фий, сделанных с Р-ЗС, кружившего над поврежденной советской подлодкой. Той действительно приходилось несладко: дыра в ракетной палубе была настолько большой, что туда мог провалиться «Фольксваген», и из нее клубами выходил желто-оранжевый дым. Стабилизаторы на боевой рубке торчали перпендикулярно воде, говоря о том, что подлодка лишилась всех своих источников энергии. На другом фото был советский сухогруз, спешивший на помощь.
Бону было интересно, доложит ли Пойндекстер президенту о сумасбродной идее отбуксировать советскую подлодку в американский порт.
К столу Бона подошел помощник с листом бумаги в руках. Это была копия послания, врученного поверенному в делах Комзу в Москве, с оригиналом на русском языке и переводом на английский. Послание передал дежурный сотрудник Госдепартамента. Копии также были направлены в Пентагон. Как только Бон принялся за чтение, раздался телефонный звонок.
— Капитан третьего ранга Бон слушает.
— Говорит Пойндекстер. Президент желает выслушать доклад по ситуации с подлодкой. Вы готовы?
Бон пробежал глазами перевод сообщения и воскликнул:
— Вот это да!
— Что вы сказали, капитан?
— Прошу прощения, сэр. Да, я готов. У меня послание от Михаила Горбачева.
— Сообщение по горячей линии?
— Нет, сэр. Оно пришло из Госдепа.
— Мы сейчас будем.
Бон перечитал послание Пойндекстеру. Почему Горбачев не воспользовался горячей линией? Чтобы успокоить нас? Усыпить? О чем говорилось между строк? Это случилось за неделю до встречи на высшем уровне. Что это: случайность или стратегия? Вновь зазвонил телефон. На этот раз это был капитан второго ранга Херрингтон из Пентагона.
Бон прямо чувствовал жар, исходивший от бумаги, когда зачитывал сообщение Херрингтону.
Тот спросил:
— А эта записка действительно от Горбачева?
— Насколько мне известно, капитан.
— Почему они не воспользовались горячей линией?
— Мы все ломаем над этим головы. А что вы думаете о тексте послания?
— Горбачев пудрит нам мозги. Он не знает, в каком состоянии ракеты, — сказал Херрингтон. — Он не может об этом знать.
— Что вы хотите этим сказать?
— Если уж мы не знаем, что с ними, — сказал Херрингтон, — то как Горбачев может об этом знать?
Бон ощутил появление президента прежде, чем увидел его; воздух неожиданно стал словно наэлектризованным. Сначала вошла Кэти Осборн, личный секретарь президента, затем Джон Пойндекстер и, наконец, президент Рейган.
— Сэр, — сказал Бон президенту, — это только что доставили из Госдепартамента. Послание от генерального секретаря Горбачева.
Прочитав документ, Рейган взглянул на Пойндекстера.
— Кажется, этот парень исправляется. Может, Чернобыль преподал ему хороший урок?
— Фотографии у вас? — Взгляд Пойндекстера пронизывал собеседника насквозь.
— Да, адмирал. — Бон открыл папку с фотографиями и разложил их на столе.
— В огне и ядовитых газах. Боже мой. Мы можем чем-нибудь помочь этим ребятам? — спросил Рейган.
— Туда направляется наш спасательный корабль, — сказал Пойндекстер, бросив быстрый взгляд на Бона. — Это «Паухэтэн». Из Норфолка также вышел корабль со специалистами по радиации на борту.
— Это хорошо. Когда они будут там? — спросил президент.
— В течение часа, как мне было сказано.
«Там уже находится наша подлодка», — подумал Бон.
— Ну что ж, очень хорошо. Я хочу, чтобы Горбачев знал: мы делаем все, что в наших силах.
Адмирал Пойндекстер молча кивнул. «Бог мой, он вообще ничего не сказал о нашей подлодке», — подумал Бон.
— Насколько это опасно, Джон? — спросил Рейган у Пойндекстера.
— Не знаю. Мы впервые столкнулись с этим, господин президент.
— Нам известна причина?
— Мы думаем, что взорвалась одна из ракет. Возможно радиоактивное заражение. Мы проводим дозиметрический контроль. Если что-то обнаружится, придется закрыть для навигации весь прилегающий район.
— Туда идут три торговых судна русских, — сказал Бон. — Одно должно уже быть на месте.
Пойндекстер посмотрел на него и сказал:
— Пускай сами облучаются, если хотят. Это их дело.
— А «Паухэтэн»? — спросил президент.
— Он предназначен для буксировки/тушения пожаров и устранения течи, но не для борьбы с радиоактивным загрязнением. Если наш воздушный разведчик что-то обнаружит, то придется отозвать свои корабли и заново оценить обстановку, если загрязнение окажется сильным. Возможно, придется объявить карантинную зону вокруг подлодки. Мера предосторожности.
«Карантинную зону? — подумал Бон. — Чтобы защитить мир от радиации или чтобы без посторонних глаз захватить К-219?»
— А русские сосуды… — оговорился президент.
— Сосуд — это то, в чем хранятся горячительные напитки, — сострил Пойндекстер. — Ракеты, господин президент. Полагаю, вам следует выразить свою обеспокоенность и посоветовать господину Горбачеву не рисковать жизнями своих людей.
