Время Березовского — страница 28 из 84

Март 2016 года, Москва

Луканов Александр Константинович (род. 1962) – российский финансист. В 1988–1989 гг. – секретарь Калининского РК ВЛКСМ г. Москвы. С 1990 по 1992 г. – зам. генерального директора центра НТТМ “Контакт”. 1992–1993 гг. – глава финансово-промышленной компании “Формула безопасности”. С 1995 г. сотрудник Альфа-банка. Член совета директоров ОАО “Альфа-банк”; председатель наблюдательного совета ЗАО “Альфа-банк” (Украина).
Авен: Саша, ты руководил кооперативным бизнесом Альфа-банка и выдавал кредит Березовскому. Расскажи историю, как они потом с Бадриком эти деньги возвращали.Луканов: Я кредит не давал. Когда я пришел, речь уже шла о возврате. Это был кредит, который очень плохо обслуживался. Для “Альфы” тогда это была небольшая сумма. Миллионов 15 или 20 долларов. На ЛогоВАЗ. Я пришел в Альфа-банк и через какое-то время смотрю: в книгах “Кредит” просрочка уже четыре месяца: проценты не платят, никто не звонит, и на звонки не отвечают, информации не дают.

Потом нам повезло: мы поймали какую-то транзитную сумму и ее арестовали. Тут, конечно, сразу все появились, со звонками. Говорят: “Отпустите”. – “Не отпустим”. – “Отпустите, сейчас вам позвонят. Вам еще не звонили?” – “Не звонили”.

Это продолжалось несколько дней, потом мне сообщают, что Бадри хотел бы с нами переговорить. Они поняли, кто там держит сумму и не пускает. Я уже ухожу, уже в коридоре меня встречает Фридман. Говорит: “Ты куда?” – “Я к какому-то Бадри”. Ну, я из газеты “Коммерсант” знал, что такое ЛогоВАЗ, кто такой Березовский, но про Бадри ничего не слышал. Я говорю: еду в ЛогоВАЗ разбираться с кредитом, Бадри какой-то зовет. А он говорит: “А ты знаешь, кто он такой?” И я говорю: “Нет, не знаю. Говорят, что это человек, с которым я могу обсудить вопрос, почему он не возвращает кредит”. И Фридман говорит: “Знаешь, давай ты не поедешь никуда. Давай мы дождемся, когда они сами приедут”.

Ему было скучно

Л: Потом были какие-то переговоры: мы с разными арестами смогли погасить бóльшую часть суммы. И Бадри сказал: хорошо, встреча. Должен приехать Березовский. Встреча была как раз у тебя.А: Они вместе приехали.Л: Сначала приехал Бадри. Березовский приехал позже: он опоздал на какое-то время.А: И там была речь о том, что мы с них должны взять проценты и штрафы.Л: Да. Когда мы фактически погасили почти всю сумму, оказалось, что остались штрафы. Это обычай тогдашнего делового оборота: 365 процентов годовых штрафные. Они не могли понять, почему, во-первых, им вообще не уступают и почему, во-вторых, мы заставляем гасить штрафы.А: Штрафы были, по-моему, тысяч 800 долларов. Под миллион.Л: Мы какое-то время пролонгировали им кредит под дополнительные залоги. И остались чистые штрафы.А: Они считали, что совсем несправедливо брать с них штрафы. Ну, у нас к ним были встречные претензии к тому моменту.Л: Да, что-то по телевидению.А: Лично мы с Березовским дружили, но по бизнесу они в тот момент нас уже, как мы считали, обманули. По телевидению, по ОРТ.Л: Приехал Березовский. Это было начало лета 1996 года. Все, понятно, ждали, когда он приедет. Пришел Березовский. Он уже знал тему – понимал, что с него почему-то просят такую несправедливую сумму. Но, как я понимаю, его вообще не интересовали суммы, и штраф не интересовал. Его интересовало, как другие люди к нему относятся: соглашаются ли с ним или не соглашаются, учитывают ли его мнение, соперники ли они для него в данный момент, или враги, или друзья. Вот это для него было важней, потому что когда он узнал, что нужно платить какие-то штрафы, он сказал: “Хорошо, я согласен, сумму нужно погасить”.А: Нет, сначала они не хотели. Потом они вышли из комнаты, поговорили, минуты две посовещались отдельно, пришли и сказали: “Мы все заплатим”. И все заплатили. А какое впечатление на тебя лично произвел Березовский?Л: В тот момент, понятно, он был для меня человеком из газеты. Но тогда он был мало мотивирован, потому что, собственно, и сумма, и сделка его мало интересовали. Он туда пришел по просьбе Бадри.

