Один парень неподалеку от меня, видимо, не смог сдержать переполнявших его чувств и начал палить в воздух из ружья. Он явно видел, как это делают в фильмах, когда радуются чему-то. «Ты что, продырявишь знамя», — тут же отругал его товарищ постарше, должно быть сотник дружины. Парень смутился и опустил ружье, но сигнал уже был дан, и в разных местах стали палить из ружей и револьверов (когда-то писали: «леворверов». Как хорошо звучит!). Кто-то успел подстрелить несколько дронов, и они свалились прямо в толпу. Слава богу, обошлось без жертв. Странно было наблюдать за убийством дрона. Как будто выстрелили в летящего гуся. Перьев нет, но ощущение такое, что прикончили птицу.
Вдруг словно по сигналу (никто так и не понял, это было по плану или из-за внезапной стрельбы) дроны все как один раскрыли прищепки и улетели на запад, а знамя осталось парить в воздухе. Повисев немного, оно начало плавно снижаться, медленно, словно в задумчивости, обволакивая деревья, кусты, детские горки и каменного слона, озеро с лилиями, скамейки, беседки, бюсты поэтов и генералов, летучий отряд Бенковского и мужчин с ружьями. Те, кто был с краю, успели отбежать в сторону, некоторые женщины и дети тоже испуганно бросились прочь, но большинство остались на месте. Там, где росли высокие сосны и каштаны, появилось нечто вроде гигантской палатки или циркового купола, на склонах и открытых полянах шелк плотно лег на землю, обозначив прижатые к земле тела. Почти сразу послышались жалобные крики — людям нечем было дышать. Пришлось разрезать священную материю ножом. Борисов сад покрывало гигантское знамя. Можно было подумать, что его упаковал Христо Явашев — Кристо, которого, впрочем, «Молодцы» недолюбливали.
Слава богу, я оказался неподалеку от развесистого каштана, под которым сидел дед Матейко, так что воздуха было предостаточно, только раздражал запах ткани и мокрых салфеток. Оказалось, что знамя опрыскали розовой водой, и весь Борисов сад сейчас напоминал Долину роз, к ужасу задыхающихся и кашляющих под полотном людей. Наконец в ход пошли ножи и сабли, чтобы освободить страдающий народ. Вокруг раздавались крики, кашель и крепкая ругань. Выкрикивали имена потерявшихся. Все это помешало осуществить задуманное в качестве кульминации события: Апрельское восстание, которое должно было вспыхнуть, так и не вспыхнуло. Пушка из ствола черешни, как это было когда-то, не выстрелила, кстати, она и прежде не всегда стреляла, а теперь, под знаменем, могла и покалечить. От конницы отбилось несколько обезумевших коней, которые кружили, рискуя затоптать упавших на землю всадников. С холма, изображавшего Шипку, откуда, по сценарию, оборонявшиеся должны были бросать камни и бревна, доносились глухие стоны и голос диктора, льющийся из колонок.
Восстание явно провалилось, что, по сути, случилось и на самом деле. И это делало историческую реконструкцию абсолютно достоверной.
13
Майский сумрак стыдливо пытался прикрыть следы послеполуденного бунта: обрывки знамени на ветках каштанов в Борисовом саду, пустые бутылки, газеты, коробки… Не знаю, кто убирает мусор после революций.
Я направлялся к Докторскому саду, двигаясь по улице Кракра. Возвращаться не хотелось, и потому решил завернуть в архитекторское кафе, где когда-то проводил почти все послеполуденные часы. Кафе располагало маленьким уютным двориком — идеальное место для чтения и размышлений, разумеется, если не наткнуться на болтливого приятеля. Достав телефон, я попытался набрать номер Гаустина в клинике. Мне очень захотелось рассказать ему о сегодняшнем дне. Долго никто не отвечал, и я нажал отбой, решив, что лучше написать. Он, кстати, не любил телефоны. Вспомнив о Демби, я достал его визитку и набрал номер. Снова никто не ответил. Тогда я написал ему и предложил встретиться. Буквально через секунду пришел ответ. Демби извинялся, что сегодня никак не сможет, так как у него был ужасно тяжелый день, и предложил увидеться завтра утром за чашечкой кофе у него в офисе в Центральной бане.
В архитекторском дворе было довольно тихо. После целого дня митингов и восстаний здесь все выглядело так, словно ничего и не происходило. За большим угловым столом собралось несколько пар аристократического вида, они что-то праздновали: юбилей, бриллиантовую свадьбу или просто то, что все еще живы. Неподалеку от меня целовались парень с девушкой. «Вот вещи, которые никогда не меняются», — подумал я, стараясь не смотреть в их сторону. Интересно, как будет выглядеть это кафе с уютным двориком, если «Молодцы» победят. Приволокут ли они сюда свою черешневую пушку, чтобы установить ее у входа? Поменяют ли стеклянные бокалы на керамические стаканы? Застелят ли столы красными вышитыми скатертями в национальном стиле? Наверно, эту симпатичную, слегка рассеянную официантку заставят облачиться в национальный костюм, надеть на шею ожерелье из монет, а голову повязать пестрым платком. Тихий джаз сменится народной музыкой. И придет ли им в голову оставить несколько мест для уставших от истории граждан?
Может, вместо этих прекрасных цветов, хаотично растущих во дворе, посадят бело-зелено-красные тюльпаны нового сорта «националь»? Я читал, что какому-то садоводу после многочисленных усилий удалось вывести такой сорт. Ввести зеленый в бутон цветка было насилием над природой, которая и без того сохранила зеленый цвет стебля и листьев, пожалев чашечки.
