(продолжение разговора)
Toxic
А:
Скажи два слова про Владимира Владимировича. В каких они с Борей были отношениях?Г:
Отношения были добрые. Просто вокруг было слишком много желающих разрушить эти отношения.А:
Путин, мне кажется, всегда относился к Боре с симпатией. Так часто бывает, что отношения начинаются со скандала – я имею в виду тот первый эпизод в Петербурге, – а потом становятся хорошими. Как ты считаешь, как Боря ухитрился оказаться в оппозиции? Ты же наверняка на эту тему думала сама и с ним разговаривала.Г:
Во-первых, он почему-то не придал значения вот какому обстоятельству. Когда началась предвыборная кампания 1999 года, Юмашев, Дьяченко[207], Волошин поставили ему ультиматум, а Рома передал: он должен уехать из страны, чтобы никак с этим не ассоциироваться. Это было сразу после парламентских выборов 1999 года, когда он избирался депутатом.А:
Почему? Об этом ультиматуме никто из них – ни Волошин, ни Юмашев – ничего не говорил.Г:
Потому что он toxic. Все, что связано с именем Березовского, – скандально, негативно, и поэтому ни в коем случае нельзя, чтобы с его именем ассоциировалась предвыборная кампания.А:
И фамилия Путина?Г:
Да. Он сначала уехал на месяц, потом приехал на свой день рождения и опять уехал еще на полтора месяца.А:
Но этого было недостаточно, чтобы уйти в оппозицию. Как он оказался против Путина? С чего бы это?Г:
Вот с чего бы это, Петя?!А:
Я считаю, что у него крышу снесло.Г:
Нет, ну человека отдалили от процесса.А:
Ну, отдалили и отдалили… Сиди себе тихо.Г:
Это у тебя ассоциируется с Борей – “сиди тихо”?А:
То есть это обида?Г:
Это даже не обида была. Боря, конечно, очень хотел, чтобы избрали Путина, поэтому ради этого он и уехал. И он не принимал участия, никак не проявлялся. Вот вам инструмент – ОРТ, пользуйтесь, ребята! Ребята научились этим пользоваться и сказали: “А зачем же нам Боря, если мы можем без него?” Боря сказал: “Я готов вообще отдать ОРТ государству. Пожалуйста”. Боря был воодушевлен, что Путина избрали. Он считал это частично своей победой, несмотря на то, что практически был отдален от процесса.А:
Почему вообще они стали его выкидывать? Зависть, ревность или что?Г:
Я думаю, что всё вместе. Чьи-то комплексы.А:
Борис был расстроен, удивлен? Как он отреагировал?Г:
Он очень долго этого не понимал, даже когда уже приехал сюда. Он не понимал, какие процессы произошли за время его отсутствия.А:
Ты считаешь, что он обиделся?Г:
Нет… Мне трудно сказать. Он не обиделся, Петя, просто за это время произошло очень много всяких событий.А:
Каких? В марте происходят выборы, Боря где-то за границей, Боря приезжает, Боря уезжает, у Бори ОРТ. Ну, живи себе и живи! А он совершенно неожиданно начинает что-то делать. Во-первых, он написал Путину письмо, потом начинается “Курск”. Как все это получилось?Г:
Подожди…А:
История с “Курском”, мне кажется, Путина сильно обидела, и он посчитал, что это предательство, удар в спину. Боря, видимо, просто не понимал, что делает. Я имею в виду, когда показали, что Путин не приехал, а потом в Видяево направили Доренко, и он сделал там очень антивластное интервью.Г:
Да, только Боря не рулил этими процессами.А:
Ну, в тот момент Боря еще был на ОРТ.Г:
Он никогда не был во главе ОРТ. Да, у него еще были акции. Но этим невозможно было рулить так, как вы это понимаете сейчас. Он вообще очень редко вмешивался в эти процессы. У него была такая стилистика. В какие-то локальные истории – Лужков, Примаков – да.А:
Я считаю, что история с “Курском” – полностью его история. Все считали, что Доренко – полностью человек Березовского. Так они это видели.Г:
