Хуэй Маото более всего не предполагал, что, получив землю, Восьмиглазый передаст ее кому-то еще. Никто не знал, что человек тот был связан с начальником уезда Хуан Чжифу. Не ведал никто в правительстве, а простые люди в городе и подавно. Человек этот был мужем одной из дочерей двоюродной тетки Хуан Чжифу, и работал он заместителем начальника отдела в соседнем уезде. Имени этого человека Хуэй Маото упорно не желал называть.
Хуэй Маото неожиданно обнаружил, что Дабао смежил очи и заснул. Он пихнул его:
– Ты что, меня не слушаешь?
– Я слушаю, – ответил Дабао, проморгавшись. – Только мне не нравится это слышать.
– Тебе не нравится слышать, а мне не нравится рассказывать! – ответил Хуэй Маото.
– Так зачем же ты мне рассказываешь?
– И правда, зачем же я тебе рассказываю? Ах да, я к тому, чтобы ты больше не держался за эту землю, найди себе другой участок.
– Я больше не хочу покупать землю.
– Как, ты больше не собираешься строить новую мастерскую?
– На кой мне мастерскую строить, мне не хватает на еду и одежду, а у тебя еще совести хватает дразниться!
– Не будешь строить – и хорошо. Я вообще-то сегодня пришел в основном затем, чтобы сказать, что я ухожу из компании. Не буду больше работать.
– Почему? – чуть изумленно спросил Дабао, округлив глаза.
– В двух-трех словах не скажешь, – ответил Хуэй Маото. – Я просто больше не хочу работать на износ и душу выкладывать, чтобы в поте лица заработать денег.
– Мы и правда работаем на износ, но зато совесть чиста и на душе спокойно.
– А на кой мне сдалось такое спокойствие? В руку деньги идут, а не спокойствие. Скажи мне, те, кто имеет шальные деньги, им разве не спокойно на душе?
– Мне все равно, спокойно или нет на душе у других, я хочу знать только, чем ты в итоге будешь заниматься.
– С сюцаями водиться – грамоте учиться, а с ворами кумовать – лишь свиней и воровать. Ты же не будешь заставлять меня говорить прямо.
Взгляд Дабао медленно потускнел, и он со вздохом пробормотал:
– В мире можно заработать любые деньги, не нужно гнаться за легкой наживой.
Хуэй Маото хмыкнул. Вид у него стал холодный и отстраненный, так что при одном взгляде на него морозец пробирал.
Дабао закрыл глаза и про себя сказал: «Каждому свое, каждый только от себя и зависит».
Сунь ЛишэнДуша героя обрела покой
Папаша вызывает дедушку
Ли Аба прибыл в город Лючэн для участия в Восточной торговой выставке. В душе он чувствовал странное волнение и тревогу, как будто был не в своей тарелке, и все боялся, как бы чего не вышло. На юго-востоке провинции Гуандун, откуда Ли Аба был родом, популярно выражение: «Сытно ешь, тепло одевайся и не ввязывайся в неприятности». Этому совету он и следовал и всегда был настороже.
Через два дня после открытия выставки Ли Аба уже подписал экспортных контрактов на двадцать миллионов долларов – везло ему чрезвычайно! Он радовался, но в то же время недоумевал, почему странное чувство тревоги преследует его. И тут же себя одергивал: «Ведь все меня знают как "короля пластика" всего Чаочжоу[99]! Статус мой вполне заслуженный: я прошел огонь, воду и медные трубы, объездил всю страну, построил корпорацию, накопил имущества на два-три миллиарда юаней. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что в торговле можно как выиграть большую сумму, так и проиграть. На благотворительность я потратил целых пятьдесят миллионов, помогая бедным и пострадавшим от стихийных бедствий. Мой бизнес стал частью меня самого, да только ничего это для меня не значит – так, мелочи жизни!.. А я ведь еще служил, получил пулю и был на волосок от смерти! И чего я теперь беспокоюсь о том, выгорит ли сделка? Наверное, причину этого надо искать глубже». Он напоминал человека, который только что купил лотерейный билет, и ему не терпится стереть код, чтобы узнать о своем выигрыше.
В беспокойстве прошел еще один день. Утром, входя в зал заседаний, Ли Аба вдруг заметил знакомого ему человека по имени Цзяо Тайгун. В памяти Ли Аба всколыхнулась волна воспоминаний. С этим человеком было многое связано, и бизнесмен частенько мечтал о том, чтобы вот так случайно когда-нибудь с ним встретится.
Ли Аба и Цзяо Тайгун вступили в армию в одном и том же году. В один и тот же день их распределили в девятую роту девятого батальона так называемого «героического полка, идущего в южный поход». Первая встреча будущих друзей была до смешного нелепой. Цзяо Тайгун спросил имя незнакомого солдата, а Ли Аба плохо говорил на путунхуа[100], ведь на его родине говорили на диалекте, а нормативный язык в шутку называли «кино-наречием». Ли Аба пересилил себя и выдавил свое имя на путунхуа, при этом чувствуя себя вроде кинозвезды. Вместо «Ли Аба» Цзяо Тайгун расслышал «Ни Аба», что звучало на путунхуа как «твой папаша». Цзяо Тайгун решил, что его новый знакомый выпендривается перед ним. Ли Аба задал встречный вопрос, но Цзяо Тайгун говорил с дремучим акцентом северо-восточного диалекта, и имя «Цзяо Тайгун» показалось Ли Аба похожим на фразу «Зови меня дедушкой». Ли Аба решил, что тот над ним издевается. Уроженцы юго-востока Гуандуна терпеть не могут, когда всуе упоминают их предков, зато детишки обожают забавляться подобным образом, крича на все лады: «Я твой дедушка, а он мой прадедушка!» Ли Аба рассердился и ужасно неприлично выругался на нового знакомого. У жителей юго-востока Гуандуна есть такая присказка: «С чаочжоусцами ругайся сколько влезет, а к чаоянцам даже не подходи». Жители Чаочжоу говорят тихо, и даже их ругань – услада для уха; жители Чаояна[101], наоборот, мужланы неотесанные да бабы базарные: рот откроют – брань так и польется, приветствуют друг друга так, что со стороны кажется, сейчас в драку полезут. Цзяо Тайгун даже не понял, что Ли Аба пытался оскорбить его, и удивился, что это он такое ласковое бормочет, наверное, дружелюбно приветствует его, а потому спросил: «Что это ты рассказываешь такое интересное?» Ли Аба так и покатился со смеху, смеялся до колик в животе, ну и ругнулся пару раз от смеха. Говорят же, пока не подерешься, не узнаешь друг друга. Впоследствии эти двое стали закадычными друзьями в своей роте и вместе не раз рисковали собой на поле боя.
Ли Аба недоумевал, чем это бывший товарищ занимается, что ему нужно участвовать в торговой ярмарке. «Может мое напряжение как раз и было вызвано предчувствием встречи с Цзяо Тайгуном?.. А разве мы с ним ругались? Да нет же! Хотя мы живем далеко друг от друга и видимся редко, я прекрасно помню, как встретил его случайно в две тысячи восьмом году во время командировки в Харбин, у дверей гостиницы. С тех пор мы часто и довольно близко общались», – размышлял он.
Встречу с ним три года назад Ли Аба хорошо помнил. В то воскресенье Ли Аба, собираясь лететь домой, ловил такси в аэропорт у входа в гостиницу. В этот момент перед его глазами возник Цзяо Тайгун с прехорошенькой девицей, с которой он любовно шептался. Армейские друзья давно не виделись, и за это время Цзяо Тайгун немного постарел, но в целом почти не изменился – Ли Аба моментально узнал его. Про девушку же можно было сразу сказать, что она ему не жена, а явно чья-то дочь. Или же: не его дочь, а чья-то жена. Но Ли Аба был так несказанно рад встретить старого друга, что тут же придумал ему оправдание. «Наверняка они просто хорошие знакомые, и нечего подозревать напрасно. Сейчас многие заводят знакомства на стороне, а иметь близкую подругу женского пола для мужчины и вовсе считается хорошим тоном. Может, никто не знает о его увлечении. Ну и я прикинусь, что ничего не понял, и спрашивать не буду», – рассуждал Ли Аба.
Он сделал вид, что даже не заметил девушки, и подошел поприветствовать старого товарища. Цзяо Тайгун сначала остолбенел от неожиданности, а затем радостно улыбнулся и, пока не подошла его спутница, долго рассыпался в выражениях радости по поводу их встречи. Он стал уговаривать Ли Аба остаться еще на несколько дней в городе у него в гостях. Тот был бы готов согласиться, если бы не условился участвовать в конференции в своем городе, посвященной проблеме бедности. Он должен был выступить с докладом на тему того, как помочь простым людям открыть свое дело, найти работу и выбраться из нищеты и какие мероприятия необходимы для преодоления насущной проблемы нищеты народных масс. Ли Аба был вынужден объяснить Цзяо Тайгуну, что ему непременно нужно возвращаться домой, но старые друзья обменялись контактами, чтобы теперь уже не потерять друг друга.
Из-за участия в выставке Ли Аба в последнее время редко созванивался с Цзяо Тайгуном и не знал, что он тоже приедет в Лючэн. И все же не может быть, чтобы его тревога возникла из-за предчувствия этой неожиданной встречи. Он совладал с собой, сделал несколько поспешных шагов, намереваясь весело окликнуть товарища: «Эй ты, по фамилии Цзяо!» – но решил, что окружающие удивятся такому обращению, поэтому по-дружески позвал его:
– Малой Цзяо!
– Али-Баба, неужто ты? – Цзяо Тайгун, повернувшись, обратился к нему по его армейской кличке и потрепал по-дружески. – Я ж ростом метр восемьдесят, шириной тридцать восемь цуней[102], и лет мне пятьдесят восемь, а ты все зовешь меня Малой Цзяо! Я теперь Старина Цзяо или как минимум Большой Цзяо!
Цзяо Тайгун обладал зычным голосом. Люди вокруг обратили внимание на их разговор и удивлялись, откуда вдруг на приличной Восточной торговой выставке взялся какой-то сказочный Али-Баба из Средней Азии.
Ли Аба был весельчаком, «хлопушкой», как называли таких людей на юго-востоке Гуандуна. Вот и сейчас он решил подшутить над другом:
– А ты справишься с титулом великого и могучего Цзяо? – Тут он замолк на секунду и шепотом добавил: – Предки тебе дали фамилию Цзяо[103], сколько тебя ни жарь – твоя мужская сила не уменьшится! – Затем заговорщически подмигнул ему и спросил: – В этот раз опять кого-нибудь подцепил?
– Как шутят у нас на северо-востоке, новый «Мерседес» на разбитой дороге не угонится за грузовиком, а вот грузовик на скоростной трассе еще даст жару «Мерседесу»! Выражение «подцепить» давно уж вышло из моды. А ты в твоем возрасте – как старая колымага на новом шоссе. – Цзяо Тайгун закрыл рот рукой и захихикал, а потом добавил: – Да ты вообще развалюха на трех колесах, боюсь, что и на скоростной трассе улетишь на обочину.
Цзяо Тайгун неспроста употребил выражение «трехколесная развалюха». Однажды давно Ли Аба ранили, и его друг первый заметил, что у того промеж ног сочится кровь. Решив, что самое дорогое подбито пулей, он в ужасе закричал: «У командира внизу пробило колесо!» До этого случая самого Цзяо Тайгуна в бою ранило в ногу, но он не покинул линию огня, а, прихрамывая, снова бросился в бой, за что получил медаль второй степени. С тех пор, когда он называл Ли Аба «трехколесной развалюхой», тот в ответ величал его «колченогой повозкой». Эти словесные баталии между двумя друзьями продолжались уже много лет.
– Тебе, «колченогой повозке», в этом году уже пятьдесят девять, сиди дома и не рыпайся!
Цзяо Тайгун рассмеялся:
– Пятьдесят девять для меня – счастливое число, оно мне только на пользу. Недавно на службе мне вручили «утешительный приз» – неплохой социальный пакет. Коллеги теперь величают меня «Везунчик Цзяо». Мне и с женщинами везет! Ну и пусть – ведь в этом и состоит суть того, чтобы быть мужчиной.
– О, тебя повысили, поздравляю!
Ли Аба был искренне рад тому, что его друг из замдиректора превратился в почетного эксперта[104].
– Да ты теперь большой чиновник седьмого разряда![105] Это нужно отметить. Не будем откладывать в долгий ящик. Сегодня же вечером приглашаю тебя отведать деликатесов и отметить «повышение старой псины».
На юго-востоке Гуандуна слово «собака» произносится так же, как цифра «девять», и Ли Аба обыграл реплику из пьесы «Перехитрить гору Вэйхушань»[106], чтобы повеселить своего товарища.
Цзяо Тайгун радостно согласился:
– С кем вместе воевал с винтовкой наперевес – тот друг навечно! Если уж встретились, то непременно надо выпить, и неважно, у кого какая репутация! Но если быть точнее, то я чиновник седьмого разряда второй степени, не первой.
Из-за того что Цзяо Тайгун готовился к выходу на пенсию, вместе с ним на выставку приехала «группа поддержки» из провинциального правительства. Он не мог оставить их надолго и условился с Ли Аба, что будет ждать его звонка после обеда, после чего поспешил к ним, чтобы участвовать в коллективном мероприятии. Ли Аба настойчиво посоветовал ему:
– Если вдруг встретишь других наших боевых товарищей, позови их с нами – вместе будет веселее. Как говорят у нас на юго-востоке Гуандуна: «Для чая нужны трое, для вина – четверо, а для развлечения достаточно двоих». Пить вдвоем скучно.
Попрощавшись с Цзяо Тайгуном, Ли Аба снова начал ломать голову над тем, чем же или кем же вызвано его чувство непонятной тревоги. Из-за переживаний он даже изменил своей многолетней привычке отдыхать в обеденный перерыв. С открытыми глазами он пялился в потолок, а после обеда в дурном настроении отправился на переговоры с бизнесменами, но был рассеян и нес несусветную чушь. Получились не переговоры, а строительство Вавилонской башни – каждый говорил о своем и не понимал другого.
