Шведы даже успели понять, что их манёвр раскрыт, и попытались ринуться в атаку. Но эти ракеты одна за другой разорвались у них над головами. На прославленных упландских каролинеров с небес низвергся град свистящих железных осколков, убивавший и калечивший солдат, не знавших, как от этого защититься. Надо отдать должное выучке шведов: они не расстроили порядки и даже после такой кровавой бани бросились вперёд. Вот только никакого внезапного удара получиться никак не могло: их ждали. Да и что это за атака — снизу карабкаться на палисады. Впрочем — да — шведы не ищут лёгких путей.
Невероятно, но факт: яростная атака упландцев принесла свои плоды. Ценой больших потерь им удалось прорваться за палисад и начать бой внутри батарей. Русские канониры и солдаты сопротивлялись отчаянно, сражение превратилось в сущий ад… Снова послышались разрывы ракет — то на подмогу упландцам шёл не кто иной, как сам король во главе лейб-драбантов, и именно их обстреливали сейчас с одной из батарей. Но шведы уже воодушевились и удвоили усилия… Не выдержав этого безумного натиска, русские отступили. Канониры, видимо, имея какую-то инструкцию, стали подрывать зарядные ящики у своих орудий, иной раз ценой своей жизни.
На левом фланге у шведов, за болотом, заговорила другая русская батарея. Но стрельба пошла не по живой силе, а по льду Вабича. Ядра стали ломать ненадёжную ещё переправу. А тут ещё выяснилось, что даже отчаянная храбрость Карла и его гвардии не помогла захватить сходу самый проблемный участок — ту батарею, с которой то и дело начинался обстрел ракетами по наступавшим. Ни упландцы, ни подошедшие за ними вестерботтенцы и далекарлийцы вместе с отборными воинами — драбантами — ничего не могли поделать с этой батареей. Помимо бомбардиров её защищали солдаты в тёплых овчинных полушубках, а на их меховых шапках польского фасона в свете горящего палисада поблёскивали зелёные значки. Егеря, новый род войск. Ох ружейный огонь был убийственно точен и невероятно скор. Залп сливался со следующим залпом, пули косили наступавших, словно траву. В шведов десятками летели гранаты и небольшие ракеты, которые, судя по причиняемому ущербу, были теми же гранатами, только на «своём ходу». Около батареи вскоре возник второй вал — из мёртвых тел.
И прославленные каролинеры, лучшие солдаты Европы, не выдержали, начали медленное отступление.
Восточный горизонт к тому времени начал сереть, и в этом неверном свете шведы увидели сразу три неприятные вещи. Во-первых, с южного фаса укреплений дозорные углядели подступающую конницу. Снег в округе лежал неглубокий, лошадям не помеха. Во-вторых, огонь северной батареи Шереметева сделал своё дело: лёд на речке начал ломаться всерьёз. Ещё немного — и путь к собственному лагерю для шведов будет отрезан. И, в-третьих, над расположением на том берегу поднималось зарево. Там что-то очень нехорошо горело, судя по дальности — обоз. То ли русские применили свои ракеты, начинив их зажигательным составом, то ли выслали диверсантов… В принципе, сейчас для шведов разницы не было, результат-то всё равно один. И Карл отдал приказ отступать боевым порядком. Потому что, если артиллерия отрежет их от резервов, а с северного фаса подойдёт ещё и конница Меньшикова, на том русский поход шведской армии и закончится.
Шведам удалось то, чего пока ещё не могла исполнить ни одна армия континента: они, серьёзно потрёпанные, уходили с позиций, сохраняя порядок и дисциплину. Переправлялись по изломанному льду, теряя товарищей, погибавших от русских ядер и проваливавшихся в воду, но не утратили сплочённости. Только благодаря этому остались живы и их король, и те, кому повезло вернуться в свой лагерь…
— Где Аникишка? Где этот сучий сын?!! — рвал и метал Борис Петрович Шереметев, наблюдая в подзорную трубу погром, учинённый в южных батареях. — Сыскать и предъявить! Сказано было — стеречься атаки с центра! А он что? Проспал? Ежели б не стойкость солдат, то взяли бы свеи …что надо и что не надо! Под суд его![73]
— Брось бушевать, Борис Петрович, — сказал ему Меньшиков, наблюдавший не за разнесенными в клочья батареями, а за ретирадой Карла. — Не Аникитой единым, как говорится. Гольц тоже хорош, вон куда кавалерию засунул, едва поспели.
— Всем достанется, — грозно пообещал командующий. — Едва конфузию не получили, едино лишь чудом Господним от позора были избавлены.
— Ну, что, Борис Петрович, полагаю, пора особый пакет вскрывать.
Шереметев при упоминании оного разом перестал кипятиться, сосредоточился. Оба командующих вернулись в палатку. Борис Петрович добыл из кармана ключик, открыл ларец с бумагами и вынул ничем не примечательный бумажный пакет, опечатанный сургучом с орластыми оттисками. С хрустом сломал печати. Внутри обнаружился лист бумаги, исписанный неповторимым государевым почерком, который, не перекрестясь, не разберёшь.
