За пятнадцать минут до начала представления я выстраиваю на сцене свет, сгребаю в один из ее углов лампу, сделанную под старину, картину, кресло – создаю «петербургскую квартиру». Приходит Аркадий Исаакович в… партикулярном своем пиджаке. А весь ужас в том, что ДК имени Горького, в котором все это происходило, – огромный, да еще гримерки располагаются на втором этаже, а не рядом со сценой. А Аркадий Исаакович тогда уже ходил очень медленно. Я беру его под локоток, и мы с максимально возможной скоростью движемся в гримерку – под шипение и проклятия его окружения. Кое-как дошли, переоделись, вернулись обратно. А еще надо артиста посадить, выставить свет…
Кстати, галстук-бабочка на снимке – мой. Во время приготовлений он сбился. Но когда я представил, что сейчас пойду ему еще и бабочку поправлять, меня точно прибьют. (Позже эту бабочку фотошопом на место подвинули). Потом подошел Котя (так звали Константина Райкина родные и близкие) и попросил сфотографировать его с отцом. А уже три минуты как спектакль должен был начаться, пять, семь… Это было просто неслыханно! Райкин всегда начинал секунда в секунду. Я быстро снял их двоих, потом сгреб всю аппаратуру за кулисы и выдохнул. Но нервотрепка того стоила. Появилась прекрасная фотография.
Котя Райкин
Константина Райкина я впервые увидел в театре «Современник», где он играл вместе с Валентином Гафтом в спектакле самого Анджея Вайды «Как брат брату». Костя работал в «Современнике» много лет, и я наблюдал, как он менялся, как превращался в интересного актера.
Мне то время запомнилось вот еще чем: одновременно с Котей становился популярным и необыкновенным другой актер, из театра «Ленком», – Николай Караченцов. В то время оба они были не так известны и узнаваемы, как сейчас. В силу их неординарной внешности многие их путали друг с другом. Причем Котя, которого с детства доставали сравнением с отцом и вопросами: «Мальчик, а ты кем будешь, когда вырастешь?» – на восторги по поводу спектакля «Тиль» в «Ленкоме» мрачно рычал – это не я, это Караченцов. Самому Коле было проще: он на подобные восторги, относящиеся к творчеству Аркадия Райкина, а также просьбы передавать ему приветы и наилучшие пожелания отвечал, что Аркадий Райкин не его отец, а Константина.
Из-за этой вот истории в их жизни я и поместил в своем альбоме № 02 фото Коти и Коли на одном развороте. Оба, кстати, оказались одетыми в смокинги…
Вот как летит время, и люди вырастают в больших артистов. Действительно, Константин превратил Театр миниатюр Аркадия Райкина в «Сатирикон», который очень популярен и успешен в Москве. Рядом с театром выстроили огромный торгово-развлекательный центр «Райкин Плаза», чтобы таксисты точно знали, где в Марьиной Роще прописаны Аркадий и Константин Райкины.
Татьяна Пельтцер
С Татьяной Ивановной Пельтцер я был давно знаком. Но это был уровень «здрасьте, здрасьте». А тут я понял, что она – натура уходящая, и когда в театре у Марка Захарова в 1989 году поставили «Поминальную молитву» (по одноименной пьесе Григория Горина, написанной по мотивам произведений Шолом-Алейхема), я говорю Абдулову: «Саша, надо снять Татьяну Ивановну, она же потрясающая личность».
Мне тогда пришлось долго уговаривать Сашу сделать это фото. Он отнекивался: «Да ну что ты, бáшка (бабушка) совсем больна». Дело в том, что Татьяну Ивановну тогда уже привозили из больницы на спектакль, а потом сразу увозили. И Саша каждый раз репетировал с ней перед выходом на сцену, потому что понимал – память у нее уже не та…
Это было очень трогательно. Пельтцер плохо ориентировалась в пространстве и часто забывала слова. А Абдулов говорил: «Так, бáшка, бáшка, мы выходим из какой кулисы? Пра-а-авильно, из правой. Делаем сколько шагов вперед? Пра-а-авильно – пять. Я тебе потом что говорю? А ты мне?» И так каждый раз.
Снимать по ходу спектакля я не люблю, это не мой стиль. А сделать фото Пельтцер мне очень хотелось. Тогда в театре, внизу было чудное артистическое кафе, и вот однажды я туда натащил всякого реквизита, снял с пианино доску, принес картину. В общем, сделал подобие интерьера. И мы с Сашей в большом антракте спектакля тихо на лифте спустили Татьяну Ивановну и усадили в кафе в кресло. Она уже в то время плохо видела. И я говорю: «Татьяна Ивановна, Татьяна Ивановна, я здесь». Фото получилось отличное, спасибо Абдулову, – он замечательно ей подыграл, и я снял обоих. Получилась совершенно потрясающая пара: бабушка и внучек.
Эту фотографию я потом подарил «Ленкому», и она теперь висит в фойе театра.
