Июль 2017 года, Москва
Григорьев владимир Викторович
(род. 1958) – владелец издательства “Вагриус” (с 1992 г.), партнер Владимира Жечкова и Сергея Лисовского в компании “Премьер СВ” (основана в 1991 г.). В настоящее время заместитель руководителя Федерального агентства по печати.
Авен:
Володя, мы с тобой знакомы тысячу лет, но я, честно говоря, только недавно узнал, что ты сопровождал Березовского в ряде важнейших поездок. Спасибо, что согласился об этом рассказать. Прежде всего скажи мне, как ты с ним познакомился и чем тогда занимался.Григорьев:
С Борисом меня познакомил Сергей Лисовский. Это был, кажется, самый конец 1994 года. Тогда шла некая возня за то, кто будет учредителем ОРТ. Помнишь, готовился указ президента по поводу акционирования?А:
Да, это 1994 год.Г:
Тогда я был очень близок к “Премьер-СВ”: у нас была совместная компания с Жечковым и с Лисовским, называлась “Премьер-фильм”. И, собственно, было мое издательство “Вагриус”. “Премьер-СВ” как рекламная компания сидел глубоко в “Останкино”, обслуживая различные редакции. Это дало нам возможность, во-первых, заниматься художественно-публицистическими программами и, во-вторых, зарабатывать деньги, приобретая для “Останкино” приличное кино.“Всё изменим!”
Г:
Обсуждение проблем вхождения частного капитала в “Останкино”, где уже в качестве рекламщиков работали Лисовский и Жечков, видимо, способствовало тому, что Лисовский стал общаться с Березовским. Он пригласил меня на одну из их встреч, чтобы познакомить. Было ли это в ЛогоВАЗе или в Александровке, на бывшей даче члена Политбюро Пономарева, я точно не помню. Это были два места, куда я ездил к Боре. Дальше мы начали периодически общаться. Даже в такой степени, что он мог в любой момент позвонить и сказать: “Вов, привет. Это Борис”. Именно в такой тональности.А:
Тональность я понял. Ты в это время был еще частным лицом, не на госслужбе ни в какой форме?Г:
Нет, и совершенно не планировал.А:
Какое впечатление он на тебя произвел?Г:
Знаешь, как сказано у поэта: “Богаты мы, едва из колыбели, ошибками отцов и поздним их умом”[125]? Сегодняшнее мое ощущение Березовского и тогдашние ощущения Березовского – разные. Может быть, это возрастное, а возможно, сказывается весь цикл пережитых политических и общественных событий в стране. Я помню свои ощущения тогда: я был им абсолютно очарован.А:
Да, это было естественно.Г:
Причем очарован всем: динамикой, возможностями, способностями, убедительностью, даже какой-то логикой повествования. И вот этим: “Ты ничего не понимаешь!” А дальше следовала серия из чеканных аргументов, как будто они были математически просчитаны в подсознании и тебе просто выложены на тарелочку. Вот задача, вот решение задачи. Очень трудно было противостоять этому темпу, этой динамике, этой убедительности и аргументированности. Было ощущение, что “и целого мира мало”, вот это был Боря.А:
Да, это очень влекло, безусловно.Г:
Это привлекало и влюбляло, он мог нравиться и понимал, что он нравится. Я наблюдал это на сторонних людях, в диалогах и возможностях его воздействия на окружающих. Он входил в образ. Знаешь, можно сравнить это только с Никитой Сергеевичем Михалковым: тот приблизительно так же выстраивает диалог. Если ему нужен человек, он должен его в себя влюбить. Просто показать масштаб личности.А:
Это качество и серьезного бизнесмена, и политика. Какие темы вы обсуждали с Березовским в течение первых лет вашего общения? О чем вообще говорили?Г:
Первой была, наверное, поездка в 1995 году. Он почему-то очень хотел, чтобы я пришел работать на ОРТ. Я даже написал концепцию кинопоказа, которую отдал Владу Листьеву, первому директору. Она, видимо, понравилась, или, возможно, Борису нужна была лояльность “Премьер-СВ”. Он очень пытался уговорить меня прийти на ОРТ, причем без указания должности, просто быть рядом. И вот я был где-то в отпуске – кажется, на юге Франции, – и он мне позвонил своим обычным голосом: “Вов, привет, Борис. Нужно срочно лететь в Штаты”. Я говорю: “Что за срочность?” – “Я все организовал, встречаемся со всеми телеканалами”. И я полетел из Франции в Атланту. Я был не один – была Арина Шарапова, был кто-то еще, а Боря прилетел раньше, и мы встречались с Тедом Тернером. Интересная была беседа. Боря говорил по-английски достаточно бегло. Не очень грамотно, стилистически небезупречно, но по крайней мере совершенно не стеснялся. Свою мысль мог легко донести.А:
Он окончил английскую спецшколу.Г:
Его слушали и его понимали. Первое, что бросилось в глаза: он, по-моему, даже не хотел обсуждать телевизионный бизнес, его это не интересовало.Я помню кабинет Тернера и в нем на всю стену рейтинги, доли канала на каждый день вещания за последние 10 лет. Я подхожу к Боре и говорю: “Посмотри, какая любопытная штука. Вот расстрел Белого дома, октябрь 1993 года, доля 3,8 процента. А вот процесс О. Джея Симпсона…” – помнишь, был такой футболист, обвинен в изнасиловании и убийстве жены и любовника?