Бандитская пуля чуть не сделала евнухом
Ресторан, в котором товарищи решили поужинать, располагался на берегу озера Наньху в новом Восточном районе города Лючэна. В последние годы, благодаря масштабному освоению западной части Китая и проведению Восточной торговой выставки, строительство в городе развивалось бурными темпами. Город Лючэн уже почти что сравнялся с районом Чжуцзян в Гуанчжоу, районом Дуншань в Цзеяне[107] и районом Фэнси в Чаочжоу. Каждый год город претерпевал небольшие изменения, а каждые пять лет случались большие перемены. По сравнению со временами службы Ли Аба Лючэн изменился до неузнаваемости.
Взглянув на золотые часы «ролекс» на запястье, Ли Аба понял, что до встречи остается еще около пятидесяти минут. Он решил пойти побродить вдоль озера Наньху и насладиться красотой природы: вокруг озера росли деревья, благоухали цветы и пели птицы. Ли Аба бродил как в прострации: ему чудилось, что он вернулся в свой военный лагерь среди гор, на поле битвы в облаке порохового дыма. Ему мерещилось, будто вражеские пули со свистом пролетают мимо его ушей.
Однажды девятая рота получила приказ уничтожить противника, скрывавшегося в пещерах в правой части горы, для того чтобы весь батальон смог отвоевать безымянную высоту и устранить угрозу по флангу. Командир роты Ли Аба сражался в первых рядах, мужественно бросался в гущу боя и ликвидировал нескольких противников. Неожиданно прогремел выстрел из винтовки, и Ли Аба упал на землю. Сослуживцы увидели его рану и решили, что пуля попала ему между ног. Засуетившись, они принесли медицинскую аптечку, крепко перевязали бинтом израненное место и немедленно отправили его в тыл к врачам. Командир батальона громко крикнул несшим его солдатам, вставляя в речь ругательные словечки из диалекта Гуанси[108]: «Пусть врач непременно пришьет ему хозяйство на место, а то будущая жена останется без яиц на завтрак!» Впоследствии Ли Аба полностью выздоровел и получил награду первой степени, но слухи о том, что он стал кастратом, так и остались.
Ли Аба вернулся в ресторан. Вспоминая прошлые события, он то и дело ругался на своем диалекте. Впрочем, он вовсе ни на кого не злился, просто воспоминания о пережитом не обходились без крепкого словца.
Прислушавшись, он вдруг заметил, что снаружи раздаются ругательства Цзяо Тайгуна:
– Черт подери, эта «трехколесная развалюха» и тогда меня обзывал в лицо, а теперь за моей спиной меня поносит!
Тут он вошел в комнату Ли Аба, а за ним следом – крупный толстый мужчина с короткими ногами. Ли Аба подумал, что его друг исправно выполнил назначенное ему задание обнаружить еще одного боевого товарища. Вот только он никак не мог вспомнить этого человека.
Цзяо Тайгун представил незнакомцу своего друга:
– Это Ли Аба!
Заметив недоумение на его лице, он поспешил исправить свою оплошность: – Наверное, ты решил, что я назвал его «твоим папашей». Я совсем позабыл, что в наших с ним именах легко запутаться. Фамилия Ли – как народность ли[109], иероглиф «А» – как в слове «араб», «ба» – это иероглиф «восемь». Старина Ли, это Чэн Гуанмин, тоже из нашего девятого батальона.
– Неужели ты и есть Ли Аба? – Чэн Гуанмин взволнованно бросился к нему пожимать руку. – О тебе в батальоне ходила слава. Я служил секретарем и в книге записей нашего батальона читал заметку о твоем подвиге.
Ли Аба искренне поприветствовал его:
– Здравствуй! Очень рад познакомиться с еще одним боевым товарищем. Добро пожаловать!
В этот момент уже следовало бы разжать рукопожатие, но Чэн Гуанмин не отпускал его руку и пристально смотрел в глаза. Он был ниже Ли Аба на голову, потому привстал на цыпочки и почти что протянул руку к его лицу, пытаясь дотронуться и бормоча при этом:
– Почему без бороды?
Ли Аба был неприятно удивлен. Цзяо Тайгун догадался, почему Чэн Гуанмин себя так странно ведет:
– Ты что же, решил, что раз он евнух, то должен зарасти бородой? Ты удивлен? Да он настоящий мужик, все при нем, какой же он евнух?
Ли Аба, не дав Цзяо Тайгуну договорить, высвободил руку из хватки нового знакомого и раздраженно заявил:
– Я хоть и старый, но вовсе не евнух, а дед: у меня уже внуки от сына и дочери! – С этими словами он вернулся на свое место.
Вот так недоразумение! Цзяо Тайгун бросился успокаивать обиженного Ли Аба:
– Из-за твоего ранения я и многие другие солдаты решили, что ты стал евнухом. Эти слухи распространились по всему батальону. Чэн Гуанмин поступил на службу через два года после твоего увольнения и тоже поверил в эту небылицу. А сейчас, увидев тебя в добром здравии, он сильно удивился, но это не его вина! – Затем он обратился к Чэн Гуанмину: – Тебя дезинформировали. Пуля попала Ли Аба в бедро, а причинное место осталось целым и невредимым. Беда обернулась удачей: после выздоровления он не вернулся в батальон, а был распределен в отдел снабжения, затем получил повышение и перешел на гражданскую службу. Я встретил его через много лет и только тогда узнал правду о том, что он полноценный мужик. Но не в моих силах было покончить со слухами. Его кличка Али-Баба легко запоминается, поэтому даже через несколько десятков лет армейские товарищи продолжали мусолить то происшествие, нагромождая одну нелепицу на другую.
Чэн Гуанмин знал историю об Али-Бабе, который открыл дверь в пещеру с сокровищами, поэтому спросил Ли Аба:
– Получив такое прозвище, ты действительно разбогател?
Ли Аба вовсе не хотел, чтобы этот чудак пришел к такому заключению, и вежливо ему объяснил:
– Да, у меня появились деньги, но намного позже. Когда я служил в армии, в Китае еще не началась политика реформ и открытости. Мы тогда, наоборот, боролись с капитализмом, откуда бы у меня завелись лишние деньги?
– Да, так и было, – поддакнул Цзяо Тайгун. Он посчитал, что должен рассказать историю с самого начала. – В тот вечер мы с ним в один день прибыли в батальон. Командир батальона начал проверять списки. Говорил он с сильным гуансийским акцентом, и когда назвал имя Ли Аба, оно прозвучала как «ни аба» – «твой папаша». На диалекте юго-востока Гуандуна звук «ба» звучит совсем по-другому, и Ли Аба не был уверен, что назвали именно его, потому промолчал. К счастью, на задних рядах сидел старый солдат из Цзеяна, который понял его имя. Он пихнул его ногой и шепнул на гуандунском диалекте: «Это ж тебя назвали!» Ли Аба нерешительно, словно неопытный актер кино, выдавил из себя: «Здесь!» Следующим командир назвал имя Цзяо Тайгуна. И тут какой-то шалун выкрикнул их имена подряд: «Ни аба цзяо тайгун», что на путунхуа звучало как «Твой папаша вызывает дедушку». Все так и покатились со смеху. Командир батальона рассердился и прикрикнул: «Тихо! Идет проверка по списку. А вы двое – ну правда, что за дурацкие имена выбрали, тоже мне шутники!» И таких недоразумений было много. Как говорят гуансийцы, «черти забавляются». Командир даже уговаривал Ли Аба сменить имя, но тот ни в какую, говорит: «Меня с детства зовут Аба. На моей родине обычно не произносят фамилию, только имя. Учитель в школе называл меня на манер путунхуа, и второй иероглиф в имени стал звучал как цифра "восемь", а ведь на моем диалекте это совсем не так. Так переиначил мое имя, что уже никто не мог понять, кто я вообще такой». Командиру ничего не оставалось, как продолжать называть его ненавистным именем Аба.
Секретарь батальона читал «Сказки тысячи и одной ночи» и знал героя по имени Али-Баба. Чтобы облегчить мучения командира, он в шутку предложил ему называть этого солдата Али-Бабой. Эта идея очень понравилась связисту, который присутствовал при их разговоре, а поскольку он был молодой и болтливый, то вскоре весь батальон узнал об этом. Однажды по случаю праздника первого августа[110] местные власти устроили показ фильма «Али-Баба», и после этого кличка окончательно прицепилась к нему. Так что она никак не связана с богатством. Цзяо Тайгун повернулся к Ли Аба и сказал:
– Надеюсь, я не развенчал героические мифы о твоей жизни?
– На самом деле эта кличка все-таки имеет некоторое отношение к моему успеху. С началом политики реформ и открытости правительство стало переводить военных, имевших ранения, на гражданскую службу. Меня распределили на завод по изготовлению пластмасс. Начальник, как узнал, что я до этого был помощником в отделе снабжения, определил меня в отдел поставок и сбыта, а затем повысил до должности руководителя этого подразделения. Но дела на заводе шли плохо, постоянно кого-то сокращали. Тогда я решил проявить инициативу и подговорил уволенных сотрудников перепродавать товар. Через пару лет я выкупил обанкротившийся завод и заново наладил производство. Придумывая новое название для завода, я подумал, что, покидая наш «героический полк, идущий в южный поход», ни с кем толком не простился, да и впоследствии не общался. Многие так и не узнали, что же со мной произошло. Я скучал по однополчанам, и раз многим нравилось мое прозвище, то я решил так же назвать свой завод. Я надеялся, что, когда мои товары попадут к старым армейским товарищам, они вспомнят про меня и узнают, чем я занимаюсь. Мне кажется, это имя приносит удачу. Дела у завода шли все лучше. Я также наладил мастерские по производству оборудования для изготовления пластика. Так завод вырос в целую корпорацию. Потом правительство обнародовало «Закон о товарных знаках», и я решил зарегистрировать одноименную торговую марку. Так что теперь это не просто прозвище, а название целой корпорации. Похоже, многие уже забыли мое настоящее имя и зовут меня самого Али-Бабой.
Цзяо Тайгун вздохнул:
– Порой другие идут к одной цели разными путями, а мы отправились по одной дороге, а вернулись разными. Все трое служили в одном батальоне, перешли на гражданскую службу, но судьба наша сложилась по-разному. Я всю жизнь был аппаратчиком, скоро на пенсию, а Старина Ли успешно занялся бизнесом, живет в свое удовольствие и сам себе начальник. Чэн Гуанмин – хитрюга, как партизан, который работает на два фронта. Он и начальником был, и в бизнес подался. Отъелся, как жирный хряк.
– Ну, у меня тоже все непросто складывалось, – не согласился Чэн Гуанмин. – Я был вынужден сменить профессию и заняться частным бизнесом. В армии я служил в сельхозотделе, поэтому при переходе на гражданку меня отправили в коммуну, назначили начальником пункта осеменения управлять двумя боровами, двумя быками и парочкой животноводов. В округе было деревень триста-четыреста, ко мне толпами шли крестьяне с просьбой осеменить их домашний скот, мои хряки и быки были в постоянной запаре.
Цзяо Тайгун решил вставить слово:
– Ты так вкалывал, но и сам небось был не прочь кого-нибудь осеменить?
Чэн Гуанмин на полном серьезе ответил:
– Да, время от времени.
Цзяо Тайгун так и покатился со смеху, Ли Аба тоже расхохотался. Тут только Чэн Гуанмин понял, что его разыграли:
– Черт вас подери! Чуть замешкаешься – выйдешь дураком. – Затем он продолжил свой рассказ: – Позднее коммуна переехала в другой район, в другой поселок, а потом пункт осеменения вовсе ликвидировали. Я досрочно ушел с должности в коммуне, прихватил себе боровов и быков, переманил к себе специалистов по осеменению и основал свою ферму. Занялся выращиванием овощей и фруктов, разведением свиней и быков, и дела неожиданно пошли в гору. Затем я открыл завод по переработке мяса и фирму по изготовлению кожаных изделий и производству сумок на экспорт. В этом году принимаю участие в Восточной торговой выставке, чтобы расширить сферу производства и опустошить кошельки иностранцев.
– Ну что ж, теперь у тебя есть самая настоящая фирма, а ты стал крутым боссом – толстым, как кошельки, которые изготавливаешь! – Цзяо Тайгун не мог упустить возможности подколоть этого бахвальца.
– Хватит нести чушь! – Чэн Гуанмин рассердился и даже плюнул в сердцах. – Я раньше был худым! Первое время после открытия завода я постоянно вкалывал сверхурочно, чтобы успеть отгрузить материал для сумок, поэтому я был кожа да кости. А чтобы бизнес шел, нужно налаживать деловые связи и иной раз трудиться по всем фронтам – угощать в ресторанах, подносить подарки. Вот я и сам раздобрел: ноги уже еле живот носят.
Он закивал головой и в знак подтверждения своих слов оглядел себя с ног до головы, а потом задрыгал руками и ногами, изображая из себя жирную свинью. Его друзья так и покатились со смеху.
Подали блюда, и друзья принялись поднимать рюмки с водкой и чокаться, причем каждый в своем фирменном стиле: Ли Аба изящно поднимал рюмку и отхлебывал немного, Цзяо Тайгун лихо пил до дна – в этом никто не мог с ним сравниться, а вот питейные способности Чэн Гуанмина были вполне обыкновенные – приняв на грудь несколько лянов[111] водки, он уже не мог держаться на ногах.
– Наш полк передислоцировали в уезд Нинцзин, который находится в ведомстве Лючэна. Давайте по окончании выставки рванем туда, навестим нашу воинскую часть! – Чэн Гуанмин уже слегка опьянел и начал фонтанировать идеями. – Сходим снова в нашу армейскую столовку, выпьем там хорошенько!
