— Чёрт… — прошипел офицер. — Только этого не хватало…
— Поясни, — в приказном тоне потребовал государь.
— Мы здесь не одни, — Орешкин сказал это тихо, но так, что пробрало до костей. — Ты в опасности. Дарья с детьми — в опасности.
— Говори! — мгновение потребовалось, чтобы испуг у Петра перерос в ярость. Схватил сержанта за ворот и встряхнул. — Выкладывай всё, что знаешь об этом!
— Отпусти меня, пожалуйста, государь, и выслушай внимательно…
Вот, значит, как. Охотники на охотников.
«…Спешу обрадовать тебя, Петруша: в скором времени наше семейство снова прибавится… Любимый мой хитрец, ты знаешь самый надёжный способ заставить меня быть осторожной…»
Когда он впервые дал себе труд поразмыслить над этим чудом Господним — явлением гостей из грядущих времён — то где-то по краю сознания мелькала мысль: у них там война шла, а что, если они явились не одни? Что если пришли и их враги? Но более пяти лет ни слуху, ни духу тех врагов не было. Все успокоились. А теперь открылось, что недруги тоже здесь. Объявились не где-нибудь, а в Варшаве, то есть либо под носом у Карлуса, либо вовсе в его войске. Ни то, ни другое государя не устраивало.
Он ведь знал, каковы в бою его …прямо скажем — друзья. Тогда каковы же враги, если война меж ними шла долгих восемь лет и конца ей не видели?
Страх за свою жизнь присутствовал, кривить душой нельзя. Но по-настоящему он боялся не смерти, а плена. Особливо у Карлуса. Сего сопляка Пётр Алексеевич изучил вдоль и поперёк, и знал, что при любом раскладе рассчитывать на его благородство не стоит. «Брат Карлус» мелочно обидчив, груб и совершенно глух к чужим страданиям. Самое скверное, что он полагает таковое поведение природным и легко отдаёт приказы убивать, не исключая и обывателей. Окажись сам государь у такого во власти, и придётся досыта хлебнуть всевозможных унижений.
А уж если в руках Карлуса окажутся ни в чём не повинная женщина и малолетние дети… И это письмо от Дарьюшки, которое его так обрадовало, теперь пугало до дрожи, до холодного пота. Что сотворят с нею враги из грядущего, да ещё состоящие на службе у свеев, ежели они до неё доберутся?
Вот и ломай теперь голову, где ей и сыновьям безопаснее — в Москве, либо при нём?
После получаса душевных мук и терзаний Пётр Алексеевич всё же отписал в Москву: царицу и царевичей тайно и с великим бережением доставить …нет, не в Смоленск, который может взять любая хорошо подготовленная армия. В Киев. Ведь, если он не ошибался, то прохода через этот город не миновать при любом исходе встречи двух войск у Головчина, буде там одержана виктория, либо же придётся половине армии отступать с конфузией. В хорошо укреплённом за эти пять лет Киеве все и встретятся.
Письмо было должным образом зашифровано и отправлено со спешной эстафетой.[67] К весне семейство должно прибыть на место. А там видно будет.
Катя была почти абсолютно уверена, что залетевшие в эти края «дикие гуси» из двадцать первого столетия попытаются проделать с Петром то же самое, что «Немезида» учинила с Карлом. Такой расклад — хреновее некуда, шведы не дадут соврать.
Всё это она успела как следует обдумать, пока отец Адам собирался в дорогу и пытался договориться с гетманом насчёт вооружённого сопровождения. Тот рассыпался в любезностях, но в почётном эскорте отказал: мол, у самого каждая сабля на счету. Пришлось действовать «пану Владиславу». Тот исчез часа на два, а незадолго до заката привёл двух молодых казаков самого непритязательного вида. Мол, подрядил этих частным порядком за мелкий прайс. Будут служить верно, покуда им станут платить. Иезуит почитал подобную верность самой надёжной, так как не нужно производить идеологическую обработку: достаточно просто позвенеть монетами, и человек твой с потрохами. На случай, если нанятые вдруг возжелают заполучить весь кошелёк, а не часть его содержимого, есть молодой сопровождающий с задатками отменного вояки… Итак, после заката кавалькада из четверых всадников покинула изрядно взбулгаченный последними событиями Батурин и направилась по киевской дороге.
В непростое время они пустились в дорогу, прямо скажем. Но зато в очень интересное.
Мысленно сведя воедино все сведения о европейской политике, какие только имелись в наличии, Катя не уставала поражаться. Казалось бы — галантный век, благородные кавалеры и прекрасные дамы, дуэли и прочие приметы эпохи. Но в том, что касалось международных отношений, в сущности, ничего не изменилось. Как была банка с пауками, так и осталась. Только гегемоном пока что является Франция, а претендентом на это звание — Англия. Ведь она именно в течение восемнадцатого столетия и подвинула свою извечную континентальную соперницу с вершины, чтобы уже через век уступить своей же бывшей колонии.
Однако были и изменения, притом, заметные лишь ей — человеку с другой исторической памятью.
