Она примерно представляла себе, где нужно свернуть, чтобы попасть на дорогу, которой едут барон, Уве, Эрна и Имшиц.
Но она совершенно не представляла себе, что делать, когда она наконец встретится с Уве. Нужно было как-то объяснить ему свое присутствие, причем так, чтобы он не принял Тийне за сумасшедшую. А еще Эрна… Эрна хоть и не болтлива, но по такому случаю уж наверняка что-то скажет!
И вот Тийне напала на след Уве. Тогда-то на нее и напал страх. Издали, хоронясь за кустами, она приближалась к биваку, устроенному не на самом склоне, а на небольшой площадке, где можно было развести костер. Она хотела подслушать беседу барона с Уве и Эрной. Но подходить слишком близко она все же боялась. И так получилось, что она слышала главным образом песни, исполняемые тремя мужскими голосами. Очень скоро она стала отличать мощный и зычный бас Уве от менее громкого голоса барона.
Потом ее перепугал старый Имшиц, которого барон отправил в Шимдорн, и Тийне пустилась наутек, совершенно не беспокоясь о треске веток и шелесте потревоженной листвы. Когда же она поняла, что Имшиц возвращается к барону, то чуть не разревелась. Одно дело – самой выйти к костру и без расспросов объяснить свое путешествие, другое – если на путешественницу устроят облаву, поймают и наговорят всяких неприятных слов. Тогда можно сразу распроститься с мечтой о замужестве. А ведь поймают! Уве подбросит вверх шар зеленого огня, и при свете все сразу увидят Тийне с ее ослом.
Нужно было уходить подальше.
Тийне никогда не ходила по лесу и по крутым склонам. К тому же она тащила за собой осла, страшно боясь, как бы скотина не заорала. А поскольку вверх карабкаться легче, чем спускаться вниз, то Тийне забралась довольно высоко.
Ей было нелегко, но ее выручала мечта. Она представляла, как будет вдвоем с Уве по ночам обходить Русдорф. Русдорфцы должны понять: двое часовых лучше, чем один. Идти мимо цветущих садов и свежескошенных лугов, наслаждаясь ароматами… и поцелуями…
Тут-то и случилась беда – осел провалился в яму.
Могло быть хуже – в яму могла попасть сама Тийне, провалиться по пояс, а как выкарабкиваться – неведомо. А пока лишь осел молотил передними копытами по краю ямищи и ошалело барахтался.
Уже потом Тийне поняла: нужно было расседлать осла, захлестнуть подпругой ствол надежного дерева и выручать скотину, одной рукой крепко держась за подпругу, другой вцепившись в уздечку. И помощь-то требовалась невеликая! Но она попыталась вытащить осла, вцепившись сбоку в уздечку двумя руками.
И так ли ей сейчас, сию минуту, был нужен этот треклятый осел? Что случилось бы, если бы Тийне успокоилась, собралась с духом и пошла искать Уве и барона? Ей наверняка сказали бы, что она бестолковая дуреха, но помогли бы.
Все это пришло в голову Тийне уже после того, как она, упираясь ногами в сухую землю, сдвинула пласты и вместе с ослом поехала куда-то в непроглядный мрак.
Осел приземлился на все четыре копыта, Тийне – на осла. Она подняла голову, увидела дыру, через которую свалилась в пещеру, и поняла, что сама отсюда не выберется.
О том, что в горах Бервальда есть пещеры, она знала. И о том, что в пещерах зимуют медведи, тоже знала. До зимы, к счастью, было еще далеко, медведи шастали поверху, охотились, обирали кусты дикой малины.
Ощупав ногами пол пещеры, Тийне поняла, что он довольно гладкий, можно идти и вести за собой осла. Но куда идти? Ее осенило – если здесь живут медведи, то наверняка поблизости должен быть выход, вряд ли они устраивают логово в самой глубине горы. И выход – на такой высоте, чтобы медведь, встав на задние лапы, мог выкарабкаться.
Тийне сделала несколько шагов и уткнулась в стену. Ведя по стене рукой, она осторожно пошла во мрак. И тут она услышала плач.
Где-то совсем близко заплакало дитя.
Первая мысль была: медвежонок! Тийне понятия не имела, когда медведицы приносят малышей, и смертельно перепугалась: мохнатая мамаша могла, учуяв человека, кинуться на защиту своего младенца. Тийне прижалась к стене и вслушалась – не зарычит ли мамаша. Рык действительно раздался, но какой-то странный – девушке показалось, что она разобрала слова неведомого языка.
Дальше было еще страшнее – рыку ответил голосок, тоненький и внятный, но понять слова Тийне не смогла.
Одно было ясно – нужно как можно скорее выбраться из пещеры, пусть даже оставив на произвол судьбы осла.
Рык повторился, и тут только до Тийне дошло: да это же цверг! Она отродясь не видела цверга и не знала, как они рычат, но кто бы это еще мог быть? И Уве вместе с бароном и Эрной вышел на охоту за цвергами.
Или же пещерный медведь! Неизвестно, что хуже…
Медведя Тийне видела на ярмарке, он ходил на задних ногах и стонал почти по-человечески. Хозяин, пожилой южанин, утверждал, что зверь знает и по-своему произносит несколько слов.
Тийне съежилась и обхватила себя руками. Ее прошибла мелкая дрожь. Девушка уже прокляла тот час, когда решила ехать в Бервальд вслед за Уве. Уве – боец, он мечет в цвергов огненные шары. И господин барон – боец, он рубит цвергов Зеленым Мечом. А Эрна осыпает их волшебными листьями, которые залепляют глаза. Эти трое могут себя защитить. Но как сделать, чтобы они защитили Тийне? Звать – опасно, не Уве услышит, а цверг или медведь.
