— Полагаете? Разве это, как и в свое время СССР, не колосс на глиняных ногах?
— Да, он на глиняных ногах и развалится именно в процессе противостояния, но выдержит ли молодежь? Могут ведь и начать по ним стрелять — могут! могут! могут! Хочется надеяться, что недолго, что не все, но кто-то нажмет на спусковой крючок обязательно.
«КОГДА ПУТИН РАЗДЕЛИЛ СТРАНУ НА СЕМЬ ОКРУГОВ, Я СКАЗАЛ: «ВОТ ТАК ОНА И РАЗВАЛИТСЯ»
— Вы предрекаете, что Россия развалится на семь частей...
— Число семь сам Путин придумал, когда разделил страну на семь округов, и я сказал: «Вот так она и развалится».
— Это, по-вашему, в недалеком будущем мы увидим?
— Вы знаете, российскому кризису, который начиная с 1917 года длится, другого исхода нет. В 91-м году распад империи произошел...
— ...и так быстро!..
— ...но он все время на горизонте маячил. На самом деле Российская империя перестала существовать в 18-м году — Троцкий с Лениным с помощью штыков как-то ее склепали, слепили, и она, как мумифицированный труп, до 41-го года протянула, а в начале войны опять развалилась, да? — то есть это искусственное формирование, которое обречено на распад.
— Что, на ваш взгляд, будет с Россией?
— Я от своего сценария, опубликованного еще в 93-м году, не отказываюсь: предстоит, скорее всего, дальнейшая фрагментация страны. Центр начнет ослабевать (а он уже ослабевает), и периферия, субъекты Федерации, будут отходить от него все дальше и дальше. Не обязательно красочное провозглашение какой-нибудь республики последует — это может быть просто отказ платить налоги, и дефолт 98-го года — схема того, как все будет выглядеть. Что субъекты Федерации тогда сделали? Во-первых, ввели субсидирование основных продуктов питания, что незаконно, а во-вторых, чтобы это не разворовывали, создали «таможни».
— Замкнули все на себе...
— Да, а если бы начали еще деньги свои печатать, де-факто это уже были бы независимые государства.
— Что ждет, по-вашему, Украину?
— За ней я слежу меньше, но у меня ощущение, что там немножко другой сценарий. У вас поляризация Восток — Запад, и она и решает все. Это как лейденская банка, как накопитель заряда, где напряжение по политическому разлому проходит...
— Украина распасться может?
— Конечно.
— На сколько государств?
— На два.
— Или на три?
— Или на три, поскольку непонятно, что будет с Донбассом. Может распасться, но я надеюсь, что этого не случится, потому что если России такой сценарий не вреден (пусть распадется, потом соберется), то вам, Украине, это не очень хорошо, потому что мира не будет. Слишком велико напряжение: большая чересполосица, смешанные семьи, черт-те что.
— Раз уж мы о геополитике заговорили, спрошу: вам Европа в нынешнем виде Советский Союз не напоминает?
— Так я целую книжку написал на эту тему — она называется «EUSSR. Советские корни европейской интеграции». 12 лет назад, когда англичане только рассматривали возможность вхождения в Шенгенскую зону и перспективы своего членства в Евросоюзе, меня пригласили депутаты парламента нашего, английского, чтобы я им разрисовал, что это такое и к чему приведет (мое выступление записали на видео, оно в английском самиздате потом ходило). Там я им впервые сказал: «Это бледная копия Советского Союза. До тех жестокостей, которые в СССР были, дело, естественно, не дойдет: сильно сомневаюсь, что у вас будет ГУЛАГ, — но репрессивные меры какие-то неизбежны: никто из утопистов без своего ГУЛАГа не обходится. Может, психиатрические какие-то методы воздействия применять станут — что-то непременно будет, и все это в итоге развалится».
— Евросоюз распадется?
— Конечно — возьмите мое выступление за 2002-й, по-моему, год (оно есть на видео и на YouTube), — там я это объяснил. Растолковал, в чем сходство и в чем различие двух конструкций, почему новая структура нежизнеспособна и к каким последствиям ее крах это приведет: «И чем скорее она рухнет, — сказал, — тем меньше вреда успеет причинить». Это как с Советским Союзом: если бы он развалился, к примеру, в 60-м...
— ...было бы замечательно...
— Мы не имели бы половины проблем, которые имеем теперь.
— Лучше в 61-м уже, чтобы Гагарин в космос слетал...
— Ну, мне это как-то до лампочки (смеется) — мог и не летать, а что касается Евросоюза, смотрите: нынче распад более болезненный предстоит — уже кризис финансовый разразился. Сейчас они упираются, никак не хотят понять, что концепция ложная.
— Когда же Евросоюзу придет конец?
— Ну, через год-два максимум.
— Уверены?
— Абсолютно, и они сами уже к этой мысли склоняются. Хорошо, пока Германия всем платит, но денег у нее уже нет...
— ...они теперь в Греции...
— Да, и за прошлый год у немцев минимальный рост экономики. Ни одна страна так жить не может, а от них все требуют и требуют: дай Португалии, дай Испании! Знаете, хороший был анекдот: я его очень люблю и каждый раз вспоминаю, когда пора налоги платить, — у нас это происходит в апреле.
