Спал Пилатик, обнимая Марину, недовольную его все частыми отлучками. Не такой она представляла себе жизнь большого чиновника, следователя по особо важным делам Генпрокуратуры. Но время было спать, а не выяснять отношения, – вот она и спала.
Спала Верка, думая о том, зачем ей недавно звонила эта толстуха в очках из «Лаборатории». И Тятя-Тятя, проживавшая одна в снятой комнатке, тоже спала, видя сон, как она все-таки отнимает у воровки пятисотку и наставляет ее на путь истинный. Им было суждено скоро встретиться, и встреча эта не сулила ничего хорошего – ни той, ни другой.
Спал Алехан в отдельной комнате. Спал плохо, ворочаясь и думая об одном: где взять нормальную няню. Перед его глазами вставал облик жены, ее всегда спокойные глаза и бескровные губы. Ими она шептала: «Няня, няня…»
Спали пьяным сном сантехники Виссарион и Ванятка; беспокойным – грузины Вано и Резо в пустынном особняке; спали Данила, Соня, Иван, Камилла, Димон. А Су Ян не спала, сидела на кухне в своей однокомнатной квартирке и вышивала. Не могла она заснуть, какая-то тревога давила ее небольшую грудь, и она думала: почему недавно в ее уста вложили чужие слова, и язык покорно повторил их?
Не спал и полковник Заратустров. Он стоял в своем кабинете с четвертой по счету сигарой, роняя пепел на ковер, и фломастерами рисовал на новом ватмане, укрепленном на стену, линии, помечая их: «Гаспар», «Мельхиор», «Валтасар». Последняя была помечена пунктиром. А ниже полковник нарисовал три звезды, которые и обозначил названиями отдельных частей операции «Корзина»: «Ассасинка», «Цыганка», «Шаманка». Полковник был стар, дома его не ждал никто, и поэтому он, замерев с фломастером, подолгу глядел в белизну ватмана, думая, что этим линиями суждено сплестись вскоре воедино. Но как? Каким образом?! Этого он не знал.
Только лежала в его кармане записная книжка с афоризмом, когда-то давно вычитанном у Солженицына, из рукописной версии «В круге первом»: «Мы должны иметь мужество видеть Зло мира и искоренить его!»
А в пространстве времени, не уходящем никуда и раскинувшемся в этой вселенной чередой застывших дней, по каменным ступеням Аламута понималась женщина в накидке. Летели с хриплым бульканьем переломанного горла вниз ассасины, белел ее выпуклый голый живот, ломались клинки… И безумный старец, дико глядя в пустоту желтыми глазами, сидел в темноте сакли, ожидая и предчувствуя ее восхождение на самую верхнюю ступеньку.
А над всем этим, осматриваясь вокруг внимательными и подвижными глазами, на вершине неизвестной горы сидела, задрав крупную морду, белая собака. Она наблюдала за всем этим, и ее ничего не волновало, ибо собака эта безмолвно говорила горам и рекам, людям и зверям, Злу и Добру: я есть Абраксас, Первопричина и Первоисточник. И все, что есть, – во мне. И пребудет со мной.