Ватикан. Михаил Плетнев
Когда в 1991 году проходили гастроли Российского национального симфонического оркестра Михаила Плетнева в Ватикане, в которых я тоже принимал участие, папа пригласил его с группой в зал Благовещения собора Св. Петра, где висит огромный гобелен. И я, воспитанный на «Золотом ключике», как Буратино, решил выяснить, а что там за гобеленом? И я туда захожу и вижу балкон, с которого открывается ошеломляющий вид на пространство храма. Когда стоишь там, смотришь сверху, и люди кажутся муравьями…
Мы шли по залам, и все время казалось, что сейчас выйдет Микеланджело или пробежит Рафаэль. А у меня тогда была камера «Никон», и я ее поставил на балюстраду, потому что там было темно. Казалось, что это какой-то Божественный промысел, потому что я сделал три-четыре кадра с большой выдержкой – камера стояла на балюстраде. Но охранники увидели, что я снимаю, – и стали махать мне – «ноу, ноу, ноу». Правда, я все-таки успел снять. В таких случаях отечественные полицейские просто вытаскивают пленку и засвечивают, а ватиканские только сказали «ноу, ноу, ноу». Действительно, все произошло, как по Божьему промыслу. А от папы мы еще привезли медали на память.
Михаил Горбачев
Однажды какой-то глянцевый журнал мне заказал серию фото «Дедушка и внуки». Но я под это дело стал снимать многих знаменитостей. И не только «дедушек». Например, тогда появилось фото Аллы Пугачевой с внуками. Удалось договориться и о съемке с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, хотя вначале я очень боялся отказа. Поехал к нему в «Горбачев-фонд», что на Петербургском тракте, сказал, что мне надо его снять. Он предложил снимать здесь же, в фонде. Но я не хотел никаких пиджаков, никаких галстуков и кримпленовых рубашек. Он не возражал. И тогда мы с помощниками пошли в магазин, кажется, «Нина Риччи», взяли там несколько свитерков, благо на взгляд было понятно, какой размер.
Потом приехали две его внучки, очень славные – Настя и Ксения. Настя пыталась изобразить сцену из фильма «Основной инстинкт» с Шерон Стоун, но я объяснил, что у нас совсем другая история. Михаил Сергеевич переоделся, и все ему подошло. Он стал таким обычным, домашним человеком, без галстука. И у нас вышла изумительная съемка.
А про Горбачева мне хочется еще вот что сказать. Помню момент, когда понял, что можно вздохнуть с облегчением и не считать каждую копейку. Это было, когда рухнул СССР и страна стала приближаться к стандартам жизни… Не к мировым, может быть, но, по крайней мере, к человеческим. Тогда за хороший труд вдруг стали хорошо платить. И я всегда говорю, что Михаилу Сергеевичу сначала нужно сказать спасибо, а уже потом его критиковать. Мне кажется, он был воспитанником старой системы, и ему тоже было непросто перешагнуть из одной жизни в совершенно другую.
Да, я не люблю советскую власть, и я не могу однозначно сказать, что это вопрос финансов или некой «совковой» эстетики. Причина скорее в унизительном образе жизни – я не понимаю, зачем нужно принижать человеческое достоинство, погружать людей в ложь. И сегодня, на мой взгляд, мы опять возвращаемся к такому положению вещей, причем достаточно стремительно. Это снова будет жизнь несчастливых людей, которые хотят, чтобы все вокруг тоже были несчастны. Вспоминается старая байка про барыню, что в 1917 году выглядывает в окно, видит беспорядки и спрашивает своего слугу, что такое революция. Он ей объясняет: «Революция – это чтобы не было богатых», – а она грустно отвечает, что в ее время прогрессивные люди хотели, чтобы не было бедных.
Но я никогда не думал покинуть страну, которая движется таким путем. В свое время от этого решительного шага меня удерживало осознание, что тот объем работы, который я себе наметил, чтобы сохранить для истории прекрасные лица известных людей, за меня не сделает никто. Я ездил в Америку и видел, что там профессионалов предостаточно и в моем переезде просто не будет высокого смысла, зато своей стране я нужен. Если при том же Горбачеве, а потом при Ельцине все надеялись, что мы выкарабкаемся, будем стараться и когда-нибудь начнем жить достойно, даже не в плане обеспеченности, а в плане каких-то убеждений, то сейчас, к сожалению, многие интеллигентные люди в моем окружении думают об эмиграции.
Очень грустно узнавать, как мои ровесники готовят варианты для своих детей и внуков где-то за пределами России, потому что окончательно поняли, что здесь никаких вариантов не осталось. Кое-кого из людей, принимающих решения, я знаю лично и понимаю, что по внутренним убеждениям они совсем не те, кем пытаются казаться на трибуне. Но все хотят жить, получать зарплату сенатора или депутата. Про себя я думаю, что мне, наверное, уже бессмысленно куда-то уезжать. Кроме того, я очень люблю свой многострадальный Санкт-Петербург…
Анатолий Собчак
Мое первое знакомство с Собчаком я помню до сих пор. Это произошло на Владимирском проспекте. Директор Саши Розенбаума Белла и ее муж, достаточно крупный для нашего города предприниматель, открыли собственный ресторан, потом они построили еще и гостиницу. Это был один из первых частных ресторанов. Как раз в это время в Петербург приехали Алла Пугачева и ее жених Филипп Киркоров. Если не ошибаюсь, это были первые его гастроли у нас в Октябрьском зале, и длились они, по-моему, три или даже четыре дня, ему удавалось прекрасно держать огромный зал…