внутренне присущим материи, в то время как вес всегда измеряется относительно чего-то. Но, — он снова померцал, — проведем мысленный эксперимент, Робин. Предположим, что вы единственный объект во вселенной. Больше никакой материи нет. Сколько вы будете весить? Нисколько. А какой будет ваша масса? Ага, вот это вопрос. Допустим, у вас есть небольшой ракетный ранец и вы решаете придать себе ускорение. Вы рассчитываете силу, необходимую вам, чтобы придать данное ускорение, и получаете массу, так? Нет, Робин, не так. Потому что нет относительно чего измерять движение! „Движение“ как концепция бессмысленно. Поэтому масса — в соответствии с принципом Маха — зависит от некоей внешней системы, Мах называл это „внешним фоном вселенной“. И в соответствии в принципом Маха, расширенным моим предшественником и другими, таковы же все „внутренние“ характеристики материи, энергии и пространства… включая „чертовы числа“. Робин, я утомил вас?»
— Клянусь твоим задом, да, Альберт, — огрызнулся я, — но продолжай!
Он улыбнулся и поднял три пальца. «Третье. То, что Генриетта назвала „момент X“. Как вы помните, Генриетта не сумела получить докторский диплом, но я просмотрел ее диссертацию и могу сказать, что она в ней утверждала. В первые три секунды после Большого Взрыва, который послужил началом вселенной, какой мы ее теперь знаем, вся вселенная была относительно компактна, исключительно горяча и абсолютно симметрична. В диссертации Генриетты цитируется старый кембриджский математик, по имени Тонг Б. Танг и другие: они доказывают, что после этого времени, после того, что Генриетта называет „моментом X“, симметрия становится „застывшей“. Все константы, которые мы наблюдаем в настоящее время, застыли в этот момент. Все чертовы числа. До „момента X“ они не существовали. А с этого момента существуют и остаются неизменными.
— Таким образом, через три секунды после Большого Взрыва, в момент X, что-то произошло. Возможно, совершенно случайное событие — какое-то завихрение во взорвавшемся облаке.
— Или преднамеренное изменение».
Он остановился и некоторое время курил, глядя на меня. Когда я никак не среагировал, он вздохнул и поднял четыре пальца. «Четвертое, Робин, и последнее. Прощу прощения за длинную преамбулу. Последнее предположение Генриетты связано с так называемой „недостающей массой“. Во вселенной просто не хватает массы, чтобы удовлетворительно объяснить все теории Большого Взрыва. И тут Генриетта в своей докторской диссертации делает смелое предположение. Она предположила, что хичи научились создавать массу и уничтожать ее — в этом, как мы теперь знаем, она оказалась права, хотя с ее стороны это была только догадка, и те, перед которыми она защищалась, ее догадку не приняли. Но она делает и следующий шаг. Она считает, что хичи заставили массу исчезать. Не массу корабля, хотя в этом она совершенно права. А гораздо большую массу. В масштабах всей вселенной. Она предполагает, что они, как и мы, изучили „чертовы числа“ и пришли к определенным заключениям, которые оказались справедливы. Тут, Робин, самое трудное, поэтому будьте внимательны. Мы почти кончили.
— Видите ли, фундаментальные константы, типа „чертовых чисел“, определяют, может ли во вселенной существовать жизнь. Разумеется, наряду со многим другим. Если бы некоторые из них были чуть больше или чуть меньше, жизнь не могла бы существовать. Видите ли вы логические следствия из этого утверждения? Да, я думаю, видите. Простой силлогизм. Большая посылка: „чертовы числа“ установлены не естественным путем, они были бы другими, если бы в „момент X“ не произошло определенное событие. Малая посылка: если бы они были отличны, вселенная была бы непригодна для жизни. Заключение? А, вот в этом-то весь смысл. Заключение: если бы они изменились в некоторых других отношениях, вселенная была бы более пригодна для жизни».
Он замолчал и сидел, глядя на меня, потом нагнулся и почесал подошву ноги.
Не знаю, кто из нас переждал бы тогда. Я пытался переварить множество совершенно несъедобных мыслей, а старина Альберт был решительно настроен дать мне возможность их переварить. Прежде чем это произошло, в каморку, которую я объявил своей, ворвался с криком Пол Холл: «Общество! Эй, Робин, у нас гости!»
Конечно, первая моя мысль было об Эсси: мы недавно разговаривали; я знал, что она сейчас по пути на космодром Кеннеди, а может, уже там и ждет старта, чтобы лететь к нам. Я посмотрел на Пола, потом на часы, «бремени еще мало», — сказал я.
Он улыбался. «Пошли, посмотрим на бедняг».
Да, бедняги. Шестеро, втиснутые в пятиместный корабль. Вылетели с Врат меньше чем через 24 часа после моего старта с Луны, везли с собой столько вооружения, что могли бы уничтожить целую дивизию Древних, готовые спасать и зарабатывать. Они пролетели всю дорогу до Неба хичи, развернулись и полетели за нами. Где-то по пути мы, должно быть, разминулись с ними, не подозревая об этом. Бедняги! Очень хорошие парни, добровольцы, они приняли участие в полете, небезопасном даже по стандартам Врат. Я обещал им, что они получат долю прибыли: тут на всех хватит. Не их вина, что мы в них не нуждались, особенно если подумать, как мы могли бы в них нуждаться, если бы все повернулось по-другому.