К примеру, в Англии действительно воцарилась королева Анна — та самая, которая «Стакан воды». Но в 1705 году в этой исторической линии восстание якобитов не было раздавлено, а началось раньше и продолжало тлеть, будоража Шотландию, Нортумберленд и даже затрагивая Ирландию. Кто-то потихоньку поддерживал восставших католиков то деньгами, то оружием. Вывести на чистую воду этих доброхотов у английского кабинета при всём желании не получалось. Если кто-то и «засвечивался» на операции, то это как правило были наёмники, которым платили через третьи руки… Да, это выходило недёшево, и Англия была как бы нейтральна по отношению к России. Но англичане же нисколько не стеснялись практически открыто пакостить строящемуся Петербургу, регулярно устраивая саботажи. Почему бы не применить к ним принцип талиона — «око за око»? Ах, это другое, конечно, мы помним…
Кстати, порт в устье Невы уже с год как заработал, и английские купцы, невзирая на явную неприязнь политиков, вовсю катались в молодой город за товарами, не дожидаясь, пока голландцы всё раскупят. Затем в Петербург робко потянулись датчане. И когда об этом прознал «брат Карлус», его, что называется, порвало. В качестве ответной меры он решил создать на Балтике свою личную Тортугу и повелел раздавать шведским приватирам каперские свидетельства. Приказал перехватывать все суда, идущие в Петербург и из оного. Ключевое слово — «все». Когда Катя об этом узнала, то только усмехнулась: Карл не был оригинален, ту же самую глупость он упорол и в её варианте истории. А это означало, что и реакция будет точно такая же: неминуемая грызня с англичанами и почти полная политическая изоляция Швеции. Жаль, что в обоих ветках это «почти» означало Францию, которая с маниакальным упорством продолжала десятилетиями содержать Швецию и Османскую империю, лишь бы «изолировать» Россию, и не обращала должного внимания на куда более опасного противника за Ла-Маншем. Пока что нынешний гегемон ещё мог себе это позволить финансово. Надорвётся он только лет через шестьдесят-семьдесят, постепенно деградируя и разоряясь из-за активных действий англичан.
Польша «стремительным домкратом» летела в тартарары. Какие-то остатки её фактической государственности сохранялись в Сандомире, где собралась просаксонская конфедерация. Территории же, подвластные Варшаве, находились под прямой шведской оккупацией, с полной утратой суверенитета. Тамошние поляки были настолько «рады» этому обстоятельству, что при случае разбегались, кто куда мог. Вести торговлю стало совершенно невозможно: шведы перекрыли кордонами все дороги, кроме одной, ведшей в подконтрольную им Палангу, а там чиновники Карла уже обдирали с купцов по семь шкур. Волком выли данцигские торговцы, оставшиеся без транзита польского зерна и шедшего на строительство кораблей дуба. Ну, там, как подозревала Катя, сейчас шведские конфиденты вовсю качают тему «а давайте присягнём Карлу, тогда товары снова через наш город пойдут». Грубо, но действенно. Насчёт показавшей дно шведской казны она, как выяснилось, не ошибалась: риксдаг не знал, где взять денег на кампанию будущего года, чтобы экономика скандинавской страны не протянула ноги. Карл не скупился на армию, считая, что цивильные шведы уж как-нибудь себя прокормят без посторонней помощи. Но так не думал граф Пипер — его первый министр. Потому так жестоко сейчас грабили Польшу и делали активные попытки ограбить северогерманские герцогства и город Данциг. И потому сейчас «хувудармен» Карла топает по дорогам Белой Руси. Экономика — это базис, а политика — надстройка. Без первого не будет второго. Король Швеции такие сложности не принимал во внимание. Он просто хотел наградить своих солдат из польской добычи, «наказать московита» и получить новую порцию адреналина.
Вообще, Катя крепко подозревала, что Карл и вправду адреналиновый наркоман. Плохо, когда такой человек оказывается у руля большой и сильной страны, какой было тогдашнее Шведское королевство. Карл был весел и настроен оптимистично. Его армия отъелась на польских харчах и выступила в поход в приподнятом настроении, несмотря на декабрь. Но самые умные уже видели, что в белорусских землях пополнять обоз нечем. Крестьяне прятали или, скрепя сердце, уничтожали свои припасы, а сами традиционно бежали в лес. Голод шведам пока не грозил, но признак был нехороший.
Австрией, она же Священная Римская империя германской нации, уже несколько месяцев правил сын скончавшегося в мае 1705 года Леопольда Первого — Иосиф, тоже Первый. Пока не проявил какого-либо явного негатива. Войну за испанское наследство продолжал, как и прочую политику папеньки, включая снисходительно-доброжелательное отношение к России. Словом, с этой стороны изменений никаких.
Луи Четырнадцатый. Человек, который даже не осознаёт, что он смертен, как все. Иногда король Франции ведёт себя так, словно собирается жить вечно, а ведь ему уже, если Катя не ошиблась в подсчёте, шестьдесят семь лет. По нынешним временам почти мафусаиловы годы. Это при его-то букете заболеваний и тех ужасающих способах лечения, которые к нему применялись. Коптить небо будет ещё девять с хвостиком лет, если, конечно, местные эскулапы не ушатают раньше. Ну, или оспа какая не нагрянет. Ведь сына, внука и старшего правнука Луи лишился именно из-за неё, родимой. У пришельцев из будущего был иммунитет, прививки. А здесь даже слова такого не знают. Так вот, этот «клёвый дед», как его назвали