– Благодарность, лидер, – сказал наступивший на меня и перевернул пиалу, как бы выливая из неё остатки. – Давно не елось мне с костерка. Благодарность, – и он отрыгнул, отвернувшись и прикрыв отрыжку огромной ладонью.
– Так девять личных, – сказала женщина. – Долго спали.
– А я всегда рад вас покормить, хана моя, – сказал Хан с энтузиазмом и приветливо. – Для того-то я и читал так много поваренных книг. Моя любимая – «Книга Кагелат». Никто не читал? «Мясо человечье не следует приправлять базиликом…»
– Я не читал, – подал голос мужчина, доселе молчавший. Голос у него был мальчишеский, реябческий, хотя весил он кило шестьдесят только в плечах, и говорил он странно – на одной как бы ноте. Я такое уже слышал. Сразу отличается. Регенерация голосовых связок.
– Никак не могу выбрать, кто вкусней готовит, ты, лидер, или тётушка Софья… – пробормотала женщина, складывая ложку.
– Тётушка Софья, ясно, – сказал лидер Хан. – Но никогда не соглашайся с этим при мне, Салло. Наживёшь сразу двух врагов: меня и Борю.
Женщина засмеялась.
– Интересно там у вас, марсиане? – крикнули от костра с игривостью.
– А ты подойди, милая, и сама понюхай, – не повышая голоса, но уверенный, что его услышат, ибо звать его Исмаэлом, ответил наступивший на меня.
– А не опасно? – спросил тот же голосок.
– У нас тут четыре тарелки, – ответил Исмаэл. – И четыре ложки. Кого ж нам бояться?
– Ну, один, значит, живой и очнулся, – сказал Хан. – А те? Мистер Блэк-Блэк, не откажи, затрать труда, взгляни.
Треснула в руках Блэк-Блэка пополам и засветила ещё одна «бактерия». Исмаэл Блэк-Блэк перешагнул через меня, я повернул за движением его голову и совсем близко, в паре-тройке дециметров от себя увидел профиль Саула Ниткуса. До сих пор я и представления не имел, что он тут. Только сейчас я вспомнил про своих.
– Саул! – крикнул я, пытаясь повернуться на бок к нему, и незамедлительно Блэк-Блэк лягнул меня каблуком. С его точки зрения – профилактически. А из меня вылетело всё набранное дыхание.
– Эй ты, прик. Если хочешь быть, дышать и узнать неведомое, лежи тихо, – сказал, обращаясь ко мне, Хан. – Можно смотреть. Но нельзя говорить и двигаться. Представь, что ты больной. Тебе нужен покой. А мы – врачи. И мы можем дать тебе покой в любую минуту. Разрешаю тебе кивнуть, если ты понял. А это необходимо – понять. Понимание важных вещей – единственное твоё лекарство от смерти сейчас, больной. Так вот, ты понял меня?
Я кивнул. Выбор был невелик. Кивнуть – не кивнуть. Лежать живым – лежать убитым. Я сразу поверил Хану – и навсегда вперёд поверил, ибо он не лгал.
– Так что у нас там, мистер Блэк-Блэк? – спросил Хан.
– Старик смещается, сэр. Пограничное состояние. Человеком не очнётся. Явный сля. Связан хорошо. А последыш странный какой-то. Не пойму я его. Я стреляю в то, что мне непонятно. Выстрелил бы и теперь.
– Повременим, старшина. Мисс наша общая Слава! – отворачиваясь, позвал Хан. – Чай готовится ли?
– Да, Хан. Он готов.
– Ну, пошли пить чай, хана, – сказал Хан. – Да и поспать нам сегодня обязательно предстоит – натурально. А ты – не забывай, что для тебя полезно, что вредно, сынок, – уже удаляясь бросил он мне. За ним потянулись остальные. Исмаэл Блэк-Блэк не наступил на меня, переступая через.
От того, как меня впервые ударили оружием по голове, до того, как я впервые увидел костёр, я был без сознания продолжительное время; не знаю, как действие переместилось далеко от места катастрофы. Саулюса, Хич-Хайка и меня волокли на руках? Но у «ханы» имелся вертолёт, но неужели я был настолько контужен, что полёт не привёл меня в чувство? Я не верю. Да и места в вертолёте на всех не хватало – пятиместная открытая платформа, вооружённая парой смартов, с мощной лампой на козырьке кабины, два пилотских места, радист, два стрелка. Военный «гриф». Совершенно ненужный нам в Палладине – древняя ошибка снабжения. Сколько лет провалялся он в арсенале «ОК» в пяти или шести ящиках, прежде чем понадобился… И кому понадобился, и как! Адаптирован вертолёт не был к грунту, я слышал, как Блэк-Блэк и женщина по фамилии Салло, умевшая управлять вертолётом, с неудовольствием обсуждали его пригодность, представлявшуюся им спорной, в обсуждение понемногу вступили все без исключения, и два следующих ночных часа, свидетелем которых я имел полное сознание быть, активно обсуждалась только и исключительно транспортная проблема. В снаряжение таинственного десанта входил, оказывается, большой мощный наземный вездеход, но его убила аварийная посадка – как я понял, и что мне позже подтвердили. Единственное, я не узнал тогда, а теперь и не узнать никак, был ли адаптирован их транспорт, не мог же не быть, а если был, то что это была за процедура? Железо к SOC мгновенно, по факту принятия к грунту, не тренируется – насколько мне известна технология. И оставались у них – лошади. И, естественно, маленький двухместный ровер с прицепом – видимо, уже адаптированный. Вертолёт (выяснилось в ходе подслушивания) тащили на салазках ровером, ну а контейнер доплёлся сам.
