– Речь идет о какой-то аномалии? – Его голос прозвучал неестественно, в интонациях угадывалась насмешка.
– Ты помнишь наш матч с командой из университета экономики и финансов как раз перед выпуском? Я не знал, что делать, и отдал тебе пас. Я думал, что выиграть не удастся. Ты был рядом с нашей лицевой линией и сделал бросок; мяч попал в кольцо, мы выиграли с перевесом в одно очко. Это был финал, все произошло за три секунды до окончания матча. – Казалось, что Вэй Пин пытается Его в чем-то убедить. – Я все время думал об этом броске. Что это вообще было? Но это все пустяки. Жизнь – загадочное явление, наука не может его объяснить. Однако все научные дисциплины переживали период предвосхищения новых открытий. Вопрос лишь в том, хватит ли нам терпения и почтительного отношения к науке, чтобы осознать будущие открытия. Возможно, нам потребуется немало времени и даже нашим внукам не доведется увидеть результаты. Однако я как ученый-биолог со всей полной ответственностью гарантирую тебе, что…
Он не стал ждать, пока Вэй Пин договорит, и повесил трубку.
Он зашел слишком далеко, не следовало звонить другу. И уж тем более не стоило обращаться к нему за помощью. Однако теперь Он не мог доверять своим чувствам. Если Он не человек, а вороной карашарский конь с белоснежными копытами, то и чувствам незачем доверять.
Он остался в гостиной, сидя на диване в абсолютной тишине.
За окном показалось солнце, его свет проник в комнату. В воздухе витали крошечные, не видимые невооруженным глазом существа. А еще великое множество этих невидимых существ вело активную жизнь на обширном пространстве вне поля Его зрения.
Теперь Он мог точно определить, кто Он такой, и в общих чертах понимал, кто такая Она. Но это было далеко не все, с чем Ему предстояло столкнуться. Впереди Его ждали более суровые испытания.
Если Его сведения верны, то на самом деле Он – карашарский конь. В далеком прошлом Он был свободен как ветер, подвластный лишь дождю и снегопаду. Счастливый и радостный, Он носился вскачь по удивительному болотистому краю, раскинувшемуся по берегам озера Баграшкуль. Он не ведал ни горестей, ни невзгод. Если это так, следует ли Ему вернуться назад, к своей прежней жизни? Если следует, то сможет ли Он сделать это? Как Ему вернуться?
А Она? Она пострадала во время неожиданного ливня или от внезапного нападения певчего дрозда и поэтому наверняка не знает, кем является на самом деле. Должен ли Он сказать Ей, что Она не та, кем себя считает, что Она вовсе не инструктор по йоге, обладательница пары длинных ног, способная с легкостью закинуть их себе на плечи? Она – бабочка из семейства парусников, с прозрачными крылышками и длинными хвостами. Когда жизнь шла своим чередом, Она порхала над солнечной лужайкой, а когда на землю падали капли дождя или Ей угрожали синехвостые певчие дрозды, Она укрывалась среди хранящих тепло буковых деревьев. Следовало ли Ей вернуться обратно?
По меньшей мере еще три часа Он запрещал себе размышлять над этим.
Он не мог разобраться в проблемах, которые так Его тревожили, не мог найти ответы на вопросы, с грузом которых оказался не в состоянии справиться. Он боялся думать.
Он вышел из гостиной и направился в спальню, снял с кровати одеяло и простыню, аккуратно сложил их, сорвал занавески с окон, собрал Ее раскиданную возле шкафа одежду и, прихватив еще и свои вещи, закинул все это в стиральную машину.
Он посвятил хлопотам все утро; то и дело набирал воду, стирал, доставал вещи и развешивал на просушку. К полудню Он все тщательно перемыл и перестирал.
Он бросил взгляд на часы: Ей пора бы уже вернуться. Он сменил домашнюю одежду с промокшими рукавами на уличную, оставил Ей записку, запер дверь и пошел в гараж.
Когда Он увидел красный сигнал светофора, в Его судьбе наступил переломный момент.
Он остановился на перекрестке, дожидаясь, пока погаснет красный. Сзади пристроился красивый олдсмобиль. Столь же прекрасная юная девушка за рулем бросила на Него любопытный взгляд.
Он не смотрел на девушку. В этот миг Он увидел мальчика.
У мальчика была копна взлохмаченных волос и огромный рюкзак с мультяшными картинками за спиной. Мальчик с изумлением осмотрелся по сторонам, ловко соскочил с тротуара и стремглав кинулся через дорогу, радостно и беззаботно подпрыгивая на ходу.
Никто не обратил на лохматого мальчика никакого внимания. Он один наблюдал за ребенком из салона автомобиля. Возможно, лишь по этой причине Он через лобовое стекло рассмотрел все, что произошло.
Перед ним бежал не патлатый мальчик, а индийская камышовка, которая переходила дорогу, касаясь земли своими распростертыми крыльями.
Он смотрел вслед мальчику, который затерялся где-то посреди бульвара. Его глаза наполнились слезами восторга. Стоящий позади автомобиль загудел, напоминая о себе и побуждая тронуться в путь.
Он понял, что на свете есть не только Он и Она. Есть еще этот лохматый мальчик. Возможно, еще есть очень много людей – Вэй Пин, старина Мэн, главный инженер Лю и вице-президент Ху. Они полны тревог или сохраняют спокойствие, не находят себе места или упорствуют в собственном неведении, скрывают свои недостатки или открыто их признают. И все они совершенно одинаковым образом не в состоянии отыскать себе подобных и томятся от одиночества.
Возможно, и это еще не все. Может быть, в этом городе тихо ведет свою жизнь множество незаметных существ. Они – вовсе не они, не те, кем себя считают. Они – как этот город, который не является ни степью Карашара, ни заповедником Устья Трех Рек, ни Тибетским нагорьем, ни озером Поянху, ни голубым простором над головой. Кто бы мог это разъяснить?
Эти странные мысли ворочались в Его голове. Его лицо расплылось в непринужденной улыбке. Отпустив педаль тормоза, Он нажал на газ и направил машину за предупредительную линию.
Вэй ВэйПреображение
1
Десять лет назад Цзяли была всего лишь бедной студенткой. Молчаливая, покорная, с робкой походкой, не дурнушка, но и не красавица; как и большинство девчонок в студгородке, она носила очки.
Цзяли не знала, насколько красивые у нее глаза, – большие, спокойные и одновременно живые, они всегда лучились счастьем. Как-то один парень заметил, что в ее глазах есть свет. Цзяли удивилась: «А в чьих глазах нет света?» Тогда он взглянул на нее и с улыбкой ответил: «Я хотел сказать – в твоей душе. В твоей душе есть свет».
Цзяли смутилась: она поняла, о чем он говорил. Обычно Цзяли редко привлекала к себе внимание. Училась она заурядно, и хотя не отдавалась учебе целиком и полностью, но в то же время не погружалась с головой в любовь и наряды, как остальные девушки. Дни напролет ум Цзяли занимали невероятные фантазии и мысли, и в них было столько света, что казалось, словно ее темные глаза пропитаны фосфором. Эти фантазии назойливым комариным писком сопровождали ее жизнь, и отвязаться от них не было никакой возможности. Временами она переживала, что однажды они спровоцируют ее на что-нибудь из ряда вон выходящее, и это ее пугало. Но иногда, словно получая от этого удовольствие, она целиком отдавалась дивному душевному волнению и радости.
