(продолжение разговора)
“Ты с кем?!”
Г:
В 1997 году у нас с Борей произошел очень серьезный конфликт. Это было “дело писателей”.А:
Когда он начал атаковать Коха и Чубайса?Г:
Да. Вы вместе с ними не смогли тогда взять “Связьинвест”, и он достался Потанину.А:
Да, мы были партнерами. А ты оказался по другую сторону?Г:
Получилось так, что я перед назначением Бори Немцова в начале 1997 года выпустил его книжку “Провинциал”. Мне очень нравился Борис, и тут он становится первым вице-премьером. У нас уже готова книжка, мы ее выпускаем, и я начинаю общаться с Борисом. Он, конечно, привлекал своей безбашенностью и при этом математической организованностью. Я помню, как он мне в деталях рассказывал, как ходил докладывать Черномырдину про “Трансрейл”, офшор Аксененко, через который шли все зарубежные платежи.Боря курировал транспорт и энергетику. Он говорит: “Я не понимаю, что делать. Я пошел к Черномырдину, рассказываю ему, что все зарубежные перевозки через территорию Российской Федерации оплачиваются компанией в Швейцарии под названием “Трансрейл”, которой управляет сын министра. А Черномырдин сказал: «Так нам и надо»”.
Еще Боря рассказывал историю о том, как он пошел на первый доклад к Борису Николаевичу и рассказал ему про то, что происходит с “Газпромом”. Борис Николаевич сильно напрягся. Долго не мог прореагировать. Потом говорит: “А что у вас в личном плане?” – “Все хорошо. Квартиру дали. Единственная проблема: не можем ни в школу попасть, ни в поликлинику”. – “Почему?” – “Не прописывает Лужков”. – “Соедините меня с Юрием Михайловичем”. – “Юрий Михайлович на проводе”. – “Юрий Михайлович! Мелко и недостойно”, – говорит Борис Николаевич Ельцин и кладет трубку. Бедный Немцов говорит: “Борис Николаевич, а как же он узнает, о чем вы говорили?” – “Он сейчас потратит два часа на то, чтобы узнать, кто у меня. Все поймет”.
А:
Но давай вернемся к “делу писателей”.Г:
Конец 1997 года, “дело писателей”. У Чубайса, если помнишь, был такой парень, который вместе с Лисовским пострадал[139], – Аркаша Евстафьев. Он приезжает и говорит: “У нас большая проблема”. Рассказывает проблему, что подписан контракт, аванс выплачен через структуры Потанина. И оказывается, что деньги лежали у Гусинского в банке и что Гусинский начинает атаку. Что-то нужно придумать.Я говорю: “В принципе, можем придумать, мне нужно глубже в это вникнуть”. И я начинаю готовить контрнаступление: пишу, обзваниваю друзей, зарубежных издателей, составляю презентацию новой книги об истории приватизации в России. Пишу синопсис, рассылаю, спрашиваю, сколько это может стоить. В ответ идут цифры, близкие к шести нолям. И я даю сообщение на Reuters, что российское издательство “Вагриус”[140] готовит книжку об истории приватизации в России, что там уже выданы большие авансы и ожидаются большие гонорары.
И вот обычный звонок: “Вов, привет. Это Борис. Ты мог бы ко мне заехать?” Это был ноябрь. В этот день[141] подали в отставку Бойко и Мостовой.
Я приезжаю в ЛогоВАЗ. Меня проводят в столовую. Я сажусь, и входит “большая четверка”: Боря, Бадри, Гусинский и Невзлин.
А:
И Невзлин?!Г:
И Невзлин. Я: “Опа. Здрасьте”.Начинает Боря, деликатно, интеллигентно, как старый товарищ: “Вов, ты чего делаешь”? – “В каком смысле?” – “Ты с кем?” Я ему говорю: “Борь, давайте поконкретнее”.
Вступает Гусинский: “Ты понимаешь, что мы тебя сейчас замочим?!” Ну и так далее. В общем, бандитский такой разговор. Бадри, нужно отдать ему должное, пытается его сдерживать.
С Невзлиным мы были шапочно знакомы. Он тогда был замгендиректора ТАСС. Он вбегает и кричит: “Бойко подал в отставку!” А в приемной, где бар, ожидали Доренко, Киселев и Венедиктов. То есть по сценарию мою тушку должны были отдать им на растерзание. Я должен был обличать Чубайса и компанию.