А где-то в глубине пещеры, может, даже на другом ее ярусе, опять раздался детский плач. И Тийне в полном отчаянии прижалась к своему ослу.
– Только молчи, слышишь? Только молчи, – шептала она.
И осел, как будто он что-то понимал, молчал.
Она не знала, сколько просидела в той яме в обнимку с ослом. Время от времени принимался плакать незримый ребенок, доносились и другие звуки.
И вдруг она услышала голос Уве.
Этот голос отчетливо и внятно произнес:
– Вот и замечательно!
Уве, значит, был неподалеку, в пещере.
И, поскольку попавшей в беду девице не до церемоний и не до стыда, к тому же голод вовсю дает себя знать, Тийне осторожно пошла на звук любимого голоса.
– Ну, что, господа? Идем искать вход в пещеры, – сказал Рейнмар. – Если цверги здесь, то здесь их и надо истреблять, не дожидаясь, пока они уйдут своими подземными норами. Что скажешь, Уве?
– Именно так, ваша милость.
– А ты, Эрна?
– От меня в пещерах будет мало толку. Я останусь снаружи на случай, если придут вольфкопы.
– Это правильно, – согласился Рейнмар. – Имшиц, возьми всю скотину и отгони вниз. В пещерах она не понадобится. А внизу она целее будет.
– Отгони на открытое место, чтобы ты сразу увидел, если нападут цверги. Тогда – в седло и во весь опор! – посоветовал Уве. – Днем они, правда, не вылезают, но могут учуять ослиный запах и пойти за добычей. Никогда не ел ослиного мяса, да и никто в наших краях не ел, но для голодного цверга оно сойдет.
Имшиц торопливо собрал все свое кухонное имущество и припасы, залез на осла, и Уве дал ему поводья прочих животных. Когда старик уехал, Рейнмар подошел к Уве и левой рукой хлопнул его по плечу.
– Держись, приятель! И прибереги огонь – лес поджигать незачем, а в пещерах он даст нам свет.
Эрна подошла к Рейнмару. На объятия рассчитывать не приходилось, но она левой рукой осторожно погладила край его плаща. И это было для нее счастьем.
Она не думала, что Рейнмар заметит эту скромную, совершенно неощутимую ласку. Но он вдруг повернулся.
– Славная ты подруга, Эрна, – сказал он. – Дай-ка я тебя обниму.
Эрна замерла. Рейнмар легонько прижал ее к себе левой рукой и сразу отпустил.
– Пошли, – сказал он Уве. – Вон там, наверху, видишь? Вроде дыра.
– Под выворотнем? – уточнил Уве.
– Ну да. Здоровенный пень. Я на охоте такие выворотни видел – под ними медведи часто на зиму залегают. А раз тут пещеры – может статься, когда дерево набок легло и корень вылез, как раз дыра в пещеру открылась.
– Только бы на медведя не напороться. Жаль будет зазря губить ни в чем не повинного зверя.
Они полезли наверх. Пень-выворотень был воистину огромен: ствол толщиной с десятиведерный бочонок, взъерошенные корни толщиной в мужское бедро – не на всякой телеге такое сокровище увезешь. И под ним действительно был вход в пещеру.
Рейнмар спустился туда первым, Уве – за ним. Эрна увидела зеленоватый свет, идущий из пещеры, – значит, Уве запустил первый огненный шар.
И тогда она тихонько запела.
– Зелень леса, зелень сада, зелень всех лугов прибрежных, донно, донно… Там, по зелени прекрасной, пусть жених с невестой ходят, донно, донно…
Конечно же, она знала, что Рейнмар никогда не будет ей женихом, а она ему – невестой, но прикосновение его руки согрело душу, и нельзя разве в мечтах пройти с любимым по мягкой молодой траве? В такой мечте, может, больше сладости, чем в настоящей весенней пляске на лугу.
Но поющий человек теряет бдительность, и Эрна замолчала, прислушиваясь. Если Рейнмар и Уве найдут в пещере цвергов – будет визг и вой. А пока что тихо.
Она подобрала сухую хворостину и прошлась по склону, шевеля кусты и приподнимая еловые ветки. Ничего опасного она не обнаружила. Однако они знала, что где-то поблизости должна быть нора, через которую вылез цверг, оставивший след. Было бы правильно устроить засаду возле этой норы – вдруг перепуганные цверги оттуда полезут? Листья – не оружие, но они залепляют нечисти глаза и не дают сражаться.
Если ты – часовой, то все нужно предусмотреть.
И Эрна ходила дозором и понизу, и поверху, хотя перепады высот ей сильно не нравились, приходилось все время хвататься левой рукой за ветки. Русдорф – деревня равнинная, вокруг – поля и луга плоские, как деревянная тарелка, нет привычки карабкаться вверх и сползать вниз.
– Эрна! – позвал незримый Уве. – Поднимайся сюда! Это не цверги!
– А кто же?
– Темные альвы!
Эрна знала, что темные альвы когда-то жили в пещерах, но из-за цвергов им пришлось уйти, одни подались на север, другие – на восток. Вместе с ними пропали и многие тайны кузнечного дела. Женщины и девушки Русдорфа берегли, как сокровища, изготовленные ими тонкие вышивальные иголки и булавки, крючки для вязания кружев, маленькие наперстки. А у отца Эрны в Керренбурге имелись прекрасные ланцеты и щипцы, тоже – дело рук темных альвов; от времени лезвия ланцетов истончились и стали острее бритвы.