(Да, да, лошади, не вру, ейбо, бля. Маленькие, мощные, лохматые, очень злые и непокорные ласке клоны. Выводок их и выпекался всю ночь в мобильном процессоре неподалёку в темноте…)
(Не кто иной, как я, им всё спутал и всё поломал. Я вырубил БВС, выполнявший абсолютно корректную, штатную программу посадки. Разумеется, подробностей я не знал тогда, зачем, например, был необходим баллистический спуск? Быстрота? Тогда, если уж время они потеряли по моей милости, какой был им смысл сидеть у костра, несколько часов склонять на разные лады клоновую массу, сунувшуюся к управлению… Объяснение у меня теперь есть, только очень уж оно просто – они просто проволынили, вот так вот…)
А десантники, неослабевая, галдели, как им, мол, теперь и куда, кто-то иногда подходил ко мне, то мужчина, то женщина, светил в лицо, оттягивал губы, обязательно говорил в мой адрес что-то трабловое. Но я почти не прислушивался к гвалту, не замечал оскорблений и мало думал о будущем. Саул Ниткус, лежащий связанным рядом со мной, мучительно умирал.
Он умирал, и я не знаю, кого мне благодарить за темноту и тени, скрывшие от меня подробности, погасшую «бактерию»? Он умирал молча, и за это я благодарю его, хотя он молчал не из боязни кого-то обеспокоить. Я ничем не мог ему помочь, никто не мог ему помочь, даже сам он, космач и серьёз, не мог помочь себе. Сейчас ему не помогла бы и эвакуация. Умирал он, а они ели и пили, а он умирал. Я не хочу описывать его смерть. Да и не смотрел я: впал в оцепенение, считал небо. А кончилось так: через меня переступил кто-то и несколько комочков земли с подошв переступившего просыпались мне на грудь.
– Старик готов, Хан! – крикнула женщина – над Саулом склонилась женщина.
– Фаза? – странно спросил отдалённый голос Хана (я уже отличал их голоса!). – Обсля?
– Глаза потекли, – ответила женщина. – Кровь белая. Дал старичок SOC…
– Один поЯснел… – пробормотала другая женщина поблизости – та, что звалась то ли Вереника, то ли Береника..
– Оканчивай его, Долли, – приказал Хан.
– Перчатки-не-забудь-Долли,– напомнил мужчина, не Хан и не Блэк-Блэк, тот, что подходил с ними ко мне раньше, монотонный. Звуков, близко от меня возникших и продолжавшихся несколько минут, я никогда раньше не слышал. Сопение, какое-то сальное сильное трение, тоненький свист, как из того рассказа про сыщика и змею, треск рвущейся ткани… Полминуты, потом женщина резко поднялась, едва не споткнувшись о меня, вполголоса выругалась. Что-то мягко и сильно стукнулось и покатилось.
Глаза у меня открылись сами собой. Я увидел снизу стропорез в её руке и, не желая больше видеть ничего, зажмурился. Прямо у моего уха обильно текло. Отвратительный запах. Не знаю, как меня не стошнило.
– Готово, Хан. С этим без премии, – сообщила Валерия. – Возможность посмертной двигательной активности пресечена.
– Двое ещё, – напоминающе сказал Хан. – Проверь их.
Мне посветили в лицо из фонарика. Твёрдый палец ткнул меня в горло, так что я хлебнул слюны (обильно отделявшейся), закашлялся, но глаз не раскрыл. Палец с острым ногтем сильно надавил на щёку, потянул кожу вниз. Я закатил зрачок.
– Хана, а тут, с пареньком, похоже, на выпить будет, – сообщила Валерия. Произошла какая-то пауза, невидимая мне. – А последыша не понимаю.
– Я бы обоих окончил, да и за дело… – сказал четвёртый мужчина. – Зря мы тянем, Хан.
– Закон есть закон, Адам, – сказал Блэк-Блэк. – Каждый имеет право стать хобо. Каждому даден шанс. Мы исполняем закон, Адам.
– Н-да? – спросил Адам Мерсшайр. – А шрам ты ему свой отдашь? Расскажи, как ты намерен это сделать. Я отдам ему свой.
– Ну-ка, Мерс, прибери язычок, – ласково сказал Хан. – Налей себе чайку, яйцеглавый. Смочи язычок. Он у тебя просох на свежем воздухе. Смочи его и держи мокрым. Старые времена вспомнились? Трибун…
– Не называй меня так, Рукинштейн.
– Ах да! Виноват. Эк тебя разобрало. Но мы поссоримся с тобой позже. Салло, не откажись, паренька приблизь к огоньку. Скоро двигать, а надо полюбоваться. Бля, сходи, как там коники?
– ОК, лидер, – ответил монотонный.
– Эй ты, прик! – сказала Валерия Салло. – Ты меня слышишь?
– Разреши ему разговаривать, – посоветовал Блэк-Блэк. – Ему запретил Хан, а парень, по всему, дисциплинированный. Космач.
– Хан? – спросила Салло.
– От моего имени, – сказал Хан. – Или так его притащи.
– Тебе разрешено отвечать, прик. Открой глаза. – Салло пнула меня в плечо. Я открыл глаза. Она стояла надо мной, наклонившись, упираясь локтем в колени, и ловко вращала между пальцев масляно, липко блестевший стропорез. Я с трудом заставил себя смотреть мимо лезвия на лицо десантницы.
– Прик, ты понимаешь русский язык?– спросила Салло.– Ты меня уже (…)[65].
– Понимаю, – сказал я.
– Наконец-то! Хорошо. Сейчас я помогу тебе встать, и мы прогуляемся до костра. На тебя имеют желание взглянуть мои товарищи. Возможно, с тобой даже пообщаются. Ну, давай.