась в углу экрана, вопросительно глядя на меня, и получила заказ на обед, а Альберт продолжал говорить и показывать. Он все время получает сообщения и показывал мне отдельные сцены: мальчика, группу Хертеров-Холлов, уголки фабрики. Эта проклятая штука продолжала упрямо идти по своему курсу. Оценки свидетельствовали, что она движется к новому скоплению комет, в нескольких миллионах миль, и при нынешней скорости доберется туда через несколько месяцев. «И что тогда?» — спросил я.
Альберт виновато пожал плечами. «Предположительно, останется там, пока не переработает все содержащие CHON ингредиенты».
— Мы можем передвинуть ее?
— Неизвестно, Робин. Может быть. Кстати, у меня есть теория об управлении кораблями хичи. Когда корабль достигает действующего артефакта — Пищевой фабрики, Врат или еще чего-нибудь, — открывается доступ к контролю, и корабль можно перепрограммировать на новый курс. Я считаю, что именно это произошло с миссис Патришией Боувер. И тут, кстати, есть очевидные выводы.
Не люблю, когда компьютерная программа считает себя умнее меня. «Ты хочешь сказать, что по всей Галактике разбросаны застрявшие старатели с Врат: доступ к приборам у них открыт, они просто не знают, как их настроить?»
— Конечно, Робин, — одобрительно ответил он. — Может, с этим связано то, что Вэн называет Мертвецами. Мы, кстати, получили некоторые их разговоры. Иногда ответы иррациональны, и, конечно, нам мешает то, что мы не можем участвовать в разговоре, но похоже, что они являются… были обычными людьми.
— Ты хочешь сказать, что они были живы?
— Конечно, Робин. Хотя бы в том смысле, в каком запись голоса Энрико Карузо представляет некогда жившего неаполитанского тенора. Живы ли они сейчас, это вопрос определения жизни. Точно то же можно сказать… — пуф, пуф… — и обо мне.
— Гм. — Я подумал с минуту. — Почему же у них бывают такие нелепые ответы?
— Я бы сказал, несовершенство записи. Но не это главное.
— Я ждал, пока он выколотит трубку и сообщит мне, что же, по его мнению, главное. — Кажется несомненным, что запись осуществлялась на химическом уровне с мозгов живых старателей.
— Хичи убили их и вылили мозга в бутылки?
— Конечно, нет, Робин. Прежде всего я сказал бы, что эти старатели умерли естественным путем, а не были убиты. Это изменило химический состав мозга и способствовало искажению информации. И, конечно, не в бутылку. В какой-то химический аналог, может быть. Но главное, как это могло происходить.