Цзяо Тайгун отозвался лаконично:
– Решено, едем!
– Полк все тот же, но солдаты каждый год разные, а мы так давно закончили службу, нас уж, наверное, никто и не вспомнит, – неуверенно проговорил Ли Аба. – Решат, что мы нагло пришли поесть-попить на халяву. Думаешь, нас пустят в столовую?
– Еще как! Командир полка – мой земляк! – Чэн Гуанмин начал рьяно уверять Ли Аба. – Мы с ним учились в одном классе в младшей и средней школе, вместе пошли в армию. Он получил распределение в отдел снабжения, затем отучился в Институте сухопутных войск Гуйлиня[112] и Академии национальной обороны НОАК, сменил несколько воинских частей, а два года назад снова вернулся в наш гарнизон в должности командира полка. Посмотрим, осмелится ли он не встретить нас как дорогих гостей и не ухаживать за нами за столом! Я его тогда «откорректирую на два коэффициента», как говорится! – Чэн Гуанмин совсем разошелся и начал рассказывать анекдот, связанный с этим выражением.
Некий человек служил начальником департамента в провинциальном правлении. Пришел он как-то к губернатору провинции, чтобы запросить указаний вот по какому вопросу: последнее время во многих городах проводят корректировку индекса зарплат на один коэффициент, как же им в своей провинции поступить? Губернатор не одобрял бездумную индексацию и крепко выругался на своем диалекте хакка. Начальник департамента этого диалекта не знал и понял его слова по-своему. Он записал распоряжение, а позже сообщил во все инстанции: «Указание губернатора – корректировать индекс зарплат на два коэффициента!»
Цзяо Тайгун слышал эту историю и развеселился еще пуще, а Ли Аба вовсе не оценил этот плоский юмор. Он заинтересовался тем, что командир полка когда-то служил в отделе снабжения, и начал допытываться у Чэн Гуанмина:
– Когда я пришел в наш полк, сразу был назначен командиром взвода, а командир батальона как раз только пришел на службу в местную управу и руководил солдатами из Сычуани. Как же звали одного из них?
Чэн Гуанмин назвал имя и фамилию.
Ли Аба, боясь, что не расслышал, воскликнул:
– Гуань Цзылинь, с большим ртом и высокой переносицей? Он же служил у меня! Вот удивительно: я был его командиром взвода и батальона, а он дослужился до командира полка!
Чэн Гуанмин тут же вытащил телефон и набрал номер этого командира. Он сообщил ему, что в данный момент выпивает с его бывшим командиром батальона. Тот попросил к телефону Ли Аба и прокричал ему в трубку, что ужасно рад его слышать, что давно не видел и очень скучал и что им непременно надо увидеться в Лючэне. Командир уже был готов послать за Ли Аба такси.
– Да ты что, не стоит! – Ли Аба начал поспешно отказываться. – В воинской части и так много дел и проверок. Потом придется отчитываться за расходы на такси.
Тогда командир полка предложил Ли Аба и его товарищам приехать в гарнизон через пару дней, когда начальник штаба будет возвращаться из командировки в Лючэне и возьмет их с собой.
Теперь Ли Аба было неудобно отказаться от оказываемых ему почестей. Трое друзей решили вместе отправиться в гарнизон и залпом осушили три рюмки в честь такого события: одну – за здоровье, вторую – за процветание воинской части, третью – за мир во всем мире! Ли Аба чрезвычайно оживился. Он решил, что его тревожное ощущение вызвано предчувствием того, что ему предстоит отправиться в свой гарнизон навестить того самого солдата, которому удалось выбиться в командиры полка.
Душа солдата восстала в знак почтения
Через два дня за приятелями приехал начальник штаба. Цзяо Тайгун в последнюю минуту струсил, сославшись на срочные дела на службе. Ли Аба не стал настаивать – мало ли, какие обстоятельства у человека – и вдвоем с Чэн Гуанмином отправился в путь.
Начальник штаба доложил об их приезде командиру полка. Тот распорядился отправить подчиненных встречать гостей у въезда в военный городок. У входа был натянут транспарант со словами: «Горячо приветствуем приезд бывшего начальства для обмена опытом!» По обеим сторонам стояли женщины из санитарного отряда и солдаты-охранники.
Когда машина с гостями прибыла, солдаты принялись бить в барабаны, а женщины окружили гостей и прицепили им на одежду праздничные красные цветы. Ли Аба и Чэн Гуанмин растерялись от оказанного им внимания. Ли Аба обратился к командиру полка по его стародавней кличке:
– Гуаньцзы, я ведь здесь был всего лишь командиром роты, слишком большая честь причислять меня к начальству! Ну-ка снимите немедленно этот транспарант.
– Ты ведь долгое время был моим командиром, поэтому имею право называть тебя своим начальником.
Присутствовавшие при этой сцене солдаты также стали в один голос уверять, что и для них Ли Аба – командир, раз он когда-то руководил их сегодняшним командиром полка.
Слушая бой барабанов и видя радостные лица встречающих, Ли Аба преисполнился чувствами и мыслями: «Вот так же почти сорок лет назад в казарме полка старожилы встречали новых бойцов. Помню, как у меня стучало сердце от грохота барабанов и приветственных возгласов. А сейчас я постарел, но все с таким же воодушевлением вижу, как молодые бойцы чествуют бывалых фронтовиков. Эта сцена навсегда останется в моем сердце».
В этот момент подъехал грузовик, и солдаты обступили его. Водитель сказал, что вчера его попросили доставить сюда товар, и оставили контактный телефон. Солдат велел ему набрать указанный номер, чтобы оповестить заказчика о прибытии товара.
Ли Аба все еще был сосредоточен на своих мыслях, когда его прервал неожиданный звонок телефона. Водитель звонил именно ему. Ли Аба махнул рукой водителю: «Вот он я!» – и сказал командиру полка:
– Машина привезла кое-какие вещи, велите солдатам ее пропустить.
Грузовик въехал в ворота военной части. Все вокруг дивились: что же за кипу вещей он привез?
Ли Аба принялся объяснять:
– Разве можно с пустыми руками к старым боевым товарищам? Мы вчера накупили по десять ящиков вина, сигарет, чая и конфет, сегодня утром попросили зарезать десять поросят и десять баранов и все это добро отправили на грузовике сюда, чтобы порадовать всех.
– Да ладно вам, вовсе не стоило так хлопотать! – распереживался командир полка.
Заметив смущение командира, Ли Аба великодушно сказал:
– Мы теперь не такие, как раньше! Мы теперь широко известные в узких кругах дельцы, такая услуга с нашей стороны – сущие пустяки!
– Тогда не будем церемониться! Приглашаю вас осмотреть воинскую часть, затем увидеться с товарищами в девятом батальоне, в обед просим вас присоединиться к раздаче еды и совместной лепке пельменей, а вечером сделать доклад для всех нас.
– Давайте уж обойдемся без доклада. У меня завтра после обеда самолет домой, сегодня вечером нужно будет вернуться в Лючэн.
– В кои-то веки свиделись! Мы надеялись, что ты у нас поживешь денек-другой. Хотя бы сегодня оставайся, а завтра мы тебя на машине отправим в аэропорт.
Ли Аба пришлось подчиниться гостеприимству командира полка. Они шли по дороге и болтали.
«Героический полк, идущий в южный поход» – это прославленный полк, который во время гражданской войны в Китае[113] прошел путь с северо-востока на юг и одержал блестящие победы на своем пути. После образования Китайской Народной Республики он дислоцировался в районе Линдун[114], а затем был перемещен в уезд Нинцзин. Сейчас этот гарнизон может похвастаться новыми помещениями, современным снаряжением, новейшим оружием и моторными средствами передвижения, которые обеспечивают превосходную боеспособность. Старые бойцы Ли Аба и Чэн Гуанмин были до глубины души растроганы происшедшими в полку изменениями и преисполнились гордости за мощь и силу национальной обороны родной страны.
Наконец старые вояки дошли до девятого батальона, где так долго жили и за который так рьяно сражались. Весь батальон вышел стоя приветствовать их, а затем всей гурьбой повели их в столовую. Там было накрыто четырнадцать столов: двенадцать столов для каждой роты, один стол для управленческого состава и команды поваров и еще один в самом центре – для командира полка, двух старых бойцов и остальных начальников. Прочим членам командного состава предназначались оставшиеся столы. Когда все подошли к своим местам, то дежурные с красными повязками на руках по команде начали хором исполнять военные песни. Одну за другой они исполнили «Я солдат», «Солдаты со всех сторон света» и «Зеленые цветы армии». Вслед за ними подхватили первая, вторая и третья роты и артиллерийский взвод. Затем члены управленческого состава и поварская команда затянули «Счастливые дни» и «На удачу». Благодаря торжественным звукам музыки, исполняемой звонкими и бодрыми голосами, атмосфера стала необычайно праздничной! Горячий энтузиазм молодых бойцов не мог не передаться старым воякам Ли Аба и Чэн Гуанмину. Они оба испытали такое чувство, будто вернулись в свое армейское прошлое, окрашенное красными всполохами огней и знамен.
Растроганный до глубины души Ли Аба, смахнув слезу, обратился к Гуаньцзы:
– Я ведь знаю, что гарнизон ограничен в средствах, зачем же такие роскошества? Я сам родом из крестьян. В армии мне дали военную форму, а после дембеля мне даже надеть было нечего! Сейчас я бизнесмен и хорошо зарабатываю, но к излишествам так и не привык.
Командир полка сделал вид, что сердится:
– Ах так, да? Это вы, а не мы устроили роскошный пир! Кто потратил кучу денег и привез грузовик еды? Вам должно быть стыдно за такую роскошь. Стол ломится от мяса, водки, табака, чая и конфет – и все это ваше! Вместо того чтобы нам вас угощать, вы сами все подстроили и показали нам все прелести жизни!
Ли Аба обнаружил, что лишь на центральном столе был алкоголь. Тогда он распорядился поставить на каждый стол по бутылке:
– Пусть все глотнут для поднятия настроения!
– Нет-нет, – воспротивился этому командир полка. – У них есть свои напитки. Им будет чем с вами чокаться.
Увидев недоумение на лицах Ли Аба и Чэн Гуанмина, он поспешно добавил:
– Вместо водки они будут чокаться рюмками с кипятком. Мы же в армии всегда должны быть начеку, нам нельзя употреблять алкоголь, даже глотка пива. Поэтому руководство только делает вид, что пьет. А вот замком полка в отпуске, поэтому он вас поддержит – не придется пить в одиночку.
Ли Аба смущенно извинился:
– Давно я вернулся из армии, совсем позабыл строгие армейские порядки.
Оказалось, что замком полка был мастак выпить. Застолье прошло оживленно. Армейцы то и дело чокались за здравие кипятком, а двое старых вояк изо всех сил старались справиться с этим наплывом дружелюбия. Каждый раз пытались лишь пригубить, но в конце концов упились вусмерть. Чэн Гуанмин уже не мог держаться на своих двоих, и его пришлось срочно доставить в гостиницу поблизости.
На полпути в гостиницу им попался склон горы, заросший деревьями и кустарниками. Будто бы какая-то таинственная сила привела Ли Аба в это место. Он спросил командира полка, чьи казармы здесь находятся. Лицо командира полка посерьезнело.
– Это особое место, в котором когда-то был расквартирован гарнизон. Мы по привычке называем его «казармы номер триста восемьдесят девять».
– Триста восемьдесят девять? – Ли Аба удивился, ведь в армии были не приняты трехзначные номера. Он недоверчиво спросил: – Что это была за воинская часть? Под каким номером? – Произнеся это, он почувствовал, как у него задергались оба века. «Правый глаз дергается к счастью, левый – к несчастью, а оба?» – заволновался он и выпалил вслух:
– Да что же это такое?
Командир полка решил было, что Ли Аба интересуется номером триста восемьдесят девять, и принялся объяснять:
– Это место погребения. Полк, расквартированный здесь, участвовал в обороне границ. В бою пало триста восемьдесят девять воинов, и все они похоронены здесь. Когда нас передислоцировали сюда, мы решили, что это не обычные могилы, а место погребения настоящих героев, павших за Отчизну, поэтому присвоили ему номер триста восемьдесят девять.
Ли Аба припомнилось поле боя, озаренное кроваво-красным пламенем, и он взволнованно произнес:
– Я ведь тоже был ранен при обороне границ. Мой прах мог бы покрыть эти поросшие зеленью горы.
– Ведь это горы скрывают останки героических защитников.
Ли Аба, не обращая внимания на его уточнение, продолжал размышлять вслух:
– В бою я имел те же шансы погибнуть, что и мой противник. Иногда могло бабахнуть так, что тела разлетались на куски. И тогда уже было не важно, кто за, а кто против. И друг и враг превращались в прах. Не зря в древности говорили, что успех генерала зависит не от преданности ему, а от того, сколькими жизнями пришлось пожертвовать. С течением времени стирается память о том, кто за что положил свою жизнь. О многих помнят лишь родственники. Они приходят на могилы почтить память павших.
Командир полка перебил его:
– Могилы трех похороненных здесь воинов уже не сколько десятилетий никто не навещает! Мы не знаем, по какой причине. Один родом из Цицикара в Хэйлунцзяне, второй – из Линьи в Шаньдуне, третий – из уезда Чаоань в Гуандуне.
– Надо же, последний – мой земляк! Люди с юго-востока Гуандуна превыше всего ценят чувства родства, долга и справедливости. Неважно, как далеко находятся могилы, мы всегда посещаем их. Должна быть какая-то особая причина, по которой этих воинов не навещают родственники. Пусть Чэн Гуанмин идет в гостиницу отдыхать, а я должен посетить могилы павших героев.
Ли Аба вошел на кладбище и начать ходить от одной могилы к другой, внимательно вглядываясь в надгробия. Воины пали за Отечество в самом расцвете своих лет. Переполненный чувством почтения к безвременно ушедшим героям, он кланялся каждой могиле.