Четыре года учебы в университете Цзяли провела совершенно спокойно, никто и не догадывался, о чем она думает; сама она тоже, слава богу, ничего безрассудного выкинуть не успела. А осенью на последнем курсе ее отправили в соседний город на практику в суд промежуточной инстанции. И за эти короткие полгода она успела влюбиться в начальника отдела и даже закрутить с ним роман. Начальнику Чжану было тридцать с небольшим, он считался очень хорошим судьей, был женат и растил восьмилетнего сына, так что на семейном фронте у него, похоже, все было хорошо. На его рабочем столе под стеклом лежала фотография, на которой он и его жена, обнимая ребенка и чуть улыбаясь, сидели на весенней лужайке и умиротворенно смотрели куда-то вдаль. Цзяли очень долго страдала.
Она с головой бросилась в этот любовный омут, вся такая неловкая, со всеми своими заблуждениями и страхами. В университете, где ее окружало столько молодых парней, Цзяли без проблем смогла устоять, а вот перед этим уже взрослым мужчиной не получилось. Ее стол располагался прямо напротив его рабочего места, и иногда, совершенно случайно, они встречались взглядами, но тотчас отводили глаза в сторону. Таких моментов Цзяли даже боялась. Всегда такой спокойный и приятный в своей сдержанности, он казался моложе своих лет. Он носил очки в металлической оправе, отличался приятными манерами и обходительностью.
Как-то раз, в четверг, после обеда, когда остальные коллеги вышли по делам, а за окном вдруг полил дождь, Цзяли осталась в кабинете одна. Она листала какую-то старую газету, то и дело ежась от холода. Неожиданно кто-то спросил:
– Замерзла?
Цзяли, ничуть не испугавшись, невозмутимо улыбнулась в ответ. Волосы у него были мокрыми, и от него пахло дождем и алкоголем – скорей всего, он вернулся с какого-нибудь приема Остановившись у своего рабочего места, он взял бумаги, сложил их в стопочку и, выравнивая, постучал ими об стол. Отстраненно скользнув по Цзяли взглядом, он подошел к умывальнику, взял полотенце и, возвращаясь обратно, вдруг остановился рядом с ней и задал ей несколько вопросов по работе. Цзяли сидела, упершись локтями в стол; широкие рукава тоненького свитера обнажали ее бледные и худые, словно луковые стебли, руки. Она чувствовала на себе его взгляд, который, точно муравей, полз по ее рукам, но посмотреть на него в ответ тем не менее не решалась.
Цзяли опустила руки, с силой прижав их к столу. Он подался вперед и, попробовав на ощупь вязку на рукаве ее свитера, сказал:
– Ты так легко одеваешься!
Цзяли испугалась – виной тому был его тихий стон. Он дышал ей прямо в ухо, почти касаясь губами мочки.
Их свидание состоялось через два дня. В воскресенье вечером, прихватив пачку документов, он заявился к ней в общежитие. Со стороны казалось, будто он спешит куда-то по делам. В коридорах ему встречались коллеги, с которыми он здоровался и даже останавливался поговорить, проявляя непривычную болтливость. Но, войдя в комнату Цзяли, он, напротив, как будто забыл все слова. Он уселся на стул и стал молча ее разглядывать. За два дня, что они провели порознь, он сильно изменился внешне: зарос щетиной и выглядел каким-то рассеянным. Он сказал, что потерял сон. Цзяли внутренне напряглась, но кокетливо поинтересовалась:
– Почему?
В ответ он на мгновение прикрыл глаза, встал, сгреб ее в объятия и, приникнув губами к ее уху, горячо зашептал всякие глупости.
Они оба понимали, что их любовь обречена. Через два месяца Цзяли закончит свою практику и снова вернется в университет, где ее ждет распределение. Когда они лежали в постели, он часто начинал считать дни, загибая пальцы:
– Еще сорок три… Тридцать два дня.
С каждым разом его голос звучал все более тоскливо. Порою он, как будто впервые увидев, спокойно и внимательно ее разглядывал, пытаясь впитать всю без остатка. В такие моменты он просто повторял ее имя:
– Цзяли.
Она откликалась, а он произносил снова:
– Цзяли.
Тогда Цзяли, смеясь, ерошила его волосы и спрашивала:
– Чего тебе?
Он тихо шептал:
– Мне просто нравится слушать твое имя.
Ее глаза мгновенно наполнялись слезами. Она знала, что он ее любит. Когда они лежат вместе, когда он просто прикасается к ней – он ее любит.
Иногда он, наоборот, вдруг начинал говорить слишком много, обнажая перед ней свою душу. Рассказывал о личных взаимоотношениях коллег, о том, как стал начальником отдела, как, несмотря на трудное детство, выбился в люди; рассказывал, как его добивалась жена, как он, вопреки всеобщему хорошему мнению о ней, ее ненавидит. Рассказывал, что уже семь лет из пятнадцати они не спят вместе.
Впрочем, с Цзяли он тоже редко спал, не было такой возможности. Проводя в одном кабинете дни напролет, они часто цепляли друг друга мимолетными взглядами то за руку, то за прядь волос, то за лицо, но дальше этого дело не шло. Бывало, его возбуждение достигало такой степени, что он вдруг смело вскидывал голову и вперивал в нее свой откровенный взгляд, демонстрируя неприкрытое влечение, и ему было плевать на остальных коллег. В такие моменты Цзяли тут же опускала голову, не смея ответить тем же; он казался ей сумасшедшим. В другой раз он подошел к ней под предлогом взглянуть на один документ. Пустившись в объяснения и водя пальцем по бумаге, он вложил другую руку в ее ладонь и стал чувственно нажимать в самую середину. Все это время Цзяли, покрываясь холодной испариной, испуганно озиралась по сторонам. Спустя много лет она вспоминала о нем как о коварном типе.
Как бы сильно он ни хотел переспать с Цзяли, но ему всегда мешали вечная занятость, сутолока и собственное малодушие. Каждый его день проходил в окружении самых разных лиц: начальство, сослуживцы, клиенты, друзья, жена и ребенок. На Цзяли у него оставалось слишком мало времени. Ему стоило больших усилий уединиться с ней в какой-нибудь гостинице. Наскоро перекусив, он порывисто обнимал ее, приникнув к ее груди, и ни на секунду не сбавлял взятого темпа. Цзяли только вздыхала: она любила его, а потому повиновалась.
Нельзя сказать, что Цзяли нуждалась исключительно в сексе, она любила его за другое. Ее привлекало то, на что остальные не обратили бы внимания. Ей нравились его волосы, одежда, его спокойный, сумеречный взгляд, его ребячество, его пустая хмельная болтовня; нравилось, как он отчитывает подчиненных, как барабанит пальцами по столу. Всегда такой сдержанный на людях, он как-то в один из вечеров вдруг взял и расплакался перед ней, называя себя несчастным неудачником… Если бы тогда он был трезвым, если бы жена не вызвала его домой, то Цзяли, может быть, и смогла понять его боль, но он ушел.