Ну хорошо, каждый видит по-своему… Безусловно, история с “Курском” была первым испытанием – и для власти, и для Владимира Владимировича как президента, и для телевидения, которое оказалось уже в новой стране. Я думаю, что там была и та сторона права, и эта. Просто еще не было баланса между этими сторонами. Владимир Владимирович был не готов к этой истории, не знал, как реагировать, а телевидение реагировало так, как реагировало бы в середине 90-х. Но то, что Доренко не был управляемым, – это совершенно точно. Он в своем роде сумасшедший, и им трудно, практически невозможно рулить.А:
Ты считаешь, что Доренко не пытался уловить общий фон настроения Березовского?Г:
Нет. Слушай, уже тогда на ОРТ видели отношение к Боре, и они уже начали отстраняться. Поэтому очень странно предположить, что руководство компании ОРТ отстраняется, а один сумасшедший журналист Доренко слушается Борю.А:
Хорошо… А ты считаешь, Боря своим поведением давал повод от него отстраниться?Г:
Боря своим поведением провоцировал на не всегда адекватную реакцию.А:
Боря в какой-то момент начал считать, что он точно лучше всех все понимает. Я понимаю Волошина и Юмашева и даже Владимира Владимировича, которых это, конечно, не могло не раздражать. С этим ты согласна?Г:
Был еще один важный момент, когда он ушел из Думы. Это было за месяц до “Курска”. Если ты вспомнишь, почему он ушел, – он был не согласен, во-первых, с созданием семи федеральных округов. А во-вторых, с назначением губернаторов. Он считал, что это нарушение Конституции.А:
Насколько я знаю, он тогда был у Путина и изложил Путину свою позицию. И Путин с ним не согласился. Да, но это разве повод уйти из Думы?Г:
Почему он устроил такой демарш? Не знаю.Сузилось поле деятельности
А:
Вы в 2001-м переехали в Англию?Г:
Мы сначала уехали во Францию. Борис считал, что вернется.А:
А когда появилось ощущение, что уже не вернется? Мне кажется, что это вполне закрепилось после того, как Путина переизбрали в 2004 году, или после ареста Ходорковского.Г:
На мой взгляд, после смерти Литвиненко. 2006 год.А:
То есть до этого еще казалось, что все обратимо? Он с Литвиненко действительно близко дружил?Г:
Он с ним не близко дружил, но он, конечно, с ним тесно общался.А:
Как Борис менялся здесь, когда вы уехали? Как вообще перенес такое резкое изменение статуса? Ты все время у власти, ты все время главный, и тут – бам!Г:
Мне трудно сказать, как он относился к статусу, потому что мы с ним этого никогда не обсуждали. Мне кажется, дело не в статусе, а вообще жизнь изменилась, активность жизненная изменилась, изменилась среда, и это на него повлияло. Очень сузилось поле деятельности.А:
Ну, Украина же была?Г:
Слушай, Украина – это так… Конечно, это было интересный, яркий проект, которым он был увлечен, но все быстро закончилось. Ему было скучно. Поэтому, конечно, он пытался найти себе какое-то применение.А:
Борис вообще мало менялся на протяжении тех лет, что ты с ним прожила?Г:
Мало, за исключением последних лет. И то он не сильно поменялся. В нем просто появились некоторые качества, которых раньше не было.А:
Как поменялись в эмиграции отношения Бориса с людьми?Г:
Те, кого он считал друзьями, остались по другую сторону.А:
До нашего с ним суда меня смешили его разговоры про Путина, но это нам не мешало. После суда действительно стало как-то по-другому. Но я понимаю, это действительно проблема… Начинаешь винить тех, кто остался, потому что они предатели и предали в том числе тебя. Он говорил про это?Г:
Нет, не говорил. Конечно, Боре было горько, он переживал, но считал, что, наверное, так будет правильней, чтобы не было связи с прошлым. Он на самом деле очень многое отрезал, не только людей. Мне кажется, он считал, что для того, чтобы здесь адаптироваться, нужно чего-то лишиться. И еще ему было больно встречаться с друзьями, которые живут там. Которые находятся в той среде, где он хотел бы находиться.А:
Он сильно хотел в Россию или не очень? Рвался?Г:
Ему было здесь комфортно. Но ему было некомфортно от того, что он не свободен, что он не может туда приехать.Юрий Шефлер