Дело состоялось, все были очень рады, несколько сигарет раскурились в один момент, и комнату наполнили струйки дыма, которые складываясь в благовещие облака.
Дабао тихонько положил лицензию на угол стола, и лицо его несколько расслабилась.
На этом начальник У попрощался. Тетушка Болян выскочила из кухни с раскинутыми руками:
– Поешьте и пойдете, скоро уж на стол накрывать.
Начальник У начал было вежливо отнекиваться, но тетушка Болян затащила его в кухню, чтобы он сам убедился. Большой котел уже источал вкусный аромат, а стоявшая у огня Тан Хунвэй опускала в него тушку белого амура. Котел зашипел, полыхнул огнем, и рыбий хвост затрепыхался у его стенки. На разделочной доске уже ждали несколько больших кусков прожаренного мяса. Начальник У был потрясен. «Основательные люди в этой семье», – подумал он про себя.
– Я не буду есть, – вслух сказал он.
– Если вы не будете, то нам на весь день остатков хватит! – ответила тетушка Болян.
– Очень вам признателен, но вынужден отказаться.
С этими словами начальник У вышел за дверь. Следом за ним вышли и его спутники. Красноносый столоначальник задержался и подтащил к себе Дабао, тихонько шепнув:
– Если когда что от меня понадобится – говори, не стесняйся!
Дабао буркнул что-то себе под нос и остановился. Красноносый начальник секции тоже притормозил и добавил:
– Первый раз чужой, второй – знакомый, а мы с тобой уже друзья. Потом, как встретишь начальника Чжуна, замолви за меня слово, братец. Покорнейше прошу!
Дабао опустил глаза, разглядывая, как пульсируют яркие, лоснящиеся сосудики на его красном носу. «Не беспокойся, – сказал про себя Дабао, – Чжун Хайжэню я о тебе плохого не скажу и хорошего не скажу, вообще ничего не скажу». Он вновь хмыкнул и едва заметно улыбнулся.
Начальник стола посчитал, что таким образом Дабао молча согласился. Обычно люди были немногословны перед ними, чиновниками, – значит, это точно было молчаливое согласие. Он тоже улыбнулся и поспешил уйти.
Глядя в конец улицы неподвижным взглядом, Дабао тихонько сказал:
– Да кто вы такие!
Дабао на собственной спине принес из мастерской новую вывеску. В ней был хороший чжан длины и один чи[69] пять цуней[70] ширины. Черная надпись на белом фоне гласила: «Литейная компания Дэда». Каждый знак был размером с таз для умывания. Ее сделали по размерам вывески уездного завода электромеханического оборудования. Хуэй Маото хотел повесить ее на дверной раме фасадного входа, поскольку там постоянно ходили люди и они непременно разнесли бы новую славу. Вывеску закрепили, но оказалось, что она никуда не годится и выглядит очень громоздкой, с какой стороны на нее ни глянь – все казалось не к месту. Жители улицы занимались мелкой торговлей, фасады лавочек были маленькие, двери с вывесками тоже небольшие, а дерево, из которого все это было сколочено, почернело от старости. И тут внезапно у входа торчит их вывеска, такая огромная, что и нелепо, и глаз колет! Увидев ее, почтенный Сяодэ рассердился:
– Уберите, уберите ее, на что это похоже!
– Нелепая – это как раз хорошо, – расхохотался Хуэй Маото. – Только нелепая и будет эффективной, только так и можно внимание привлечь.
– Не нужна мне никакая эффективность, я просто не люблю давать людям повод поговорить, – ответил дядюшка Сяодэ.
– Мы потом войдем в товарное общество, а в бизнесе непременно нужно следить за эффективностью, – сказал Хуэй Маото.
– Хотите об эффективности поговорить – идите с этим куда угодно, только не надо это возле моих ворот втыкать и жизнь мне портить, – совсем рассердился старик. – Уберите!
Он говорил безапелляционно, не оставляя никакого пространства для переговоров. С учреждением фирмы дядюшка Сяодэ вышел из игры и значился в ней техническим консультантом. Дабао был генеральным директором компании, Хуэй Маото – заместителем генерального директора, то есть оба они занимали должности выше, чем у него. Однако дядюшка оставался старшим в семье и все-таки решал некоторые дела.
Дабао перетащил вывеску на задний двор перед мастерской и повесил там над входом.
Такое расположение годилось – вывеска бросалась в глаза с каменистой набережной реки Хуэйшуйхэ. Как только солнце всходило из-за гор, первые его лучики падали как раз на нее, придавая ей привлекательный и радостный вид.
Однако открытие компании старик провел так, как предложили двое молодых людей. В этот день выставили восемь банкетных столов, пригласили труппу, исполнявшую песенки «хуагу», запустили несколько спиралей хлопушек и подожгли два ряда шутих. Внутренности мастерской и ее черепичная крыша были усеяны красно-желтыми останками хлопушек, а в листве мелии звездочками сияли застрявшие кусочки красной бумаги.