Только в тот вечер Цзяли поняла, что влюблена в страдания этого мужчины, в ту часть его жизни, которая неведома никому. Как-то раз после обеда они оба стояли перед окном небоскреба, он обнимал ее со спины, уткнувшись в плечо, точно ребенок. Цзяли неожиданно всхлипнула; он безмолвно прикрыл ее глаза руками и смахнул проступившие слезинки. Потом он притянул ее к себе и смущенно сказал:
– Цзяли, я ничего не могу тебе предложить.
Цзяли улыбнулась сквозь слезы и медленно-медленно покачала головой, мол, ей ничего и не нужно. В этот момент она переживала самый прекрасный период в своей жизни: ей было двадцать два, она расцветала. Даже спустя много лет она все равно будет помнить это время, этого мужчину, потому что именно он был рядом, когда она расцветала.
Цзяли очень нуждалась материально. Каждый месяц она по почте получала от родителей деньги на самое необходимое, но у нее был еще младший брат, который учился на втором курсе. Их родители были простыми рабочими, и ради того, чтобы дети учились в университете, они залезли в долги. Цзяли всегда знала свое место. Как-то на летних каникулах она на несколько дней остановилась дома у своей одногруппницы, чья семья была намного богаче. Мать девочки стала предлагать Цзяли наряды своей дочери, но Цзяли упорно отказывалась. Тогда та стала ее убеждать:
– Да посмотри же, они все равно уже ношеные, их теперь и не продашь.
Цзяли в ответ расплакалась. Она никак не могла отделаться от своей нищеты, которая прокралась в ее душу и отравляла всю жизнь. То и дело она вынуждена была напоминать себе, что должна скромно питаться, просто одеваться и вести строгий образ жизни. Иногда Цзяли задавалась вопросом: что больше всего цепляло ее в этой жизни? Тот мужчина? Или пережитые с ним незабываемые ощущения? Нет. Больше всего ее цепляла собственная нищета. В старости, на пороге смерти она будет вспоминать именно эти черные дни, эти четыре года учебы, сплошь состоявшие из тяжелых, беспросветных будней. Чуткая по своей натуре, она сильно страдала и принимала свою нищету слишком близко к сердцу. Она ненавидела ее и в то же время любила, боялась, что ей никогда не удастся забыть это слово.
Пока Цзяли проходила практику, начальник водил ее в большие рестораны. Он ходил с ней в самые роскошные караоке-бары, бросая деньги на ветер. Но Цзяли знала, что он тратит не свои деньги. Не будучи богачом, он очень редко дарил Цзяли подарки, лишь однажды, вернувшись из командировки, привез ей колечко. Цзяли упрямо от него отказывалась, она свыклась со своим образом жизни, и ей не нужны были никакие кольца, с ними она чувствовала себя неловко. Она не очень-то разбиралась в драгоценных металлах, но у нее имелось одно колечко, подаренное тетей. Побольше размером и изящнее на вид, оно стоило около тысячи юаней. Прикинув, что его подарок мог обойтись как минимум в четыреста-пятьсот юаней, она ни за что не хотела принимать его.
Начальник очень расстроился и сказал:
– Цзяли, я ничего другого не имел в виду.
– Я знаю, – ответила она.
Тогда он взял кольцо и надел на ее палец; Цзяли, улыбнувшись, сняла его. Он повторил попытку, но она сняла его и на этот раз. Он рассердился и, хмурый, сел рядом, замкнувшись в себе. Цзяли чувствовала себя виноватой, она любила его, но именно поэтому отвергала его подарки, тем более кольцо, стоившее больших денег. А деньги она принимать не могла.
Выдержав долгую паузу, он сказал:
– Цзяли, мои чувства самые искренние, я не могу предложить тебе другого, разве что только эту мелочь… Я просто не знаю, как выразить мои чувства к тебе!
В итоге Цзяли приняла кольцо, но с тех пор он уже не осмеливался делать ей какие-либо подарки. Но приодеть ее все-таки следовало, ведь Цзяли вообще не обращала внимания на свой внешний вид и выглядела как замарашка. Поэтому однажды он не сдержался и сказал:
– Цзяли, ты по-настоящему красивая.
Та, смеясь, его передразнила:
– По-настоящему?!
А он добавил:
– Тебя надо лишь чуть-чуть приукрасить.
Цзяли ничего не ответила, это было ее больное место. Кто же не любит наряжаться? Кто просто так откажется от красивых нарядов? Глядя на дефилирующих по улицам красоток, Цзяли не то что не смотрела на них, она их презирала, она их ненавидела! Еще бы, ведь все упиралось в деньги.
Спустя несколько дней он сходил в торговый центр и подобрал для нее одежду. Переживая, что она снова начнет отказываться, он заранее попросил, чтобы она не бросалась в крайности. И Цзяли нерешительно приняла его подарки. Ей не очень понравилась эта одежда: в устаревших фасонах и вычурной расцветке она вдруг заподозрила обычный ширпотреб, и это ее напрягло. Потом она все-таки не выдержала и сходила в магазин проверить цены и очень расстроилась, узнав, что он отоварился в самом дешевом отделе, пожалев денег. Это был единственный раз, когда он покупал ей одежду. Цзяли спала с ним в течение полугода, и он пожалел денег!
Цзяли достала подаренное им кольцо, решив сходить в ювелирную лавку к оценщику, но, холодно усмехнувшись, отказалась от своей затеи. К чему все это? При чем здесь деньги! Он просто не любит ее, вот и вся правда, а то, что он немного потратился на нее, так этого требовали их отношения. Ведь проституткам нужно платить. Она прикинула, что денег, которые он потратил на нее за прошедшие полгода, едва хватило бы на три визита в публичный дом. Три визита! Но разве с ней он ограничился тремя разами? Цзяли расплакалась – она стоила дешевле какой-нибудь шлюхи.
Цзяли не могла забыть, как однажды она завела разговор о свадьбе, а он сконфуженно улыбнулся, нежно погладил ее по голове и твердо заявил:
– Я не могу развестись, это повредит моей карьере. Ты ведь хорошая девочка и должна все понимать. И даже если бы между нами не стояла жена, все равно…
Цзяли быстро смахнула слезу, но поток новых слез уже вырвался наружу. Ей было обидно за себя. Ведь никто не любил его так, как она, для нее он значил в этой жизни все… Но ему она была нужна лишь для одного.
В день расставания они снова переспали. Он проводил ее до вокзала и, пока оставалось время, сдал ее вещи в камеру хранения и повел в ближайшую привокзальную гостиницу в каких-то закоулках. Цзяли навсегда запомнила этот грязный сарай. Поднимаясь по шаткой, затянутой паутиной лестнице в мансарду, она ощущала лишь мерзость. Тогда же она засомневалась, что сможет лечь с ним в постель, не испытывая влечения, да еще подгоняемая спешкой. В комнате из мебели оказалась лишь кровать, застланная простыней со следами пятен, оставленных прежними постояльцами.
