– Ребята! – кричит им капитан, засовывая ключ в нагрудный карман кителя. – Я не буду вас наказывать! Слово моряка! Только скажите: где вы его нашли?
Близнецы переглядываются. «Старший» Тедька деловито спрашивает:
– А что нам за это будет?
– Две шоколадки? – спрашивает и Женька. – Или еще как?
«Или еще как» капитана устроило бы больше. Он им такое «или как» задал бы! Но правила игры надо соблюдать. И капитан сдается:
– Две шоколадки.
– Каждому! – в один голос отвечают близнецы. Научились рыночной экономике.
– Согласен!
Близнецы опять переглядываются и, видимо, решают еще поторговаться.
– По три! – орут они дуэтом.
Капитан молча поворачивается и делает вид, что идет в свою каюту.
– Согласны! Согласны! – визжат ему вслед расчетливые детишки. И говорят, как подучил их Алешка:
– Мы его давно нашли. У вашей двери. Он в сапоге лежал. В правом.
У капитана в тамбурочке возле двери в каюту всегда стоят на случай непогоды высокие сапоги и висит длинный резиновый плащ с капюшоном. Вот только он нимало не задумывается: а что понадобилось близнецам в его правом сапоге? Впрочем, если они облазили весь пароход от носа до кормы, от борта до борта, от трюмов до мачты – вполне возможно, что и в сапоги залезали. И капитан, верный своему морскому слову, ведет близнецов в буфет за шоколадками. А потом возвращается к себе, к своим важным прерванным делам, но тут раздается голос рулевого:
– На горизонте – остров!
Успокоенные моим появлением «робинзоны» терпеливо ждали «Илью Муромца». У дяди Вовы нашлись в кармане карты, и вся компания скрашивала ожидание игрой в «дурачка».
И вот вдалеке появился долгожданный пароход. Похожий издалека своими колесами на таракана, шустро семенящего боковыми лапками.
Мы стали собираться. Но все сборы свелись к тому, чтобы разыскать на острове Даму с пальчиком – она так похудела за это время, что мы ее еле нашли.
Пароход подошел, сбавил ход, загремел якорной цепью. Она натянулась, пароход дернулся и, развернувшись по течению, застыл в ожидании. У всех бортов скопились пассажиры. Они махали островитянам, кричали им всякие приветствия, но, похоже, не очень-то завидовали. Больше сочувствовали.
Матросы спустили шлюпки и погнали к острову. На первой шлюпке стоял на носу наш капитан в белоснежном кителе и красивой фуражке с золотым орлом и якорем.
Он ловко и элегантно, едва нос лодки коснулся песка, спрыгнул на берег и принес свои горячие извинения:
– Милые дамы! Уважаемые господа! Чрезвычайное происшествие на борту! Пароход сел в тумане на мель. Прошу прощения за доставленные вам неудобства. И надеюсь достойно компенсировать их в самое ближайшее время. Пожалуйте на судно, где вас ждут горячие ванны и великолепный обед!
Обрадованные островитяне, толпясь и толкаясь, забрались в шлюпки. А на борту «Ильи Муромца» страшно загордились, потому что другие пассажиры стали их горячо приветствовать и восхищаться их мужеством.
Матросы собрали и забрали на борт палатки и все другое снаряжение, выбрали якорь, и пароход, дав свисток, отправился продолжать свой прерванный рейс.
Ладно, подумал я, островитян мы выручили – теперь надо тетю Гелю выручать.
Глава XIIКОЕ-ЧТО ПРОЯСНЯЕТСЯ…
Вечером, когда Алешка уложил близнецов и они дружно засопели носами, мы устроили секретное оперативное совещание. Обменялись, как говорится, информацией.
Мне-то рассказывать особо нечего было, а вот Алешка кое-что раздобыл.
– Смотри, Дим, – и он положил передо мной на стол какие-то странные записи. – Это я в каюте капитана нашел, у него на столе под стеклом лежало. Когда он за близнецами гонялся, я и стащил.
А бумажка была вот какая:
«Калязин – маг. «Веселый» – от двух до четырех пополуночи, сев. причал.
Углич – маг. «Игрушки» – от одного до трех пополуночи.
Кинешма – ф. «Незнайка» – от ноля до двух пополуночи, второй причал».
И так далее.
– Понял? – спросил меня Алешка.
– Не очень, – признался я.
– И я не очень, – вздохнул он. – Что такое «пополуночи» и что такое «фы» и «маг»? Магнитофон, что ли?
– Магнитофон «Игрушки»! Чушь собачья!
– А магнитофон «Веселый» – подходит.
«Маг. «Игрушки», – задумался я. – Маг. «Игрушки». – И тут дошло: – Магазин «Игрушки»! Вот что это такое! – выпалил я.
– А «фы»? Не догадался? – спросил Алешка с надеждой на старшего брата.
И я его надежды оправдал:
– Фирма!
– Теперь все ясно! – воскликнул Алешка так, что близнецы вздрогнули во сне. В эти «фы» и «маги» капитан сдает игрушки из трюма, понял? Смотри: во все эти города пароход приходит ночью! Чтобы потихоньку выгрузить товар. Вот тебе и «пополуночи». Молодец! И сразу стало ясно, почему иногда капитан среди бела дня причаливал куда-нибудь к берегу, куда и причаливать-то не стоило. «Дамы и господа! Взгляните, какой чудесный косогор! С него открывается великолепный вид на волжские просторы! Не угодно ли взобраться на него и с его высоты оглядеть окрестности?» Это могло означать только одно: капитан нарочно задерживал пароход, чтобы подойти к «причалу номер два от ноля до двух пополуночи». И чтобы пассажиры, уставшие от похода на косогор, крепче спали ночью и случайно не стали свидетелями выгрузки пищащего товара.