Помню, как уже потом видел его в Лондоне, это был совсем другой человек. Здесь он был полон какой-то такой внутренней энергии. Там он только анекдоты про Вовочку рассказывал весь вечер. Но это уже было через 10 лет, наверное.

А: Бизнесменом он тогда тебе не показался, этот Березовский?Л: Ну, совсем нет. Ожидали, что придет человек, который делает огромные сделки, влияет на важных людей в государстве. Но пришел человек, которому в принципе был обременителен этот разговор. Ему неприятно, когда ему указывают, что он где-то неправ. Ну и сама сумма такая, что не хочется об этом говорить.А: 800 тысяч долларов.Л: Да. Почему-то Бадри не решил эту проблему, и ему приходится сейчас об этом говорить, а это ж не какая-то серьезная интрига.А: То есть ему было скучно.

Андрей ВасильевМарт 2016 года, Москва

Васильев Андрей Витальевич (род. 1957) – советский и российский журналист. В 1980-х работал в изданиях “Московский комсомолец”, “Собеседник”, “Московские новости”. С 1989 г. занимал различные должности в ИД “Коммерсантъ” (в настоящее время – член совета директоров). В 1995–1996 и в 1997–1998 гг. работал на ОРТ заместителем генерального продюсера и руководителем дирекции информационных программ. С 1999 по 2010 г. – шеф-редактор объединенной редакции ЗАО “Коммерсантъ”. В 2005–2006 гг. – главный редактор газеты “Коммерсантъ Украина”.
Авен: Мне неловко интервьюировать тебя – журналиста, но думаю, ты и сам все расскажешь. Для начала вопрос – как ты познакомился с Березовским?Васильев: Я тогда был в рекламном бизнесе, у нас была небольшая фирма “юрийгагарин”, с маленькой буквы в одно слово. А времена были такие – это же был 1993–1994 год, – что даже небольшие фирмы могли много зарабатывать на рекламе. Помню, даже у Video International мы отжали какой-то креатив. Лесин был нам только благодарен, потому что зачем ему с креативом мучиться, когда у него объемы.

Какой-то период был очень тяжелый. У меня одного клиента убили. Ты знаешь – был такой Долгов, Московский городской банк. Помнишь рекламу: “Хороший банк, устойчивый банк, Московский городской банк”? Как раз во время “черного вторника”, 11 октября 1994 года, его и пришили[115]. А у нас был хороший заказ от этого банка, богатый. Потом у меня дружок, начальник фирмы “Партия”, – его тоже, кстати, убили недавно, 27 пуль, – Саша Минеев[116]. Это он сделал компьютеры белой сборки, “АМ Трейд”. Привезли все эти компьютеры миллиона на три, и ни один не включился. К рекламщикам претензий нет, но тем не менее…

В общем, был период упадка, а у меня еще дочка должна была родиться, а денег ни хрена не было.

Водка и икра

В: И вдруг мне звонит Ксения Пономарева, с которой мы работали в “Коммерсанте” прямо с первого дня. Она говорит: “Пожалуйста, как дань нашей долгой дружбе ты сейчас выслушаешь меня внимательно и не пошлешь меня на ***. Сделай вид, что ты обдумываешь мое предложение. Но поверь, там очень большие деньги”.