Цзяли хотела переключить его внимание на что-нибудь другое, но он бросил взгляд на часы и улыбнулся, мол, если поторопимся, то успеем. Цзяли, словно сумасшедшая, стала обнимать его и срывать с него одежду. За окном, где бушевала весна, виднелась распустившаяся ветка олеандра. Цзяли никак не ожидала, что в такой жуткой обстановке заметит цветы – прекрасные цветы олеандра.
Через какое-то время он удовлетворенно застонал: «Давно так не было… чего вытворяла». Он был прав. Пытаясь преодолеть смущение, он снял очки, подул на стекла и, забыв обтереть, надел снова. Самой Цзяли казалось, что она наблюдает за этим развратником откуда-то издалека, она словно видела его в первый и последний раз в своей жизни. У нее стала просыпаться ненависть к этому городу, который за какие-то полгода всю ее вывалял в грязи.
Не отрывая взгляда от Цзяли, он взял в ладони ее лицо. В этот момент ей даже показалось, что в нем всколыхнулись какие-то чувства. Он долго-долго молчал, печально смотрел на нее, а в стеклах его очков отражались лучи заходящего за окном солнца. Наконец он спросил:
– Цзяли, сможем ли мы с тобой еще встретиться?
Цзяли покачала головой.
– Я найду тебя, – сказал он.
До Цзяли, словно из какого-то другого мира, долетали только отдельные слова. Он порывисто обнял ее и стал покрывать нежными чувственными поцелуями ее уши, волосы, шею, пальцы, нижнее белье… В какой-то момент ею овладело смятение. Словно сквозь сон она ощутила, что они не чужие друг другу, физическое удовлетворение всколыхнуло в нем чувство любви. И сейчас Цзяли так хотелось поверить в то, что она ошибалась и понапрасну винила его. Это она раньше не понимала мужчин, это она была слишком мелочной, это она была недостойной его. Да, мужчины – самые странные существа, они похожи на животных и не способны выражать чувства другим языком… И все-таки он влюблен в нее.
Вдруг, словно вспомнив о чем-то очень важном, он вытащил триста юаней и, засунув их в карман Цзяли, сказал:
– Держи, купишь себе что-нибудь.
Цзяли вмиг очнулась от своих грез и изумленно уставилась на него не в силах хоть что-то сказать. Чего-чего, а такого она не ожидала: только что она с ним переспала, и он ей за это заплатил! Приоткрыв рот, она тихонько заскулила. Он не понял такой реакции и, стушевавшись, стал сбивчиво успокаивать ее:
– Эти деньги… Цзяли, ты их возьми, я знаю, что они тебе пригодятся. Едва ты вернешься к себе, ты тотчас за будешь меня.
Его дрожащий голос вдруг совсем стих, обнажая его безвольность и ничтожность:
– Я недостоин тебя… Этих денег совсем немного…
Вдруг Цзяли спрыгнула с кровати, зажала уши и, повернувшись к нему, на всю привокзальную округу пронзительно завизжала.
2
Последние десять лет Цзяли провела сравнительно неплохо. Она осталась в том городе, где училась. Поначалу она то и дело металась, меняя место работы, пока четыре года назад не открыла вместе с компаньоном юридическую фирму. Чуть позже компаньон ушел и она стала вести дела самостоятельно. За последние два года ее фирма пошла в гору, Цзяли наняла несколько работников, арендовала офис в самом престижном районе и теперь каждый день рассекала на черной «ауди» по трассе, проложенной между городом и загородными виллами…
Цзяли и сама не понимала, зачем она стремилась обустроить свою жизнь именно так – с шиком и возможностью пускать пыль в глаза.
Все верно, теперь у нее были деньги и она могла их тратить. Однако далеко не все богатые люди ведут такой образ жизни. Непритязательные и сдержанные, они никогда не позволяют себе сорить деньгами. Но к Цзяли это не относилось. Она прекрасно осознавала, что тратит деньги только ради собственного тщеславия. Сидя в крутящемся ресторане пятизвездочного отеля, она не обращала внимания на остальных посетителей, которых и знать-то не знала, и спокойно смаковала свои блюда, за которые выкладывала по шесть-семь сотен юаней.
Цзяли была несчастна. Порой она задавалась вопросом: почему деньги, попав в ее руки, перестали иметь для нее прежний смысл? Разве не о такой жизни она мечтала все эти годы? Это время наконец-то настало, но она впала в тоску и безразличие. Она была простой девушкой, вышедшей из бедной семьи, в которой придерживались строгих порядков. В разговорах она часто упоминала про свою нищету, но никто ее за это не презирал – ведь то было раньше.
Как-то раз, возвратившись вечером домой, она вдруг вспомнила, что за все тридцать лет жизни у нее было несколько мужчин, но все они в итоге от нее ушли. Она никак не могла забыть свою студенческую пору и ту девушку по имени Сюй Цзяли, глаза которой всегда лучились светом, а голова была полна самых разных фантазий.
Ах, то были такие странные, даже ей не всегда понятные фантазии… Сейчас все они испарились, не осталось ни одной. Цзяли вдруг испытала такое потрясение, что ей захотелось разрыдаться. Она плюхнулась в кресло, потом сползла на пол и свернулась калачиком, словно у нее что-то болело.
Как-то в середине дня Цзяли позвонили. Едва подняв трубку и услышав «алло», она тотчас узнала его голос. Прошло уже десять лет, но, даже если бы он умер и превратился в пыль, она все равно узнала бы его голос. Единственное, что ее удивило, так это то, как он нашел ее. Самым важным достижением, которым гордилась Цзяли, было то, что ей удалось с успехом забыть его. Она перевернула эту страницу своей жизни.
Сначала ей это никак не удавалось. Цзяли часто его вспоминала: в ночной тишине, когда она вдруг просыпалась и сидела на кровати, или по дороге на работу, когда ранним утром стояла под вывеской автобусной остановки в галдящей толпе, или вечером, когда присаживалась в обувной мастерской в ожидании заказа… стоило ей только вспомнить о нем, и, где бы ни находилась Цзяли в этот момент, она начинала горько плакать. Многие видели, что она плачет, но не знали, что или кто был тому причиной. За все это время она ни разу ему не позвонила.
Как-то раз на Праздник весны он дозвонился в дом, где жили ее родители, и только тогда она вспомнила, что оставляла ему свой домашний номер. Поздоровавшись, он вкратце рассказал про свои новости, после чего вдруг вздохнул и сказал:
– Цзяли, я скучаю по тебе.
Цзяли захлестнула волна скорби и даже какой-то досады. Пока она молчала, родители подозрительно косились на нее, поэтому, ни слова не говоря, она быстро положила трубку. После этого случая она строго наказала никому не давать ее контакты. Вероятно, потом родители просто забыли про этот наказ, поскольку вскоре он дозвонился уже до нее. Он казался раздавленным горем… Цзяли даже захотелось сменить номер.
Последний раз она выходила с ним на связь шесть лет назад. Тогда Цзяли взяла и обманула его, сказав, что вышла замуж. На том конце провода тут же замолчали. Наконец, выдержав долгую паузу, он спросил:
– У тебя все хорошо?