«…и токмо убедившись, что обоз свейский разорён хотя б на третью часть, скрытно отступайте к Мстиславлю, где и надлежит вам присоединиться к головному корпусу. Не должно вам помышлять о генеральной баталии, покуда Карлус сыт и силён. Должно представить ему всё таким манером, будто бы вы из слабости отступили, а он бы бросился следом, отрываясь от своих интендантов…»
Командующие переглянулись.
— Ну, что ж, Борис Петрович, — хмыкнул Алексашка, — быть по слову государеву. Пускай Карлус за нами по морозу побегает, авось согреется!
Карла трясло от ярости. Все доводы разума были прочно забыты, едва стало ясно, в какую цену обошёлся неудачный штурм русских позиций.
Нет, он не особенно жалел о потерях живой силы. У него много славных солдат, хоть в полках индельты[74], хоть в гвардии; хватит, чтобы поставить на колени всю Россию. Но обоз! Кто и как сумел его поджечь? Почти половина съестных припасов безнадёжно испорчена огнём, порох в части зарядных фур был подорван, довершив начатое пламенем. Расспрошенные часовые уверяли, что с того берега прилетели огненные снаряды, после взрывов коих и начался пожар. Учинили расследование, в котором приняли участие и гости. Эти сразу обнаружили, как они выразились, кое-что знакомое. Притащили в палатку обгорелые части помянутых снарядов, которые больше всего напоминали короткие твёрдые крылышки с рублеными краями, крестообразно прикреплённые к обломанному куску трубки из очень толстого многослойного картона. Обозвали сие словом «стабилизатор».
— Ручаюсь, там и на головных частях ракет были такие же …крылышки, — уверенно заявил Хаммер. — Никаких сомнений: тут поработали наши противники.
— Они работали, — прошипел Карл. — У них для этого было почти шесть лет. А вы чем занимались всё это время? Добывали бобровый мех за океаном и выясняли отношения с краснокожими? Крайне полезное времяпрепровождение! Окажись я на вашем месте, Швеция уже владела бы миром!
— Мы, ваше величество, делали, что могли…
— Это я понял! — разъярился король. — Также, как и то, что ваши возможности весьма ограничены!
— Так дайте нам шанс сделать то, в чём наши возможности практически безграничны, — спокойно ответил Хаммер. — Мы ждём только вашего приказа.
— Вы получите приказ, как только я смогу убедиться, что моя армия вновь готова к сражению, — надменно проговорил Карл. — Ступайте.
Битва у Головчина не была поражением, но и не стала победой. Все остались при своих позициях, хоть и понесли ощутимые потери. Но нужно признать: король едва унёс ноги с того берега. Генералов в том не винил: сам хорош. Крепко подозревал, что сейчас в русском лагере идёт выяснение, кто больше виновен в случившемся. Если так, то ещё не всё потеряно.
Лёд на речке был переломан ночным обстрелом, между льдинами чернели многочисленные полыньи разных калибров. По такому «мосту» на тот берег не переправиться, только наводить подобие понтонных мостов. Но делать это под огнём русских пушек — занятие, прямо скажем, чрезмерно рискованное. Нужно ждать, пока мороз не прихватит открытую воду, а это потерянное время, за которое к русским может подойти подкрепление. Впрочем, тоже не худший вариант. Пусть подойдёт Петер и наконец даст генеральное сражение по всем правилам.
Гости с их методами войны — подождут. В конце концов, их черёд может и не настать, если на то будет Божья воля.
…А на рассвете следующего дня короля разбудили словами:
— Ваше величество, вставайте! Русские ушли!
Как — ушли? Куда ушли?!!
Карл был настолько ошарашен подобным известием, что едва не задал эти вопросы вслух. Спал он полностью одетым, оставалось лишь накинуть тёплый плащ и надеть шляпу, чтобы выйти из палатки и убедиться самолично… Лютый холодный ветер сразу подхватил полы его плаща, едва не сдул треуголку. Алый рассвет, заливавший противоположный берег нездоровым, словно бы гнойным светом, не обманывал: сколько ни смотрел его величество в подзорную трубу, столько видел, что разбудили его не зря.
Русские полки действительно ушли.
— Какого дьявола… — у него поневоле вырвалось богохульство. — Почему они отдали мне победу?
— Возможно, ваше величество, они подсчитали свои силы, — ответил вездесущий Лагеркруна, также обозревавший окрестности. — Потери, понесенные ими, могли оказаться существеннее, чем мы думали.
— Но это же прекрасно! — воскликнул Аксель Спарре. — Нам остаётся только догнать их и добить!
— Это не основные силы русских, — осадил его король. — Но ты прав: бить врага лучше по частям… Готовить переправы!
Стужа обещала, что очень скоро полыньи на реке затянутся льдом. Однако шведы не станут ждать милостей от природы. Впереди ждала победа, а значит, нельзя было медлить.
Из дневника Петра Алексеевича:
«…А слов от них я набрался немало. Нравится мне язык потомков наших, как они изъясняются — коротко и понятно. То-то они носы морщили, слушая нас поначалу.