Ранние годы советской власти, всех капиталистов прищучили и выжимают из них золото: был период такой. Вызывают в ЧК старого еврея, мелкого предпринимателя, и обрабатывать начинают: «Абрам, нам надо строить социализм, а денег нет — чтобы завтра принес и сдал все золото». Он почесал в затылке: «А можно жену спрошу? Она у меня голова — я всегда с ней советуюсь». — «Спрашивай кого хочешь, но чтобы золото завтра было». Приходит Абрам на следующий день, и его вопросом встречают: «Ну, что жена?». — «Она сказала: «Если нет денег, не надо и строить». Мудрейший анекдот, который к ХХ веку можно эпиграфом брать: вот и у них нет денег, а они все социализм строят — ну и что? Все лопнет!
«ЗА ЧТО КОММУНИЗМ ЛЮБИТЬ? - МЫ ОЩУТИЛИ ЭТОТ ЭКСПЕРИМЕНТ НА СЕБЕ. У НАС С ВАМИ 30 МИЛЛИОНОВ СООТЕЧЕСТВЕННИКОВ УБИЛИ...»
— В этом доме в частности и в Великобритании вообще вы живете уже 35 лет...
— ...да...
— ...а чем занимаетесь?
— Раньше в университете по своей специальности работал, но с 65-ти у нас принудительно на пенсию отправляют, так что... За это время я опубликовал восемь книг, много сотен статей, вел какие-то кампании общественные. Одна из них — бойкот Московской Олимпиады, о котором вы вспоминали, но была и другая. Еще в советский период мы создали огромную организацию под названием «Интернационал Сопротивление» — в нее входило 49 антикоммунистических движений всего мира. Те же пекинские студенты, которые потом устроили Тяньаньмэнь, та же «Солидарность» польская, чешская «Хартия-77»...
— Это ж надо так не любить коммунизм!
— Во-первых, за что мне его любить? — а во-вторых, не забывайте: мы-то ощутили этот эксперимент на себе, своими глазами увидели, что это такое. У нас с вами 30 миллионов соотечественников убили...
— ...и это не считая пушечного мяса, брошенного в жерло войны...
— Это же жуть какая-то, да? С коммунизмом я не согласен с детства — помню, приезжал сюда мой учитель истории, очень милый человек — теперь он тоже уже на пенсии! — и вспоминал (я забыл), как мы часами с ним дискутировали (спор у нас чисто теоретический был). Учитель твердил: «Бытие определяет сознание». — «Нет», — отвечал я, и так часами. Он говорил со смехом: «Ну, ты такие аргументы мне приводил — я даже не знал, чем крыть», так вот, это вопрос ключевой: сознание человека не определяется бытием, наоборот — наше сознание бытие определяет. Поэтому вся идея социализма и коммунизма мертворожденная, противоестественная...
— ...утопическая...
— ...и поэтому надо от нее, наконец, отказаться.
«В последние годы бесконечно вводились какие-то реформы в системе школьного образования, однако они не делали обучение интереснее или разнообразнее, а вносили в него дополнительные нелепости и глупости, очевидные даже нам, — например, где-то наверху решено было, что школа слишком оторвана от жизни, а выпускники не приучены к труду, поэтому ввели нам уроки труда, а затем и трудовую практику. Один год мы должны были на заводе работать, летом другого года нас отправили в подмосковный совхоз, и это действительно расширило наш кругозор, правда, совсем не в том смысле, как планировала мудрая партия.
Работая на автобусном заводе в Москве, мы впервые увидели, что такое советское предприятие с его показухой, обманом и принуждением. Прежде всего мы не обнаружили никакого трудового энтузиазма: никто не торопился трудиться — шипели больше в курилке и только при появлении мастера разбегались по рабочим местам. «За такие-то деньги куда торопиться? — говорили работяги. — Работа — не волк, в лес не убежит!»: с утра почти все они были пьяны или с похмелья, и в течение дня кто-нибудь периодически отряжался за водкой через забор.
Из всего цеха только один мужик лет 40-ка пахал всерьез, не отходя от станка, — все остальные люто его ненавидели и, показывая на него, многозначительно крутили у виска пальцем и норовили сделать ему гадость — незаметно сломать станок или украсть инструмент. «Что, в передовики рвешься, норму нагоняешь?» — шипели злобно. Оказалось, что если кто-нибудь один перевыполнял норму, на следующий месяц она повышалась для всех, и за те же деньги приходилось трудиться едва ли не вдвое больше.
Мы быстро усвоили стиль работы и распространенную у них песенку:
Сверху молот, снизу серп —
Это наш советский герб.
Хочешь — жни, а хочешь — куй,
Все равно получишь х...
Токарь, к которому меня приставили в ученики, молодой парнишка чуть постарше меня, выполнял норму весьма своеобразно. Получив задание от мастера, он только делал вид, что работает: улучив минуту, когда мастера поблизости не было, мы с ним крались к складу готовой продукции — большому сараю. В задней стене этого склада две доски свободно отодвигались, мы ныряли внутрь, впотьмах находили нужные нам ящики и готовые детали распихивали по карманам. Затем окольным путем возвращались в цех и остаток дня проводили, почти не вылезая из курилки, — думаю, не один мой