Могила его земляка из Чаоаня оказалась вовсе не такой заброшенной, как он себе представлял. Он была аккуратной и ухоженной, как и остальные вокруг. Надпись на надгробии была подрисована, и на нем можно было легко прочесть следующее: «Герой войны Вэн Хаоцзе, командир батальона воинской части номер ноль четыре девять восемь, погиб в бою героической смертью, посмертно награжден медалью первой степени, тридцать лет, родом из уезда Чаоань провинции Гуандун».
Ли Аба взволнованно размышлял: «Он погиб тогда же, когда я получил ранение. Мы оба удостоились награды первой степени, только я жив-здоров и ношу лавровый венок героя войны, а он лишился жизни! Тридцать лет – золотые года. В тридцать только-только встают на ноги, заводят семьи, делают карьеру. Я в этом возрасте стал начальником отдела, основал свой бизнес, а от этого героя остался лишь памятник в его честь. Успел ли он завести семью и хранят ли потомки память о нем?» Ли Аба задумался над этим вопросом, и вдруг его осенило: «Я приехал на выставку, там случайно встретил Цзяо Тайгуна, тот познакомил меня с Чэн Гуанмином, который в свою очередь привел меня к Гуань Цзылиню… Все эти извилистые тропы судьбы подстроены по воле героя войны, который лежит здесь. Я по волшебству попал сюда. Не зря же я так долго мучился странным предчувствием, что что-то произойдет!» Ли Аба вдруг поверил в то, что всемогущее небо велит ему исполнить великий долг.
Видя, что Ли Аба стоит, молча уставившись в одну точку, командир полка осторожно шепнул ему:
– Хотя это воины не из нашей, а из братской военной части, каждый год в День поминовения усопших наш полк командирует сюда офицеров и солдат ухаживать за могилами. Кроме того, в той битве, унесшей жизнь командира Вэна, остался в живых солдат. Он получил награду первой степени и пособие по инвалидности. Он уже стар, но до сих пор каждый день на протяжении десятков лет приходит на это кладбище вместе с женой. Они убирают могилы и периодически обновляют надписи на памятниках.
– Как это великодушно и самоотверженно! – восхищенно сказал Ли Аба. – Таких людей редко сыщешь. Можно ли мне с ним познакомиться?
Смотритель кладбища жил в соседней деревне, поэтому не составило труда позвать его с женой на встречу с Ли Аба. Они выглядели постаревшими, лет за шестьдесят, но чувствовалось, что сильны духом. В глазах старого солдата горел огонек, вся его фигура была преисполнена благородства. Этот человек прошел боевое крещение войной и жизнью, и никакие трудности уже не смогли бы сломать его характер.
Ли Аба давно демобилизовался и многие годы занимался бизнесом, а потому позабыл, что такое военный этикет. Однако в момент этой встречи у него волнительно забилось сердце, он весь вытянулся, как солдат на плацу, встал по стойке смирно и, как подобает военному при исполнении служебных обязанностей, чинно, но в то же время радушно протянул руку старику и сказал:
– Как я благодарен, что вы пришли! Вы с женой – люди выдающиеся! Вы отдаете делу всю свою душу и совершаете благородные поступки, на которые обычные люди не способны.
– Ну что вы, нам ничего не стоит, это наш долг, – спокойно проговорил смотритель. – Эти героические защитники уснули вечным сном, а я живу себе помаленьку, радуюсь каждому дню. Мне повезло больше них, поэтому я до самой своей смерти буду приходить к ним на могилы, а после смерти я спущусь под землю, чтобы снова быть рядом с моими боевыми товарищами.
Пока он говорил, жена тихонько держала его за локоть, будто выражая свою признательность и поддержку, показывая, что она всегда будет помогать ему выполнять свой долг.
– Благодарю! Благодарю! – воскликнул Ли Аба, сложив ладони в благодарном жесте.
Затем он вытащил пачку денег и отсчитал восемь тысяч триста юаней. Восемь тысяч он протянул смотрителю, но тот упорно не хотел их принимать. Ли Аба от всего сердца стал просить принять эту помощь:
– Я не просто хочу вручить вам эту сумму, я хочу попросить вас об одолжении. Здесь лежит командир батальона по фамилии Вэн, герой войны. Я не был с ним знаком, но он мой земляк. Много лет никто из родных не навещал его могилу, мне ужасно обидно за него. В моем краю принято посещать кладбище в День поминовения усопших и в день зимнего солнцестояния, поэтому я хочу попросить вас впредь приходить к нему на могилу в эти дни, зажигать три свечи и чтить его память от моего имени, пока не найдутся его родственники.
– Я же каждый день бываю здесь, конечно, я выполню вашу просьбу, – пообещал старик. – Но ведь мне для этого вовсе не нужны ваши деньги.
Он вернул пачку Ли Аба, но тот настойчиво всучил ему обратно и сказал:
– По возвращении домой я непременно придумаю, как отыскать родственников командира Вэна, но еще не известно, получится ли, смогут ли они приходить на кладбище и когда я сам смогу сюда вернуться. Я хорошо зарабатываю, поэтому прошу вас принять эти деньги в знак моего безмерного уважения. Это небольшая сумма, в следующий раз я еще добавлю. Если в течение трех лет мне не удастся отыскать его родственников, на четвертый год я отложу все дела и приеду сам!
Ли Аба заметил, что у посетителя соседней могилы остались лишние свечи. Он попросил одолжить ему три, зажег их и опустился на колени перед могилой Вэна. Поклонившись три раза, Ли Аба произнес:
– Командир Вэн, сегодня я посетил вашу могилу потому, что мне свыше был дан знак сделать это, меня привел сюда зов родных краев. Когда я вернусь на нашу родину, я приложу все усилия, чтобы найти ваших родственников, и попрошу их приехать и почтить вашу память.
Ли Аба совершил еще девять поклонов и три раза прикоснулся лбом к земле. Когда он поднял голову и собирался уже вставать, взор его затуманился и тело впало в какое-то оцепенение. Ему мерещился силуэт бравого солдата, словно выступающий из объектива кинокамеры. Силуэт медленно поднялся из могилы и с глазами, полными слез умиления, отдал честь Ли Аба и тут же исчез. Ли Аба вздрогнул и почувствовал, что то непонятное ощущение тревоги схлынуло и на его место пришло чувство радости и бодрости духа. Он решил, что это и есть то самое одухотворенное состояние, о котором рассказывают легенды, а душа безвременно ушедшего командира Вэна выражает ему свое одобрение. Но тут же Ли Аба одумался и сообразил, что, наверное, он переборщил с пиететом – слишком рьяно отбивал поклоны и кровообращение в голове нарушилось, оттого и начались галлюцинации.
Старый кошак отправился на охоту
История подвига полка триста восемьдесят девять и судьбы героев битвы, выживших и погибших, потрясли Ли Аба до глубины души. Ему хотелось говорить об этом. По дороге с кладбища в гостиницу командир полка вновь предложил старому воину выступить перед солдатами, но на этот раз он не стал отказываться и после ужина прошел с Чэн Гуанмином в актовый зал. Сначала слово взял Чэн Гуанмин и сказал о том, что самые сильные бойцы должны всегда первыми бросаться в атаку, а слабые и больные должны быть в арьергарде. Он рассказывал о своем личном опыте участия в боях, подобно тому, как в прошлом на революционных собраниях было принято преподносить теорию через практику.
Все-таки в армии Чэн Гуанмин возглавлял сельхозотдел, затем – станцию в коммуне, а теперь, когда стал генеральным директором, часто выступал на собраниях. Кроме того, как и все сычуаньцы[115], он любил рассказывать небылицы. Раз выйдет на трибуну, так его оттуда не стащить. Он красочно описывал то, как под его руководством происходило осеменение боровов и быков или как он развернул производство материалов для сумок и постепенно сам начал изготавливать кожаные сумки. Рассказывал он легко, непринужденно и с юмором, слушатели заходились смехом и не хотели отпускать его со сцены.
В прошлом году Ли Аба получил почетную грамоту кадровика, вышедшего из армейских служащих. Вместе с другими образцовыми госслужащими он ездил по стране с выступлениями, в которых они делились опытом. Текст тех выступлений он до сих пор знал назубок и на этот раз принялся воспроизводить те же сюжеты, снабдив их изрядной долей юмора. С невозмутимым видом он рассказывал смешные истории, суть которых доходит «как до жирафа»: нужно подумать, прежде чем оценишь юмор. Это были уже известные читателю истории о «твоем папаше», Али-Бабе, несостоявшемся евнухе с подстреленной промежностью, о том, как он сменил профессию, получил повышение, затем оказался под угрозой увольнения и в трудных обстоятельства принял решение начать свое дело. Рассказывая о своих приключениях с производством пластмассы (продавал готовый пластик, начал сам производить пластик, запустил производство оборудования для изготовления пластика), он привел в пример такую шутливую историю: один крестьянин продавал яйца, и были у него яйца в изобилии; завел он кур, чтоб несли яйца, и стал богат и курами, и яйцами; а потом решил разводить и продавать несушек другим крестьянам – куры остались, а яиц не стало. Затем Ли Аба поведал слушателям о тех чувствах, которые он испытал по приезде в их военную часть, и как особенно сильно его поразило местное кладбище. Завершая свою речь, он взволнованно произнес:
– Триста восемьдесят девять героических защитников, вступив в бой, думали только о победе над врагом – как в песне поется: «На поле боя других желаний нет». Великая жизнь и славная смерть… Среди тех, кто навсегда упокоился в этих могилах, есть трое солдат, которых никогда не навещали родственники, поэтому наша служба и наша память о них должны стать им утешением. Я уже не могу, как вы, послужить родине, в бою, но я считаю своим долгом отыскать родных этих забытых воинов. Как вернусь домой, первым делом примусь за поиски родственников командира батальона Вэна!
Дав торжественное обещание командиру Вэну и убедив слушателей в решимости его исполнить, Ли Аба был воодушевлен, но в то же время почувствовал всю трудность и ответственность поставленной перед собой задачи. Вернувшись домой, он постоянно раздумывал над тем, как ему выполнить свое обещание. Он утратил обычно свойственный ему веселый нрав, целую неделю подолгу просиживал в офисе, мучаясь мыслями о том, как же отыскать семьи погибших солдат. Жена решила, что он завел с кем-то шашни в Лючэне и страдает теперь от любви, а потому ворчала, приговаривая: «Тоже мне мартовский кот, полез на крышу выть!» Сын моментально догадался, на что мама намекает. Пытаясь ее защитить, он решил идти напролом и выяснить все у отца. Но не успел он зайти к отцу и открыть рот, как тот произнес:
– Ли Цзян, я как раз хотел поговорить с тобой и сестрой, позови ее. У меня есть для вас задание.
Когда жена ждала ребенка, Ли Аба часто думал о том, что дети – это защита и опора семьи, «реки и горы, которые существуют вечно», как говорят китайцы. Поэтому первенца он назвал Ли Цзян, то есть «река». Следующего ребенка он собирался назвать Шань, «гора», но на свет появилась девочка. Китайцы верят, что женщина символизирует воду, а мужчина – гору, потому негоже давать девочке мужское имя. Но Ли Аба выкрутился: он взял другой иероглиф из диалекта юго-востока Гуандуна, который читается «шань», но означает «коралл», и назвал дочь Ли Шань. После второй беременности жена решила больше не рожать, поэтому они ограничились рекой и горой в своем семействе.
Ли Цзян быстренько привел сестру, и они приготовились слушать указания. Ли Аба принялся объяснять:
– Вы давно помогаете мне в бизнесе, поэтому сейчас я хочу поручить вам заняться делами вместо меня, потому как мне необходимо выполнить важное дело. Ли Цзяна я назначаю замом по административным делам, а Ли Шань – заместителем генерального директора. Я вам полностью доверяю. Помогайте друг другу и ко мне обращайтесь только по самым важным вопросам.
Брат с сестрой не ожидали услышать такое и стояли, остолбенев от удивления. Тут Ли Шань вспомнила мамино ворчанье и прямо спросила отца:
– Это твое дело случайно не лазанье по крышам, как у мартовских котов?
Ли Аба с важным видом отмел ее подозрения:
– Да, я старый кошак, но и большой начальник. Неужели, если б мне приспичило, я полез бы на крышу?
В общих чертах он обрисовал детям ситуацию. Ли Цзян понял отца, но был против того, чтобы прилагать так много усилий ради этой авантюры, а Ли Шань принялась убеждать отца не ставить эту идею выше интересов семейного бизнеса. Отец был недоволен тем, что дети не поддержали его инициативу:
– Ведь я дал слово перед могилой командира Вэна и перед всем полком – можно сказать, поклялся. Разве я могу теперь наплевать на свое обещание? Все решат, что я пустослов. Нельзя обижать память мертвых. Если я не выполню это задание, я потеряю свою совесть. Но я не знаю, как скоро преуспею в поисках, может потребоваться немало времени. Поэтому я так распорядился. Для вас это тоже будет полезным опытом.
Итак, Ли Аба уладил дела в фирме и тут же принялся за поиски родных павших героев.
Поначалу он думал, что Вэн – редкая фамилия, в особенности на юго-востоке Гуандуна. Но после более глубоких изысканий обнаружилось, что в уезде Чаоань есть аж три села – Цзиньшичжэнь, Тепучжэнь и Ханьгунчжэнь, все жители которых носят фамилию Вэн, а в других селах тоже встречаются носители этой фамилии. Кроме того, в соседних городах и уездах наблюдается похожая ситуация.
Ли Аба начал отчаиваться, не понимая, с чего же начать поиски, но тут раздался телефонный звонок. Звонил знакомый журналист из Шаньтоу[116] по имени Ю Дахэ[117].
– Ну что, по какой реке сейчас плывешь? – пошутил над ним Ли Аба.
