Она испытала одновременно облегчение и разочарование. Значит, Робин не подготовил для нее очередную порцию калорийной пищи. А может, от нее отказались из-за операции. «Выбери что-нибудь», — приказала она. Программа прекрасно справляется с выбором меню. Только из-за Робина приходилось заниматься такими рутинными делами. Но Робин — это Робин, иногда ему нравится самому готовить, нарезать тонкими ломтиками лук для салата или часами мешать жаркое. Иногда приготовленное им было ужасно, иногда нет. Эсси не критиковала, потому что еда не очень интересовала ее. И была благодарна, что ей не приходится заниматься такими делами; в этом отношении Робин даже превзошел ее отца. «Нет, подожди, — добавила она. Ей пришла в голову новая мысль. — Когда Робин придет домой, он будет голоден. Подготовь для него легкую закуску: жареное печенье и новоорлеанский кофе. Как в кафе дю Монд».
— Да, госпожа. — Как ты изобретательна, сказала себе Эсси, улыбаясь. Остался час и двенадцать минут.
Ей не помешает отдохнуть.
С другой стороны, спать не хочется.
Можно снова расспросить медицинскую программу. Но ей не хотелось слушать о процедурах, которым предстоит подвергнуться. У чужого тела отнимут для нее такие большие куски. Почка, да. Вполне можно продать одну почку и остаться жить. Студенткой Эсси знавала соучеников, которые так поступали. Если бы она была беднее, могла бы и сама так поступить. Но она знала, что если у человека отнимут все, в чем она теперь нуждается, у него не останется резервов для жизни. Неприятное чувство.
Почти такое же неприятное, как и сознание, что несмотря на Полную медицину, она может не очнуться после вмешательства в ее тело ножа Вильмы Лидерман.
Все еще час и одиннадцать минут.
Эсси снова села. Выживет она или нет, она сейчас такая же добросовестная жена, какой была и дочерью. Если Робин заинтересовался веерами хичи, она тоже займется ими. Она обратилась к своему терминалу: «Мне нужна программа Альберт Эйнштейн».
12. Шестьдесят миллиардов гигабит
Сказав «Мне нужна программа Альберт Эйнштейн», Эсси Броудхед дала начало целой последовательности событий. Очень немногие из этих событий были заметны для невооруженного глаза. Они происходили не в макромире, а во вселенной, состоящей главным образом из зарядов и орбит электронов. Отдельные единицы ничтожно малы. В целом гигантское количество информации, равное шестидесяти миллиардам гигабит.
В Академогорске юную С.Я. профессора научили компьютерной логике, научили разбираться в ионной оптике и магнитных полях. Она знала, как научить компьютеры множеству удивительных вещей. Они могут найти простое число из миллиона цифр или на тысячу лет вперед рассчитать уровень приливов. Они могут взять детскую головоломку «дом» или «папа» и на ее основании представить архитектурный план здания или портновский манекен для шитья костюмов. Они могут повернуть дом, добавить портик, покрыть здание штукатуркой или вьющейся растительностью. Они могут сбрить бороду, добавить парик, одеть человека в костюм для яхты или гольфа, зала заседаний или бара. Для девятнадцатилетней Сони все это было чудом. Тогда ей это казалось восхитительным. Но с тех пор она выросла. По сравнению с теми программами, что составляла она сейчас, с ее секретаршей, «Альбертом Эйнштейном» или программами многих ее клиентов, эти первые были медлительными и нелепыми карикатурами. У них не было заимствованных у технологии хичи цепей, не было циркулирующей памяти, способной вместить шесть на десять в девятнадцатой степени бит.
Конечно, даже Альберт не использовал одновременно все эти шестьдесят миллиардов гигабит. Во-первых, они не все были свободны. Банки информации хранили десятки тысяч программ, таких же утонченных и сложных, как Альберт, и десятки миллионов программ более примитивных. Программа, названная «Альберт Эйнштейн», размещалась среди тысяч и миллионов других, не взаимодействуя с ними. Дорожные сигналы предупреждали программу не входить в занятые цепи. Дорожные посты направляли ее обходными путями и к добавочным источникам для получения нужной информации. Ее дорога никогда не была прямой линией. Это было дерево ветвящихся решений, молниеносные зигзаги поворотов и возвратов. В сущности и дорогой это нельзя назвать: Альберт никогда никуда не двигался. Он и не находился никогда в каком-нибудь ограниченном месте, чтобы оттуда можно было передвинуться. Вообще спорный вопрос, был ли Альберт «чем-то». У него не было непрерывности существования. Когда Робин Броудхед кончал разговаривать с ним и отключался, Альберт прекращал существовать, и его цепи включались в выполнение других задач. Когда его снова вызывали, он воссоздавал себя из свободных цепей, в соответствии с написанной С.Я. программой. Он был не более реален, чем уравнение, и не менее — чем Бог.
— Мне нужна… — начала С. Я. Лаврова-Броудхед.