Я говорю: “Ну, конечно, Ксения, я тебя выслушаю”. Она спрашивает: “Чем ты занимаешься?” Я говорю: “Смотрю какую-то хреноту по ОРТ”. Она говорит: “Во-во-во, у меня как раз на эту тему. Понимаешь, мы тут с Костей Эрнстом поняли, что у нас абсолютно в провале пиар. Если бы ты пошел к нам заниматься пиаром, Березовский был бы счастлив. Мы ему уже тебя представили заочно”.

А мне в тот момент как раз бабло-то, в общем, было сильно нужно, хотя пиар я всю жизнь ненавидел. Ну, я говорю: “Окей”. И вот я приехал на Новокузнецкую, дом 40. Березовский – это для меня была какая-то легенда, это был 1995 год. Я знал, что он скупил дикое количество рекламы на ОРТ. Я его, конечно, где-то видел, но тогда он не очень светился в прессе.

С другой стороны, я тогда не увлекался ни политикой, ни новостями, потому что занимался рекламой. Наверное, в телике я что-то такое видел. Тем более что на него было покушение. Не могу сказать, что на меня это произвело впечатление, тогда на кого только не покушались. На кого не покушались, тот лузер. Такие времена были.

Приезжаю я в этот дом 40, в этот особняк. Помнишь, у него вместо приемной был бар? Вижу, вокруг мало народа: сидит Сванидзе Коля и сидит Невзоров Александр. А мы с ним в свое время очень сильно разосрались. И я ему говорю: “Александр Глебович, вот кого я не хотел тут встретить, так это вас”.

А вообще-то, честно говоря, стремновато мне: я в первый раз попал в такие места. Подходит халдей, говорит: “Может, вам что-то принести?” Я собрался и говорю: “Да нет, мне ничего не надо. Буквально 100 граммов водки и черной икры”. Это я так пошутил. Но мне принесли-таки 100 граммов водки и черной икры.

А: И тебе это понравилось.В: Как выяснилось, это был редкий случай, потому что Боря меня принял довольно быстро. Водку-то я успел допить, конечно, а икру, по-моему, не успел доесть. Ну, и мы с ним, значит, – ды-ды-ды, стали разговаривать, что такое пиар. Я изложил свои представления о пиаре, он говорит: “О, клево! Мы одинаково понимаем всю эту фигню”. В тот момент слово “пиар” было вообще ругательное, лучше было человека пидорасом назвать, чем пиарщиком. В общем, это, наверное, было справедливо в тот момент. Потому что какая страна, такой и пиар.

Он говорит: “Ну, клево! Значит, мы договорились обо всем”. И я ему: “Подождите. А, собственно, гонорарная часть нашей программы какова будет?” Он говорит: “Да, вы подумайте”. Я говорю: “А что мне думать-то? Я уже все знаю”. А там Пономарева сидит. Он говорит: “Ну вот тут Ксенька сидит, может, вам при ней неудобно?” Я говорю: “Мне удобно”.

Мне очень понравилась вот какая вещь. Березовский в этом весь! Он передо мной понты кидал, и я перед ним, естественно. Умные слова говорили, английские какие-то термины – “таргет-групп”, “юник-селлинг-пропозишн”. И когда я ему назвал сумму, он мне так говорит: “А не до***?” Это было так трогательно!

А я ему честно объяснил: “Это вообще-то до***, но вы понимаете, что я вижу эту работу так. Если вы думаете, что я буду ходить по рынку и наклеивать журналистам на лоб купюры, так не буду. У меня есть своя репутация”. Хотя я к тому времени в прессе не работал уже года три, наверное. Но у меня действительно была репутация.

