– Часы хотите?
– Какой марки? – поинтересовался Хуэй Маото с видом знатока.
– Есть «Ориент»[77], есть «Самсунг», какие хочешь есть.
С этими словами раскрыл полы пиджака, которые изнутри оказались увешаны рядами самых разных часов. Хуэй Маото растопырил пятерню:
– Вот так хочу.
Юноша огляделся по сторонам:
– Пойдем со мной.
И велел им обоим следовать позади. Он просочился в переулочек, поднялся по откосу, свернул за угол, распахнул преградившую путь калитку, тщательно запер ее, прошел по усеянной щебнем извилистой тропинке и миновал большие ворота. Затем молодой человек выволок огромную, до отказа набитую клетчатую сумку, с которой обычно ездят челноки, и бросил им под ноги; расстегнул сумку и показал содержимое, а затем вновь застегнул молнию до половины. Сумка была набита самыми разными часами на любой вкус и цвет. Хуэй Маото перешел на диалект и сказал Дабао, что среди них есть настоящие, а есть и подделки, есть электронные, а есть пластиковые – все вперемешку. Часы покупали методом «хватайки», то есть, закрыв глаза, засовывали руку в сумку и вытаскивали, сколько умещалось в ладони. Один раз ухватить стоило пять юаней. В невезучей пригоршне оказывались часы, которые не стоили и юаня; если везло, можно было ухватить механические часы, которые считались богатым уловом, но чаще всего доставали электронные часы за два-три юаня, и считай, что не остались в убытке. Убыток и прибыль полностью определяла личная удача. Как раз в это время парень обозначил цену.
– Тебе один раз ухватить пять юаней, – сказал он, указав на Хуэй Маото, и, указав на Дабао, добавил: – А ему семь.
– С чего бы? – рассердился Хуэй Маото.
Молодой человек схватил Дабао за ладонь и похлопал по ней, не говоря ни слова. В раскрытом виде ладонь Дабао напоминала небольшую плетушку. Все трое рассмеялись.
В этот раз дело не выгорело.
Ни у кого не выходит взяться за гуж и сразу сдюжить. Как бы то ни было, изначальный замысел Хуэй Маото состоял в том, чтобы расширить кругозор Дабао и обогатить его опыт. Сделки не вышло – так хоть продавец расстроился. Он такого немало повидал. Он с шутками-прибаутками вывел Дабао и Хуэй Маото обратно на улицу и дал наказ:
– По сторонам не смотреть! Приходите еще.
И знай себе снова уселся на корточки на ступеньки лестницы.
Они вдвоем неспешно продолжили свой путь. Теперь им все чаще предлагали что-нибудь купить. Часто продавцы подбегали к ним быстрым шагом и преграждали путь с вопросами. Продавец солнцезащитных очков. Руки увешаны очками, сам одни надел, несколько пар висит на груди, притягивая взор этикетками. Продавец пляжных шляп. Шляпы венчают голову, надетые одна на другую, в этой стопке, наверное, два чи высоты, как будто впрямь приходил к шапочному разбору и все себе забрал. Дабао несколько раз принимался их пересчитывать, но у него никак не выходило. Продавец автоматических зонтов. Бродит повсюду с целой челночной сумкой зонтов на плече, спросишь у него цену – загалдит, поставит сумку на землю и начнет показывать: красные, черные, желтые, синие, с узором – каких только нет; испытает любой на твое усмотрение – тот раскроется с хлопком, и продавец развернет его к тебе узором. Продавец капроновых носков. Бросает на землю целую их кучу, завернутую в целлофан и похожую на гнилой кочан капусты, – перебирай да выбирай. А еще продавец костюмов, продавец пышных платьев из жоржета, продавец лифчиков, продавец кассет, продавец ароматизированного мыла, продавец заколок, продавец духов, продавец дамских кожаных туфель. А в одном шопе была нагромождена целая гора двухкассетных магнитофонов, некоторые из них одновременно проигрывали записи, и всё – Терезы Тенг. Две девушки стояли у обочины, держа в руках бамбуковые палочки с нанизанными на них говяжьими фрикадельками, а в котле бурлил говяжий суп, наполняя ароматом всю улицу. Какой-то малыш кричал: «Тапочки мои, мои тапочки!»
Дабао шел за Хуэй Маото, как приклеенный: останавливался вместе с ним и трогался с места вслед за ним. Ему хотелось рассмотреть все, прямо глаза разбегались. Естественно, он вспомнил базар в своем родном городе. Но оживление, которое царило там, со здешним и сравнить было нельзя. В его краях люди не отличались зажиточностью, наскрести денег им было еще сложнее, чем яиц из куриных задниц, а здесь только и видать, как деньги рекой льются, в воздухе прямо витает запах банкнот. Все ему было внове, все любопытно, все будоражило. Завидев какую-нибудь вещь, он тут же спрашивал: «Откуда товар?» а Хуэй Маото не уставал отвечать: «С Тайваня, с Тайваня». Изредка отвечал: «Из Гонконга же!»