– Днем ни черта не делаю, а вечером ни хрена не делаю, – в шутку пожаловался Ю Дахэ. – Не то что ты: днем занят по горло, а вечером охренеть как занят.
Тут Ли Аба осенило, что этот товарищ ведь тоже служил недалеко от Лючэна и может ему что-нибудь подсказать, поэтому решил поинтересоваться на всякий случай:
– Раз уж ты плаваешь без цели – и ты не занят, и хрен без дела, то, может, подсобишь мне в одном важном дельце?
Когда Ю Дахэ подробно разузнал о сути задания, то весело и простодушно сказал:
– Искать людей и копать материалы – это и есть долг журналиста! Валяй! Конечно, помогу тебе.
От Шаньтоу до Чаочжоу всего тридцать километров, и Ю Дахэ вскоре прибыл на встречу с Ли Аба на скоростном поезде. Узнав, чьих именно родственников необходимо найти, он сказал, что знавал самого Вэн Хаоцзе, ведь тот был командиром именно его батальона! Ли Аба просиял от радости:
– А я-то беспокоился, что это отнимет уйму времени и сил. На самом деле все оказалось проще пареной репы! Веди меня скорее к его родственникам!
Но как течение великой Хуанхэ вдруг делает резкий поворот на запад, так и в этом деле вдруг появились неожиданные загвоздки… Ю Дахэ совершенно не имел представления, в каком уезде и в каком поселке может жить семья командира Вэна. Он осторожно промолвил:
– Я прослужил всего два года и никогда близко не общался с командиром. Только знаю, что он был родом из Чаоаня.
Не успел Ли Аба загореться надеждой, как тут же взгляд его потух и лицо посерело. Ю Дахэ наморщил лоб, задумался, и тут ему пришла в голову идея:
– Я дам объявление в газету, может, его семья сама откликнется. К тому же это будет скрытой рекламой и твоей фирмы «Али-Баба» – твоя узнаваемость повысится!
Ли Аба тут же отмахнулся от этой идеи:
– Все сразу решат, что совести у меня нет: ради саморекламы пользуюсь памятью павшего воина. Я всего лишь хотел сделать доброе дело, я не преследую никакой корыстной цели и не хочу наживаться на этой ситуации. – И, задумавшись, добавил: – Может, ты со мной отправишься на поиски, а?
– Согласен! Но я смогу выделить всего несколько дней, я все-таки сотрудник газеты и должен отрабатывать свою зарплату.
Они быстро облазили в поисках все деревни, где проживали носители фамилии Вэн, и встретили в них несколько полных однофамильцев Вэна Хаоцзе, в том числе одну девушку. Но ни один из них не имел отношения к командиру Вэну, так что вернулись они не солоно хлебавши. Но Ли Аба не падал духом и решил, что раз он бывалый кошак, который мяучит на крыше, то на этот раз он покажет все, на что способен, и излазит все возможные крыши, пока не найдет свою мышку. Ли Аба верил в то, что его поиски обязательно увенчаются успехом. Ю Дахэ осознал, что его друг настроен чрезвычайно серьезно, поэтому предложил ему объехать другие города и села. Вместе они обсудили и разработали план поисков.
Дети Ли Аба, увидев, что отец совсем сбился с ног, решили помочь ему и велели его коллеге – директору по развитию бизнеса Мэй Цзыцзы – объявить о проведении корпоративного конкурса. Сотрудник, который сможет предоставить какую-либо ценную информацию о родственниках командира Вэна, получит приз.
Директор отдела маркетинговой стратегии был дальним родственником жены Ли Аба. Он отличался крошечным ростом – будто мини-копия обычных людей. Ли Аба шутил, что он может сэкономить на одежде, покупая детскую, но зато важничает и пыжится так, что рубашка на нем рвется от натуги. Ли Аба дал ему номинальную должность, чтобы тот в офисе бумажки перекладывал и поменьше показывался на людях. Коллеги же прозвали его Урюк: маленький и щупленький, в воде он разбухает и становится нормального размера. Мал да удал, как говорится в народе. Он очень любил сочинять небылицы и проделывать всякие трюки. Урюк решил, что этот конкурс – отличная возможность проявить себя перед боссом. Он переиначил на новый лад местную гуандунскую пьесу и в обход Мэй Цзыцзы выдал следующую историю.
Фамилия Вэн известна на весь округ Цзеян. Однажды в эпоху Мин[118] некто убил человека и оставил дрянные стишки: «Фамилия летает в небесах, а имя – Поросячий Помет; раскроешь дело, только если у лошади вырастут рога». Начальник уезда Фэн Юаньбяо бился над разгадкой преступления, но так и не смог расшифровать стихотворение и попросил наложницу Юэ Жун помочь ему. Юэ Жун была не только красива и талантлива, но и умна, и проницательна. Услышав стихи, она сразу поняла, что в них скрыт тайный смысл, и сказала Фэн Юаньбяо: «В этих стихах кроется насмешка над тобой. Ты должен немедленно приказать земскому начальнику отправиться в деревню, в которой проживает семейство Вэней, и схватить человека по имени Вэн Акан. Фэн Юаньбяо удивился и спросил, почему именно она так решила. Она отвечала: „В небесах летает сокол, „ин“, который на юго-востоке Гуандуна произносится так же, как фамилия Вэн. Фамилии Ин не существует, значит, в стихотворении подразумевается Вэн. В данной местности свиней кормят рисовой мякиной („микан“), так что Поросячий Помет – это и есть „канн“, как в том имени. Если у иероглифа лошадь «вырастут рога“, то получится фамилия Фэн[119], так что именно ты должен отправиться за Вэн Аканом и схватить его». В заключение этой истории Урюк добавил: потому-то и нужно отправиться в Цзеян на поиски господина Вэна.
Ли Аба был недоволен тем, что его подчиненный вместо серьезной истории опубликовал развесистую клюкву, и строго отчитал его:
– Хватит выпендриваться и феном штаны раздувать!
Урюк был из породы людей нетактичных и не умеющих отделять зерна от плевел. Он и не понял, чем недоволен начальник.
Ли Аба был вконец раздражен:
– Как же мне надоело твое бахвальство! Что, нельзя было просто написать про необходимость поисков в Цзеяне? Зачем было раздувать целую эпопею?
Старик горестно оплакивает сына
Диалог Ли Аба с Урюком навел Ю Дахэ на мысль: самый известный человек по фамилии Вэн на юго-востоке Гуандуна – это Вэн Ваньда, могила которого находится недалеко от университета Шаньтоу. Он служил военным министром при династии Мин и был женат на одной из девушек из семейства Сунь – знаменитого «семейства с тремя благородными девицами» из поселка Цзиньшичжэнь, деревни Силиньцунь. Чжуанъюань Линь Дацинь[120] был также женат на одной из девиц. В этой местности сходились три уезда – Чаоань, Цзеян и Чэнхай[121]. Ю Дахэ предположил, что Вэн Хаоцзе может быть родом отсюда. Когда он служил в армии, его полк находился под ведомством Чаоаня, да и сам он называл себя чаоаньцем. Услышав доводы Ю Дахэ, Ли Аба рассудил, что они вполне могут оказаться правдой, и решил первым делом отправиться к гробнице Вэн Ваньда. Если там не повезет, то поиски продолжатся в Цзеяне.
Итак, они прибыли на место, поспрашивали деревенских жителей, но никто не знал, кто такой командир Вэн Хаоцзе. Ли Аба огорченно вздыхал:
– Не думал, что так трудно будет найти героя, награжденного медалью первой степени. Я не могу смириться с тем, что герои будут продолжать покоиться в безвестности.
Ю Дахэ вторил его огорчению:
– Ты ведь тоже награжден медалью первой степени, и твое желание найти родственников павшего собрата достойно всяческого уважения. Если такой герой, как ты, не сможет выполнить обещание, мне тоже будет трудно с этим смириться. Я вот еще что думаю: в скалах на краю деревни есть залежи натуральных камней – именно в этих местах молодой Вэн Ваньда усердно изучал военные трактаты. Давай-ка сходим туда!
С этими словами Ю Дахэ потащил Ли Аба на то самое место. И тут случился переломный момент. Им повстречался знакомый Ю Дахэ секретарь Цзе, живший на той же улице, где находилась гробница. Они разговорились, и секретарь Цзе рассказал следующее:
– В поселке Ханьгунчжэнь есть две деревеньки с названием Вэн. Большая расположена рядом с управлением поселка, маленькая – на расстоянии двух-трех ли[122] от нее в горах. Жители обеих деревень часто посещают захоронение Вэн Ванда. Они поклоняются его могиле, отмечают день его памяти и носят по деревне статую, изображающую его, катаются на лодках-драконах[123]. Местные старейшины участвуют в этих празднествах. Вам бы надо и эти деревеньки сходить проверить.
Из рассказа секретаря Цзе товарищи поняли, что они как раз-таки побывали в большой деревне Вэн. Ли Аба решил на следующий же день отправиться в малую деревню Вэн. Ю Дахэ пришлось отказаться от этого путешествия, он уже пропустил несколько дней работы, и пора было возвращаться. Ли Аба ничего не оставалось, как продолжать поиски в одиночку.
Малая деревня Вэн располагалась на откосах холмов по обеим сторонам от трассы. Жителей в ней было немного. У дороги находился магазинчик «Лисян», который держала тетушка Лисян – «красивая и благоуханная». Время – настоящий иллюзионист, творящий с людьми фокусы. Из-за морщин, покрывших лицо тетушки Лисян, трудно было представить, что когда-то она действительно была «ароматной красоткой». Ли Аба обменялся с ней приветствиями и прямо перешел к делу.
– Вы, наверное, ищете дядюшку Цяня? – спросила тетушка Лисян. – Его старший сын погиб на войне.
Она вышла из-за прилавка и, заслоняя рукой лицо от солнца, посмотрела на склон горы на противоположной стороне дороги, а затем указала на место впереди слева:
– Да, как раз там он и обитает.
Тетушка Лисян заметила, что перед нею не абы кто, а важный начальник в костюме на западный манер, приехавший на «Мерседесе» и держащий себя гордо и авторитетно. Потому она не преминула воспользоваться ситуацией и продвинуть свой маленький бизнес:
– Заходи ко мне в магазинчик, нельзя к дядюшке Цяню являться с пустыми руками.
Ли Аба понимал, что в такой глухомани местным торговцам грех не воспользоваться ниспосланным свыше шансом чего-нибудь сбагрить. Кроме того, он сам попросил ее об одолжении, так что теперь его очередь оказать ей услугу.
– Вы правы, что посоветуете ему купить?
– Дядюшка Цянь обожает табак, чай и вино, этим подаркам он будет рад.
Ли Аба послушно купил пачку сигарет, два цзиня чая и две бутылки вина и с этими дарами отправился в гости к дядюшке Цяню.
На поясе дядюшки Цяня было повязано тонкое разноцветное полотенце в клеточку, какие носят мужчины-труженики на юго-востоке Гуандуна. Он стоял в огороде, наклонившись над грядкой, и рыхлил мотыгой батат. Ли Аба растрогался при виде этого старика. «Судя по возрасту, в котором погиб командир полка, его отцу должно сейчас быть за восемьдесят. А он все еще трудится – наверное, в семье больше некому ему помочь, какая тяжкая участь!» – переживал Ли Аба. Он дружелюбным тоном поприветствовал его:
– Дядюшка Цянь, дядюшка Цянь!
Старик обернулся. Лицо у него было доброе и приветливое. Волосы, брови и борода совсем седые.
После череды успехов и неудач в поисках сведений о воинах Ли Аба стал более осторожным. Он аккуратно спросил:
– Дядюшка Цянь, вы знаете Вэн Хаоцзе?
Старик промолчал, и Ли Аба решил, что неправильно сформулировал вопрос. Разве может отец не знать собственного сына? Тогда он спросил по-другому:
– У вас есть в семье кто-нибудь по имени Вэн Хаоцзе?
Старик продолжал молчать. Тогда Ли Аба сказал напрямую:
– Вэн Хаоцзе – ваш сын? Я недавно ходил поклониться его могиле, сейчас разыскиваю его родственников.
Вот уже тридцать лет никто не упоминал имя Вэн Хаоцзе, и вдруг появился человек, который стал допытываться о нем. Старик с грохотом уронил мотыгу на землю и громко разрыдался. Этот плач был таким неожиданным, таким искренним и бесхитростным, что затрагивал самые глубокие струны души. У Ли Аба даже мурашки побежали по телу, и он сам не смог сдержать горьких вздохов. Как говорят в Гуандуне, что может быть печальнее, чем старик, оплакивающий своего сына? Ли Аба не знал, как утешить дядюшку Цяня.
Через некоторое время старик с силой выдохнул, словно паровоз, прибывший на станцию, и прекратил плакать. Он продолжал сглатывать слезы, а руками стал ощупывать карманы, как будто искал пачку сигарет. Курильщик тянется к табаку и по грустному, и по радостному поводу, ведь легкий аромат дыма словно обволакивает сердечные чувства. Ли Аба поспешно протянул ему пачку сигарет. Старик сделал несколько глубоких затяжек и немного расслабился. Он снял с поясницы полотенце и протер им лицо и шею. Тяжело вздохнув, он начал рассказывать:
– Хаоцзе – мой старший сын. В тридцать лет он ушел на войну, и с тех пор минуло еще тридцать. – В голосе старика чувствовалась безмерная скорбь.
По тому, как старик до сих пор оплакивал смерть сына, было ясно, что много лет назад ему стоило огромного труда пережить горе потери. Но Ли Аба не понимал, как отец мог столько лет не навещать могилу сына. Даже если в последние годы он совсем постарел и с трудом двигался, неужели никто из родственников не мог отправиться вместо него? Может быть, была какая-то особая причина? Подумав, он спросил:
– Почему же вы ни разу не были на могиле Вэн Хаоцзе? – и тут же спохватился, имел ли он право задавать такой откровенный вопрос.
