триллионов раз превышают всю водную массу земного океана.
За последние годы ученые из Университета штата Пенсильвания (Центр экзопланет и обитаемых миров) изучили сотни тысяч галактик на предмет наличия сложных форм жизни. Они отыскивают экзопланеты по аномально высокому излучению тепловых волн средней длины (согласно теории, высокоразвитые цивилизации потребляют энергию, выделяющую тепло). Пока не удалось обнаружить ничего интересного. Только черную бездну.
Летом 2015 года НАСА сообщило, что обнаружило за пределами Солнечной системы планету, которая похожа на нашу Землю больше, чем любая другая из найденных до сих пор[42]. Есть вероятность, что она обитаемая. Однако поскольку ее солнце выделяет больше энергии, чем наше, планета скорее всего представляет собой всего лишь каменистую пустыню, окруженную атмосферой; однажды в такую пустыню превратится и наша планета. Покуда же Земля наша не только благословенна воздушным пространством и гигантскими запасами воды, но богата также плодородными почвами, которые могут прокормить многие миллиарды людей и зверей.
В “Звездных войнах” есть забавная сцена в баре, где кутят, братаются и дерутся выпивохи всех рас и мастей, слетевшиеся с разных галактик. В действительности даже при наличии миллиардов галактик человек, очевидно, единственное существо во всей Вселенной, когда-либо выпивавшее в баре.
Вдоль океанических горных хребтов, опоясывающих всю Землю, встречается множество вулканических источников, или “курильщиков”. В 1977 году ученые обнаружили, что эти источники представляют собой оазисы жизни. “Курильщики” извергают кипящую геотермальную воду с высоким содержанием сульфидов. Из-за высокого давления температура достигает 400 °C. Никто и подумать не мог, что кто-то может выживать в таких условиях. Редкие крупные виды способны постоянно обитать в восьмидесятиградусной воде.
На больших глубинах нет света и, соответственно, и растений. Энергия здесь получается благодаря химическим реакциям. Ядовитые вещества, разложившись под воздействием бактерий, становятся пищей прочих организмов. Жизнь внизу поддерживается не с помощью фотосинтеза, а с помощью хемосинтеза. Одни исследователи высказывают предположение, что жизнь на Земле зародилась именно в этих гидротермальных источниках. По мнению других происхождением жизни мы обязаны глубинам космического океана.
Тут Хуго, сняв наушники, принимается осматриваться и выводит нас из нашей мирной дремоты. В лодке у меня припасена бутылочка виски, на торжественный случай. Никакого торжественного случая у нас нет, что, согласитесь, само по себе придает случаю некоторую торжественность, и потому я откупориваю бутылку. Хуго не большой любитель крепких напитков, и тут как нельзя кстати приходится трехлитровая коробка вина. Я делаю добрый глоток виски. Тепло растекается по нутру маленьким гольфстримом, постепенно достигая северного и южного полюсов моего организма. Градус веселья в нашей лодке успевает изрядно подняться, когда Хуго, вновь оглянувшись окрест, вдруг соображает, что пора закругляться. Вокруг красным вином плещется море, а звезды мерцают, словно просеиваясь сквозь сетчатый небесный абажур.
Хуго успевает рассказать байку про то, как однажды они с дядей Арне пересекли Вест-фьорд на “Хельнесунне”. Дядя Арне славился голосиной, причем настолько зычным, что мог перекричать толпу, и потому ему всегда поручали вести шумные собрания – на праздниках в честь дня конституции 17 мая или вечеринках в доме молодежи. Хуго, тогда четырнадцатилетнему отроку, случилось зайти в крошечный отсек позади капитанской рубки, в котором размещалась радиостанция и эхолот. Там на столе поверх морских карт лежал раскрытый блокнот. Дядя Арне сочинил стихотворение. Несколько строф отпечатались в памяти Хуго: “Под небом ночным / где звезд мириады горят / стою у руля”.
И в тот самый миг, когда вспыхивает Скровский маяк, Хуго произносит:
– Всё, поднимаем снасть и уходим. А то темень на дворе.
Прожектор, разрезав тьму, на мгновение фиксирует нас в своем овале и тотчас ползет дальше, посылая снопы света в морскую даль.
Из всех неразумных затей, которые только можно было выдумать, неразумность нашей затеи кажется нам наиболее разумной.
16
Поплавок интересует нас лишь тогда, когда движется. Чем дольше он остается недвижим, тем меньше нам дела до него. Мы выходим в море ежедневно – с утра до вечера. И с каждым днем тают наши шансы на удачу. Время от времени мы вынимаем крючок, чтобы проверить, на месте ли наживка. Она не тронута, разве что пара донных козявок ползает по ней. Или домашний лосось не по вкусу нашему гренландцу? Неужто другие любители тухлятины, вроде миксины, первыми прибудут к угощению? Если пойманного палтуса вовремя не вытащить из воды, миксина за несколько часов обглодает его подчистую, вынешь только шкуру. А может, только ворвань и чиста настолько, что гренладец не брезгует ею.
