Пол прислушался и бросился к своим приборам. Монитор, связанный с портативной камерой, издавал слабые гудки; бип, бип, бип. Пол, негромко бранясь, развернул экран, чтобы все могли видеть.
Это была камера, оставленная ими у куста фруктоягод; она терпеливо регистрировала неизменную сцену; если что-то менялось, она должна была подать сигнал.
Изменилось. С экрана на них смотрело лицо.
Ларви почувствовала приступ ужаса. „Хичи!“ — выдохнула она.
Но если и так, на лице не было ни следа разума, способного колонизировать Галактику. Казалось, существо стоит на четвереньках, беспокойно рассматривая камеру, за ним виднелось еще четыре или пять таких же. Подбородка не было. Лоб полого спускался от мохнатого скальпа. Но на лице волос больше, чем на голове. Если бы череп имел затылочный гребень, он напоминал бы череп гориллы. В целом очень похоже на компьютерное изображение, подготовленное Верой, но более грубое, с более отчетливыми чертами животного. Однако это не животные. Лицо отодвинулось, и Ларви увидела, что существа, собравшиеся у куста, одеты. Замечалось даже что-то похожее на моду; в разных местах на их одежду нашиты разноцветные латки, на обнаженных участках кожи нечто напоминавшее татуировку, а на шее у одного из самцов бусы из ягод с острыми концами. „Похоже, — потрясенно сказала Ларви, — даже хичи могут деградировать со временем. А у них было много времени“.
Камера повернулась. „Проклятие! — сказал Пол. — Он не настолько деградировал, чтобы не заметить камеру. Пытается ее сорвать. Вэн! Как ты думаешь, они знают, что мы здесь?“
Мальчик равнодушно пожал плечами. „Конечно, знают. Они всегда знают. Но им просто все равно“.
У Ларви замерло сердце. „Что это значит, Вэн? Откуда ты знаешь, что они не попытаются нас схватить?“
Изображение снова выровнялось; Древний, сорвавший ее, протягивал другому. Вэн взглянул на экран и сказал: „Я вам уже говорил; они почти никогда не заходят в голубые коридоры. И никогда в красные. И им незачем ходить в зеленые. Там ничего не работает: ни пищевые краны, ни водяные. Они почти всегда остаются в золотой части. Иногда только, если съедают там все фруктоягоды и хотят еще“.
Звуковая система монитора донесла мяукающий звук, изображение снова повернулось. На мгновение показалось лицо одной из самок: она сосала палец. Потом протянула руку к камере. Камера повернулась, и экран погас. „Пол! Что они сделали?“ — спросила Ларви.
— Наверно, сломали ее, — ответил он, пытаясь восстановить изображение. — Вопрос в том, что делать нам. Не достаточно ли с нас? Не пора ли возвращаться домой?
И Ларви думала об этом. Все думали. Но как бы они ни допрашивали Вэна, мальчик упрямо отвечал, что никакой опасности нет. Древние никогда не беспокоили его в красных коридорах. Он никогда не видел их в зеленых, хотя, надо признать, сам редко бывал там. Редко — в синих. И да, конечно, они знают о присутствии людей; Мертвецы рассказали ему, что у Древних есть машины, которые слушают и смотрят, и эти машины действуют. Просто Древним все безразлично. „Если мы не будем ходить в золотые, они нас не тронут, — уверенно сказал он. — Конечно, если не выйдут оттуда“.
— Вэн, — огрызнулся Пол, — не могу тебе сказать, какую уверенность ты в меня вселил.
Но, казалось, Вэн прав в своей оценке. „Я часто хожу в золотые коридоры для забавы, — хвастал он. — И за книгами. И меня никогда не могли поймать“.
— А что, если хичи захотят книг или забавы? — спросил Пол.
— Книги! Что они с ними будут делать? За фруктоягодами, может быть. Иногда они приходят с машинами. Крошечный Джим говорит, что они чинят то, что выходит из строя. Но не всегда. И машины работают плохо. К тому же их можно услышать издалека.
Все некоторое время сидели молча, глядя друг на друга. Потом Ларви сказала: „Вот что я думаю. Дадим себе неделю. Не стоит слишком испытывать счастье. У нас осталось — Пол, я права? — пять камер. Разместим их здесь, свяжем с монитором и оставим. Если постараемся, может, удастся так их замаскировать, что хичи не увидят. Мы исследуем красные коридоры, потому что они безопасны, а также синие и зеленые, сколько сможем. Соберем образцы. Заснимем все… мне бы хотелось взглянуть на эти ремонтные механизмы. А когда сделаем все, что сможем, посмотрим, сколько у нас останется времени. И тогда примем решение, идти ли в золотые коридоры“.
— Но не позже чем через неделю. С этого дня, — повторил Пол. Он не настаивал. Просто хотел выяснить, правильно ли он понял.
— Не позже, — подтвердила Ларви, Джанин и Вэн кивнули.
Но сорок восемь часов спустя они все равно оказались в золотом районе.
Они решили сменить сломанную камеру и потому все вчетвером прошли к тому перекрестку, где рос куст фруктоягод, теперь лишенный спелых плодов. Вэн шел первым, держа за руку Джанин. Она отняла руку и наклонилась к сломанной камере. „Они ее разломали на куски, — с удивлением сказала она. — Ты нам не говорил, что они такие сильные, Вэн. Посмотри, это кровь?“
Пол выхватил у нее камеру, поворачивал, рассматривая засохшую корку на краю. „Похоже, они пытались ее открыть, — сказал он. — Не думаю, чтобы я так мог голыми руками. У него скользнула рука, и он порезался“.