А:
Конечно помню.Г:
“…Тут доля 42 процента. Понимаешь, мы вообще не в их повестке дня”.А:
Ну конечно.Г:
Единственный его ответ был: “Всё изменим!”Дальше мы уже с Тернером перелетели в Нью-Йорк. Надо отдать должное Боре, мы буквально бегом промчались по трем главным каналам, ABC, CBS и IBC. Он везде произносил пятнадцатиминутную политическую речь о том, что в России будет частное телевидение, теперь это совершенно другая страна, другое общество. Дальше он должен был выслушать политическую речь оппонентов. Разговора о бизнесе вообще не было.
А:
Борис его не понимал.Г:
Он даже не хотел, по-моему, в это углубляться. На перелете в Нью-Йорк я его спрашиваю: “Борь, а чего бы нам не встретиться с Рупертом Мердоком?” – “Это кто?” – “Это Fox, такой медиамагнат серьезный…. Ладно, потом про него расскажу”.А:
Боря изначально был совершенно вне западного мира, это правда.Г:
Хотя достаточно спокойно и бойко входил в контакты. Коллекционировал имена и фамилии для дальнейшего использования в диалогах. Он умел, как губка, все в себя впитывать. Надо отдать ему должное: внешнее безразличие потом оборачивалось глубоким знанием предмета.Олимпиада 2002 года в Санкт-Петербурге
А:
Какие еще у вас были занимательные совместные поездки с Борисом?Г:
Одна из них была, по-моему, в 1996-м. Его тогда только что назначили замсекретаря Совета безопасности. И вот он звонит: “Привет, это Борис, надо бы слетать в Лозанну, одним днем управимся. Пообщаемся с Самаранчем”.А:
Который возглавлял Международный олимпийский комитет.Г:
Летим в Женеву, в Лозанну, нас ждет Хуан Антонио Самаранч, мы ведем такую общеполитическую беседу. Я говорю: “Боря, отбрифингуй меня вообще, что мы должны ему сказать?” – “Ха-ха, потом все поймешь…” – “Мне нужно беседовать сейчас!” – “Ну, поддержишь меня”.А:
Как он тебя представил?Г:
Как коллегу, который будет заниматься этой темой.А:
Какой темой?Г:
Вот и я тоже не пойму. “Борь, какой темой?” – “Да про Олимпийские игры”.Во время разговора я начинаю понимать, что, оказывается, мы хотим провести зимнюю Олимпиаду 2002 года в Санкт-Петербурге и что у него поручение от Черномырдина провести соответствующие переговоры и добиться того, чтобы Санкт-Петербург был столицей зимней Олимпиады.
Происходит любопытный диалог. Идет общеполитическая дискуссия, мы говорим о том, как важен спорт для новой России, для создания крепкой, здоровой нации. Благодарим Самаранча, который столько лет поддерживал Советский Союз. Наконец Самаранчу это все надоедает, и он говорит: “Господин Березовский, понимаете, так интеллигентные люди не поступают”. – “Что вы имеете в виду, господин Самаранч?” – “Я попросил господина Черномырдина о простой малости: предупредил, что отборочную комиссию возглавит президент Олимпийского комитета Германии, и предложил господину Черномырдину – если вы хотите попасть в список городов-кандидатов, – чтобы Борис Николаевич эту тему деликатно обсудил с Колем. И это не значит, что надо было звонить по открытой связи со словами: “Коль, у тебя там есть президент Олимпийского комитета, которого Самаранч назначит в отборочную комиссию, так ты ему скажи”.
А:
Ну, это был упрек не Березовскому.Г:
Это был упрек Черномырдину. Дальше последовала реакция Бориса, в которой весь Борис: “Господин Самаранч, я могу вас заверить на 100 процентов, что это больше никогда не повторится. Я все беру в свои руки. Мы сейчас все организуем: все каналы связи, все контакты. Гарантирую вам полную конфиденциальность”.Проходит месяц или два, я приглашен на юбилей его мамы – кстати, был очень тронут. Я говорю: “Борис Абрамович, что у нас там с Олимпиадой?” – “Да дураки они все. Даже не хочу говорить”.
