Сразу из трюма я – в диспетчерскую. Гаркнул по громкой внутренней, ноль кто отозвался. Обежал жилуху по коридорам, в пару личников и клубов ткнулся – никого, ни пятна. Пыльно, но без беспорядка. Ну, меня и так обстановка за поддых держала, а когда я добрался до штаба ЭТО, осмотрелся там и позвал на прочёт логи событий и отказов… Марк, там одних отказов перевалило за тысячу, не считая мелких замечаний. Что возможно – БВС чинила, но бесконтрольно, сама собой…
– Не понимаю, простите, перебью, – сказал я, увлечённый его рассказом. – Не консервировали – ладно, чтотаслучилось. Почему БВС сама не перевела платформу в режим беспилотный, там же несколько контуров снятия режима должно стоять: по схеме потребления-расхода, по командам-отсутствию…
Шкаб кивнул.
– Да. Правильный ответ, учлёт. Но ни один из контуров не активировался, хотя стояли в очереди. Я проверил. Но снятия режима не было. Как будто и потребление-расход наличествовали, и всё остальное, что хочешь. Вот так и думай чем хочешь, почему. Контуры просто не срабатывали, как будто платформа посещалась… людьми.
– Мало ли что, – сказал я, сделав вид, что подумал.
– Я себе тоже так тогда сказал, те же слова, – сказал Шкаб. – Мало ли что. Космос большой, мы маленькие, автоматика врёт, а Император велик. Важно другое, о чём я тебе и. Платформа выработалась настолько, что потеряться могла в ближайшие дни. Серьёзно. Дело днями исчислялось, потому что один из отказов (по сепараторам системы обогащения центрального ствола отвердительной установки КП) перешёл в разряд аварии, и значение распространения её равнялось почти ровно единице. Конденсат – нефильтрованный, Марк! – тёк по внешней стенке шахты в трюм, электрику СДТ и ЦДТ уже мкнуло – БВС перебрасывала на резервные, но их не восьмёрка лежит, правда? Я ж тебе говорю – с Космоса платформа и парила, и обледенела. Сильно.
– Ни хрена себе! – сказал я искренне.
– Полыхнуло бы синеньким, и привет-прощай, Императорская. Вот мы и без кислорода, навсегда, до самой смерти.
– А из Фундамента… Ах, ну да ж.
– Ну, в любом случае, связи с бройлерной командой у меня не было. Теперь известно, что там они и не вылупились. Не тогда. Коротко говоря. Причесал я волосы, чтобы дыбом не мешались, отвлёк Нахав-Цаца и Френча от погрузки, вызвал их к себе в диспетчерскую и показал, как тут и что. Надо фиксить хотя бы вот этот, сепараторный, отказ, снимать с дежурства СТД – обе шахты и ставить Башню в режим «ожидание». До лучших времён, пока заселим платформу постоянным экипажем. Короче, надо было догружать «Будапешт» твердышом, переходить на Башню всем, кто был, и хотя бы её полуконсервировать. Работы на сутки-двое. Реально. Не то реально, что времени было, а то реально, что деваться некуда. Все со мной согласились, и Фрачер подошёл, чтоб с кворумом решать…
Шкаб, (…)[21] его, опять замолчал, как бы налетев на стену. Его паузы сегодня производили на меня впечатление бОльшее, чем самый рассказ.
– Очень мне было не по себе на Башне, страшно. Не аварии страшно, а вообще там было жутко… Как-то. Не понимаешь? – Взгляд его обрёл фокус. Он глядел на меня испытующе.
– Нет, – твёрдо сказал я.
– Эх, Марк! – Шкаб расхохотался. – Вот что значит… Ладно. Молодец Туча, но она-то рассказчик опытный, а из меня только и выходит лекции младым читать… Ладно, слушай отчётно. Поговорили мы с товарищами вчетвером и порешили: остаёмся, спасаем платформу. Сообщили ситуацию и наш вариант решения Мьюкому, он от неожиданности даже спорить не стал, согласился, пометил. Я засел в диспетчерской – на первый пост перевели все ленты данных – на страже; остальные впряглись в перегрузку. Полностью освободили элеватор КП, забили шесть танков «Будапешта» твердышом. За шесть часов. Теперь как? Процедура стандартная. – Я кивнул. – Я перешёл в грузовоз, сел на вахту, а все остальные – вообще все, в нарушение, но тут понятно, рук и так не хватало на такого объёма отказ, – все остальные в спецкостюмах набросились на эченный этот СДТ. Я следил удалённо: отвёл грузовоз на край оптической, чтобы, если что, хоть этот груз доставить… повис там… – Я кивнул. – Старший – Фрачер. Они вывели аварийный ствол из рабочего контура, погасили инерцию центрифуги ЦДТ, стечение конденсата прекратили, завели несколько кибер-пассов из личного состава Башни на осушку затопленного трюма (открыли аварийный люк и скалывали лёд в Космос), – на полтора суток аврала. Фрачер сообщил, всё, мол, спать: пожара не будет, закончим со сна. Согласились, что переходить на грузовоз сил нет. Они обустроили себе спальную в холле перед диспетчерской Башни. Обмылись, перекусили и взялись за жребий – кому вахтить. Тут я пилотским серьёзным, как старший, их отменил. Всем спать, я железо не кидал, на спорамине, вахчу – я. Только предложил Пулеми бросить мне линии с операторского БВС и с радиопоста платформы, тем делом чтоб и сторожить, и в околопланетной сети копнуть. Он выполнил и свалился, а я понёс.
– Что понёс-то? – спросил я, вздрогнув.