Рейган кивнул:
— Составьте проект и покажите мне перед отправкой. — Рейган еще раз просмотрел фотографии и перевел взгляд на Бона. — Похоже, дело серьезное. Надо предложить Горбачеву любую помощь с нашей стороны.
Адмирал Пойндекстер улыбнулся:
— Вы выразились как нельзя лучше, господин президент.
Самолет ВВС США над Анкориджем, Аляска
«Боинг-707» поднялся на высоту десять с лишним километров и взял курс на северо-запад, к Берингову проливу, чтобы затем повернуть к Японии и Южной Корее. Каспар Уайнбергер сидел в обитом плюшем салоне для заседаний, который находился сразу же за носовым камбузом. Звукоизоляция в салоне была очень хорошей, здесь было намного тише, чем в салоне третьего класса, зарезервированного для журналистов, сопровождавших министра обороны. Он прочитал сообщение, которое принес его помощник по военным делам, генерал Гордон Фарнелл. Текст был намного полнее, чем в простой записке, предназначавшейся президенту, его расширили из источников, лично подчинявшихся Уайнбергеру. Там упоминалось, что взрыв на К-219 был подтвержден не только SOSUS, но и американской торпедной подлодкой, сопровождавшей русских.
Уайнбергер был решительно настроен против предстоящей на следующей неделе встречи на высшем уровне в Рейкьявике. Не то чтобы ему не нравилось ослабление напряженности в отношениях с Советским Союзом. Его беспокоило то, что милый и добродушный Рональд Рейган одним махом сдаст позиции. В Вашингтоне слишком многие полагали, что «холодная война» закончилась с приходом к власти Горбачева, с началом перестройки и гласности.
Похоже, до них не доходило, что Горбачев — это только камень на вершине огромной уродливой пирамиды. И легче было сдвинуть один камень, чем всю пирамиду. Настолько легче, что не было смысла идти на резкое сокращение вооружений, располагая только словом Горбачева в качестве гарантии.
Уайнбергер откинулся в кожаном кресле. Президент Рейган — хороший человек, но он слишком охотно доверяет тем, кому доверять не следует. Ему очень хочется, чтобы его имя было вписано золотыми буквами в книгу истории. По мнению Уайнбергера, Рейган слишком стремился видеть в людях только хорошее. Во время встречи на высшем уровне русский партийный функционер старой закалки будет противостоять этому пожилому приятному джентльмену, любящему сглаживать острые углы и не вдаваться в детали. Горбачев проглотит его живьем.
Уайнбергер нажал на кнопку, и в дверях появился Роберт Симе, пресс-секретарь Пентагона.
— Соберите журналистов на пресс-конференцию, — сказал Уайнбергер, сворачивая листок с донесением и засовывая его в карман пиджака.
Подождав пять минут, он прошел в хвостовую часть самолета.
— Господа, я хочу поставить вас в известность о трагических событиях, происходящих в Атлантическом океане.
При слове «трагических» воцарилась мертвая тишина; журналисты во все глаза смотрели на министра обороны. Они знали кодовые сигналы и приготовились к очередной сенсации.
— Вчера вечером у наших берегов взорвалась советская подлодка. По предварительным данным, взлетела на воздух одна из ее ракет. Взрыв был очень мощный.
Репортеров прорвало.
— Есть ли пострадавшие?
— Была ли утечка радиации?
— Откуда вы знаете, что это была ракета?
— Не все сразу, господа, — сказал Уайнбергер. — Подробности стали известны от одного из наших кораблей, находившихся поблизости.
— От какого именно? — выкрикнул кто-то.
— От какого? — переспросил Уайнбергер. — От одной из наших подлодок. Больше я ничего не могу сказать, и вам это известно.
Этого было вполне достаточно.
— Она как-то замешана в этом?
— Операции по сопровождению всегда сопряжены с риском, — сказал Уайнбергер. Это было правдой. — Мы готовим наших командиров к активным наступательным действиям.
— Вы хотите сказать, что произошло столкновение, господин министр?
Теперь Уайнбергер знал, что они у него на крючке. Этого было достаточно.
— Наша подлодка услышала взрыв и доложила об этом. Мы считаем вполне допустимым сопровождать их, когда они слишком близко подходят к нашим берегам. Но я действительно не могу рассказать об этом подробнее. Вы же знаете, как к этому относятся подводники, — сказал Уайнбергер с непроницаемым лицом. Это тоже было правдой. — В общем, похоже на второй Чернобыль. Буду держать вас в курсе, если узнаю еще что-нибудь.
Репортеры бросились к своим телефонам. Кэп Уайнбергер не был лично заинтересован в дальнейшем раздувании «холодной войны», хотя и понимал, что его поступок могут расценить именно так. Просто он считал глупым отдавать свой зонтик сладкоречивому коммунисту, обещавшему, что дождя не будет.
Теплоход «Красногвардейск», 4 октября, 12.45
Светило солнце — яркое, тропическое, совсем не похожее на бледный диск в северном небе России.
Старпом Владимиров стоял на верхней палубе с биноклем в руках, в комбинезоне, расстегнутом до пояса. Красильников встал рядом, ощущая на спине непривычно жаркие солнечные лучи.