Цзяли ответила:
– Замечательно.
Тогда, ни слова не говоря, он повесил трубку.
И вот Цзяли решила наконец повидаться с начальником Чжаном, раз он все равно был уже в городе, приехав в командировку. В разговоре по телефону он сказал, что все эти годы никак не мог забыть ее, часто о ней вспоминал. Ему стоило больших усилий набраться храбрости и позвонить. Он сказал, что за эти несколько лет он не раз приезжал сюда в командировку. Бродя по улицам, надеялся увидеть ее в многотысячной толпе, надеялся, что она вдруг окликнет его или похлопает по спине. Потом он неожиданно спросил:
– Цзяли, ты изменилась?
Она, подумав, сказала:
– Я постарела.
– Я тоже, – ответил он.
Рука Цзяли, в которой она держала авторучку, вдруг замерла в воздухе, она осознала, что он действительно постарел. Только сейчас ей стало понятно, какой же безжалостной она была. Они оба постарели. Она отдала ему свою молодость и, несмотря на это, нисколечко не тосковала по нему! Она вдруг смягчилась и снова солгала, сказав, что развелась. На том конце провода послышался вздох. Не вдаваясь в расспросы и объяснения, они договорились о вечерней встрече.
Было около пяти часов после полудня, когда Цзяли наметила сходить в салон красоты на укладку, затем в бутик за одеждой, затем вернуться домой и отдохнуть. Она подумала, что сегодня вечером они неизбежно должны будут переспать, в конце концов, они не виделись десять лет, к тому же она вроде как «развелась». В общем, постельные дела маячили вполне отчетливо, в противном случае к чему вообще было встречаться?
И тут в какой-то момент Цзяли вдруг осенило взять и отправиться в секонд-хенд. Она смущенно переступила порог магазина. Дородная хозяйка, наверное, впервые увидела у себя столь модную клиентку, поэтому теперь норовила следовать за ней по пятам, предлагая советы. Цзяли вытащила из старой бамбуковой корзины несколько отбракованных студенческих рубашек, потом подобрала громоздкие потертые ботинки и черный вязаный балахон. Приложив одежду к себе, она довольно усмехнулась.
Теперь в ее голове уже созрел четкий план. Она преобразит себя так, словно вернется на десять лет назад: снова станет блеклой, забитой и нищей, снова переживет унижение и превратится в серую мышь. Эх, никто уже и не помнит, какой Цзяли была десять лет назад – Золушкой-дурнушкой, душу которой, словно червоточины, изъедали сокровенные страдания, когда она испытывала весь этот стыд и позор… Не помнят даже родители и брат, и лишь он один мог вспомнить ее такой, потому что другой он ее и не знал.
На Цзяли вдруг накатила небывалая сентиментальность, ее даже бросило в дрожь. Она со всей душой отдалась задуманному действу, обнаружив, что впервые за тридцать лет что-то увлекло ее настолько сильно. Она мчалась по трассе, глядя на поля за окном и подставляя лицо ветру; бушевала пора первой листвы, всходов и цветения золотистого рапса. Неужели спустя столько лет в ее жизни не появятся подобные краски? Глядя на это буйство природы, она летела вперед и с улыбкой вздыхала.
Цзяли пришлось изрядно потрудиться, прежде чем она осталась довольна своим видом. Теперь она стояла перед зеркалом, внимательно всматриваясь в свое отражение. Проделанную работу она нашла безупречной. Перед ней стояла женщина лет тридцати в очках с толстыми линзами (в ящике со всяким старьем ей удалось найти свои очки десятилетней давности), в ее взгляде читалось сомнение и оцепенение. Когда она улыбалась, на ее желтом сухом лице от уголков глаз тотчас разбегались морщинки. Ее одежда, пусть опрятная и со вкусом подобранная, выдавала в ней нищенку. Учитывая, что ей предстояла встреча с очень важной персоной, она, несколько изменив стилю, решила накрасить губы. Словно впервые взяв в руки помаду, она действовала нерешительно и неумело, то нанося, то стирая ее, и в результате ее губы стали устрашающе красными. Таких женщин можно было встретить на улицах в большом количестве, в этом смысле Цзяли сливалась с толпой и выглядела вполне заурядно. Посмотришь и сразу поймешь, что она откуда-то из низов, она… Она из бедных.
Да уж, из бедных. Цзяли передернуло. Никто не в силах понять ту боль, которую испытывают бедняки. Она помнила свою обиду и досаду, свою подавленность, тот беспросветный мрак… Сквозь слезы Цзяли смотрела на свое отражение, она и впрямь поверила, что вернулась в ту самую пору. Время вдруг повернуло вспять, вся ее десятилетняя борьба пошла насмарку. Всего каких-то два-три часа назад Сюй Цзяли была шикарной современной женщиной, но сейчас это казалось сном.
Вдруг Цзяли опечалилась. Держась за стену, она нетвердой походкой дошла до кресла в гостиной и оперлась на него. Она обвела взором пространство вокруг: светильники, роскошная барная стойка, огромный плазменный телевизор, стеклянные ступени лестницы, зеленая лужайка за французскими окнами. Соседский малыш и собака. Вот на траву закатился мяч… Все в искрящихся лучах солнца. Она внимательно рассматривала эти детали, словно думала, что однажды все это потеряет. Все, что сейчас ей принадлежало, она хотела запечатлеть в своем сердце.
Преобразившись, Цзяли вышла из дома. До города она ехала, с головой окунувшись в мысли о прошлом. Для начала Цзяли оставила машину на подземной парковке. Когда она вышла на поверхность, солнце уже клонилось к западу, заливая улицы приятным светом. Был час пик, народ возвращался с работы и валил неиссякаемым потоком. Цзяли в нерешительности замерла на краю улицы: какое-то время она соображала, как ей влиться в толпу.
В этот самый миг она увидела, как с противоположной стороны улицы к ней направляется мужчина. Это был Ли Минлян – директор одной из брокерских компаний. Пару лет назад они пересекались по вопросу ценных бумаг, чуть позже Цзяли помогла ему выиграть судебную тяжбу, и с тех пор они поддерживали знакомство. Было видно, что она ему нравилась: иногда он звонил ей без особого повода, а совсем недавно пригласил посидеть за чашечкой чая; они мило пообщались, но их разговор ограничился делами.
Цзяли никак не ожидала, что в свой первый выход в новом образе вдруг столкнется со знакомым! Сейчас он шел прямо на нее, похоже, он ее узнал… Цзяли испуганно застыла на краю улицы, чувствуя, как у нее зашевелились волосы. Первой мыслью было развернуться и убежать; ей следовало вообще держаться подальше от людей – как знакомых, так и незнакомых… Цзяли услышала удивленный возглас и, подняв голову, увидела своего знакомого прямо перед собой. Она затаила дыхание. Они обменялись озадаченными взглядами, после чего он непринужденно рассмеялся и сказал, что просто обознался.
Именно так, он обознался. Цзяли разом обмякла и оперлась рукой о стоящий рядом столб. Он ушел. Она поняла, что теперь ее уж точно никто не узнает – ни ее друзья, ни родные… Однажды все они возьмут и отвернутся от нее.