Дабао сперва не собирался ничего покупать во время этой поездки. Он планировал купить всего лишь пару цзиней[78] гуандунской каракатицы, о которой был давно наслышан, и тем успокоиться. Но, оказавшись в этом райском уголке, в конце концов не выдержал. Он слышал зов банкнот из подвесного кошелька и жаждал купить все, что попадалось на глаза. Разумеется, это было невозможно, он мог совершать только продуманные покупки. Он купил отцу заморских сигает, матери – накидку из креп-жоржета, жене – заколку и туфли, а еще пару электронных часов: одни себе, другие в подарок Чжун Хайжэню. Потом, когда они отправились на набережную, он в одиночку сбегал назад и тайком купил флакончик духов, который бережно схоронил в карман. Он все хорошенько продумал – как-нибудь потом, вечером, перед сном, брызнет ими на тело Тан Хунвэй.
Хуэй Маото был куда более расточительным. Он приехал сюда в полной боевой готовности. Он приобрел пару кассетных магнитофонов и накупил записей к ним (в том числе пять кассет Терезы Тенг). Он тут же надел только что купленные солнцезащитные очки и шляпу, магнитофоны нес в руках и сразу сделался такой важный, самодовольный.
Они прошли через квартал и спустились к набережной. К тому времени солнце уже зависло над западным краем неба, косые его лучи лежали на морской глади и своим золотом слепили глаза. А море-то какое большое! В сравнении с его безбрежными просторами Дабао почувствовал себя совсем ничтожным. Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько ничтожным. Он затаил дыхание и выдохнул только через долгое время; на душе его лежала какая-то неясная безмятежность.
У берега залива выстроились в ряд лодки, одна подле другой, вереница их уходила вдаль. Лодки были деревянные, а над трюмом возведен тент, завешенный с двух концов занавесками. Подняться на лодку можно было по доске; такие же доски связывали лодки друг с другом, позволяя пройтись по ним до самого конца ряда.
– Знаешь? Это лодки для развлечений, – загадочно сказал Хуэй Маото.
– Лодки для развлечений? – не понял Дабао. Лицо его было озадаченным.
– Ну, лодки для развлечений, вино из цветов[79], – двусмысленно осклабился Хуэй Маото. – В древних книгах про такое писали, это место для таких вот дел.
– А? – все еще не понимал Дабао.
– Да проститутки же! – выложил Хуэй Маото прямым текстом.
– А?!
Дабао был глубоко потрясен. Он глядел то на Хуэй Маото, то в сторону лодок, не веря, что здесь занимаются еще и такими делами.
– Не веришь? Я тебя отведу, посмотришь и сам убедишься.
Дабао поколебался, ему очень хотелось увидеть, какие они – проститутки, но все-таки было страшно. Увидев, что Хуэй Маото уже ступил на доску, он скрепя сердце потащился следом.
Когда он дошел до конца доски, из-за деревянной перегородки неожиданно показался здоровенный детина, который перегородил ему дорогу и тихо, но грубо спросил:
– Чё творишь?
Это «чё» было таким же, как и в его родном краю, поэтому Дабао понял. Он увидел, что на шее детины висит золотая цепь толщиной с палец, руки покрыты татуировками, а ноги обуты в шлепанцы, и вдруг беспричинно перепугался и запросил:
– Пойдем назад!
– Не трусь! – сказал Хуэй Маото и хихикнул верзиле: – Мы тут постоянные клиенты, развлекаться пришли.
Верзила осклабился, ощерив рот. Его улыбка была немного жуткой.
Дабао поспешил подняться на лодку, осторожно обогнув детину. Он старался не отставать от Хуэй Маото, шагавшего по доскам с лодки на лодку. Дабао заметил, что на каждой лодке сидят на досках или на корточках мужчина и женщина. Мужчины были грубы и мрачны, женщины выглядели старше своих лет, но одеты с большим тщанием. Занавески на лодках были опущены и наглухо задернуты, но он знал, что внутри кто-то есть. Изнутри доносился такой деликатный, еле слышный, почти даже не слышный звук. Дабао старательно прислушался, но звук закончился, как будто и не было его. Внезапно откуда-то раздался пронзительный женский крик «А-а!», а затем сразу «Да, о да, о да!» сквозь тяжелое дыхание. Он испугался: да нешто можно же так кричать? Ноги его затряслись, как у малярийного. Он потопал на месте, стараясь успокоиться, но никак не мог, его колени знай себе тряслись, как будто он шагал по вате. Сердце его бросило в жар, тело как будто вспухло, глаза затуманились, и в груди дыханье сперло.
Дабао быстро развернулся и неловкими скачками вернулся назад, на песчаный берег.
Хуэй Маото повернул назад вслед за ним. Он вновь и вновь спрашивал: в чем дело, что случилось?
Дабао шел вперед, не отвечая.
Хуэй Маото сказал:
– Вернемся, повеселимся.
Повеселимся, то есть посношаемся разок.
Дабао все шел, не издавая ни звука.
– С таким трудом единственный раз выбрались, так давай на стороне попробуем свеженького, – не унимался Хуэй Маото.
Дабао прибавил шаг и вышел в квартал, после чего наконец подал голос.
– Какая грязь! – воскликнул он.
Хуэй Маото подумал, склонивши голову, потом кивнул и согласился, что действительно подозревает на лодках определенную нечистоплотность: каюта такая узкая, кровать такая маленькая, подушки черные, подстилки скомканы, сверху кто угодно спустить может – действительно, очень грязно.