— Вы готовы? — спросил Артур, внимательно глядя на нас.
— Конечно! — ответили мы хором. И я добавила:
— Может, я все-таки смогу тебе помочь? Я твой фамильяр, как никак. Немного халявной силы желаешь, пс-с? — я подмигнула, пытаясь развеять атмосферу, но в итоге прозвучала как полная идиотка.
Артур улыбнулся.
— Достаточно того, что я чувствую, что ты есть. Больше ничего не надо, Вилка. Что ж. Давайте спасем этот мир, да? — сощурился он, просвечивая нас глазами, как портативный рентген.
— Да, — сглотнув, согласились мы.
"Точнее, давайте воочию увидим, как он погибает", — невольно додумалось мне. И я кивнула, хотя боюсь, что на лице моем выступила вся гамма паники, ужаса и отчаянья.
Борис тоже с готовностью поднялся со ступенек, однако побелевшие костяшки кулаков показывали, что землянин тоже считает нас неэффективными камикадзе.
— Хотя погодите, — вдруг попросил Артур. — Вилка, пожалуйста, принеси мне вон тот череп со стола. Борис, а ты вон тот хрустальный шар. Я хотел обойтись без них, но с ними все-таки будет лучше.
Понятно.
Все настолько плохо, что он даже не уверен в ингредиентах… Я ободряюще улыбнулась Эдинброгу, он ответил такой же улыбкой. Приобнял меня и рукой еще раз указал на стол:
— Вон тот череп.
— Без проблем. Сейчас.
Мы с Борисом спустились с лестницы.
— Это капец, Вилка. Я уверен, что мы умрем там снаружи, — почти неслышно буркнул Бор.
— Я знаю, — ответила я. — Но я все равно пойду.
— Да вот я блин почему-то тоже…
И мы разошлись к указанным нам объектам.
Когда я подняла череп со стола, я вдруг увидела, что от него бегут едва заметные нити заклинания — тонкие паутинки, мерцающие на свету. Они разбегались по столу, спускались на пол и касались самых разных предметов в библиотеке — которые так же стали мерцать, когда я нарушила равновесие системы.
— Ээээ, Артур, тут какое-то заклинание! — удивленно вскрикнула я.
— Опаньки! И у меня! — солидарно изумился Бор, поднявший свой хрустальный шар.
Но Артур не объяснил нам, что происходит. Он вообще ничего не сказал. Все-все ниточки-паутинки, опутывавшие помещение, вдруг вспыхнули, как изумрудное пламя, заполнили собой библиотеку и поглотили мир.
Шшшшшшшурх.
Ветер.
Теплый и сильный ветер дул где-то сверху, иногда щекоча меня своими легкими прикосновениями. Сильно пахло хлебом, солью и краской.
Я резко открыла глаза и села.
Я находилась на пшеничном поле. Точнее сказать — в пшеничном поле — с учетом того, что колосья были куда выше меня. В руках у меня все еще был дурацкий череп. Я вскочила на ноги.
Пшеничное поле с одной стороны оканчивалось пронзительно-синим морем, с другой — зелеными холмами, на которых росли аккуратные домики с черепичными крышами. В воздухе порхали бабочки, вдалеке слышался звук чего-то типа лютни.
— Артур! — заорала я, прижав руки рупором ко рту. — АРТУР!
Колосья неподалеку зашевелились, и из них поднялся Борис Отченаш с перекошенной удивлением рожей. Пару мгновений мы смотрели друг на друга, а потом уже хором начали орать:
— Артур!! Эдинброг!! А ну вылезай, козлище!!! Что происходит?! Нам надо мир спасать, эй! Артур! ААААААРТУР!
Но нам отвечал только теплый хохочущий ветер, как будто какой-то оранжевый сам по себе. Мы с Борисом сошлись в пустынном поле.
— Я… я не понимаю… — начала было я, но Отченаш перебил меня:
— У тебя из кармана какая-то записка торчит, сейчас вывалится.
О.
Я трясущимися пальцами достала бумажку — раньше ее там точно не было. Она могла там появиться только в тот момент, когда Артур приобнял меня.
— Читай вслух, — попросил Бор.
И я прочитала.
«Моя дорогая Вилка,
(И Бор за компанию).
Я хотел бы выбрать для тебя максимально приятный мир, но, к сожалению, я до сих пор не умею строить маршруты по вселенной. Я смог только задать самые главные параметры — наличие атмосферы, цивилизации — а остальное приходится доверить случаю. Я надеюсь, что колесо фортуны будет милосердно, и ты доберешься в целости и сохранности. Я бы хотел, конечно, уйти вместе (а не отправлять тебя с Бором), но я не могу рисковать.
Я не знаю, смогу ли я сейчас закрыть порталы. Правда не знаю. Я сделаю все, что в моих силах, но мне будет легче, если я буду знать, что ты в безопасности. Что если я проиграю, то я спас хотя бы тебя.
Я вижу обреченность в твоих глазах аж с того места, где сижу сейчас. Я ценю то, что даже при таких исходных данных ты все равно готова пойти со мной наружу, но это не принесет добра.
Некоторые вещи лучше делать в одиночку. Точнее, некоторые вещи в принципе можно делать только в одиночку…
И это одна из таких вещей.
Я не хочу находить любимого человека, чтобы потом тащить его в бой. Мне не понять романтику жертвы, желание героически погибнуть вместе, красоту последнего синхронного вздоха под стопой врага.