– И я думаю, Дим, – торопливо добавил Алешка, – что тетя Геля пыталась за ними следить, а они ее заметили и спрятали в трюм. Пошли ее выручать!
А как? Трюм заперт, взломать дверь нам не под силу. А если обратимся к кому-нибудь за помощью, есть вероятность напороться на сообщников капитана. И мы тогда вполне можем очутиться рядом с тетей Гелей, в холодном трюме.
Но для Лешки, когда у него появлялась цель, препятствий не существовало.
– Пистолет у нас есть? Есть. Идем к капитану: руки вверх, давай ключ! И все дела. А потом вызываем по рации спецназ, и они высадятся на пароход и всех бандитов арестуют.
Все прямо так просто! Как таблица умножения.
– А если капитан не отдаст ключ? А как пользоваться рацией, ты знаешь?
– Тетя Геля знает.
– Ну вот. Сначала надо ее вытащить. А для этого нужен ключ.
– Найдем! – уверенно сказал Алешка. – Он его где-нибудь прячет. Только не в кармане. – Он на секунду задумался. – Знаешь, что я придумал? Нужно разведать, где ключ. И похитить его.
– Пока разведаем, пока похитим, тетя Геля там с голоду умрет.
Алешка приблизил свою голову к моей и горячо зашептал:
– Завтра все разведаем. Завтра к нему собственноручно прибывает Илья Муромцев.
– Ага, – усмехнулся я. – Подслушки установим, да?
Теперь усмехнулся Алешка. Так снисходительно, что я себя совсем дураком почувствовал.
– Подслушки, – сказал он. И цап меня за уши. – Вот эти самые! Твои ухи!
Я отцепил его пальцы и прикрыл на всякий случай уши ладонями. И поэтому не все расслышал, что Алешка объяснил:
– …Рундук… У него в каюте… Под окном… В нем ничего нет, только пустые бутылки… Ты туда залезешь, и мы все разведаем…
– Собственной персоной, – поправил я.
– Ну да. Они станут в каюте секретничать, и мы все узнаем.
Здорово, конечно. Но малоприятно. И опасно. Но ведь надо же тетю Гелю выручать…
…А пароход все плыл себе и плыл, пыхтя своей машиной, шлепая по волжской воде своими неутомимыми плицами и посвистывая своим тоненьким гудком. Матросы стояли вахту, пассажиры отдыхали и развлекались.
Развлечений на пароходе было много. Но нам с Алешкой они не очень-то понравились. Потому что: в игротеке – плати, в библиотеке – плати, за дискотеку – плати. Нам это было не по карману. Мы ведь не Тедька с Женькой, которые в своем неутомимом стремлении «разбогатеть» назанимали мелочи уже у всех пассажиров и подбирались теперь к матросам.
А бесплатной была только комната смеха. Но она нам сразу не понравилась. Потому что была ну… как бы сказать… не очень честной. Смеялся не тот, кто входил в эту комнату, а те, кто оставался снаружи и наблюдал, что там происходит.
Мы-то думали, что эта комната смеха вроде той, о которой нам рассказывала мама: входишь в нее, а там стоят самые разные кривые зеркала, и люди выглядят в них совершенно нелепо. То они вдруг становятся необыкновенно толстыми или худыми, как наша Дама-указка, то какими-то кривыми на все бока, то глаза на уши полезут, то голова получается как громадный котел, а ноги при этом как спички. Тоже в общем-то не очень здорово, хоть и смешно.
А вот на пароходе комната смеха находилась за таким хитрым стеклом – односторонним, снаружи все видно, а внутри темно. Входит туда человек, бродит вслепую по лабиринту, и с ним происходят всякие смешные случаи: то ему на голову ведро с водой опрокинется, то он куда-то свалится, то откуда-то пинок на него обрушится… А зрители хохочут.
Нам это не понравилось, скажу честно. Как-то не очень красиво наблюдать исподтишка за человеком да еще смеяться над его неприятностями.
Но, впрочем, этот «секрет» комнаты смеха очень скоро стал всем известен, и она перестала пользоваться популярностью. Ну, иногда, правда, удавалось запустить в нее каких-нибудь гостей с берега, и тогда дядя Вова садился у прозрачной стены в кресло и, потирая от удовольствия руки и потягивая что-нибудь из горлышка, приговаривал злорадно:
– Так тебе и надо!
Он не злой был, конечно, человек. Но все-таки немного глупый.
В конце концов комнату смеха закрыли, а стеклянную стену задернули изнутри шторой. И стали в эту комнату складывать всякое ненужное ба-рахло.
Так что мы с Алешкой развлекались как могли самостоятельно. «Пасли» непослушных близнецов: Алешка все время что-то с ними мастерил, а в свободное время делал, как и обещал маме, свои записи в блокноте. Правда, описывал он там не совсем те впечатления, на которые рассчитывала мама.
Но больше всего нам нравилось бродить по верхней палубе и глазеть по сторонам, особенно Алешке.
Вот это было не скучно. Никому не вредно. Все время нам встречались разные суда и приветствовали «Муромца» гудками, все время менялись неповторимые в своей красоте волжские берега, все время проплывали мимо разные города и селения. Это было лучше всякого кино и никогда не надоедало. Алешка даже как-то сказал мне: