– Так ты мое дело отложил в долгий ящик?
Ли Шиминь стукнул себя по затылку:
– Куда бы ни отложил, главное, что оно там лежит и никуда не делось. С волости приехали специалисты по планированию рождаемости, ты разве не видел, что я водил их ловить деревенских баб? Еще и к твоей придем.
– У моей уже стоит спираль.
– Ну так надо проверить, на месте ли она. Если отошла, так это все равно что и нет ее, надо заново устанавливать.
– Ты не увиливай, что с моим делом?
– Спираль у твоей жены – это тоже твое дело.
– Если ты не займешься моим делом, то я велю жене вынуть спираль и нарожать кучу детей.
– Коли посмеешь, так я всех баранов у вас заберу.
– Если ты не займешься, я подам жалобу в волостной суд.
– Ух ты, а это хорошая идея, возможно, и надо подать в суд.
Ван Маньшэн и впрямь сходил в волостной суд, а затем вернулся к Ли Шиминю.
– Что, подал в суд?
– Ну их в задницу! Этот гребаный суд считает, что дело мелкое, и не принимает заявление. Я им сказал, мол, неужели нужно кого-то порешить, чтобы вы взялись за дело? Нужно, чтобы Ху Аньцюань забил меня до смерти, тогда вы возьметесь? Судейские же в ответ молчат и только смеются. Гребаный суд!
Ли Шиминь задрал голову и захохотал.
– А ты чего ржешь?
Ли Шиминь вновь зашелся в хохоте:
– Ладно, иди домой, вечером я схожу к твоему соседу.
Ли Шиминь потребовал с Ху Аньцюаня заплатить два с половиной юаня:
– Даже если баран сам пришел, но твоя-то овца понесла, поэтому ты должен заплатить. А поскольку соседский баран действовал по своей инициативе, денег с тебя причитается только половина. А про то, что ты морду Ван Маньшэну расквасил, я готов забыть.
Ху Аньцюань выложил два с половиной юаня. Ван Маньшэна такой расклад не устроил, он требовал все пять юаней. Ли Шиминь принялся его увещевать:
– Будь благоразумен. Если бы не мое вмешательство, ты и гроша ломаного не получил бы, а может, и еще раз по морде схлопотал.
– Вот именно из-за того, что мне расквасили физиономию, я и не готов смириться с обидой, мне причитается компенсация за боль.
– Морда у тебя из плоти и крови, а не из глины, опухла, но не рассыпалась, верно? Что больно – то больно, но сейчас ведь уже не болит? Или болит? Если болит, пусть жена вечерком залижет твои раны.
Ли Шиминь бросил деньги на край кана[192], заложил руки за спину и ушел. Ван Маньшэн хотел броситься следом, но его остановила жена. Он посмотрел на нее, та ему хитро улыбалась. Из-за разборок с бараном эти дни он не прикасался к жене, а она была из тех женщин, что любят мужские ласки.
Ван Маньшэн смирился:
– Ну хорошо, может, Ли Шиминь и прав.
Его жена убрала деньги с кана, расстелила постель, и они хорошо выспались.
Следующим утром, когда Ван Маньшэн пошел по малой нужде, он вновь встретил Ху Аньцюаня. Тот тоже мочился. Обоим был слышен плеск мочи в соседском туалете. Не видя друг друга, они перемолвились:
– Брат Маньшэн, хорошо ли вчера спал?
– Как завалился, так и отрубился, продрал глаза – а на дворе уже светло.
– Это так два с половиной юаня подействовали.
– Точно-точно. А тебе как спалось, когда в кармане стало на два с половиной юаня меньше?
– Вначале не спалось, но повертелся и уснул. Как-никак за два с половиной юаня и овца понесла, и морду соседу набил – не так уж и дорого.
Ху Аньцюань, поддерживая штаны, пошел домой. Тут из соседских ворот вышли овцы под неизменным предводительством того самого барана. Жена вручила Ван Маньшэну кнут и мешок с едой. Он артистически щелкнул кнутом и пошел за отарой в горы.
В тот момент ни Ван Маньшэн, ни Ху Аньцюань и не подозревали, что у истории будет продолжение.
У той овцы случился выкидыш. Ху Аньцюань сидел перед ней на корточках, надолго потеряв дар речи. Овца лежала в загоне, ноги ее были облиты грязно-кровавой жидкостью.
Вместе с Ху Аньцюанем сидели еще два селянина, вид у них был такой же угрюмый. Они попытались утешить Ху Аньцюаня. Один сказал:
– Зря отдал два с половиной юаня.
Другой добавил:
– Мне тогда из гончарни было хорошо видно, как Ван Маньшэн несколько раз двинул овцу ногой по животу. Я еще подумал: не понести ей ягненка, а если и понесет, то не выносит. – И продолжил: – Ли Шиминь мог бы трактовать это как сексуальное преступление. Будь баран человеком, то о чем бы шла речь? Об изнасиловании!
Ху Аньцюань больше не мог этого слушать. Чуток помедлив, он вскочил и быстро пошел из деревни в горы, чтобы найти Ван Маньшэна, еще раз набить ему морду, а затем обсудить с ним выкидыш у овцы. Но вскоре он передумал. Перевалив через край оврага, он заметил овец Ван Маньшэна. Те щипали травку, разбежавшись по склону. Затем он увидел того барана, и вот тут-то его планы поменялись. Ван Маньшэн лежал перед валуном и, похоже, спал. Ху Аньцюань прошел мимо него, направился прямиком к барану и потащил его за собой.
Блеяние барана пробудило Ван Маньшэна. Ху Аньцюань, ведя за собой барана, уже отошел далеко. Ван Маньшэн на мгновенье остолбенел, а затем издал вопль. Спотыкаясь, он бросился в погоню. И догнал бы, да из-за волнения ноги у него заплетались, и он скатился на дно оврага. Когда же он выбрался оттуда, то Ху Аньцюаня уже и след простыл. Ван Маньшэн прекратил дальнейшее преследование, так как у него в горах оставались другие овцы.
Через три дня Ван Маньшэн вновь постучался в ворота деревенского старосты и пожаловался:
– Как бы мне хотелось глотку порвать этому ослиному отродью! У его овцы выкидыш, а он все взваливает на мои пинки и еще требует компенсацию как за двух ягнят. Я с ним уже три дня языком молочу, но договориться не получается, поэтому остается лишь обратиться к тебе.
Ли Шиминь велел ему для начала идти домой, но Ван Маньшэн не соглашался:
– Ху Аньцюань подключил всех своих друзей и знакомых и теперь случает с моим бараном всех овец с течкой.
– Да ну!
– Давай же, пойдем быстрее.
Ли Шиминь, застегивая ботинки, ругнулся:
– Сукин сын Ху Аньцюань поплатится за свою выдумку. – Старосте это дело казалось все интереснее.
Двор Ху Аньцюаня превратился в пункт по осеменению. Баран оседлал очередную овцу и старательно работал. Хозяин овцы нащупывал в кармане деньги, чтобы рассчитаться с Ху Аньцюанем. Рядом в очереди стояли еще несколько человек с овцами.
Когда владелец слученной овцы собрался уходить, Ху Аньцюань, убирая деньги, сказал ему:
– Передай в своей деревне, что если кому нужно овцу осеменить, пусть приводят ко мне; три юаня за одну овцу, никакого обмана. Следующий…
Следующий клиент помедлил, словно ему не хотелось отдавать овцу барану, и спросил:
– Ху Аньцюань, а ты не боишься переоценить силы своего барана? Он после множества случек за день сам может еще и держится, но осталось ли у него там то, что надо.
– Ничего не множество, вы третьи. Если не получится, я деньги верну, чего тебе бояться?
Присутствующие смотрели на барана. Всем казалось, что он уже выдохся. Но вскоре они убедились в своей ошибке. Баран сначала потерся мордой о бок овцы, и то ли почуял какой-то запах, то ли положил на нее глаз, но вдруг встрепенулся, подпрыгнул и закинул передние ноги ей на спину.
– Ух ты! – вырвался у мужиков вопль восторга.
Ху Аньцюань заявил:
– Дело мастера боится, поезд едет и искрится. Сегодня он у меня поработает пять раз.
Восторженный возглас повторился.
– Хочу испытать, насколько велики его силы.
Однако задние ноги держали барана уже не так, как прежде.
Ху Аньцюань пояснил:
– Это обычное дело. Как будто вы сами этим не занимались. Попробуйте-ка три раза подряд – и посмотрите, будут ли у вас дрожать ноги.
В это время во двор вошли Ван Маньшэн и староста Ли Шиминь. Ван Маньшэн сразу увидел своего несчастного барана и, истошно завопив, бросился вперед, но был перехвачен Ли Шиминем.
– Так он барана до смерти укатает! – вопил от обиды Ван Маньшэн, пытаясь вырваться из рук Ли Шиминя. Вопрос для него стоял не на жизнь, а на смерть.
Ли Шиминь еще крепче его ухватил и предупредил:
– Ты на камень для рубки взгляни.
Во дворе была каменная колода, а на ней лежал тесак, каким режут свиней. Ху Аньцюань сидел на корточках перед камнем.
Ли Шиминь спросил:
– Куда ты дергаешься, хочешь ножом получить?
Ван Маньшэн сразу затих. Ему хотелось спасти барана, но страх нарваться на нож был сильнее, поэтому он замер на месте.
Бедный баран продолжал стараться.
Ван Маньшэн обратился к хозяевам овец:
– Умоляю вас, уходите! Он хочет уморить барана.
– Ты меня недооцениваешь. Что я получу с мертвого барана? Я просто хочу побольше раз его случить, понял?
Ван Маньшэн отвернулся и с жалким видом посмотрел на Ли Шиминя. Староста махнул ему рукой и велел уйти, чтобы переговорить с Ху Аньцюанем с глазу на глаз. Ван Маньшэн уходить не хотел. Ли Шиминь объяснил, что при нем разговор не будет клеиться, и тогда тот нехотя удалился.
– Аньцюань…
– Ты в это дело не вмешивайся, я сам разберусь. Передай Ван Маньшэну, что я не собираюсь разживаться за его счет. Как заработаю положенное, так сразу и отдам ему барана. От его пинков у моей овцы случился выкидыш, мне нужно покрыть ущерб. – Ху Аньцюань добавил: – В тот раз я зря отдал два с половиной юаня. Его баран вторгся ко мне во двор и овладел моей овцой, это ведь было изнасилование. Видишь, я немного законы разумею. А ты, староста, не понимая законов, еще пытаешься с людьми разбираться. Уж если разбираться, то надо действовать по закону.
Лицо Ли Шиминя запылало. Ху Аньцюань был прав: староста не разбирался в законах и не смог рассудить спор.
Однако Ли Шиминь преисполнился решимости разобраться с этим делом.
Лао Лю в волостном суде долго косился на Ли Шиминя, затем изрек:
– Глазам не верю, ты ли это? Я уже столько лет работаю в суде, и никогда никто из старост по своей воле не приходил к нам, чтобы изучать право. Откровенно говоря, книг по юриспруденции множество: искусственные насаждения, охрана природы, планирование рождаемости – для всего этого имеются законы. Ты чем интересуешься?