Но сейчас ей следовало спешить на встречу. Ее мог узнать лишь он: какой бы старой, уродливой, обтрепанной и нищей она ни выглядела, лишь он мог ей поверить. Едва она встанет перед ним, даже ничего не говоря, он сразу признает, что она – это она.
Немного подумав, она пошла на автобусную остановку (ей даже не пришло в голову взять такси). Она шла, опустив голову, и воровато наблюдала за прохожими: все куда-то бежали, погруженные в свои мысли. Впервые Цзяли смотрела на окружающий мир другими глазами: все эти щеголи в костюмах и ухоженные девицы, выскакивающие из офисных зданий… Доведись ей встретиться с ними в обычной жизни, они стали бы мерить друг друга взглядами, оценивая такие параметры, как внешность, авторитет, статус, годовой доход… Однако сегодня, что бы она там о них ни думала, они в ее оценке совершенно не нуждались.
Цзяли вдруг почувствовала упадок сил и встала поодаль. Они ее презирают, они презирают нищих. Ее захлестнули ненависть и зависть. С какой стати они так себя ведут? Кто дал им такое право? Все эти мелкие служащие из крупных компаний, стоя на остановке, держали себя так, словно вокруг никого не было, их лица выражали полное безразличие… Она… она чувствовала, что завидует им.
То и дело Цзяли незаметно окидывала их взглядом. Понимая, кем она сама на самом деле является, Цзяли в душе с отвращением плевалась: «Эх вы! А ведь передо мной лебезят ваши начальники!»
Подъехал автобус; она смешалась с толпой, и ее практически внесли внутрь. В автобусе стоял кислый запах пота, Цзяли очень хорошо его знала. Свободной рукой она быстро прикрыла рот, стараясь подавить приступ тошноты. Эти бесконечные желтые, напряженные, грубые лица в кишащей давке… как же дороги они были Цзяли, они составляли часть ее прошлой жизни, а сейчас она так сильно от них отдалилась. Только она знала, как сильно деградировала за последние годы – Цзяли предала свои трудности, предала свое окружение.
Изловчившись, она протянула руку над головами остальных пассажиров и схватилась за висячий поручень. Охваченная волнением, Цзяли раскраснелась. Кондуктор, то и дело прикладываясь к динамику, кричала:
– Вошедшие, покупаем билеты! Следующая остановка – «Аньхуали». Вошедшие, покупаем билеты!
Цзяли протиснулась подальше в толпу, намереваясь проехать зайцем.
Да, она не собиралась платить за проезд. Один юань для нее был сущим пустяком, однако для бедняка он значил или миску пельменей, или три жареные лепешки, или стрижку в парикмахерской. Если несколько раз подряд проехать зайцем, можно купить кеды или веселенькую футболку с шортиками… Для нее же этот юань означал совершенно новую жизнь.
Цзяли никогда не ездила зайцем, поэтому сейчас стояла навострив уши и настороженно наблюдала за малейшими телодвижениями. Сначала она немного пригнулась, но потом, решив, что это лишь навредит, снова выпрямилась во весь рост и как ни в чем не бывало, прищурившись, стала смотреть в окно. Автобус медленно продвигался вперед, а когда он стал поворачивать, Цзяли тихонько вздохнула и подумала: «Интересно, в какую жизнь он увозит меня?»
Автобус остановился; вместе с другими пассажирами Цзяли стала продвигаться к выходу. Кондуктор проверяла билеты, ее голова вертелась, словно китайский барабанчик на палочке, поворачиваясь то к одной, то к другой двери. Цзяли выходила через задние двери, отступать было уже поздно, и в тот миг, когда кондукторша отвернулась, она протиснулась вперед и, словно зайчик, выскочила из автобуса. Она неслась по улице, как сумасшедшая, некоторые даже останавливались, испуганно глядя в ее сторону. Но Цзяли не обращала внимания, он знала, что совсем скоро наступит ее ночь.
3
Цзяли, запыхавшись, подбежала к гостинице, где остановился ее бывший начальник. Она опоздала на час с лишним. Стоявший у входа швейцар в серой униформе, чуть нагнувшись вперед и заложив одну руку за спину, поспешил открыть дверь приехавшему на такси гостю. Ни с того ни с сего Цзяли вдруг остановила на нем свой взгляд, он сделал то же самое. Заискивающе улыбнувшись, Цзяли уже хотела было пройти внутрь, но швейцар ее остановил.
Этому смазливому парню было лет двадцать. Когда он смерил ее взглядом, на его молодом лице появилось подозрительное, но сдержанное выражение. Он осведомился, куда она направляется. Оторопевшая Цзяли резко покраснела. Ага, это не ее территория! Оставив его вопрос без внимания, она направилась внутрь. Но тут швейцар вытянул руку, преграждая путь, и спокойно и холодно снова поинтересовался, к кому именно она направляется. Цзяли разом взбесилась. Подняв брови, она выжидающе уставилась на него и спросила:
– Что ты сказал?
Опустив глаза и вытянув руки по швам, он вымуштрованно ответил:
– Я не знаю.
– Ты не знаешь, что за вопросы задаешь? – голос Цзяли подскочил до предельной высоты, так что все, кто был в холле, обернулись.
Один мужчина, по виду лобби-менеджер, поспешил на шум, чтобы выяснить, в чем дело.
Неожиданно Цзяли расплакалась. Да что же такое с ней сегодня происходит? Что? Менеджер и швейцар пошептались, после чего, смущенно потирая руки, извинились, списывая все на недоразумение…
«Недоразумение? – вспыхнула в душе Цзяли. – Ох уж эти прихвостни, готовые лизать зад лишь тем, у кого есть деньги и власть!» Показав на остальных людей в холле, она спросила:
– Почему же с ними у вас не возникает никаких недоразумений? Лучше бы посмотрели на собственные рожи. Я напишу на вас жалобу, идиоты. Подождите у меня, я, между прочим, юрист.
Она вдруг осеклась. Что она несет! О боже, какой юрист?
Кто-то в толпе хихикнул, прикрыв рот ладонью. Цзяли заметила, что вокруг нее собрались люди: служащие, девушка со стойки регистрации, несколько постояльцев в дорогих костюмах… Все они как-то странно смотрели на нее, словно ожидая, что она выкинет еще что-нибудь смешное. Два охранника-шкафа окружили Цзяли с обеих сторон и нетерпеливо подавали глазами знаки менеджеру. Если бы не слишком ладная речь этой фурии, они бы уже давно схватили ее, как обычную сумасшедшую.
Цзяли поняла, что зашла слишком далеко. Она не могла сейчас все испортить и потерять его. Сегодня она пришла, чтобы увидеться со своим старым любовником, и впереди ее ожидало много важного… Она взяла себя в руки и сквозь слезы процедила, к кому и в какую именно комнату направляется.
Словно привидение, Цзяли шаткой походкой направилась к лифту. Зайдя в кабину, она прислонилась к ледяной стенке и, прежде чем закрылись двери, обменялась враждебными взглядами с теми, кто остался в холле. Она их ненавидела. Цзяли закрыла глаза, и сквозь ее ресницы тонкой струйкой потекла слеза. Прокатившись по носогубной складке, она закатилась прямо в рот. В этот момент Цзяли точно знала, что ненавидит весь этот мир и всех его обитателей.