– Вахту понёс! – рявкнул Шкаб, которого мой дурацкий вопрос сбил с паза. – Сел, как герой, перед консолью и начал, колбу твою этти, бодрствовать на страже систем и оборудования, и, мать её, самого платформы естества!
– Я понял, понял, Шкаб, простите!
– Не быть тебе никогда исповедником, – сказал Шкаб с усталой уверенностью. – Ну, хоть пилот какой-никакой, хоть за это тебя поить можно…
Я намёк понял. Мы выпили. В бутылке осталось ещё на раз. Меня интересовало, крайнюю ли в личнике Шкаба бутылку мы приканчиваем, или есть запас. Сюита Джексона игралась уже за третьим разом.
– Шаги я услыхал! – проревел Шкаб неожиданно, я выронил пустой стаканчик и отшатнулся, едва не кувыркнувшись с насеста на пол, схватился за край стола.
– Сижу, придерживаю верхние веки, чтобы, значит, мне информацию не закрывали, читаю ситуацию по закрытой аварии – оцениваю, (…)[22] динамику (…)[23] событий. И вдруг сзади шаги, подковы по настилу цокают.
– Где?! Вы ж в «Будапеште»!
– Да в «Будапеште», в «Будапеште», будь ты неладен, Марк! Прямо за спиной, почти ко мне кто-то вплотную подходит! Я на грузовозе один. Что я, не знаю? Знаю, как капитан. Не оборачиваюсь. Сплю? Заснул на вахте? Уверен – нет. Все признаки реала налицо, меня не обманешь. Сна нет ни в глазу ни в мозге, а приборов перед собой не вижу, кожу на загривке собрало в складку, все волосы дыбом: жду смертельного удара. И одно знаю: так я и знал. Так оно и бывает. Вот так Марта и пропала. Подошёл кто-то сзади, цокая, вцепился и утащил! – Шкаб заглотнул большую порцию воздуха. – Мать моя человеческая!
Я смотрел на своего шкипера, на моего исповедника, на Шкаба моего любимого. Мы были глаза в глаза сейчас, но он не видел меня. Ладони к вискам. Сидит, как штырь в позвоночник вогнали. Если бы я сейчас окликнул его – его хватил бы наш общий брат по разуму Кондратий. Не знаю, почему я так решил, но я решил и уверился. Шкаб был белый, как белая марка.
Он справился с воспоминанием без помощи. Перевёл дух, опустил руки и очень криво улыбнулся мне. Не стыд. Он сам своей же памяти старался не верить. Так выходило дешевле. Я очень хорошо его понимал. Я тоже себе давно не верил. Функционировал по привычке. Действительно, так дешевле. Свидетельствую.
– Хороший Туча рассказчик, – сказал он. – Навеяла, понимаешь… воспоминания…
– Кто был-то, шкип? – очень осторожно спросил я. – Видели его?
– Был никто, естественно, – сказал Шкаб. – Кто-то подошёл, облокотился на спинку моего кресла – я почувствовал, как обивка натянулась, подышал надо мной… Тут я стал настоящим неизвестным героем: обернулся. Никого в рубке. Глюк. Самый обыкновенный глюк.
Я внимал, не решаясь издать ни звука.
– Тогда что ж меня так перекосило от страха?– спросил себя Шкаб.– Что у меня, глюков не бывало? Да сотнями, что я, уникум у нас тут в Космосе?.. Но меня перекосило, Марк. Помню, достал я из кармана релаксант, сжевал две дозы сразу, закусил предельной спорамина, поднялся, походил по рубке, выглянул в холл. Посмотрел на мониторе, как там мои космачи на Башне, не раскинулись ли, наполовину съеденные, медленно переворачиваясь среди кровавых пузырей… Нет, живые спят себе. А меня, (…)[24], дружище, озноб колотит, никак не справлюсь. Главное, понимаешь, что страшно: на своём родном борту, не на Башне пустой… ОК. Таблетки подействовали. Если плохо – поработай. Я вернулся к сводному, взялся за попробовать до Экваторов и Фундамента доступиться. Я не радист, тем более не соператор, дело тонкое: увлёкся-отвлёкся. Экваторы в канале закодированы – оба. Вот ещё загадка – кто их замкнул. Как будто специально, чтобы бройлеры с платформой связи не имели, да и длинная связь с Космосом у них же через Башню заводилась по умолчанию. Блок стоял на уровне администратора. Начал я возиться с ним. Запросил БВС Башни, она мне что-то мелет божественное, про акриды и медовуху: истории постановки блока у неё в логе сервера связи, видите ли, как-то не сохранилось, она считает это каким-то сбоем, но я-то вижу, что блок поставлен руками! Сначала решил оставить как есть, хороший соператор может и имя блокировщика узнать, если ничего не потереть случайно, но махнул рукой я, авторизовался через свою БВС администратором по командирскому паролю и отозвал, на хер, команду-блок. И – бац! – сразу у меня на монитор вскочили две картинки – Экваторы, оба, стояли на вызове, в ожидании. И пялятся на меня два бройлера-дежурных. Службу знают. Но челюсти отвисли. А у меня и подавно.
– И? И? – сказал я.
– «Я – Шкаб! – говорю, – Экватор-4, Экватор-6, доложите ситуацию, приём». Оба они, значит, закрывают рты, протирают в глазных впадинах и наперебой докладывать. Так, мол, так, я Экватор-четвёртый, я – шестой, вахтенные такие-то, ситуация на маяках нормальная, связи с Башней (и вообще ни с кем) не имеем почти столько-то сотен средних суток, что и думать не знаем… Требую от них информации по развитию гнёзд, они мне отвечают, всё штатно, развились в полном объёме, ну, это ты, Марк, и сам всё знаешь. Почему нет связи с гнездом Фундам