А: Какая была твоя последняя должность в “Коммерсанте”?В: Зам. главного редактора. Яковлев уже отошел от дел. Он порой появлялся на горизонте, но главным редактором была Ксения. А я как раз ушел, не проинтуичил.

Я же, когда “Коммерсант” переходил с еженедельника на ежедневный формат, придумал некую концепцию. На неделю уехал в Латвию, на хуторе сидел, писал концепцию, как честный человек. Приехал, и мне говорят: “Это вообще никому не надо! Все будет по-другому!” Мне объяснили концепцию, я говорю: “Нет, Володя, я в такой ситуации работать не буду”. Он дико обиделся. Потом, правда, он мне сказал: “Вообще-то ты прав, что свалил, потому что ты бы очень здорово мешал”. Но прав-то был Яковлев, а не я.

А: Потому что получилось.В: Потому что получилась офигенная вещь, просто для меня она была непривычной. Я же все-таки, наверное, мыслил какими-то старыми мерками.А: Березовский тебе понравился в первую встречу?В: Он понравился мне очень! И главное, он сказал: “Ну, хорошо, о деньгах тогда к Бадри”. А я вообще не знал, кто такой Бадри. Подумал, что это фамилия такая – Бадрий. Потом понял, что так всегда и было: он решал принципиальные вопросы, а вот башлял-то Бадри. Потом я встретился с Бадри. Бадри уже спокойно отнесся к сумме, для него это были не деньги. Это для меня были большие деньги.

Вот такая получилась история. Действительно, Березовский мне понравился. Другое дело, что через год я оттуда свалил.

А: Итак, год ты занимался там пиаром?В: Да. У меня должность была – зам. генерального продюсера по связям с общественностью. Но при этом получал я сколько же, сколько Костя Эрнст, который был генеральным продюсером. А генеральным директором был Сергей Благоволин.А: Да, я помню.В: Сидел, бухал свой виски, кабинет большой, но ему говорили: “Ничего не трогай”. Он представительный мужчина. Кстати, очень милый был человек.А: Это правда.В: Жалко, помер.А: А командовал тогда уже Костя?В: По большому счету командовал Бадри, конечно. У него была должность “заместитель генерального директора”, но все понимали, что последнее слово было за Бадри. Благоволин, надо сказать, особо и не лез никуда. У него были представительские функции.

Мне было комфортно. Я, например, имел такие полномочия: мог быстро делать комментарии, не спрашивая, от лица Березовского или Благоволина. Если я был точно уверен, что знаю тему. Потому что пока им дозвонишься… Если ты реагируешь на прессу быстро – ты ферзь. То есть они тебе уже благодарны. И я говорю: “Открываем кавычки!” И сочинял, значит. Проколов не было, надо сказать.

Но мне не удалось ничего построить. Это все равно был такой хендмейд, и никакого отношения это вообще не имело к пиару как к системе.

Пиво и вобла

А: В чем, как тебе кажется, состояла Борина роль в выборах 1996 года?В: Сейчас попробую… Я же не знал всех его тайных механизмов… Ну, хорошо! Вот медицинский факт! Когда они с Гусем выпили бутылку коньяка в Давосе…

Боря приехал в Давос и понял, что вся пресса, все западные элиты просто в попу целуют Зюганова, и все уже привыкли к тому, что это нормально. Тогда ведь они с Гусем были в адских отношениях! И он позвонил ему: “Ну, Володя, хочешь, у тебя, хочешь, у меня, я здесь в лобби-баре”. Я считаю, что это вообще была гениальная история. Это было позитивно для страны, когда на короткий период сплотились люди, которые действительно могут принимать решения, умеют принимать решения, умеют просчитывать. Притом что я уже знал, в каких непростых отношениях все находились друг с другом.

Боря очень остроумно сказал в одном из интервью, которое он дал моему журналу[117], а Лёня Милославский забрал его в газету “Коммерсант”[118]. Он сказал: “Коммунисты думали, что они столкнутся с гнилой интеллигенцией, а натолкнулись они на звериный оскал капитализма”. Это изящная фраза. И это действительно он сделал. Может, я чего-то не знаю, но мотором был он.