Начальник постарел. В первый момент, когда он, смеясь, открыл ей дверь, Цзяли даже растерялась. Ей давно бы следовало принять тот факт, что он постарел: она не раз представляла его в виде сгорбившегося седовласого старца с палочкой, но это казалось слишком неправдоподобным. Он вполне соответствовал своему уже зрелому сорокашестилетнему возрасту: дряблая кожа, мешки под глазами и расплывшаяся фигура в придачу. Цзяли невольно вздохнула. Как же несправедливо было время, какие чудеса оно вытворяло, каких-то десять лет – и мужчина обрел такой вид! И куда пропала его былая дерзость? Одетый в синий костюм, он держался за дверную ручку. В эту секунду в его пристальном взгляде, казалось, отразились все мысли за последние десять лет. Порывисто выдохнув, он тихонько произнес:
– Цзяли.
Цзяли немного смутилась и, чуть ссутулившись, переступила порог. Наконец они уселись и долгое время молчали, не смея даже взглянуть друг на друга. Десять лет… за это время разрушилось все: их облик, их любовь, их жизнь. Цзяли словно пребывала в тумане, ей никак не верилось, что они знакомы вот уже десять лет! И как же она провела эти десять лет? Она покачала головой, ничего особенного ей не вспоминалось.
Он протянул через стол свою руку, и Цзяли крепко обхватила ее. Почувствовав ответное пожатие, она уткнулась головой в его запястье. Потом подалась в сторону и, обогнув круглый столик, встала перед ним на колени.
Он запустил свою руку в ее волосы и, поглаживая ее по спине, спросил:
– Цзяли, как ты жила все это время?
У Цзяли от подступающих слез защекотало в носу. Он нагнулся к ней и зарылся лицом в ее волосы, потом сполз со стула и заключил Цзяли в объятия. Она уткнулась ему в грудь и тут же почуяла запах его тела, исходящий из выреза в пуловере. Цзяли сразу поняла, что это его запах, он пропах им сверху донизу; это был запах старости или, как говорят в народе, «стариковский душок». Для сорокашестилетнего мужчины такой запах появился несколько рановато. Цзяли поморщилась – ее захлестнула брезгливость. Она мельком взглянула на него, подумав, что не вынесет близости с ним.
Наконец Цзяли начала разговор, ведь именно в этом состояла истинная цель ее визита. Чтобы справиться с нахлынувшим напряжением, она сделала пару глубоких вздохов. Она начала с того, что эти десять лет дались ей… очень нелегко. Голос ее был спокоен и печален, она словно погрузилась в какие-то давние воспоминания, с которыми уже смирилась.
Она рассказала, что десять лет назад она по распределению попала в юридический отдел при местном заводе и вышла замуж за работника профсоюза. Госпредприятиям в те времена приходилось сложно, поэтому на семейном совете было решено, что муж займется частным цветочным бизнесом. Однако денег на этом он зарабатывал даже меньше, чем она. А потом они развелись. Пару лет назад завод тоже обанкротился и она осталась безработной – другими словами, ее уволили.
Произнеся последнюю фразу, Цзяли сделала паузу. Она приложила руку к груди: ее скованность с каждой секундой улетучивалась, и теперь ничто не сдерживало полета ее фантазии. Иногда начальник ее останавливал и уточнял какие-нибудь детали. Цзяли могла сколько угодно вдаваться в подробности. С каменным выражением на лице она в своей излюбленной бесстрастной манере продолжала вещать свою выдуманную историю. Почти не моргая, она время от времени бросала на него взгляд.
Тяжело задумавшись, начальник сидел на прикроватном коврике, подперев рукой щеку. Он слушал ее очень внимательно. Наконец он окликнул:
– Цзяли.
Она подняла голову и посмотрела на него. Он чуть поколебался, но потом все-таки спросил:
– Каким он был?
Цзяли понимала, что задерживаться долго на этом вопросе не стоит, ведь в сравнении с другим мужчиной, который все-таки стал ее мужем, сам он мог оказаться в невыгодном положении. К счастью, Цзяли не принимала свой «развод» близко к сердцу. Покачав головой, она дала понять, что не желает говорить о бывшем муже, и снова углубилась в проблему своего нищенского существования.
Лишь эта тема будоражила ее сердце. Едва она стала говорить о нищете, как ее бросило в дрожь, глаза ее заблестели, дыхание участилось; она говорила взахлеб, пару раз даже закашлявшись. Цзяли рассказывала, как предлагала услуги домашнего репетитора, как работала юрисконсультом в частных фирмах, как сложно ей приходилось, когда ее уволили: у нее не было денег даже на автобус, ее грошей не хватало даже на то, чтобы позвонить кому-нибудь и попросить о помощи… Она четыре года проучилась в университете, и это должно было обеспечить ей светлую жизнь, но кто мог представить обратное? Она тяжко вздохнула, не в силах продолжать дальше. Цзяли в таких черных красках расписала свою жизнь, что разжалобила саму себя. Начальник крепко обнял ее, долго и безуспешно подбирая слова утешения. Он долго молчал, прежде чем наконец спросил:
– Цзяли, как же ты дошла до такого? Как?
Цзяли посмотрела ему в лицо, и когда картинка перед глазами прояснилась, уткнулась ему в плечо и издала самый душераздирающий за всю свою жизнь крик.
Потом они спустились вниз в один из ресторанчиков. Во время ужина он практически ничего не говорил, лишь старательно наполнял ее тарелку, приговаривая:
– Это свиная печенка, кушай побольше, она очень питательна.
Цзяли была растрогана до слез. Он – единственный хороший человек в этом мире, который может ее ценить и любить. В какой-то миг Цзяли даже захотелось заново влюбиться в него. Она готова была простить ему все, что случилось десять лет назад. У нее не было причин ненавидеть его. Ну и пусть он заплатил ей после того, как они переспали. Но какой влюбленный мужчина этого не делает? Это ведь вполне закономерно. Ей не следовало принимать все так близко к сердцу, она была слишком ограниченной. Раньше из-за своей бедности она просто стыдилась денег. Она до сих пор хранила те триста юаней, которые он засунул ей в карман в той дешевой гостинице. Она оставила их в память о том, что стала «продажной».
Они пригубили вина и снова вернулись в номер. Цзяли, чувствуя, что захмелела, ловко стянула с себя верхнюю одежду, улеглась на кровать и стала наблюдать за ним. Она-то думала, что он тут же набросится на нее, но этого не произошло. Он уселся на стул у окна и, закинув ногу на ногу и закурив, с головой ушел в свои думы. Лицо его пылало в свете лампы. Вдруг он вскинул голову и посмотрел на Цзяли. Она насторожилась: в его мрачном взгляде читалось что-то очень важное. Через какой-то момент он потушил сигарету, подошел к ней и сел на кровать, пытаясь переключить ее на другую тему. Вдруг он непринужденно спросил:
– Цзяли, а на что ты жила все эти годы?