Ты же понимаешь, что это “нет”. Я говорю: “Ребята, для меня эта книга – бизнес. Мне очень интересно. Мы заработаем кучу денег”. Боря: “Тебе что нужно? Подарить тебе пару типографий?” Я говорю: “Не надо”. – “Ты понимаешь, что ты сейчас рушишь в принципе всю конструкцию?”
Я говорю: “Это вы рушите. Я против этой конструкции. Вы расшатываете лодку. Это приличные люди, высокообразованные, с высочайшим IQ, которые сидят и занимаются делами правительства. Они мне очень нравятся. Поэтому я не ваш сторонник”.
А Гусинский все время вскакивает: “Да мы тебя, да мы тебя!” Это все продолжается довольно долго. Но Боря же все-таки дипломат, он пытается найти какой-то ход: “Ну, хорошо. А скажи мне, сколько вы заплатите Чубайсу?” Я говорю: “В смысле? Мы им заплатим все зарубежные гонорары, оставим себе только проценты”. – “А за русское издание будете платить? Сколько?” Я говорю: “Аванс тысяч 10, а потом – сколько они заработают”. – “Ну хорошо, ты можешь всю эту раскладку сказать под камеру?” Я говорю: “В принципе, да, честное интервью могу дать”. “Да что с ним разговаривать!” – вступает Гусинский. Бадри молчал все время, только говорил: “Володь, Володь…” Невзлин вбегал, потирая ручки, кричал: “Там Казаков подал в отставку, Мостовой подал в отставку!”
И тогда, если ты помнишь, я поехал к тебе.
А:
Не помню.Г:
Я вышел из ЛогоВАЗа, позвонил тебе и говорю: “Петь, мне нужно срочно с тобой встретиться”. И рассказываю эту историю. Ты, не дослушав ее до конца, набираешь номер Бори и говоришь: “Борь, вы что делаете?!” Боря тебя как-то успокаивает. Ты кладешь трубку и говоришь: “Никакого физического насилия не будет. Можешь идти спокойно”.А:
Успокоил?Г:
Ну как-то относительно успокоил.А:
Мы действительно были между двух огней. Эмоционально и я, и Фридман были полностью на стороне Чубайса, Немцова, Коха. Мы, естественно, были заинтересованы, чтобы наш консорциум выиграл, но совершенно не заинтересованы в отставке правительства. Ты говоришь, что угрожал в основном Гусинский?Г:
Гусинский через стол схватил меня за пуговицу пиджака и шипящим голосом сказал: “В тебе есть еврейская кровь, ты понимаешь?! Либо ты с нами, либо мы тебя замочим”. Он был все-таки очень эмоциональным.А:
Ты испугался или нет?Г:
Я сильно испугался. Мне нужно было с кем-то поговорить. Понятно, что с Лисовским вряд ли. Я поехал к тебе, поскольку мы у тебя дома несколько раз ужинали с Борей и с Гусинским. Мне казалось, что ты можешь помочь.А:
Очень русский феномен 90-х годов: вы вместе ужинаете, потом один другому угрожает, потом вы снова вместе ужинаете.Г:
После этого я, честно говоря, прекратил общение с Борисом. В издательство приехал Доренко. Я дал интервью, при этом попросил, чтобы мне отдали интервью в полном объеме. Позвонил Чубайсу, не дозвонился, позвонил Аркаше Евстафьеву и говорю: “Они, возможно, обрежут мое интервью. Посылаю тебе кассету с полным текстом, где все честно сказано”. Но они уже, по-моему, были в такой ситуации, что не хотели ничего контролировать. Как-то совсем все начало рушиться.Проходит, наверное, месяца полтора-два, и вот в издательство приходит большой десант налоговой полиции. Проверка, которая длилась год и закончилась обысками, а потом и открытием уголовного дела.
А:
Было уголовное дело, да?Г:
Да. Я прятался на даче у Сережи Караганова, пока у меня проходили обыски в квартире и на даче.И в этот момент премьер-министром становится Примаков. А у меня в издательстве был с ним договор на книжку. Числа 8 или 9 августа я должен был лететь к нему в Сочи, он перезвонил и сказал, что не надо, потому что Борис Николаевич вызывает его в Москву. Я так понял, что его уже тогда готовили как запасного, на случай, если Черномырдин не пройдет. И закончилось все его назначением.