Мы гостеприимно встретили их. Джанин гордо показывала Небо хичи. Вэн, улыбаясь и размахивая сонным ружьем, познакомил их с мирными Древними, не реагировавшими на новое вторжение. И к тому времени, как все уладилось, я понял, что больше всего мне нужны еда и сон, и получил то и другое.
Проснувшись, я узнал, что Эсси в пути, но еще не прилетела. Я побродил, вспоминая все, что сказал мне Альберт, пытаясь мысленно представить себе Большой Взрыв и критический трехсекундный интервал, после которого все застыло… но у меня не очень получалось. Поэтому я снова вызвал Альберта и спросил: «Что значит „более пригодна для жизни“?»
— Ах, Робин, — сказал он: застать его врасплох невозможно, — на этот вопрос я не могу ответить. Мы даже не знаем, что такое Маховы особенности вселенной, но может быть… может быть, — сказал он, показывая морщинками в углах глаз, что он делает шутливые предположения, — может быть, бессмертие? Может, более быстрая скорость передачи импульсов в нервных тканях, то есть больший интеллект? А может, просто больше пригодных для жизни планет? Любое из вышеуказанного. Или все вместе. Самое главное: мы можем предположить, что такие «более пригодные» особенности возможны, и вывести их из соответствующей теории. Генриетта дошла до этого. Она пошла даже дальше. Предположим, хичи (это ее предположение) знают астрофизику несколько лучше нас. Они установили, какими должны быть эти благоприятные особенности, и решили выработать их. Что они для этого сделают? Ну, первая возможность — сжать вселенную до первоначального состояния и начать с нового Большого Взрыва! Как это сделать? Если вы можете создавать и уничтожать массу — легко! Прекратить расширение. Начать сжатие. Потом подождать в стороне от этой массы, подождать, пока она взорвется вновь, — и тогда, оставаясь снаружи моноблока, сделать все необходимое для изменения фундаментальных безразмерных чисел вселенной, так что при этом возникнет… назовем это небом.
Глаза у меня вылезали из орбит. «Это возможно?»
— Для вас или для меня? Теперь? Нет. Совершенно невозможно. Мы не знаем, с чего начать.
— Не для тебя или меня, тупица! Для хичи!
— Ах, Робин, — печально ответил он, — кто может сказать? Я не вижу, как это сделать, но это вовсе не означает, что сделать нельзя. Я даже не могу предположить, как заставить вселенную проделать это сразу. Но, возможно, это и не необходимо. Предположим, у них есть способ существовать вечно. Это необходимо даже для одного раза. А можно просто вносить случайные изменения и смотреть, что при этом получится, пока не получишь нужную тебе вселенную.
Он задумчиво посмотрел на свою погасшую трубку и сунул ее в карман свитера. «Генриетта дошла в своей диссертации до этого места, прежде чем на нее обрушились по-настоящему. Потому что дальше она заявила: „Недостающая масса“ может означать, что хичи уже начали вмешательство в естественный порядок развития вселенной, она сказала, что они изымают массу других галактик, чтобы заставить их сбегаться быстрее. Возможно, считала она, они также добавляют массу в центре, если таковой существует. И она говорит, что это может объяснить, почему хичи исчезли. Они начали процесс, полагает она, и потом ушли в укрытие, во что-то вроде лишенного времени стасиса, может быть, в большую черную дыру, пока не настанет время и они смогут действовать дальше по-своему. Вот тут-то все на нее и накинулись! Неудивительно. Можете себе представить, как к этому отнесется толпа профессоров физики? Они сказали, что ей нужно присудить степень в области психологии хичи, а не астрофизики. Сказали, что у нее ничего нет, кроме беспочвенных предположений и догадок, что ее теорию невозможно проверить. Что это плохая теория. И они отказали ей в степени, она не стала доктором, отправилась на Врата, стала старателем и кончила тем, чем кончила. Умерла. И, — задумчиво сказал он, снова доставая трубку, — я думаю, Робин, что она ошибалась или по крайней мере была неточна. У нас нет никаких свидетельств, что хичи могут воздействовать на материю за пределами нашей Галактики, а ведь она говорила о всей вселенной».
— Но ты не уверен?
— Не уверен, Робин.
Я закричал: «Неужели даже догадки у тебя нет?»
— Конечно, Робин, — мрачно ответил он, — но не больше чем догадка. Успокойтесь, пожалуйста. Видите ли, у нас неправильный масштаб. Вселенная слишком велика, насколько нам известно. А время слишком коротко. Хичи существовали всего миллион лет назад, а время расширение вселенной примерно в двадцать тысяч раз больше — время сжатия не может быть меньшим. Математически очень маловероятно, что для своего появления они выбрали именно это время.
— Для появления?
Он кашлянул. «Я выпустил ступень, Робин. Существует еще одно предположение, боюсь, что мое собственное. Предположим,