Человек убежден, что природа никуда не денется, что бы ни случилось. Что всегда будут весна, лето и осень, которую сменит зима, а потом снова придет весна. Но теперь даже это не точно. Впрочем, если верить кельтам, одним из первых признаков апокалипсиса является смешение сезонов.
Вдруг где-то поблизости послышалась стрельба. После целого дня шума, криков, неразберихи и хаоса я, наверно, не обратил бы внимания, но мне показалось, что прозвучала автоматная очередь, а сирены машин скорой помощи и полицейских автомобилей подтверждали: что-то случилось. Показательные убийства в центре Софии регулярно происходили не только в двадцатых и девяностых годах двадцатого века, но были характерны и для конца девятнадцатого. Одного премьер-министра уложили на бульваре Царя-освободителя, другому рассекли голову на ул. Раковского…
Я расплатился и пошел к выходу. На сегодня хватит эмоций. Дома я включил телевизор и узнал из новостей, что у памятника Советской армии произошло столкновение между участниками обоих митингов. Двое «Молодцев» получили тяжелые ранения. Как уточнил репортер, по ним, вероятно, стреляли из пистолета-пулемета Шпагина времен Второй мировой войны. Памятник оказался как раз наличии соприкосновения двух митингов. Телевидение опередило машины скорой помощи, и раненые тихо стонали, демонстрируя кровоточащие раны в репортаже с места событий.
В гостях у Демби14
На другой день спозаранку я отправился в Центральную баню. Ночью прошел дождь, и холодным майским утром город выглядел совсем иначе, чем вчера. Тротуары напоминали минные поля, плитки проваливались под воду, опрыскивая брюки грязью. Передвигаться было неимоверно трудно. Требовалось точно рассчитать, на какую плитку ступить, подпрыгивать, искать обходные пути, маневрировать. Так перебежками, проклиная все на свете, я добрался до места.
Центральная баня, разумеется, уже давно утратила первоначальную функцию, но оставалась одним из красивейших зданий в Софии: легкий, изящный фасад в стиле Сецессиона и византийские закругленные формы. В настоящий момент в Центральной бане разместился Музей города, но по привычке все продолжали называть его по-старому. Время от времени появлялось очередное гражданское объединение, которое во что бы то ни стало хотело вернуть зданию прежнее предназначение — городской купальни с двумя просторными бассейнами, большим в мужском отделении и поменьше в женском. Мне пришлось пройти через музейный отдел мимо золотой кареты в стиле Людовика XVI и не менее массивного секретера, подаренного нашему Фердинанду самим Бисмарком.
Офис Демби находился на верхнем этаже, в самом конце коридора. Просторное помещение, уставленное предметами разных стилей и эпох, словно естественное продолжение музея.
— Что будешь пить? — спросил Демби, едва я переступил порог.
— А что есть?
— Все — от кофе до кумыса.
— Кумыс? — воскликнул я — Кобылье молоко?
— Да, с закуской древних болгар, — ответил Демби. — В последнее время пользуется огромным спросом. Пшенная наша, вареный булгур и тонко нарезанная бастурма. Попробуй. — Он убрал салфетку с перечисленных яств, которые уже стояли на соседнем столике.
— Мясо, высушенное под седлом коня, — заметил я, взяв кусочек.
— Да, так пишут, но я не могу гарантировать достоверность этого утверждения… Впрочем, в последние годы коней стало больше, чем овец, здесь их почти столько же, сколько и коров. Должен тебе сказать, что патриотизм оказался весьма эффективным.
Я недоверчиво положил в рот тоненький кусочек и стал медленно жевать. Мясо оказалось жестче, чем я ожидал, и вкус у него был какой-то очень неприятный, сладковатый.
— Ах да, я забыл сказать: бастурма из конины.
Я еле сдержался, чтобы не выплюнуть кусок на салфетку…
— Ну да, — продолжил Демби, — протоболгары не выращивали свиней и коров, конь им служил для всего. Впрочем, должен заметить, бастурма очень полезна, в ней вдвое меньше холестерина и жиров, чем в другом мясе, плюс она содержит много цинка. — Все это он выпалил скороговоркой, словно в радиорекламе. — Кстати, это, можно сказать, новинка. Называется «Хан Аспарух». — Демби указал на фирменный календарь на стене. Хан Аспарух величественно сидел верхом на коне и задумчиво жевал кусок бастурмы. Было такое чувство, что он только что отрезал его от этого самого коня. Вкус Великой Болгарии. А ниже мелкими буквами написано: «Из болгарского мяса». Я поежился: звучало как-то слишком неоднозначно.
— Сделай, пожалуйста, кофе, — попросил я. — И, если можно, без кобыльего молока.
Я выпил кофе залпом, чтобы прогнать отвратительный сладковатый вкус. Потом Демби предложил мне сок из свеклы и сельдерея. Пока жужжала соковыжималка, я осмотрел комнату. На стене справа от двери висела большая карта Великой Болгарии. Признаться, я не помню, когда она существовала. Почти вся Европа на карте была болгарской плюс еще два куска, отрезанные, словно бастурма, от Азии На полках небольшого шкафа позади письменного стола виднелись четыре довольно странных потира. Я подошел поближе и понял, что это, по сути, искусно сделанные бокалы в виде черепов с металлическим ободком