А:
Больше ты с Борей практически не общался?Г:
Был еще один очень странный звонок, в этом же августе 1998 года. “Вов, привет”. Как будто ничего не было, как будто у меня обыски не идут. “Привет, а ты где?” Я говорю, что я в Лондоне. “Нужен срочно в Москве. Мы тут приняли решение назначать тебя председателем Госкомпечати”. Я говорю: “Ну, в принципе, было бы неплохо меня спросить”. – “Малашенко тебе все объяснит. В общем, срочно возвращайся”.Я тогда не стал звонить Малашенко. Малашенко мне позвонил, я говорю, что мне это не интересно. В этом тоже весь Боря.
А:
Абсолютно. Параллельно организация обысков, уголовное дело и “давай назначим тебя председателем Госкомпечати”. Все последовательно, четко, логично.Г:
Тем временем я у Караганова прячу семью и вообще не понимаю, что происходит. Причем одновременно обыски идут и у Володи Жечкова.А:
А Жечков тут при чем?Г:
Потом, когда во время дефолта Жечков и Лисовский перестали платить деньги за ОРТ, была большая история, и их добавили туда же.А:
Жечков тоже прятался?Г:
Нет, Жечков не прятался. У него была фантастическая история. Он был на моем дне рождения, мы праздновали до четырех утра. В четыре утра разошлись, а в шесть к нему пришли с обыском. Он был совершенно пьяный и стрелял по пришедшим из водяного пистолета.Я помню, как Боря все время говорил Жечкову: “Володя, моя мама и я обожаем “Как упоительны в России вечера”[142]. Ты можешь хоть раз приехать и спеть?”
Как упоительны в России вечера
А:
Я так и думал, что мы обязательно вспомним Жечкова. Как ты думаешь, насколько эти песни, которые были культовыми для тех лет, останутся памятником эпохи?Г:
Феномен Жечкова, конечно, забывается. Естественно, с нашим поколением он уйдет. А песня останется.А:
Сейчас уже не помнят, насколько она была популярна.Г:
Можешь себе представить: губернатор Санкт-Петербурга Яковлев, 1996 год. Мы выпили, и он рассказывает: “Я отдыхал сейчас в Сочи, у меня был день рождения, и я 11 раз заказывал «Как упоительны в России вечера»”.А:
Жечков для какой-то части московской интеллигенции был культовой фигурой. Это, к сожалению, уходит и забывается.Г:
Была одна показательная история. Мы с Жечковым были на яхте где-то в Средиземном море. Жечков вообще любил снимать яхты. И вот Лисовский привозит Борю, который арендовал неподалеку дом. А с нами, надо отдать должное Жечкову, было несколько девушек, и как раз был день рождения какой-то девицы.Боря куда-то звонит, и ему привозят кольцо. На три карата. Я уже не помню, как фамилия и имя той девицы, а он ее видит первый раз в жизни. Он ей вручает кольцо, которое куплено не то в Ницце, не то в Каннах, в каком-то бутике. Она просто тут же умирает, понимаешь?
А:
Ну да.Г:
Мало того, он ее даже не трогает. Просто берет у нее телефон для коллекции.А вот еще одна потрясающая сцена, диалог Жечкова с Борисом.
– Борь, ты в вине разбираешься?
– Да ну ты что? Конечно разбираюсь.
– Боря, а какое самое крутое вино?
– Ну, конечно, Petrus.
– Борь, ты вообще в вине не разбираешься!
И Жечков начинает читать ему лекцию про Romanée Conti, что его купить невозможно, но “вот у меня есть бутылка, я тебе дам попробовать”. Боря куда-то звонит и требует, чтобы ему срочно привезли Romanée Conti. Вино не находят.
И еще костюмы, туфли… Ты же помнишь Жечкова? Он в 1995 году объяснял Боре, во что надо одеваться.