Но дядюшка Цянь не упрекнул его, а молча собрал батат с земли в корзину, закинул мотыгу на плечо и махнул ему рукой:
– Нечего тут стоять, пойдем в дом посидим. Я тебя угощу чаем и все потихоньку расскажу.
Пришла беда – открывай ворота
Дом дядюшки Цяня, был, как говорят в Гуандуне, вроде «тигра, притаившегося у подножия горы»[124]. Судя по всему, он был недавно построен, и условия были хорошие. Ли Аба решил, что немного переборщил с жалостью к бедствующему старику, жилось тому вполне неплохо.
Дядюшка Цянь пригласил гостя присесть в гостиной и поставил глиняный чайник с водой в угольную печь. Пока вода нагревалась, он разложил приборы для чайной церемонии, затем обдал кипятком чашки и заварил чай. Одну чашечку он подал гостю, другую взял себе, подробно расспросил Ли Аба о том, кто он и откуда, и только тогда принялся рассказывать о себе.
Полное имя дядюшки Цяня было Вэн Чуньцянь. Когда он родился, отец отправился в большую деревню семейства Вэн к пожилому сюцаю[125], чтобы тот подобрал имя ребенку. Сюцай стал изучать гороскоп мальчика по дню рождения, загибать свои длинные тонкие пальцы, чесать седые волосы на груди, затем передвинул очки с носа на голову и сказал: «Судьба у этого мальчика будет долгой. Семья Вэн – родственники с чжуанъюанем Линь Дацинем. У него есть стихотворные строки „Весна наполняет небо и землю, счастье наполняет дом“, поэтому я хочу дать ему имя Чуньцянь – „весеннее небо“[126]. Это имя всегда будет напоминать вам еще одну строку из этого стихотворения: «Небо прибавляет годы и месяцы, человек прибавляет годы жизни». Это чрезвычайно благоприятное имя!»
– Господин Ли, не то чтобы мы не хотим к нему на могилу! Мы не осмеливаемся! – воскликнул дядюшка Цянь. Он зажег сигарету. Наконец он ответил на вопрос, который задал ему Ли Аба в самом начале встречи. Сказанное вновь заставило старика расчувствоваться. Полотенцем он принялся вытирать слезы. С надрывом в голосе он начал рассказывать трагедию всей своей жизни, трагедию, в которой одно несчастье следовало за другим.
В тот год войско проходило через уезд, где жила семья дядюшки Цяня, и передало в местный военкомат известие о том, что Вэн Хаоцзе пал смертью храбрых. Отец понимал, что солдат всегда рискует жизнью на войне, но не мог поверить в то, что эта беда случится с его сыном. Как человеку за пятьдесят было перенести потерю собственного ребенка на старости лет? Услышав страшную новость, он потерял сознание и, падая на землю, ударился головой о стул. Хлынула кровь, дядюшку Цяня срочно повезли в местную больницу. Его жене, тетушке Цянь, ничего не оставалось, как позвать старейшину деревни, чтобы посоветоваться, как быть дальше, как справиться с горем.
Невестка Ли Мэйцин, жена Вэн Хаоцзе, была на седьмом месяце беременности. Родственники решили, что в ее положении нельзя ехать с войском на место гибели мужа, поэтому не сообщили ей страшную новость до родов, чтобы ребенок в утробе не пострадал от сильных переживаний матери. Тетушка Цянь осталась в деревне ухаживать за невесткой и мужем. Младшей сестре солдата, Вэн Жушань, только минуло десять лет. Она была еще слишком мала, чтобы ехать одной, и осталась помогать матери. Было решено, что младший сын Вэн Цзехуэй и старшая дочь Вэн Цзешань уже достаточно взрослые, чтобы отправиться с войском и организовать достойные похороны брату. На тот момент это казалось самым правильным и единственно возможным решением.
На следующий день Вэн Цзехуэй и Вэн Цзешань сели на автобус до Гуанчжоу. Там они пересели на другой автобус до Чжаньцзяна[127], а затем через город Лючэн отправились в военный гарнизон. Но когда они пересекали границу Гуанси, автобус съехал с дороги и упал в горное ущелье. Вэн Цзешань получила незначительные повреждения, а ее брат сильно пострадал. Девушка была в панике, и в этом смятенном состоянии ума ей пришла идея взвалить брата на спину и потащить его на себе домой. Она надеялась, что под семейным присмотром он быстрее поправится. Когда они вернулись домой, Вэн Цзехуэй уже был еле живой. Он только успел прохрипеть «Папа, мама!», и душа его улетела на небеса, на встречу с душой старшего брата. Страшным горем для матери было потерять одного сына, будто небеса разверзлись над нею. И вот единственного оставшегося сына тетушка Цянь отпустила от себя и тоже потеряла – словно земля провалилась под ногами. Теперь и она почувствовала себя бесприютно в этом мире. Громкими рыданиями она оплакивала своих сыновей и в своем горе дошла до исступления. В ее голове как будто что-то помутилось. Она постоянно повторяла: «Мой сыночек холостяком отправился на тот свет, ему там будет трудно в одиночку. Мне во сне приснилось, что я должна найти ему невесту». Тетушка Цянь с ног сбилась, разузнавая, не умерла ли в округе недавно какая-нибудь молодая девушка, которая могла бы стать загробной суженой Цзехуэя. Не прошло и двадцати дней, как тетушка Цянь скончалась от горя. Страдания дядюшки Цяня были настолько сильными, что он перестал их ощущать, словно очнулся, опомнился. Он решил для себя, что раз его супруга покинула этот мир таким образом, то уже не имеет смысла волноваться о людских заботах. Он больше не будет принимать на себя удары судьбы и отдалится от мирской суеты. Но, несмотря ни на что, он не будет опускать руки, иначе его семья просто развалится. Осознание своей миссии на этом свете придало дядюшке Цяню сил, укрепило его дух, и он всю свою жизнь положил на то, чтобы сохранить семью, пережившую столько страданий.
Вскоре после смерти тетушки Цянь ее невестка, Ли Мэйцин, родила мальчика. У членов семьи появился повод жить и радоваться жизни, вспыхнула надежда на лучшее. Одновременно прибавилось забот, дядюшка Цянь почувствовал высокую ответственность за воспитание внука. Он рассудил, что смерть нужно принять как данность, а жить нужно ради заботы о близких. В те времена производственная бригада распределяла зерно в зависимости от количества трудодней, а дядюшка Цянь остался единственным кормильцем в семье, и только от него зависело, смогут ли родные наесться досыта. С утра до вечера он трудился в производственной бригаде, а после трудового дня вскапывал собственный огород. Уставал так, что к ночи просто падал на кровать. Не оставалось ни сил, ни времени думать о других делах, не говоря уже о том, чтобы отправиться за тридевять земель в гарнизон, где служил старший сын. Многие убеждали дядюшку Цяня, что после трагической гибели сына и двух смертей, последовавших за этим, для семьи наступила черная полоса и что на кладбище лучше не соваться[128]. Вот когда благосклонность судьбы вернется к их семье, тогда можно будет отправиться на могилу. Конечно, дядюшка Цянь тоже боялся полосы неудач и готов был скорее поверить в нее, чем сомневаться в том, что она есть. Потому он решил больше никогда не заговаривать о необходимости навещать могилу, чтобы снова не разгневать небеса.
Рассказывая историю своей жизни, дядюшка Цянь продолжал всхлипывать и утирать слезы полотенцем. Дрожащей рукой он подливал чаю в чашку гостя и продолжал свое повествование:
– Как миг пролетели десятки лет, а мысли об этом тяжелым грузом лежали у меня на сердце. Я всегда чувствовал себя в долгу перед моим Хаоцзе. Каждый год мы обязательно сажали морозостойкий сорт батата. – Он указал на бамбуковую корзину с урожаем, которую принес с огорода. – Вот этот батат. Раньше мы варили батат в рисовом отваре. Это было самое любимое кушанье Вэн Хаоцзе. Он брал в одну руку горячий клубень, в другую – пиалу с отваром. Откусывал батат и запивал отваром, приговаривая, что это вроде булочки с молоком. В день его рождения и в день смерти я всегда готовлю два клубня батата и пиалу с рисовым отваром в его честь. Пусть на небесах полакомится!.. Этим я хоть как-то успокаиваю свою совесть.
Ли Аба тоже прослезился. Только он хотел пригласить дядюшку Цяня отправиться с ним в уезд поужинать, как в кармане брюк внезапно зазвонил телефон. Звучал марш освободительной армии Китая. После поездки в свой старый полк он попросил сына записать эту музыку ему на мобильный в качестве звонка, чтобы напоминать себе о том, что он был героем войны и что нужно всегда двигаться вперед, к солнцу, как пелось в песне. Жена на том конце провода подгоняла его возвращаться. Она горячо убеждала, что дома ждут срочные дела, а дело командира Вэна не стоит того, чтобы тратить на него уйму времени, полутора дней хватило бы управиться.
Оказалось, что его товарищ по прозвищу Урюк пил в ресторане с клиентами, а потом был задержан полицией за рулем в состоянии опьянения. Урюк был уверен, что компания Ли Аба славится на весь Чаочжоу и ее репутацией всегда можно прикрыться, поэтому соврал, что он из «Али-бабы». Поняв, что полиции это название ничего не говорит, Урюк пошел еще дальше и заявил, что Ли Аба – муж его сестры! Полицейских это тоже не проняло. Они ответили, что обязаны соблюдать закон и плевать им, какую там седьмую воду на киселе он призывает в спасители. Тогда Урюк не на шутку разволновался и бросился звонить жене Ли Аба.
Ли Аба не хотелось впутываться в это дело. Он ответил жене, что пусть полиция его хорошенько проучит, и задал встречный вопрос:
– Урюк же как Дюймовочка – за рулем не видно, и как только полиция его заметила?
– В такой критический момент тебе лишь бы шутки шутить!
– Ты всегда говорила, что Урюк смышленый и способный. Так ведь ум – это умение избегать неприятностей. А он вляпался, да еще и меня впутал. Тоже мне умник!
Жена парировала:
– Умный тот, кто дела улаживает. Давай-ка разберись с этим поскорей, иначе прослывешь слюнтяем.
Вообще-то Ли Аба ничего не свете не страшился, вот только гневных звонков жены побаивался. Пришлось ему извиняться перед стариком:
– Дядюшка Цянь, простите меня, мне нужно в город по срочному делу. Когда вам будет удобно, соберите всю семью вместе, и я приду послушать окончание вашей истории. А еще я хотел бы со всеми обсудить одну вещь.
– Послезавтра – день смерти Хаоцзе. Я выкопаю батат в память о нем. Придет вся семья, и вас тоже будем ждать.
Дядюшка Цянь проводил Ли Аба до машины. Тетушка Лисян из местного магазинчика тоже проводила его и сказала напутственно:
– В следующий раз паркуйтесь прямо напротив моей лавки, я присмотрю за вашей машиной.
Старик и продавщица махали вслед Ли Аба рукой и говорили хором:
– Легкой дороги, легкой дороги!
Это выражение записывается иероглифами древнекитайского языка и используется в диалекте юго-востока провинции Гуандун как изящное и добросердечное пожелание счастливого пути.
Горе вдовы самое великое из всех
Узнав, что директор «Алибабы» был у них в гостях и приедет еще раз со всеми встретиться, члены семьи Вэн один за другим потянулись в родную деревню.
В свой второй приезд Ли Аба обнаружил, что у дядюшки Цяня в доме прибавилось женщин – как среднего возраста, так и пожилых. Дядюшка Цянь уже растопил угольную печь и поставил греться воду. Когда все уселись, он начал чайную церемонию и передал всем по чашечке ароматного чая со словами:
– Откушайте чаю!
Ли Аба принес две пачки традиционного печенья из Цзеяна в виде шариков с плоским основанием и две баночки консервированных лимонов, которыми славился Чаочжоу, и сказал всем присутствующим:
– Эти вкусности я купил в лавке тетушки Лисян. Дядюшка Цянь, заварите как-нибудь настой из консервированного лимона. Полезен для пищеварения.
Дядюшка Цянь вежливо отвечал:
– И то хорошо, что вы навестили меня, можно и без подарков. В следующий раз не тратьтесь, пожалуйста.
Дядюшка Цянь познакомил Ли Аба с невесткой и дочерью и сказал:
– Мне уж за восемьдесят, много невзгод пережил на своем веку, но сейчас страна живет гораздо лучше, не то что раньше. Помню голод тысяча девятьсот сорок третьего года: сколько людей болело и умирало! Я недоедал так, что ноги распухали и в голове мутилось, еле на ногах держался. А поблизости жили богачи и плевать на нас хотели: дома их ломились от золота и серебра, а амбары – от риса и зерна, но с бедняками ни разу не поделились. Сейчас добрых людей стало больше. Наша семья столько страдала, и если бы не помощь добрых людей, мы бы все уже давно вымерли. – Старик продолжал свой рассказ: – После смерти хозяйки дома остался стар и млад, больные и увечные. Все вокруг шептались, что скоро наш род и вовсе оборвется. Несмотря на то что зверствовала «культурная революция»[129], революционный комитет коммуны, прознав о нас, сообщил в уезд, а из уезда прислали двух товарищей посмотреть, как мы живем. Через несколько дней человек оттуда привез нам сто юаней, сто цзиней[130] риса и пять цзиней масла в качестве помощи нуждающимся семьям погибших воинов. Вскоре восстановили партийные комитеты, и к нам из полка распределили секретаря Вана. Увидев, как мы живем, он очень к нам проникся и сказал члену парткома: «Вынуждать семью павшего героя прозябать в такой бедности – значит не уважать подвиг героя, пролившего кровь за родину. Черт меня побери, если я, секретарь парткома, такое допущу!» Секретарь Ван не умел выражаться красиво, но сердце у него было доброе. Он созвал совещание по этому вопросу и сам отправился в уезд поговорить с начальством, затем определил Вэн Цзешань на работу в кооператив в большой деревне Вэн, а Ли Мэйцин – в кооператив коммуны. Вэн Жушань по достижении нужного возраста он помог отправить в армию. Когда кредитные кооперативы вошли в состав сельскохозяйственных банков, Вэн Цзешань и Ли Мэйцин перешли на работу в этот банк в уезде. Вэн Жушань получила повышение в армии и в прошлом году перешла на службу на таможне.