Цзяли не ожидала такого прямого вопроса. Подумав, она усмехнулась:
– На что я могла жить? Подрабатывала, где могла, друзья помогали, иногда что-то брала в долг.
– Да ну? – оживился он. – Тебе помогали друзья? Мужчины или женщины?
Цзяли рывком села на кровати, серьезно посмотрела на него и после долгой паузы с улыбкой ответила:
– Ну, разумеется, мужчины.
Он издал короткий смешок, выказывая безразличие, после чего сквозь зубы процедил:
– Их было много?
Цзяли больше не могла оставаться сдержанной. Спрыгнув на пол, она оделась и собралась немедленно уйти. Он поспешил остановить ее. Не выпуская ее из объятий, он сказал:
– Цзяли, послушай, я все объясню…
Она оттолкнула его и, попятившись, уперлась в письменный стол. Да за что же ей эти очередные страдания, сколько за сегодняшний день она уже пролила слез? Сколько перетерпела разочарований? Сколькими людьми была унижена? Пора было с этим заканчивать.
Она окликнула его по имени и сказала:
– Тебе нечего бояться, я ничем не больна, вот только справки у меня при себе нет, а верить или нет – дело твое.
Сконфуженный, он уселся в изголовье кровати и, потирая виски, сказал:
– Цзяли, ты все неправильно поняла, я же просто по шутил.
Но теперь Цзяли была хозяйкой положения, ей так хотелось плюнуть в его физиономию. Он хоть и не был плохим человеком, однако отличался гаденькой, слабовольной и скучной натурой.
– А сам-то ты ничем не болен? – спросила Цзяли.
Он испуганно посмотрел на нее и замотал головой. Итак, перед ними возник камень преткновения, Цзяли поняла его правильно: он решил, что она стала проституткой и сегодня вечером пришла к нему, чтобы подработать.
Развернувшись, Цзяли направилась в ванную комнату и закрыла за собой дверь. Мысль о перевоплощении в проститутку возникла у Цзяли буквально в считаные секунды, все произошло так быстро, что в голове ее царил некоторый сумбур. Она взглянула на свое отражение в зеркале. Даже в своих глазах она выглядела жалко. Постаревшая, на лицо и так-то заурядная, в этом тряпье приезжих мигрантов она окончательно уничтожила свою женскую привлекательность. Десять лет назад она привлекла его только благодаря своей молодости, а что же сейчас? Тут же она вспомнила, как, увидев ее на пороге, он, хоть и очень старался, не смог скрыть разочарования.
Цзяли уперлась в длинную столешницу под зеркалом и, подтянувшись, уселась сверху. Она принялась складывать все впечатления в единую картину. Тут же у нее в памяти всплыло его мрачное выражение лица и воздетые вверх глаза, пока она лежала и плакалась по поводу пролетарского прошлого своей семьи. Оказывается, в тот момент он думал о деньгах. Прикидывал, сколько должен ей заплатить, чтобы это выглядело уместно. Он презирал и ненавидел ее: прошло десять лет, в своих фантазиях он, вероятно, представлял Сюй Цзяли блистательной дамочкой, она рисовалась ему успешной и счастливой. Он назначил ей встречу, просто чтобы вспомнить об их прежнем романе, а заодно и приятно развлечься. Много ли найдется мужчин, которые будут искать встречи с падшей нищенкой? Он-то надеялся прогуляться с ней по парку, посидеть в чайной, поболтать о личном. А если бы ему удалось еще и переспать с ней, то это было бы вообще здорово. Однако сегодня все его планы рухнули, она разбила все его десятилетние мечты. А еще, думала Цзяли, его раздражал ее тон, она его бесила, он чувствовал неприятную угрозу: ведь она могла потребовать плату за услуги.
Просидев в ванной достаточно долго, Цзяли наконец вернулась в комнату, и между ними снова завязался разговор. Более всего оба сейчас боялись слова «деньги». До сих пор они его не озвучивали, но все время, пока говорили или молчали, слово «деньги» висело в воздухе, готовое прозвучать в любой момент… Атмосфера в комнате была пропитана его незримым присутствием.
В какую-то секунду, так как она была на взводе, Цзяли захотелось просто развернуться на сто восемьдесят градусов и уйти, чтобы как следует отоспаться, а наутро свежей и безукоризненно одетой отправиться на работу. О, ей следовало вырваться из этого кошмара и забыть его, словно ничего и не было. Сегодня у нее наверняка поехала крыша. С чего это вдруг ей захотелось вырядиться таким образом, чтобы всех подряд и саму себя выставлять в качестве клоунов?.. Почему нельзя было взять и закончить весь этот цирк?
Он кашлянул, желая что-то сказать. Губы его вздрогнули. Несмотря на то что он подготовил свою речь, язык его не слушался. Итак, он честно признался, что денег в командировку брал немного, опять же, за несколько дней поистратился, так что при себе у него практически ничего не осталось.
Цзяли, глядя на него, тихо спросила:
– А сколько осталось?
Он нахмурился и, не в силах справиться с эмоциями, испуганно спросил:
– А сколько нужно?
– Как ты сам считаешь?
– Я не знаю.
– Ты никогда не снимал девочек?
Он отрицательно покачал головой. Цзяли презрительно усмехнулась:
– Какой ты порядочный человек!
Он холодно взглянул на нее и ответил:
– Я не любитель водиться с проститутками.
– Ах, ну конечно! – подхватила Цзяли. – Ведь им нужно платить, а тебе жаль денег.
Задетый за живое, он с каменным выражением на лице уставился на Цзяли и, выдержав паузу, сказал:
– Но на тебя-то я тратился, не забывай. – С этими словами он резко развел руки в стороны и добавил: – Я тебе ничего не должен.
Цзяли не ответила и, раздевшись, скользнула под одеяло. Наступала ночь, городской шум за окном становился все тише, иногда еще можно было услышать голос уличного зазывалы, продающего пельмени, какие-то другие отголоски, но и они постепенно исчезли. Была уже полночь, когда он наконец забрался к ней в кровать. Цзяли лежала, распахнув глаза в непроглядную тьму, в голове ее царил полный бардак. Почувствовав, что совсем разбита, она снова сомкнула веки.
Он ушел ранним утром. Цзяли не спала всю ночь, лишь прикидываясь спящей. Едва за ним закрылась дверь, Цзяли тут же встала проверить, не оставил ли он денег, но она ничего не нашла. Догонять его она не стала, возможно, он решил, что в этот раз платить было не за что? Или, может, это был самый позорный раз в его жизни?
Цзяли в одиночестве шла по улице; постепенно светало, пешеходов становилось все больше. Налетел порыв ветра, Цзяли, кутаясь в свои лохмотья, передернулась. Она подошла к надземному переходу. У перил, поджав ноги, сидел в ожидании прохожих какой-то ранний попрошайка в старом плаще. Он равнодушно взглянул на Цзяли и отвел глаза, словно для него она не представляла никакого интереса, после чего опустил голову и снова ушел в свои мысли.
Опираясь на ограждение, Цзяли стояла на самом верху. Под переходом уже сновал поток машин и людей. Она рассеянно наблюдала за этой картиной, перегнувшись через перила. Просто наблюдала.