А: Как ты попал на содержательную работу, на позицию главного редактора?В: Там же была газета “Не дай Бог!”. Помнишь ее – это злобная антикоммунистическая газета? Смоленский выдал там на это дело 13 миллионов. Цветная, 10 полос.А: Это под выборы? Сколько времени она выходила?В: Ну, месяца два, наверное, она выходила. Раз в неделю, может, побольше. Я был там тоже замом главного редактора, но там был главный штаб – Яковлев, Лёня Милославский и я. Я был прикомандированный.

Мне Яковлев говорит: “Слушай, приходи к нам”, – а мне вообще скучно было на ОРТ, и я с удовольствием. Он говорит: “А сколько тебе платить?” Я говорю: “Да нисколько мне не надо платить, мне большую зарплату платят на ОРТ. И нифига не надо, только договорись с Борей”. И он говорит: “Я договорюсь”. Тут меня Боря вызывает и говорит: “Да, отличная идея, офигенная газета, Андрюшенька! Конечно, иди туда. Только я тебя прошу – не в ущерб основной работе”. Я говорю: “Это как? Это по ночам и в выходные?” Он говорит: “Ну, примерно так”. И я ему говорю: “Тогда плати мне бабло, раз такое дело”.

И, конечно, это были очень веселые два месяца, очень клевые. Причем действительно без отрыва от основной деятельности. Я, например, там очень тонко пролоббировал одну фигню, когда Боря покупал “Ноябрьскнефтегаз”. Какие-то американцы тоже пытались купить, и я их с помощью прессы отпугнул. То есть у меня эффект был, но это было не то, чем я хотел заниматься.

И когда я после “Не дай Бог!” вернулся на улицу Королева, что-то мне так тоскливо стало… Я к Бадри пришел и говорю: “Слушай, Бадри, у меня нет претензий, но ничего у нас не получилось. И не вы виноваты, страна такая и политика такая. А тем, чем я занимаюсь, девочка может заниматься за 3 тысячи долларов, если я ей напишу инструкцию и схему. А мне это на фиг не надо”. Бадри меня попросил: “Подумаю, дай мне три дня”.

А меня уже звали опять в “Коммерсант”, возглавить журнал, который сейчас называется “Власть”, и он уже почти сдох[119]. Назывался он “Коммерсант-Weekly”, и это был офигенный журнал. Я там год работал. И меня Бадри отпустил. Бадри сказал: “Слушай, я бы очень хотел тебе сказать: оставайся, и будет все клево и по-другому…” Кстати, Боря бы так и сказал. Но я к нему не обратился. А Бадри мне сказал: “…Но я понимаю, что это фигня, ничего там по-другому не будет. Так что вперед, останемся друзьями”.

В общем, я пошел главным редактором журнала. И меня оттуда опять Боря переманил, забрал в одночасье начальником программы “Время”. Было это так. В мае я сдал номер, трудился полтора суток не вынимая. Я сидел там всю пятницу, ночь субботы и почти всю субботу. Поехал на дачу, и тут звонит Боря: “Андрюшенька, надо посоветоваться, а ты где?” Я говорю: “По Калужке еду”. Он говорит: “А можешь вернуться?” Я говорю: “Подожди, тут две сплошных”.

Разворачиваюсь. И, не выспавшись, возвращаюсь туда. А там прямо Юмашев сидит, Пономарева сидит. Юмашев, по-моему, уже был начальник администрации президента. И еще Таня была. Это был 1997 год.

А: А Ксения кем была в этот момент?В: Она была начальником программы “Время”. Все выборы были на ней, и она была стойкого зеленого цвета. И она мне дела сдавала два дня. Потом она уехала куда-то в Швейцарию, там лежала, ее располосовали, как лягушку.