Дабао реконструировал свою техническую печь, расширив ее почти в два раза. Фирма наняла трех рабочих – парней лет двадцати, крепких и жилистых, со взглядом, исполненным надежд на новую жизнь. Все трое усердно и расторопно топтали глину, замешивали раствор и лепили формы, а затем скрупулезно извлекали отливку из формы, удаляли шлак и отламывали облои[71]. Они работали, не сходя с места, по локоть в шлаке, не позволяя себе небрежности, аккуратно рассортировывали и расставляли отлитую утварь – сковороды, треноги и сотейники, а затем вычищали шлак, собирали уголь и подметали мастерскую. Кроме того, они почтительно подносили Дабао чай и бегали за водой ему для умывания. Они выполняли всю работу, что попадалась на глаза, а если работы не было – сами ее находили и ни минуты не сидели без дела. Таким образом, у Дабао освобождались руки, чтобы он мог полностью посвятить себя происходящему в печи. А печь была удивительная – с момента открытия компании выстрелами хлопушек в ее нутре словно поселилось счастье: огонь вспыхивал с первой спички, а вспыхнув – тут же занимался, и вся топка озарялась алым пламенем, внутри которого мелькали белые и голубые язычки; все, что в ней ни обжигалось, выходило без выпуклостей и трещин и практически без брака. С такими трудолюбивыми учениками и надежной печью Дабао и сам более не позволял себе работать кое-как, знай себе выплавлял партию за партией и поднял производство в разы.
Несмотря на рост выпуска продукции, никто не переживал, что ее не удастся реализовать, более того, предложение часто не поспевало за спросом. Это, конечно же, была заслуга ответственного за сбыт Хуэй Маото. По его замыслу, центром продаж был их уездный город, во вторую очередь ориентировались на окрестные волости, в то же время расширяясь до провинций Фуцзянь и Гуандун. А потом, спустя какое-то время, когда они крепко встанут на ноги в своем регионе, снова двинутся за его пределы и теперь будут ориентироваться в основном на Фуцзянь и Гуандун, в конце концов, рынок там был больше. Он подумывал даже о том, что со временем стоит переместить туда и мастерскую, либо учредить там дочернюю компанию, которая занималась бы и производством, и сбытом. Он сочинил два потрясающих рекламных слогана и развесил их повсюду. Один гласил: «Дэда, Дэда – обойдет все веси и города», второй – «Сковородки от Дэда – всех жестянщиков беда». Почему же беда жестянщикам? Потому что великолепное качество сковород от «Дэда» делало их долговечными, а жестянщиков – безработными. Он несколько раз подряд делал живую рекламу на ярмарочной площади во время базарных дней. Его реклама была предельно простой, но вместе с тем необычной: сперва он выкладывал на земле круг из котелков и сковород разных видов и мастей, отгородив себе участок земли, затем принимался стучать в медный гонг и под его звон описывал по этой площадке два круга. После этого он брал какую-нибудь сковороду, поднимал перед собой на вытянутых руках на уровень груди, разжимал руки, и сковорода падала на землю с гулким бумом. Обычная сковорода после такого если не развалилась, то точно дала бы несколько трещин. «Дэда»-сковорода, однако, легко переживала испытание, только на донышке ее появлялся еле заметный белый след. Здешний народ видывал и представления с обезьянками, и акробатов, и продажу средства для травли крыс, проходившую под звуки гонга, но такую рекламу, где портили сковороду, видел впервые. Она была свежей, волнующей и будоражащей струей, поэтому зрители собирались вокруг, напирая друг на друга рядами. Люди были недовольны тем, что он держит сковороду всего лишь на уровне груди, находились ротозеи, кричавшие:
– Подними повыше!
Хуэй Маото приподнимал чуть-чуть.
– Еще выше! – кричали они.
И Хуэй Маото приподнимал еще немного. Они кричали – он поднимал. Снова кричали – снова приподнимал. Так повторялось много раз, и Хуэй Маото держал сковороду уже выше головы, еще и на цыпочки привставал, выше было просто некуда, и только после этого спрашивал:
– Ну что, отсюда можно бросать?
На самом деле он мог бы сделать так с самого начала, но нарочно затягивал время, чтобы привлечь как можно больше людей. Убедившись, что зрителей поблизости достаточно, да еще и подальше были те, кто взобрался на перевернутые корзины и смотрел в его сторону, только тогда немного ослаблял хватку, сковорода пикировала вниз и раздавалось оглушительное «бам!». После этого звука Хуэй Маото поднимал сковороду и обходил свою площадку, предлагая людям взглянуть. Разумеется, сковорода оставалась совершенно невредимой. Толпа в один голос восклицала «Славно!», все как один выглядели неописуемо изумленными и восхищенно прицокивали языками. После такого представления люди накрепко запоминали название марки «Дэда». На деле сковороды, которыми уже пользовались во многих семьях, тоже вышли из мастерской Дабао. Мастерство в их семье пошло от дядюшки Сяодэ и передавалось несколько десятков лет, репутация всегда была превосходной, только бренда раньше не было, и, говоря о сковородах, люди часто называли имя мастера или место: «Где в городе можно купить крепкие сковороды?» – «Иди к почтенному Сяодэ» или: «У южных ворот, дом у театральных подмостков». Как только Хуэй Маото начал вот так торговать, все внезапно осознали, что дядька-то, оказывается, бабушкин сынок: «Дэда»-сковорода была изделием семьи Дабао, а семья Дабао – это и есть марка «Дэда». Название этого бренда быстро разлетелось, так что о нем узнала каждая собака.