На море, где бы мы ни шли, отовсюду на нас смотрит Скровский маяк, высоченный и прямой. Выходя, мы пробираемся впритирку с ним. К третьему дню рыбалки мне начинает чудиться, что его подслеповатый глаз неотступно следит за нами.
Мы бы и рады были пережидать на суше, но течения в проливе так сильны, что сказать куда легче, чем сделать. Мы даже не можем оставить нашу лодчонку на приколе, приходится вытаскивать на мостик.
Маяк на острове Скрова был построен в 1922 году. Несколько десятков лет на нем жили сразу две семьи. Не худший вариант, надо сказать, ведь, как известно, не один смотритель помешался рассудком от слишком продолжительного одиночества. Многие не выносят затворничества. Вот и Норвежская маячная служба, по-видимому, желая поддержать здравомыслие смотрителей, организовала собственные передвижные библиотеки, кочующие от маяка к маяку. По воле случая несколько книжек из их фондов осело в моей домашней библиотеке: среди них два сборника исландских саг. Открывая один из них, я вижу на форзаце штемпель маячного ведомства и думаю о том, что книга эта посетила все норвежские маяки во времена, когда те еще были заселены. В моем воображении возникает фигура смотрителя – как он сидит и читает исландские саги, и пусть вокруг зима и беспросветная мгла, и злые шторма грозятся в стекла, но жизнь на маяке преисполнена надеждой и мечтами.
Особенно тяжким испытанием, вероятно, стал супертайфун 1959 года, во время которого маяк передавал свои координаты с помощью сирен. Его жалобный, утробный вой пробирал до печенок за километры.
Во время войны Скровский маяк оккупировали немецкие солдаты. Один из них, по имени Курт, повесился в башне, местные жители помнят об этом, хотя, возможно, это всего лишь небылица. Правда, в последние годы чаще вспоминают более поздний трагический случай. Не так давно паром “Рёст” шел по протоке между островом Скрова и маяком, уточняя координаты идущей через протоку высоковольтной линии электропередач. Один из членов экипажа совершил роковую оплошность. Забравшись на мачту, принялся замерять примерную высоту линии удочкой. Но напоролся на провода и, получив двадцать тысяч вольт, скончался на месте.
Другие страны возводят величественные здания – церкви, мечети, дворцы и тому подобное. Скровский маяк ютится посреди моря на островке, расположенном рядом с островком побольше. Глядя на его башню, легко вообразить, что ее завезли сюда уже готовой, либо же она выросла сама собой, будто каменный цветок: росла-прибавляла год от года, пока не набрала нужной вышины.
Действительность же предполагает куда больше труда. Материалы для самого маяка и для двух внушительных жилых пристроек (а на острове решено было построить именно два дома) по камушку, по бревнышку везли сюда на лодках моряки, артельщики и инженеры, невзирая на коварность течений и непогоду.
Светоотражатели и наборы линз в глазу маяка – ритмичное сочетание науки и математики. В принципе, к любому маяку предъявляется единственное требование: он должен быть виден издали, а стало быть, и башня должна быть высокой. Благодаря этой функциональной необходимости мы создали самые гармоничные и статные из наших норвежских строений. Само местоположение маяков – мыс на семи ветрах, утлый островок, скала или утес посреди моря – придает им ауру триумфа и изобилия, словно цивилизация поставила их, дабы пролить свет над тьмой, и тем обуздала силы природы. Любоваться маяком лучше всего с моря.
Об острове Скрова сложено две песни. В одной поется о маяке, ее автор видит маяк далеко с моря. “Являлся ли мне ослепительней вид, маяка в глубине, что на Скрове стоит!”
Все девяносто семь маяков, воздвигнутых вдоль шотландского побережья с 1740 по 1940 год, построены одной-единственной семьей: Стивенсонами. Роберт Льюис Стивенсон, автор “Острова сокровищ”, “Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда” и других классических произведений, вообще-то, в согласии с семейной традицией, должен был стать не писателем, а маячным инженером. Роберт Льюис разбогател и прославился на весь мир, но для родных так и остался паршивой овцой из-за того, что, в отличие от большинства мужчин своего рода, включая деда, отца, дядю и брата, не проектировал, не чертил и не строил маяков. Стивенсоны часто ставили маяки на шхерах, полностью уходящих под воду во время приливов, на стыке Северного моря и Атлантического океана, которые, сталкиваясь, рождают вспененные потоки и мощные буруны, смывающие практически все на своем пути.
К моменту, когда на Сальтверёйе был построен Скровский маяк, на Шохольмене, чуть ближе к проходу на Скрову, уже почти семьдесят лет действовал так называемый рыбацкий маяк. Старый маяк на Шохольмене был вообще первым из маяков, построенных в Северной Норвегии. Керосиновые лампы горели только с 1 января по 14 апреля, то есть в период зимнего лова и лофотенской путины.
У шотландцев были Стивенсоны. Без лишней скромности мы можем говорить о том, что у нас есть свои норвежские стивенсоны – семья Морк из Дальсфьорда в Вольде на Суннмёре. Оле Гаммельсен Морк построил свой первый маяк на Рунне в 1825 году. Его сын Мартин Морк Лёвик (1835–1924) руководил строительством старого маяка на Скрове в 1856 году.