Я, когда туда вошел, подумал: “Сейчас Борю ждать час или полтора, я уже всего этого нахлебался”. И я пива взял, а у меня вобла была с собой, я уже ее почистил. И тут мне говорят – пожалуйста, иди. Захожу с воблой, а за мной идет халдей, несет пиво, я его даже отпить не успел. Там еще, по-моему, Бадри сидел в углу. Он на меня посмотрел и говорит: “Ну, блин”.

А: И ты стал начальником программы “Время”?В: Да. Они меня там уговорили. Я, честно говоря, боялся очень сильно.А: Ты к телевидению не имел практически никакого отношения?В: Да никакого не имел! Говорю: “Вас не смущает, ребята, что я не знаю, куда бетакам втыкать?” Они говорят: “Да ладно, слушай! Не балет”.А: В чем была твоя функция? Политическая цензура?В: Нет. Функция была очень четко обозначена, почему я и согласился. Народ просто за*бался от этих выборов, люди все зомби. А люди неплохие, и специалисты, как я потом понял, действительно хорошие. Нужно было вернуть людей в настоящую журналистику. И Боря говорит: “Сейчас спокойняк будет, все офигенно! Все лето перед тобой. Просто налаживай, к тебе претензий никаких нету”. Это благородная задача, в общем-то.А: Вы очень быстро перешли на “ты”, да? Ты так с Березовским демократично?В: Прямо на первой встрече он сказал мне: “Давайте на “ты”. Я говорю: “Давайте на “ты”. Это прямо в 1995 году.А: Это производило впечатление. Недосягаемый Березовский сразу переходит на “ты”. Умело, умело…В: Да. А он, кстати, и выглядел так. Это не то, как если бы мне Борис Николаевич Ельцин сказал на “ты”. Я бы наложил в штаны. А он же такой свойский чувак на самом деле.А: Да, демократичный вполне. По поведению.В: И вот на ОРТ я занимался честной журналистикой. Поэтому меня через полгода оттуда вы****или.

Была живая страна

А: Ты был в самой гуще жизни 90-х годов. Какое у тебя осталось впечатление о том времени?В: Офигенное. На самом деле когда говорят “лихие 90-е” – это для меня как оскорбление. Знаешь, это как ветерану сказать, что Великая Отечественная война была полное говно и вообще больше всех виновата в ней Россия. Ветеран дико обозлится, и будет прав. И для меня это просто оскорбление, когда хают 90-е. Вообще-то они удобряли почву для Путина. Он, конечно, счастливчик: он пришел, все хорошо. И не просто нефть росла: была схема, как ее продавать, как ее добывать, как ее перерабатывать. И больше того, советский народ вдруг понял, что как потопаешь, так и полопаешь.А: Да, это верно.В: В этом смысле кризис 1998-го был дико благотворным. И вспомни, как оклемалась от него Россия.А: Очень быстро. Отскоком просто – бам!В: Даже меньше, чем за год. И все только взбодрились. Это о чем говорит? Что была живая страна. Да, конечно, тяжелое наследие. А как ты думаешь, как раковую опухоль вырезать? Конечно, волосы выпадают, брови, ресницы, все понятно… Зато человек вылечился от рака. Что ты теперь жалеешь, что у тебя волосы не растут?

Это было очень круто. Вот сейчас мы вспоминаем, как страна из 1998-го вылезла. А из 2008-го она до сих пор вылезает и хрен вылезет.

А: Сейчас вообще у нас в первый раз два года подряд спад. Такого не было с начала 90-х.В: Так потому что уже все: люди разучились, инициативы нет, все всего боятся. Ну, я-то уже пенсионер, в общем-то.А: У нас-то лучшие годы жизни прошли в 90-е годы, это правда.В: Причем это не только про наше поколение: просто человек впервые начал понимать, что от него что-то зависит.

Владимир Познер