Прежде чем она успела произнести первый звук, рецептор, распознающий ее голос, вызвал секретарскую программу. Секретарша, однако, не появилась. Она среагировала на звуки произнесенного далее имени:
— … программа Альберт…
… сопоставила ее с теми именами, что записаны в ее памяти, сделала вероятностный анализ и приняла решение. Но это не все, что сделала секретарская программа. Перед этим она опознала голос С.Я. и подтвердила, что этот человек имеет доступ к программе, человек, в сущности и написавший эту программу. Она проверила, нет ли недоставленных сообщений, нашла несколько и оценила их важность. Быстро сняла телеметрию жизненных систем Эсси, чтобы оценить ее физическое состояние, возобновила в памяти сведения о предстоящей хирургической операции, сопоставила с ними содержание недоставленных сообщений и все имеющиеся на этот счет инструкции, решила, что в данный момент сообщения не следует доставлять, что ими может заняться заменитель Эсси. Все это заняло ничтожно малое время и только незначительную часть цепей секретарской программы. Ей не нужно было, например, вспоминать, как она выглядит или как должен звучать ее голос.
— … Эйнштейн.
Секретарская программа разбудила Альберта Эйнштейна.
Вначале он не знал, что он Альберт Эйнштейн. Читая свою программу, он кое-что узнавал о себе. Во-первых, что он информационно-поисковая программа, и он тут же занялся поиском адресов главных категорий информации, которой он должен располагать. Во-вторых, что он программа эвристическая и нормативная, что обязывало его соблюдать определенные правила в форме проходимых и непроходимых ворот, которые определяли принятие им решений. В-третьих, что он собственность Робина — он же Робинетт, Роб, Робби, Боб или Бобби — Стейтли Броудхеда и должен общаться с ним на основании их знакомства. Это заставило Альберта получить доступ к файлам Робина Броудхеда и заново ознакомиться с ними; до сих пор именно эта операция оказалась наиболее длительной. Когда все это было проделано, он вспомнил свое имя и особенности своей внешности. Он сделал выбор одежды из имеющихся вариантов: пуловер или серая рубашка в пятнах, шлепанцы или теннисные туфли с развязанным шнурком, носки или без них — и появился на экране монитора в обличье подлинного Альберта Эйнштейна, с трубкой в руке, спокойные глаза смотрят вопросительно — не успело еще замереть эхо от приказа Эсси.
У него было достаточно времени. Эсси потребовалось почти четыре десятых секунды, чтобы произнести его имя.
Так как она говорила по-английски, он приветствовал ее на том же самом языке. «Доброе… — быстрая оценка местного времени, — … утро, — быстрая оценка состояния и настроения Эсси, — миссис Броудхед». — Если бы она была одета для работы, он назвал бы ее «Лаврова».
Эсси оценивающе смотрела на него несколько секунд — целая бесконечность для Альберта. Он не терял времени зря. Программа была составлена экономно, и те его части, которые не были заняты в разговоре с Эсси, занялись другими задачами. Так отдельные его цепи помогали другой программе сделать прогноз погоды для спортивного рыболовного судна, которое покидало Лонг Айленд, учили маленькую девочку спрягать французские глаголы, оживили сексуальную куклу для старой затворницы с причудами и подсчитали золотые монеты, полученные с Пекинской фондовой биржи. Почти всегда существовали и другие задачи. Когда их не было, оставались менее важные проблемы, ожидающие решения: анализ движения ядерных частиц, вычисление орбит астероидов, баланс миллионов чековых книжек — все, чем шестьдесят миллиардов гигабит могут заняться в свободное время.
Альберт отличался от других программ Робина — юридической, секретарской, психоаналитической, от тех заменителей Робина Броудхеда, которые выполняли его функции, когда Робин был занят или просто не хотел тратить время. У Альберта с этими программами во многом была общая память. Все они имели свободный доступ к файлам друг друга. Но каждая программа представляла собой особую вселенную действий, занятую специальными целями: они не могли выполнять свои обязанности, не зная, что делают другие программы.
Кроме того, это были персональные программы Робина Броудхеда, покорные его воле. Альберт настолько сложен, что свободно понимал подтекст и все нюансы контекстов, он мог на этом основании принимать решения. В своих реакциях он не был ограничен только приказами Робина. Он мог ставить проблемы на основании всего, что думал Робин, всего, что знали другие программы. Альберт только не мог выдать тайны Робина или не распознать конфиденциальные проблемы. Принципиально не мог.
Но были и исключения. Человек, который написал программу Альберта, легко мог добавить команды-исключения. И сделал это.
— Робин приказал тебе подготовить для меня резюме происшедшего, — сказала Эсси своему созданию. — Давай. — Она критично и вместе с тем восхищенно смотрела, как написанная ею программа кивнула, почесала за ухом черенком трубки и заговорила. «Альберт — хорошая программа, — с гордостью подумала она. — Для собрания электронных импульсов, живущих в хрупких кристаллических дихалкогенидах со структурой влажной половой тряпки, он очень привлекательная личность».