А:
Жечков был, если я не ошибаюсь, самым крупным в мире клиентом Gianfranco Ferré и получил за это специальный приз. По-моему, на миллион долларов за год сделал покупок. Это тоже очень новая русская история, безусловно. Жечков во всех своих проявлениях был таким новым русским бизнесменом. Хотя на самом деле оставался человеком очень талантливым, глубоким и в общем не соответствовал своему имиджу.Г:
Я тебе больше скажу. В гостинице “Бристоль” города Парижа его вензелями были расшиты простыни, халаты и наволочки. Они держали его комплекты белья. Он первый, собственно, начал жить совсем красиво. Все-таки он был из шоу-бизнеса, и в нем была тяга к красивой жизни в полном ее проявлении.А:
Она была у всех, включая Березовского. Я помню, как Боря одевался в 80-е годы. Боря вообще был вне мира одежды, все вещи привозил из-за границы только жене и дочерям. Каким он станет спустя 20 лет, представить себе было невозможно. Он был очень обучаемый, конечно.Г:
Я был свидетелем такого урока, когда Жечков объяснял Боре, какие туфли надо носить, какие покупать рубашки, где в Париже их заказывать. “Боря, ты посмотри на себя, ты как выглядишь?” – говорил он в 1995 году.Ну и женская линия поддерживалась. Я помню, как для какого-то канала я сделал большой контракт с “Плейбоем”. Звонит Боря: “Слушай, ты там привозишь девиц? Я хочу вечеринку сделать в ЛогоВАЗе. Они придут?” Я говорю: “Ну конечно, придут”. – “А дадут?” Я говорю: “Борь, надо как-то ухаживать, увлекать”. Он собрал всех – Гусинского, Ходорковского – и сделал вечеринку со звездами “Плейбоя”.
А:
Американки?Г:
В основном да. Ну ты понимаешь, они же только на фотографиях красивые.А:
Такая полночная жизнь: песни, одежда, яхты. Очень естественный этап первоначального накопления.Г:
Познание мира, познание жизни. Ни владение иностранным языком, ни чтение книг не давало возможности делать это каким-то рациональным, цивилизованным способом. Поэтому все это, естественно, отдавало арабским востоком.А:
Ты сам сказал, что мы пришли, вообще ничего не зная. Березовский в 1995 году не знал, кто такой Мердок.Г:
Ему была интересна эта тема, мы несколько раз к ней возвращались. Я ему рассказывал про Максвелла, как я с ним встречался. Я ему рассказал про Берлускони, он же тогда еще не был премьером. Как он подмял под себя канал, как продвинул возможность частного первого канала в Италии, как он получил издательство Mondadori. Боре это было интересно.А:
На мой взгляд, Березовский и Жечков с разных сторон характеризовали высший, наиболее обеспеченный слой новорусских в Москве в 90-е годы.Г:
Наверное, да. Авантюрностью, безбашенностью, бесшабашностью, самолюбованием. Это их сильно сближало. Они друг к другу очень хорошо относились, даже не ревновали к популярности друг друга. Боря все-таки больше считал себя скорее политическим аналитиком.А:
Каждый из них был о себе такого высокого мнения, что ревновать было ниже их достоинства. Боря действительно считал, что он совсем особенный. Володя, по-моему, тоже.Г:
Володя все-таки немножко сохранял в себе способность к самокритике, хотя она улетучивалась с каждым новым миллионом. Но какие-то комплексы сидели внутри. Один из комплексов – что ему не давали петь. Почему он начал петь? Потому что жена, друзья, все говорили: “У тебя ни голоса, ни слуха”. Надо было разбогатеть, чтобы всем доказать обратное.Время было забавное по меньшей мере. Может быть, потому, что мы просто были молодые.
А:
Я как раз сейчас подумал: для нас это были, безусловно, лучшие годы жизни. И я пытаюсь понять: действительно ли это было такое замечательное время или просто мы молодые были?Г:
Ты знаешь, я много над этим думал. Конечно, была необыкновенная полетность. Вот это ощущение, что все каким-то образом хорошо разрешится. Может быть, сказывался недостаток информации о том, что реально происходило в стране, неверная оценка возможности выхода на какой-то другой уровень цивилизационного развития. Не с чем было сравнивать. С кем мы себя сравнивали? Могли сравнить с Польшей, как та прошла реформы и что получилось. С Чехией, где это все было удачнее. Но это мононации. Помнишь, я выпускал книгу Гайдара, в “Вагриусе” выходила? “Дни поражений и побед”[143]? Понимаешь, вы же реально шли в темноте.А:
Мы что-то знали, но, конечно, недостаточно. Многое понять было неоткуда.Г:
Поэтому эпоха сложилась так, как она сложилась. И Березовский был одним из ярчайших ее символов.Сергей Доренко