— О, да, — с отсутствующим видом пропищал Вэн, — они очень сильны. — Он не обращал внимания на камеру. Всматривался в длинный золотой коридор, принюхивался, прислушивался к отдаленным звукам.
— Я нервничаю из-за тебя, — сказала Ларви. — Ты что-нибудь слышишь?
Вэн раздраженно пожал плечами. „Сначала чувствуешь их запах, а потом слышишь. Но я ничего не чувствую. Их поблизости нет. И я не боюсь! Я часто прихожу сюда за книгами или смотрю, что они делают“.
— Неужели? — спросила Джанин. Она взяла у Пола разбитую камеру, а тот начал искать куда бы спрятать новую. Особых возможностей для этого не было; внутреннее пространство всех помещений хичи почти голое.
Вэн ощетинился. „Я ходил в этот коридор так далеко, как вам отсюда видно! — хвастал он. — Вон там, дальше, место, где книги. Видите? А некоторые книги в коридоре“.
Ларви посмотрела, но не поняла, что имел в виду Вэн. В нескольких десятках метров от них лежала груда блестящего мусора, но никаких книг. Пол, вытаскивая липкую ленту, чтобы повыше прикрепить камеру, заметил: Я видел твои книги. „Моби Дик“, „Приключения Дон Кихота“. Зачем они хичи?»
Вэн негодующе пропищал: «Ты глуп, Пол. Их мне дали Мертвецы, это не настоящие книги. Вон там настоящие».
Джанин с любопытством посмотрела на него и сделала несколько шагов по коридору. «Это не книги», — бросила она через плечо.
— Конечно, книги! Я ведь уже сказал!
— Нет, не книги. Пойдем посмотрим. — Ларви раскрыла рот, собираясь окликнуть ее, но передумала и пошла следом. Коридор был пуст, и Вэн не казался слишком настороженным. На полпути к куче мусора она увидела, что это такое, и быстро догнала Джанин, чтобы поднять одну штуку.
— Вэн, — сказала она, — я такие видела раньше. Это молитвенные веера хичи. На Земле их сотни.
— Нет, нет! — Он начал сердиться. — Почему ты говоришь, что я лгу?
— Я не говорю, что ты лжешь, Вэн. — Она развернула веер в руках. Похоже на заостренный свиток пластика: легко раскрывается в руке, но как только выпустишь, тут же сворачивается. Это самый распространенный артефакт культуры хичи, их десятками находили в пустых тоннелях Венеры, привозили старатели на Врата из каждого успешного рейса. Никто не знал, что с ними делали хичи, и только сами хичи знали, подходит ли им данное людьми название. — Их называют «молитвенные веера», Вэн. — Нет, нет! — резко возразил он, беря у нее веер и направляясь в комнату. — Они не для молитвы. Их читают. Вот так. — Он начал вставлять веер в один их тюльпаноподобных выступов, потом взглянул на него и отбросил. — Этот плохой, — сказал он, роясь в груде вееров на полу. — Подождите. Да. Вот этот тоже не очень хороший, но по крайней мере кое-что можно будет узнать. — Он сунул его в тюльпан. Послышался слабый электронный шепот, и тюльпан с веером исчезли. Их охватило облако в форме лимона, потом показалась сшитая раскрытая книга, страницы покрыты идеографическими знаками. Тонкий голос — человеческий голос! — начал что-то произносить на быстром высоком тональном языке.
Ларви не поняла ни слова, но два года на Вратах сделали ее космополитом. «Я… мне кажется, это японский! Похоже на хайку[5]. Вэн, зачем хичи книги на японском?»
Вэн тоном превосходства ответил: «Это не настоящие древние книги, Ларви, только копии других книг. Хорошие книги не такие. Крошечный Джим говорит, что все книги и записи Мертвецов, сами Мертвецы, даже те, кого здесь больше нет, переписаны в этих книгах. Я их все время читаю».
— Боже мой! — сказала Ларви. — Сколько раз я держала их в руках и понятия не имела, что это такое.
Пол с удивлением покачал головой. Он протянул руку в сверкающее изображение и достал веер из тюльпана. Тот отделился легко: картина исчезла, и голос смолк на полуслове. Пол принялся поворачивать веер в руках. «Не могу поверить, — сказал он. — Все ученые мира ломали себе головы над ними. Почему никто не догадался, что это такое?»
Вэн пожал плечами. Он больше не сердился. Наоборот, наслаждался, показывая этим людям, насколько он больше их знает. «Они, наверно, тоже глупые, — пропищал он. Потом милосердно добавил: — А может, им попадались такие книги, которых никто не может прочесть. Разве что Древние, если это их заинтересует».
— А у тебя такие есть, Вэн? — спросила Ларви.
Он нетерпеливо ответил: «Меня они никогда не интересовали. Но если вы мне не верите… — Он порылся в груде, показывая всем поведением, что они зря тратят время: все это он уже проверял и нашел неинтересным. — Да. Я думаю, это одна из бесполезных».
Как только он сунул ее в тюльпан, появилась голограмма — яркая и ошеломляющая. Ее так же трудно было понять, как игру огней на панели корабля хичи. Еще труднее. Странные мерцающие линии обвивались друг вокруг друга, разделялись разноцветными потоками и снова сплетались. Если это алфавит, он так же далек от западных алфавитов, как клинопись. Гораздо дальше. У всех земных языков есть что-то общее, и они всегда передаются письменностью на одной плоскости. Здесь запись шла в трех измерениях. И параллельно слышался тонкий прерывистый звук, как телеметрия, который иногда по ошибке издает радио. В целом все это крайне действовало на нервы.