– Среди всех, кто помогал нам, секретарь Ван сделал больше других! – растроганно добавил дядюшка Цянь. – Хорошему человеку всегда все возвращается сторицей. Впоследствии он стал секретарем в уезде, а затем и в городе. А вот моя невестка – герой нашей семьи!
Ли Мэйцин было около шестидесяти, несколько лет назад она вышла на пенсию. Ли Мэйцин была крепкого телосложения, с широким лицом и пухлыми губами. Лицо испещрено морщинами, свидетельствовавшими о том, как много страданий ей пришлось перенести на своем веку. Чувствовалось, что житейские бури потрепали ее, но не сломили ее дух, а только укрепили ее характер. Это была немногословная и трудолюбивая женщина. Ей стало неловко от похвалы, которую обрушил на нее глава семьи, и она застенчиво извинилась:
– Я ведь член семьи, а для своей семьи я сил не пожалею, это мой долг, и вовсе не так велики мои заслуги, как описывает их наш патриарх.
Две женщины тоже принялись хвалить тетушку:
– Наша тетушка большая молодец, всегда трудилась для семьи, но никогда не просила благодарности. Когда мы выходили замуж, она с ног сбилась, чтобы приготовить нам приданое. Матушка умерла рано, но в самые важные моменты жизни мы никогда не чувствовали себя сиротами. Мы очень часто навещаем тетушку и чувствуем себя у нее как дома.
Ли Мэйцин простодушно улыбнулась и сказала нерешительно:
– В трудные времена всем нам было непросто, однако честно признаюсь, что горя я хлебнула больше, чем они. Ведь я осталась вдовой и больше не вышла замуж. Когда была молода, какие только сплетни обо мне не распускали вокруг! А в старости стали считать, что у меня, как у вдовы, уж очень крутой нрав. Вот такие ярлыки на меня всю жизнь вешали.
На юго-востоке Гуандуна говорят, что горе вдовы самое великое из всех. Вдова, которая больше не вышла замуж, детям своим и за отца, и за мать. Она должна блюсти свою репутацию, заботиться о том, чтобы про ее детей не злословили. Словно курица-наседка, она должна охранять цыплят от жестокости окружающего мира. Судьба вдовы полна горестей и мучений, которых другие люди никогда не поймут и вряд ли оценят по достоинству.
Только после родов Ли Мэйцин узнала, что ее муж погиб. Она осталась не только без его любви и заботы, но и без поддержки свекрови. Рядом не было никого, кто мог бы согреть теплым словом и помочь. После родов приходилось надеяться только на саму себя и держать в себе все свои печали и горести. В период кормления ребенка ее груди набухли от молока, и только муж мог бы помочь ей «опорожнить ее бидоны». В деревне об этом прознали, и тут же появились смельчаки, готовые позариться на чужое добро. Однажды вечером к ней в окно постучался парень и сделал ей непристойное предложение. Ли Мэйцин тихонько набрала таз кипятка и вылила его под окно. Молодчик взвыл от боли и удрал оттуда что есть мочи. Соседи жалели вдову и убеждали ее повторно выйти замуж, даже подыскивали ей женихов. Она вежливо, но решительно отвергала всех. Она мечтала отправиться с сыном на могилу мужа и поплакаться ему, но родные боялись, как бы с ней в дороге ничего не случилось, и ни за что не пускали ее. Всю свою тоску по мужу и муки одиночества Ли Мэйцин мысленно вложила в укрепление своих душевных сил и эту душевную энергию отдавала на воспитание ребенка. В этом она видела самое лучшее доказательство своей любви к мужу и вклад в благополучие всей семьи.
Глава семьи не мог не оценить то, как невестка бережно хранит память о муже и всю себя отдает семье и ребенку. Некоторые родственники уговаривали его жениться снова, подыскивали женщину, но он только огрызался на них: «С ума сошли? Моя невестка двадцати лет от роду осталась без мужа, а я в свои пятьдесят по бабам пойду? Вот будет позор перед всеми. Нет уж!»
Несмотря на лишения, Ли Мэйцин удалось создать уютное гнездышко, в котором вся семья находила прохладу от знойного солнца и укрывалась от холода в студеные зимы. Из посаженных зерен невзгод проросли цветы надежды, из огоньков вспыхнуло живительное пламя. Малыш под присмотром родных рос здоровым и крепким и превратился в рослого и сильного мужчину. В дом потянулась вереница сватов, что доставляло матери большую радость. Однако многие, прознав, что потенциальная теща – вдова, не вышедшая повторно замуж, отказывались выдавать своих дочерей под предлогом того, что теща наверняка мегера и будет гнобить невестку. Ли Мэйцин очень переживала за сына.
Горе вдовы только она сама и может понять. Даже свекру-вдовцу, дядюшке Цяню, она не решалась поплакаться, что уж надеяться на то, что чужие люди поймут? Даже сейчас Ли Мэйцин старалась выборочно рассказывать о том, что ей пришлось пережить, опуская личные подробности, но и рассказанного хватило для того, чтобы ее племянницы тихонько плакали, сочувствуя ей.
Ли Аба, слушая их рассказы, то и дело качал головой и вздыхал. В душе он недоумевал, почему приехала только женская половина семьи. А где же внук? Неужели все-таки женился и завел детей? Он не понимал, почему они молчат о нем, а сам стеснялся спросить.
Новые поколения семьи жгут свечи в память о предках
Пока Ли Аба раздумывал, девочка десяти лет и двое мальчишек восьми-девяти лет, радостно гогоча, вбежали в ворота дома и хором закричали:
– Прадедушка! Бабушка! Тетушки!
За ними шла семейная пара, обоим на вид за тридцать. Они тоже на ходу приветствовали родных:
– Дедушка! Мама! Тетушки!
Увидев эту толпу, Ли Аба весело засмеялся и подумал: «Семена проросли-таки зелеными побегами, уже второе и третье поколения потомков героя живут на свете, в них течет его кровь!»
– Вэн Цунь, – обратился дед к внуку. – Это господин Ли, директор фирмы «Алибаба».
– Здравствуйте-здравствуйте! Видел вас по телевизору. – Вэн Цунь подошел к Ли Аба и пожал ему руку. – Вы наш знаменитый образец для подражания. – Обращаясь к деду, он добавил: – Дедушка, Ли Аба совершил подвиг на войне и затем был награжден как образцовый кадровик, вышедший из армейских служащих. На центральных каналах показывали репортажи о его поездках по стране с выступлениями, а на провинциальных каналах рассказывали его биографию.
– Не зря при первой встрече мне его лицо показалось знакомым, – сказал дядюшка Цянь с улыбкой. – Вы уж меня извините, старый я, зрение подводит, иной раз баклажан от огурца не могу отличить. И с памятью плохо – вместо туалета иду к колодцу за водой. Кстати, вспомнил тут: несколько месяцев назад, тридцатого июня, проходили сборы помощи нуждающимся, и ты, Ли Аба, вытащил пачку денег и пожертвовал разом восемь миллионов юаней – новость об этом постоянно крутили по телевизору.
Дядюшка Цянь выразил свое почтение Ли Аба, а затем снова обратился к внуку:
– Вэн Цунь, господин Ли недавно навещал могилу твоего отца, а теперь специально приехал познакомиться с нами. Он очень хороший человек! – Затем старик обратился к малышам: – Идите сюда, познакомьтесь с дядюшкой Ли.
Трое смышленых малышей послушно назвали Ли Аба дядюшкой и поклонились ему.
Ли Аба внезапно подметил, как двое мальчиков похожи на своего отца, а отец напоминает ему воина, который явился ему в его видениях на кладбище. После этого он стал раздумывать над его именем и вслух задумчиво произнес:
– Вэн Цунь…
– Это я его нарек! – гордо произнес старик. – Я тогда подумал: за такой короткий срок небо забрало к себе двоих сыновей, но никогда не дается человеку больше, чем он сможет вынести. Я был уверен, что у моего рода будет продолжение, и назвал внука Вэн Цунь[131].
На юго-востоке Гуандуна звук «вэн» означает «разбрасывать», а имя Вэн Цунь в таком случае может значить «брошенный на произвол судьбы». В некоторых местностях есть традиция давать детям уничижительные имена, наподобие Щенка, Поросенка или даже Яйца. Считается, что такие имена не привлекут внимания злых духов, и они не тронут ребенка. Вэн Цуня тоже назвали согласно этой традиции. Дядюшка Цянь молил небеса, чтобы они позволили вырастить внука в безопасности и благополучии, и внук смог бы позаботиться о всей семье. Небеса откликнулись на его мольбы. Ли Аба восхищенно сказал:
– Дядюшка Цянь, сейчас ваша семья процветает, у внука аж трое детей народилось!
Дядюшке Цяню показалось, что Ли Аба подтрунивает над ним, и поспешил объясниться:
– Все трое по плану, никаких нарушений политики рождаемости! Вэн Цунь и его жена были единственными детьми в своих семьях, поэтому им было разрешено иметь второго ребенка. В первую беременность у них родилась девочка, мы уж и так и сяк о ней хлопотали. Но кто мог знать, что мой внук горазд зачать двух мальчиков? Когда они родились, я несколько ночей не мог уснуть от радости.
Ли Аба внимательно посмотрел на Вэн Цуня и спросил:
– Вэн Цунь похож на своего отца?
– Я хоть и дед, и отец, но Ли Мэйцин все-таки лучше знает своего мужа и сына, пусть она ответит.
Вэн Хаоцзе и Ли Мэйцин всего-то успели пожить вместе один месяц. Парень посватался к девушке зимой, когда приехал домой на побывку. В его следующий приезд весной они сыграли свадьбу, а через месяц он был отправлен на передовую. В тот счастливый для молодоженов месяц Ли Мэйцин забеременела. Один месяц – всего ничего, и с течением времени из памяти девушки стал ускользать образ мужа. Однако, к счастью, чем больше сын взрослел, тем больше он напоминал отца, и Ли Мэйцин по крупицам восстановила в памяти то, каким был Вэн Хаоцзе. На вопрос Ли Аба она с чувством воскликнула:
– Похож, еще как похож! Почти что одно лицо. Вэн Цунь сейчас как раз такой, каким я видела его отца в последний раз!
Догадка Ли Аба подтвердилась, но сомнения все равно не оставляли его. Он думал: «Я никогда не видел командира Вэна, но мне ведь привиделся его силуэт. Неужели вправду существует шестое чувство, а люди, связанные судьбой, реагируют друг на друга особым образом? Ох, нет, лучше я промолчу, а то решат, что я слишком суеверный!» Он решил спросить о другом:
– Обычно сыновья похожи на матерей, а на отцов реже. Судя по моим наблюдениям, сыновья, похожие на отцов, многого добиваются в жизни. Вэн Цунь, ты чем занимаешься?
– Пока нельзя сказать, что многого добился. Это уж пусть партия и правительство решают, каковы его успехи, – ответила за него Ли Мэйцин. В ее скромных словах таилась похвала сыну – многие матери умеют так завуалированно изъясняться о любимых детях. – Он очень старательно готовился к выпускным экзаменам, не хватило всего нескольких баллов, чтобы попасть в число лучших. Но в тот год вышло распоряжение правительства, по которому дети героев войны получали дополнительно двадцать баллов. Благодаря этому ему удалось поступить в один из лучших университетов страны. После его окончания он стал работать в городском строительном банке, а сейчас возглавляет отдел кредитов. – Рассказывая о сыне, Ли Мэйцин не могла сдержать радости и добавила: – А невестка трудится в банке развития. Она, я и тетушки – мы все вчетвером банковские служащие.
– Сейчас сферы сельского хозяйства и строительства бурно развиваются, так что в каком банке ни работай – все славно! Я за вас очень рад! – воскликнул Ли Аба. – Я поклялся на могиле командира Вэна, что обязательно найду его родственников, помогу им поклониться его праху. Наконец-то я вас нашел, и я очень хочу, чтобы кто-то из вас отправился на его могилу.
С этими словами он вытащил из кошелька двадцать тысяч юаней и протянул их Вэн Цуню:
– Возьми себе на дорогу.
Все четверо начали спешно отказываться от денег. Ли Мэйцин сказала:
– Мы сейчас живем лучше, чем раньше, работаем в банке, денег хватает. Навестить усопшего – это глубоко личное дело, воля небес, за это нельзя брать деньги.
– У нас в Гуандуне шутят, что раз разбогател – открывай банк. Я понимаю, что вы, конечно, можете себе это позволить, но разрешите мне таким способом выразить командиру Вэну свое почтение! Если вы поедете, то этим поможете мне выполнить свое обещание, поэтому прошу вас принять деньги, иначе мне будет неспокойно на душе.
Теперь уж отказываться было неудобно. Но тут Вэн Цуню пришла идея, как выпутаться из неловкой ситуации. Он все-таки был умный малый, да еще и начальник банковского отдела, а потому умел ладить с людьми. Он предложил Ли Аба:
– Повиновение – лучшая вежливость, как говорится. Но нам на дорогу эта сумма слишком большая, достаточно будет и половины.
Ли Аба решил рассказать семье о той пожилой чете, которая много лет смотрит за кладбищем. В заключение своего рассказа он тяжело вздохнул и добавил:
– Они достойны всяческого уважения. Не знаю, когда я смогу снова их увидеть. Когда вы отправитесь туда, прошу вас отдать им пять из этих двадцати тысяч и выразить им почтение от моего имени.
