Дабао ходил в горы раз в десять дней или в две недели. Охота стала его главным занятием в свободное от работы время. Частые подъемы в гору закаляли его здоровье и укрепляли тело. А в горах шелестели деревья, цветы и травы, ввысь вздымались мощные, извилистые и такие огромные скалы, ветер был пронзительным и мощным, вода – прозрачной и теплой. С наступлением зимы, после одного-двух снегопадов, все это бесчисленное множество деревьев и бесчисленное множество горных пиков превращались в снежно-ледяной мир, где куда ни глянь – везде белым-бело, словно бескрайнее пространство человеческой души. Резкий звук выстрела, снежинки падают одна за другой, ложась на голову и тело морозным пухом, а некоторые попадают за воротник, мгновенно пробирая холодом до костей. Дабао втянул голову в плечи, согнулся, внезапно слепил снежок и раздавил его о голову Слепыша. Слепыш гавкнул и подпрыгнул на три чи.
Дабао с хохотом упал на заснеженную землю.
У него давно уже не было так легко и радостно на душе.
Дело его шло стабильно, доход неизменно возрастал, в дом один за другим купили телевизор, холодильник и стиральную машину, жизнь ощутимо наладилась, на столе всегда были рыба и мясо, а время от времени можно было позволить себе выпить вина. Большезадую Тан Хунвэй, как и ожидалось, и живот не подвел: спустя год после свадьбы она родила ему толстенького «щеночка», а спустя еще два года втайне[88] родила девочку. И сын, и дочь были здоровы и благополучны, и Дабао был очень доволен.
Дабао растолстел.
Дабао сделал нечто, потрясшее весь город.
Он отлил четыре огромных котла. Котлы были большие, высотой три с половиной чи, диаметром пять чи, и зараз в них можно было сварить шестьсот цзиней свиного фуража.
Котлы предназначались для Поросенка.
Раньше Поросенок вполне себе благополучно работал на заводе электромеханического оборудования, но завод обанкротился, и Поросенка сократили. Он был так молод, что, конечно же, захотел найти другую работу, однако не желал больше батрачить на других и рассчитывал самому стать начальником. Имея на руках сумму в несколько десятков тысяч юаней, которую ему выплатили за увольнение, он обдумал несколько вариантов и в конце концов остановился на мысли открыть экологическую свиноферму. Заниматься ею он планировал с размахом: собирался сперва вырастить сотню голов свиней, а затем расширить поголовье до тысячи и в течение года – до десяти тысяч. Это был весьма дерзкий план, но он укрепился в своем решении и отправился к Чжун Хайжэню. Заместитель начальника уезда, разумеется, эту идею всеми силами поддержал, быстро выделил ему землю под строительство свинофермы, договорился с банком о ссуде, вызвался договориться с рисовым заводом, чтобы те в срок поставляли на свиноферму рисовую мякину, к тому же велел волостному правительству в нужное время поставлять листья сладкого картофеля, однако, когда речь зашла о конкретных поставках оборудования для свинофермы, обозначилась проблема: что делать с котлами для варки фуража? О ста свиньях еще можно было говорить, но если расширяться до тысячи и десяти тысяч, то проблема становилась непреодолимой. Поросенок решил подойти к решению радикально и выплавить несколько больших котлов. Он обращался на несколько литейных заводов, но там хоть и рады были бы помочь, да не могли ничего предложить.
И тогда Чжун Хайжэнь сказал:
– Обратись к Ван Дабао.
Поросенок, конечно же, сам подумывал пойти к Дабао. Он знал, что этот талантливый человек наверняка придумает способ. Однако он не знал, с каким лицом к нему явиться. Когда-то он просочился в список кандидатов в члены партии на место, которое изначально предназначалось Дабао, и неприязнь, возникшая между ними после этого, за много лет так никуда и не исчезла, и они больше не виделись. А если и встречались на улице, то поспешно переходили на другую сторону. Поросенку было страшновато обращаться к нему.
Чжун Хайжэнь в общих чертах знал часть подоплеки и вызвался организовать примирение.
Вместе с Поросенком они пришли к Дабао домой. Увидев Поросенка, Дабао мигом помрачнел и сидел не шевелясь. Вся семья поздоровалась с Чжун Хайжэнем и укрылась в мастерской на заднем дворе. Чжун Хайжэнь не ожидал, что вся семья настолько ненавидит Поросенка, поэтому в первый момент растерялся, а затем с напускной бравурностью сказал:
– Не привечаете? Ну, я тогда пойду!
– Некоторых привечаем, некоторых нет, – ответил Дабао.
– Мы вместе пришли, – возразил Чжун Хайжэнь. – Раз привечаете, то привечайте обоих, а нет – так и обоим нет.
Дабао помолчал, потер задницу и сказал:
– Садись!
Поросенок выложил на стол коробку с печеньем.
– Давно не виделись, Дабао, – сказал он.
И уселся, прижавшись к Чжун Хайжэню.
Чжун Хайжэнь изложил цель прихода. Поросенок от себя вставил:
– Хотим тебя о помощи попросить.
– Я не смогу, – сказал Дабао.
– Придумай что-нибудь, – настаивал Чжун Хайжэнь. – Я верю, что у тебя получится.
– Вот ты простой какой, умей я что-нибудь придумывать, то и не оказался бы в нынешнем положении.