Я люблю тебя и хочу, чтобы у тебя все было хорошо. Что в широком смысле означает — чтобы ты была жива.
Я попробую закрыть порталы. А потом постараюсь найти вас. Надежда есть.
Прощай, Вилка».
— Какой идиот, — дочитав и выдержав паузу, трясущими губами начала я, — Какой долбанный идиот заканчивает такое письмо словом «прощай»?!
— Да вот есть один уникальный парень… — пробормотал ошарашенный Борис, тогда как я села обратно в пшеницу и заплакала. — Так он еще и кота забрал, зараза…
Когда мы дошли до ближайшего домика на холме и постучались, из него вышла симпатичная молодая женщина в вязаной майке и многослойных выпендрежных шароварах. Вид у нее был чудаковатый, но добрый и с хитрецой.
— Ох, зайки! — вскинула брови она, видя мое заплаканное лицо и угрюмую рожу Бора, — Чем вам помочь?
— Скажите, пожалуйста, как называется это место? — выдавила я.
— М-м-м. Конкретно у этих холмов нет определенного названия, но столица Коххо-Пьоджере находится в двадцати километрах на север.
— Коххо-Пьоджере? — задумчиво повторил Бор, а у меня в голове вдруг будто зажглась какая-то лампочка…
Где-то я это слышала. В какой-то книге.
— Это странный вопрос, но… А как называется страна? — спросила я.
Симпатичная селянка хмыкнула, но ответила:
— Тилирия. Материк, если что, Лайонасса.
И тогда я расхохоталась.
Я рыдала и хохотала, рыдала и хохотала.
— Я ненавижу тебя, Эдинброг! — наконец заорала я куда-то вверх в голубое небо. — Ненавижу за то, что ты не здесь!
— Она немного страненнькая, — пояснил Борис женщине.
— У нас таких много, — спокойно кивнула та. — Есть хотите?
Эпилог
Прошло три месяца.
Мы остались жить на ферме «Полевая Патока», где молодая госпожа Илая Чентри — так звали нашу первую знакомую в этом мире — выращивала злаки всех сортов, разводила лошадей, быков и индюшек, вышивала и в свое удовольствие тратила наследство почившего мужа, бывшего некогда крупным тернасским дельцом (не вполне легальным), а потом получившего шальной маг-заряд в лоб где-то в злачных кварталах Минакора.
Борис помогал Илае поднимать хозяйство: сначала чисто в финансовом плане, а потом в самых разных сферах. Ему нравилось, и у него получалось. В какой-то момент Борис Отченаш переехал из гостевой спальни в хозяйскую, и на этом его успешная ассимиляция могла считаться законченной.
Я же неожиданно открыла в себе страсть к живописи.
Ранними утрами, еще до рассвета, я выходила в пшеничное поле и рисовала. То небо, то злаки, то кромку Жемчужного моря, до которого часто отправлялась в дневные прогулки на рыженьком коне. Иногда я рисовала животных, самого Бориса и Илаю.
Мои холсты стояли на сеновале на шикарных мольбертах — эдакая хипстеркая галерея — и ее посещение было обязательном пунктом культурной программы для всех гостей фермы.
Чаще всего я писала, конечно, Артура. По памяти. Эта серия получила название «Чужак в стране чужой» (привет фантасту Роберту Хайнлайну) и пользовалась большой популярностью у зрителей — не только индюшек, но и соседей и друзей хозяйки, которые заглядывали к нам на огонек.
Говорили, мне удавалось как-то особенно изображать глаза колдуна. Получалось интереснее, чем у других людей.
Думаю, причина этому была простая.
Я рисовала глаза Артура со всем тщанием по той простой причине, что пыталась в них, нарисованных, найти ответ: зачем? Зачем ты все-таки это сделал? Если верил в себя, почему не дал мне помочь с порталами, чтобы затем уйти вместе? Если не верил… Здесь я обычно переставала спрашивать и начинала плакать.
Однажды утром — солнце еще не выползло из-за холмов — я босыми ногами прошлепала на нашу огромную кухню с массивной деревянной мебелью и окном с милыми ситцевыми занавесками, вытащила из холодильника (на магической тяге) крынку с местным аналогом кефира и собиралась выпить его на крыше курятника — странное место, но мне нравилось.
Однако, когда я открыла дверь, мне под ноги бросилось что-то серое и пушистое.
— Ауч! — ахнула я. Я еще не выучила все виды местных животных, и в первый момент мне показалась, что на меня кинулось эдакое ожившее перекати-поле.
Но перекати-поле сказало:
— Мяуууу!!!!
И я выронила крынку.
Потому что я слышала эти самоуверенные «мявы» очень много раз. Аж в двух мирах — узнаваемы до неприличия.
— Васька!! — взвизгнула я, падая на колени, хватая кота и вертя его туда-сюда, чтобы убедиться.
— МРРР! — возмутился Васька, которого я интересовала куда меньше аппетитной лужицы кефира.
А до меня вдруг дошло, что сам по себе мой котик точно не умеет ходить меж мирами. Хоть что-то — а лучше кто-то (тут сердце замерло, испугавшись ложной надежды) — должно было ему помочь.
Я отпустила кота и выбежала на крыльцо, завертела головой, щурясь и ежась на прохладном рассветном ветру. Ферма была безмолвна и спокойна, пугало на пшеничном поле улыбалось, как призрак, а розоватое, пока еще темное море на западе чинно белело пеной.