Ли Аба и семья Вэн вместе помянули Вэн Хаоцзе: съели батат и выпили рисовый отвар, который дядюшка Цянь приготовил в память о нем; полюбовались огнем, который вспыхнул от свечей, зажженных в его честь, и в этих церемониях почувствовали подлинное умиротворение.
На поиски – хоть на край света
Дело наконец было завершено. Ли Аба почувствовал не только радость, но и некое озарение. Ему пришла в голову мысль, что не так уж часто жизнь подбрасывает возможность осуществить действительно что-то значимое и ощутить ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения. Он словно осознал настоящий смысл тех слов, которые однажды написал местный писатель из Чаочжоу: «Иной раз трудно проникнуть в суть вещей, потому к людям надо быть терпимыми». Весь образ мыслей Ли Аба переменился. Он решил, что раз уж он попытался изменить свою жизнь, то нужно продолжать в том же духе. Хватит просто зарабатывать деньги, эту задачу нужно переложить на детей, а самому, пока здоровье позволяет, отправиться на поиски родственников остальных двух воинов, могилы которых никто не посещает. Только тогда его душа перестанет болеть о полке номер триста восемьдесят девять.
Ли Аба позвал детей в свой офис, похвалил их за успешную работу и добавил:
– Предпринимательство вроде эстафеты: каждый пробегает предназначенный ему отрезок пути, и бегущий раньше надеется, что следующие за ним сумеют быстрее ухватить эстафетную палочку. Я увидел, что у вас все получилось, и осознал, что полностью могу вам доверить свое дело. Я решил передать вам управление корпорацией. Ли Цзян будет официально назначен генеральным директором, Ли Шань – его заместителем.
Брат с сестрой не могли понять, что происходит. Отец с благородным видом заявил, что собирается стать странствующим рыцарем. Дети ничего не поняли и решили, что они где-то напортачили и отец отправляется в срочном порядке спасать ситуацию. Ли Аба возразил им:
– Вы тут не умничайте. Как говорят в Китае, волны реки Янцзы накатывают друг на друга – каждое новое поколение превосходит предыдущее. Я та волна, которой уже пора удариться о берег и затихнуть, и мне хотелось бы сделать это вовремя. Однако я останусь председателем правления, ведь репутация фирмы «Алибаба» во многом основана именно на мне, люди знают мое лицо. Если я совсем уйду со сцены, все удивятся. Но я буду так – сбоку припека. Многие же выходят на пенсию, но продолжают работать, а я, наоборот, – на пенсию не выйду, но буду отдыхать.
Видя, что дети все еще сомневаются в его словах, Ли Аба продолжил:
– Я вам не мартовский кот, который орет на крыше, а бывалый кошак, который готов излазить все возможные крыши, пока не найдет свою мышку. И чтобы сделать это, мне нужно отправиться в путешествие.
Поняв наконец, о чем говорит отец, Ли Цзян принялся убеждать его, что город Цицикар в Хэйлунцзяне и Линьи в Шандуне так далеко, что путь туда будет сплошное мучение, а не удовольствие. Ведь никто не поручал отцу это дело, никто не заставлял его, зачем же самому ввязываться в неприятности? Если уж ему так хочется попутешествовать, то дети с радостью будут его сопровождать, если выбрать всем удобное время. Ли Шань кивала и поддакивала брату.
Пока дети горячо убеждали его, у Ли Аба зазвонил телефон. Вэн Цунь сообщал, что вся семья посетила могилу родственника и привезла оттуда фотографии и видеозапись, о чем их просил Ли Аба. Они хотели бы прислать ему по почте, но Ли Аба предложил Вэн Цуню приехать и встретиться в его офисе.
На фотографии все четверо – дядюшка Цянь, Ли Мэйцин, Вэн Жушань и Вэн Цунь держатся за надгробие на могиле Вэн Хаоцзе и горько плачут. Особенно убивалась Ли Мэйцин. Она не могла поверить, что муж, с которым она делила ложе тридцать лет назад, ее талантливый и жизнерадостный супруг, теперь превратился в эту горсть желтой земли. Вся душа ее была наполнена мукой, скорбью, тоской и досадой. Она лежала на земле, обняв могильный холмик, словно это было тело ее усопшего мужа, и рыдала, изливая свою душу его праху. Вэн Цунь зажег свечи и сжег ритуальную бумагу[132]. Сын столько лет откладывал встречу с отцом, но мучился из-за этого. Теперь же он кланялся его могиле и становился на колени, головой касаясь земли. Он даже не знал, с чего начать свой монолог, какие слова подобрать, чтобы излить свои переживания душе отца. Дядюшка Цянь не мог кланяться и не мог опуститься на колени перед могилой сына – здоровье не позволяло. Он стоял, но его била дрожь, и слезы текли по лицу, у него перехватывало дыхание от горьких всхлипываний. Вэн Жушань крутилась вокруг них. Ей тоже хотелось всей душой отдаться этой церемонии оплакивания, но она должна была жечь свечи и бумагу, кланяться, поддерживать отца и следить, как бы от переживаний с ним не случился удар, а еще утешать тетушку, пытаясь облегчить страдания этой безутешной вдовы и следя, чтобы она смогла пережить этот критический момент.
Посмотрев эту душераздирающую сцену на видеозаписи, Ли Аба с трудом мог сдержать переполнявшие его чувства. Он выдохнул и медленно произнес:
– Вэн Цунь, твой отец непременно почувствовал силу ваших чувств на небесах, его душа обрела покой. Моя совесть теперь тоже чиста, я выполнил обещание, данное герою.
– Это стало возможным только благодаря вашей помощи и поддержке, вашей сердечности и сочувствию. Вся наша семья вам безмерно благодарна! – С этими словами Вэн Цунь почтительно поклонился Ли Аба. – Пройдя через все это, я понял самое главное: все-таки мир не без добрых людей. Когда командир полка Гуань поговорил с вами по телефону и узнал, что мы приедем, он распорядился связаться с нами, отправил машину встретить нас на станции, устроил нам ночлег в гостинице гарнизона и даже одолжил нам садовые принадлежности, чтобы мы могли убраться на могиле. Он продумал все до мелочей. На кладбище мы встретили смотрителя. Следуя вашему распоряжению, мы вручили ему пять тысяч юаней и передали ему ваше почтение, а он передал вам свою благодарность.
Ли Аба взял фотографию, на которой был изображен смотритель кладбища, и заметил дату в углу: 4 апреля 2012 года. Он удивился:
– Значит, вы уже давно вернулись из путешествия?
Вэн Цуня этот вопрос будто бы задел за живое. Глаза его покраснели.
– Мы уехали за три дня до праздника поминовения усопших и вернулись через три дня после него. Мы собирались сразу же отправиться к вам с благодарностями, но… – Тут он запнулся и расплакался.
После посещения могилы сына дядюшка Цянь сильно изменился. У него пропал аппетит, и он целыми днями лежал на кровати в полудреме. Вся семья тряслась над ним и ни на шаг от него не отходила. Прошел ровно двадцать один день. Вечером дядюшка Цянь встал, чтобы поужинать, выпил со всеми чаю, затем помылся и лег спать. Все решили, что в его возрасте долгая дорога и сильные переживания не могли не сказаться на самочувствии. Через три недели он наконец поправился. Кто же знал, что на следующий день Вэн Цунь позовет его к завтраку и обнаружит, что дедушка лежит мертвый на кровати, да еще и в погребальном одеянии, которое было в доме приготовлено заранее?! Все были поражены. Для Вэн Цуня с самого рождения единственным мужчиной в семье был дед, отец же всегда оставался для него не более чем неуловимым образом. Дед же был настоящим, родным, любимым. С его смертью Вэн Цунь словно потерял в жизни духовную опору. Тридцатилетний мужчина, большой начальник в банке, рыдал, словно маленький мальчик.
Вытирая слезы, Вэн Цунь сказал:
– Никак не мог себе такого представить. Ведь у деда было крепкое здоровье, в его летах он еще и на огороде трудился. Он пережил столько несчастий за свою жизнь, почему же именно сейчас его сердце остановилось?
Ли Аба принялся его успокаивать:
– Твой дед скончался, когда ему было уже за восемьдесят. Кончина в таком возрасте – это радостное событие. В старину погребальный зал и гроб покойного украшали золотистыми цветами и шелковыми красными лентами в честь этого. Он ушел спокойно и тихо, не страдая от болезни. Может быть, он почувствовал, что добросовестно выполнил свою миссию в этом мире. Не каждому дается судьбой такое благо, как точно знать, сколько лет тебе отмерено на этой земле, и мирно скончаться в столь преклонном возрасте. Наверное, вам, родственникам, кажется, что с этим очень сложно смириться, а вот для него, наоборот, кончина явилась благословением. Вам надо было предупредить меня. Я тоже хотел бы проводить дядюшку Цяня в последний путь или хотя бы прислать денежную помощь на его похороны. На юго-востоке Гуандуна не принято жертвовать денег после похорон, но я помолюсь, чтобы на небесах душа его обрела покой и умиротворение.
Проводив Вэн Цуня, Ли Аба тяжело вздохнул и подумал: «Как сказал один актер со сцены: "Величайшая в мире печаль, это когда ты сам в раю, деньги твои в банке, а родные – в суде". А я вот больше всего на свете боюсь не успеть исполнить все свои желания! Мне уже неважно, много я заработаю или мало, это все бездушные цифры, которые не имеют никакого отношения к жизни. Другое дело – воспользоваться своими возможностями, чтобы совершить добрый поступок, хоть немного улучшить жизнь других людей, чтобы ощутить удовлетворение или даже удовольствие».
Ли Аба обратился к сыну и дочери:
– Я непременно должен отправиться на поиски родственников двух других павших воинов. Хоть на край света пойду за ними, но я их найду! Сперва я отправлюсь в провинцию Хэйлунцзян, возьму себе в помощники своего друга – вашего дядюшку Цзяо. Уж теперь-то эта «колченогая повозка» от меня не укатится. Конечно, в моем подходе к работе были недостатки, но я надеюсь, что новая смена их исправит. Потому у меня к вам три наставления. Надеюсь, что вы учтете их в работе над имиджем компании. Во-первых, относитесь к людям искренне и снисходительно, делайте добрые дела и помогайте другим. Во-вторых, цените талантливых и знающих людей, привлекайте на службу самых достойных и не окружайте себя только людьми из семейного круга. В-третьих, избавляйтесь от устаревших схем, привлекайте новое и современное, стремитесь к устойчивому развитию бизнеса.
Ли Цзяну и Ли Шань показалось, что отцовская речь уж больно смахивает на партийный доклад, но голос его был полон невероятной решимости. Брат с сестрой занервничали от его высокопарности и силились придумать какой-нибудь повод, чтобы остановить этот словесный поток. Но Ли Аба принял гордый вид главы семейства и резко махнул рукой, наглядным образом иллюстрируя выражение «сказал как отрезал»:
– Хватит, я все решил, после первомайских праздников я двинусь в путь!
Поняв, что отца не переубедить, брат с сестрой посовещались и решили хотя бы снарядить в дорогу с отцом надежного сопровождающего. Ли Шань предложила кандидатуру Урюка, ведь он не только руководитель среднего звена в фирме, но и родственник семьи. Ли Цзян напомнил ей, что этот молодчик вечно вляпывается в неприятности, не умеет строить отношения с людьми, всех раздражает и всем выносит мозг.
– Отец взял его на работу только из уважения к нашей маме, и он будет недоволен, если мы его порекомендуем, – отговаривал брат сестру.
– Не лучше ли нам послать с ним Мэй Цзыцзы? Она образованная, внимательная, обладает широким кругозором и умением общаться с людьми, вместе с отцом участвовала в двух крупных проектах, да еще и за границей была пару раз. – Дальше он хотел произнести что-то вроде «умеет удовлетворить запросы отца», но не стал, боясь вызвать двусмыслицу. Вместо этого он выдал другое:
– Отец удовлетворен ее работой.
Сестра возмущенно воскликнула:
– Но она же чересчур симпатичная и вообще кокетка!
Ли Цзян недовольно перебил ее:
– Меня поражает привычка женщин завидовать друг другу! Если девушка приятной внешности, женственная, на нее надо сразу же прицепить ярлык распутной дамочки? Неужели только распущенная девица может добиться успеха в карьере?
Ли Шань не намеревалась отвечать на эти обвинения и продолжала спорить с братом:
– Ты такими идеями только компрометируешь отца, чтобы на старости лет… – Она хотела сказать «ему бес в ребро ударил», но передумала, и произнесла более нейтральное: – чтобы на старости лет он ошибок понаделал.
Видя, что сестра все более распаляется, доказывая свою точку зрения, Ли Цзян решил ее утихомирить и примирительным тоном произнес:
– От ошибок никто не застрахован в любом возрасте. Забота о старших – это долг младшего поколения, мы должны помогать родителям во всем. Я предлагаю кандидатуру Мэй Цзыцзы только потому, что она смышленая, способная и сможет сделать путешествие отца более легким и беззаботным. Он часто шутит, что когда про пожилого человека говорят «есть еще порох в пороховницах», то это замечательно, есть еще стимул жить, а вот когда «отцвели уж давно хризантемы в саду», то пиши пропало – ложись в постель и помирай. Может быть, прелестная Мэй Цзыцзы будет усладой для него в путешествии и он даже останется доволен тем, как мы с тобой ловко все подстроили. Если у отца на душе все будет хорошо, то и здоровье будет в порядке. В результате он почувствует себя даже лучше, чем если бы принимал кордицепс[133].
Ли Шань, поняв, что брата не переубедить, равнодушно махнула рукой и сказала:
– Делай как знаешь, но если напортачишь, то не надо никому говорить, что я в этом участвовала. Если что приключится, сам будешь выпутываться.
Ли Цзян рассказал о плане отцу. Тот отреагировал невозмутимо: «Понял». Через два дня «поисковый отряд», состоявший из Ли Аба и Мэй Цзыцзы, отправился в далекое путешествие на север.