А:
Не интересно.Г:
Просто рассосалось, и все. Больше никогда не возвращались к этой теме, Олимпиада в Санкт-Петербурге 2002 года перенеслась в Солт-Лейк-Сити.“Решение принято: Масхадов”
Г:
Мы еще несколько раз летали в деловые поездки. Была одна очень любопытная, в Чечню. Мы садились в Моздоке, потом на джипах ночью с автоматчиками через какие-то блокпосты переезжали через границу Чечни.А:
Борис был замсекретаря Совета безопасности?Г:
Да, и уже были подписаны Хасавюртовские соглашения, это было в начале декабря 1996 года. В Чечне были объявлены выборы, баллотировались Масхадов, Яндарбиев и Удугов. Мы летим в следующей компании: Боря, Ксения Пономарева, Евгений Киселев и я.А:
Ты опять же в качестве советника?Г:
Нет, я ведь участвовал в выборах 1996 года и делал всякие полезные вещи для избирательной кампании. “Премьер СВ” участвовал, поскольку была программа “Голосуй или проиграешь”, которую мы вели. Я делал такие пропагандистские буклеты – “Борис Николаевич Ельцин. 100 вопросов и ответов” – где позволял себе ругать Чубайса, наезжать на Бурбулиса. Такие вещи миллионами печатались, раздавались во все избирательные штабы. Был наработан опыт избирательной кампании, и Боря об этом знал. В полете он брифинговал нас следующим образом: “Масхадов должен выиграть выборы, это решение Москвы. Мы сейчас будем готовить к выборам Масхадова и Удугова”.А:
Удугов – подставной кандидат, де-факто играющий на Масхадова?Г:
Да, но при этом он все-таки информационщик, у него уже был опыт антироссийской риторики, которую он проводил во время Первой чеченской войны. Он прошел кучу должностей, даже, по-моему, отвечал за “Кавказ-центр” – был, если помнишь, такой антироссийский информационный ресурс.А:
У вас было ощущение, что это повестка, одобренная Борисом Николаевичем?Г:
Ни у кого не было никаких сомнений. Он же приходил и говорил: “Ребята, решение принято: Масхадов. Мы должны с вами провести все необходимые итерации для того, чтобы они победили. Встретимся, проговорим, наладим контакты, возьмем под контроль их подготовку”.Потом, когда в издательстве “Вагриус” готовилась книжка известного генерала “Моя война”[126], мне стало понятно, что Боря позволял себе непозволительные вещи.
А:
У него никакого мандата не было?Г:
Не было. Когда вышла эта книжка, я еще виделся с Борей. И он говорил, что не встречался ни с военным руководством Северокавказского округа, ни с политическим руководством. Ездил и напрямую общался с Масхадовым, как он сам считал нужным. Потом уже приезжал к ним и говорил, о чем договорился с Масхадовым. И если со стороны военных шли какие-то возражения, он тут же грозил, что завтра всех на фиг уволит.А:
Итак, вы приехали к Масхадову…Г:
Мы прилетели поздно вечером, долго ехали, ночью начали переговоры. Переговоры шли, чтобы не ошибиться, с 11 ночи до 5:30 утра, то есть всю ночь (а в 7 мы уже вылетели обратно). В этом тоже был весь Боря: наскоком, быстро решить вопрос. С Масхадовым мы практически не говорили, просто была общая дискуссия: “Мы хотим поделиться с вами опытом предвыборной кампании, хотим, чтобы вы выиграли”. Потом разделились: Боря пошел обсуждать все с Масхадовым, а я, Ксения Пономарева и Женя остались с Удуговым, потому что Масхадов сказал, что всеми избирательными технологиями будет заниматься Удугов.Если Масхадов мне понравился, то Удугов произвел удручающее впечатление. Я как сейчас помню такие железные, колючие глаза. Достаточно умный взгляд, но при этом такой огонь непобежденного горца. Он на нас так и смотрел. Ни разу не улыбнулся. Было ощущение, что мы ему навязываем свои услуги, что он этого не ожидал и что его заставляют нас выслушивать.
Всю обратную дорогу я пытался с Борей поговорить: “Боря, а мы уверены в том, что мы делаем?” Боря сказал, что все в порядке, все решено, и тут же уснул.
А:
Вопрос первый: было ли это решение принято в Москве? Вопрос второй: нужно ли было это чеченцам?Г:
Да. Я только потом стал анализировать и понимаю, что Боря это мог делать просто потому, что ему нужно было в какой-то момент разыграть некую карту.А:
Чем эта история закончилась?Г:
Потом в издательство “Вагриус” приезжали какие-то люди, мы им давали материалы о том, как готовить выборы. Масхадов победил. Потом он уже в мае 1997-го в Кремле подписал соглашение: на пять или на семь лет отложили решение вопроса о статусе Чеченской Республики. Но когда Шаманов[127] мне рассказывал, что Борис летал к Масхадову, а потом уже согласовывал с ними позицию, я не мог в это поверить.Александр Гольдфарб