– Разве твое положение настолько плохо? – спросил Чжун Хайжэнь.
– Плохо не плохо, но я всего добился сам, – ответил Дабао.
– В нынешнем обществе никто ничего не добивается без льготной политики и поддержки правительства, – заметил Чжун Хайжэнь.
– Не надо мне тут официоза! – рассердился Дабао.
– Это не официоз, это факт, – ответил Чжун Хайжэнь. – Дабао, мы все раньше были товарищами по баскетбольной команде, что прошло, то прошло, не нужно хранить это в памяти, нужно всегда смотреть вперед.
– А я вот такой ничтожный человек! – отрезал Дабао.
Чжун Хайжэнь тоже слегка вспылил:
– Чего ты добиваешься своим самоунижением? Я с Шишанем сегодня пришел к тебе, во-первых, принести извинения и положить конец делам минувшим, ведь мы все в одном городе живем и потом сможем спокойно на улице встречаться; а во-вторых, пришел, потому что у Шишаня трудности и он хотел попросить тебя придумать, как их разрешить, помочь ему идти дальше.
– Каждый сыт своей едой, каждый сам себе пути ищет, – по-прежнему раздраженно произнес Дабао. – Раз ты так говоришь, то о прошлом я тоже поминать не буду. Но с нынешним делом я действительно не смогу справиться.
– Ты же даже не пробовал, откуда знаешь, что не сможешь? – спросил Чжун Хайжэнь. – Честно тебе скажу: нынешняя задача на самом деле не личное дело Шишаня. Он сокращенный работник. Долг правительства – обеспечить ему дальнейшую работу. Это как раз находится в моем ведомстве, поэтому, если я смогу наладить ему работу, то и сам, считай, кое-что сделал. Не смотри на монаха, смотри на Будду – окажи услугу мне, а не ему.
– Ты можешь говорить от лица правительства? – спросил Дабао.
– В этом деле я говорю именно от лица правительства, – ответил Чжун Хайжэнь.
– Ух, большая услуга большим людям.
– Но этим ты окажешь услугу и себе.
– Как это ты так повернул, что это теперь мне услуга?
– Сам подумай.
Дабао помолчал, после чего со вздохом произнес:
– Раз уж ты к этому подводишь, то я попробую!
– Попробуешь – и сделаешь, – радостно подытожил Чжун Хайжэнь.
– Не наверняка.
– Наверняка.
– Не наверняка.
– Я говорю, наверняка, значит, наверняка.
– Хорошо-хорошо, ты с твоим великим чином можешь одними усами подавить.
Чжун Хайжэнь расхохотался:
– Других не стоит, а тебя-таки можно.
Поросенок понял, что дело пошло на лад, и поспешил угостить всех сигаретами. Дабао отстранил их рукой и сказал Чжун Хайжэню:
– Я хочу пояснить – я делаю это для тебя.
– Хорошо-хорошо, я очень тебе благодарен.
Обсудив дело, Дабао расцвел. Чжун Хайжэнь с Поросенком встали, чтобы попрощаться.
– Печенье обратно унеси, – сказал Дабао.
Поросенок открыл было рот, но Чжун Хайжэнь потянулся и забрал печенье.
– Как раз мне на ужин, – сказал он и удалился, хохоча.
С того момента Дабао два дня не выходил из дому, дни и ночи напролет он проводил в мастерской, руками очерчивая в воздухе план работ. Чтобы отлить такой огромный котел, трудность была не в лепке формы, а в том, что размер печи не позволял выплавить столько жидкого чугуна зараз.
Наутро третьего дня Дабао крикнул людей, чтобы несли кирпичи и желтую глину и сложили три упрощенные печи, а сам лично рубил солому[89] и готовил смесь, из которой вылепили гигантскую форму, и кусок за куском пустили по рукам заранее приготовленный каменный уголь[90]. Вокруг формы соорудили подмостки, к которым вздымались шесть деревянных стремянок.
Вечером этого дня Дабао с несколькими рабочими неслышно приступил к работе. В четырех печах одновременно развели огонь. Дядюшка Сяодэ, тетушка Болян и Тан Хунвэй тоже вступили в ряды подмастерьев. К рассвету сплав был готов, и четверо рабочих под командованием Дабао подняли на подмостки сплав, наваренный в большой печи. Его залили в формы и следом тут же понесли жидкий чугун из трех маленьких плавильных котлов, подняли по прогибающимся стремянкам на подмостки и залили в форму. Жидкий чугун слился с жидким чугуном в ясном зареве огня, вздымая в небо огненные искры. Зрелище было несравненно прекрасным, как ритуальный запуск хлопушек в новогодний вечер. Весь жидкий чугун полностью залили в форму. Дабао все это время стоял на подмостках, зажав в зубах сигарету, не отводя от формы взгляда прищуренных глаз. Жидкий чугун стал багровым, а затем почернел.
Его скулы коснулась ладонь, и Тан Хунвэй прошептала ему на ухо:
– Пепел, пепел.
Дабао скосил глаза вниз и увидел, что сигарета у него в зубах давно погасла и от нее остался только изогнутый хвостик пепла. Он легонько выдохнул, и зола приземлилась на ладонь.
– Получилось! Получилось! – радостно сказал Дабао.